Евгений Богачев: «На меня давили: ты что делаешь, у нас министр 250 рублей получает, а у твоих рабочих тыщи!»

И МЕНЯ СРАЗУ ОТПРАВИЛИ ЗАВЕДОВАТЬ МАСТЕРСКОЙ ПО РЕМОНТУ ТЕЛЕРАДИОАППАРАТУРЫ

Надо было что-то делать, чтобы как-то устроить свое житье-бытье. Помог случай. Как-то стою на улице Ленина, голосую, спешил куда-то. Останавливается машина, а в ней, как позже выяснилось, ехали начальник областного управления бытового обслуживания Фадеев и начальник горуправления Гузельбаев. По дороге разговорились, я рассказал, что закончил КАИ, работаю в ящике, но ищу работу поденежнее. Приходи к нам, говорят, что-нибудь придумаем.

Ну, я не стал стесняться, зашел. А тогда в бытовом обслуживании с высшим образованием не было практически никого. И меня сразу отправили заведовать мастерской по ремонту телерадиоаппаратуры на улицу Кирова, ныне Московская.

Материально там действительно было лучше. Но и работать приходилось много. Первую неделю я смотрел, как мастера телевизоры ремонтируют, сам корпел над ними до двенадцати ночи, изучал справочники. В шестидесятые годы новая техника шла, телевизоры появлялись новые. Но мы не только ремонтировали их, но и собирали. Можно было купить комплект деталей рублей за 50, кое-что было у нас в мастерской, собрать и продать. Телевизор тогда стоил рублей 300-350, так что на этом можно было прилично заработать. Помню, я собрал штук шесть телевизоров — это было заметно для семейного бюджета.

По вечерам, когда рабочие уходили, ко мне в мастерскую приходила жена с ребенком. На квартире-то у нас никаких удобств не было, зимой холодно, крысы шныряли. А здесь тепло, есть вода, туалет. Так что мы практически жили в мастерской. Бывало, уже десять вечера, спать ложимся, стучат: раз свет в мастерской горит — клиенты идут. Я от заработка не мог отказываться, тем более что зарплата у нас была фиксированная, плюс процент от выручки. Одевался, брал заказ, работал допоздна.

Пошли деньги: уже за 200, 250 рублей стал зарабатывать. Купили жене пальто. Долго, помню, выбирали, чтобы и недорого, и прилично.

Бэлла тоже через некоторое время перешла из ГНИПИ ВТ в ЦСУ, там лучше платили. просвет наметился.

ВСЕ НАШИ ЗНАЛИ, ЧТО МЫ ЖИВЕМ ПРЯМО В МАСТЕРСКОЙ, ПОМОГАЛИ КАК-ТО 

К концу года моя мастерская в десять раз перекрыла спущенный нам план! Наши мастера по полторы, по две тысячи в месяц зарабатывали. И все законно — сорок процентов выручки шло им. Но такие зарплаты нам бы тогда просто не разрешили выплачивать, приходилось идти на всякие хитрости: оформлять часть нарядов на подставных работников и т.д.

Меньше года прошло — меня кинули начальником цеха по ремонту аппаратуры. Цех занимался радиоремонтом и восстановлением кинескопов, они в наших телевизорах со временем выходили из строя. Приходилось менять пушку — отрезали стекло, вставляли новую и заваривали.

Когда я пришел, в цехе работало десять человек, а к концу года уже больше восьмидесяти, в основном, молодежь. Людей одели в хорошую спецодежду, поставили осциллографы, приобрели мебель венгерскую — столы для ремонта телевизоров, удобные рабочие стулья. Масштаб работы уже другой пошел. Меня начали на семинары приглашать, которые минбыт России проводил.

А жил я по-прежнему в служебном кабинете, теперь уже здесь, в цехе на углу Баумана и Университетской. Даже не ставил вопрос о квартире, как-то неловко было. В девять вечера, когда я выгонял своих мастеров домой, появлялась жена с дочерью. Все наши знали, что мы тут живем, помогали как-то. По субботам цех работал, моим деваться некуда, и они тут же. Мастера даже помогали с дочкой нянчиться. Такие были отношения, почти семейные. По праздникам и выпить могли сесть все вместе. Но панибратства никакого не было, власть в цехе была в одних руках.

Руководство мое состояло главным образом в том, что я давал людям зарабатывать. А мастера были замечательные. Работали у нас братья Казаковы — могли любую аппаратуру собрать. Установки концертные делали, усилители. Они только по нарядам зарабатывали по тысяче рублей и больше.

А в те времена на большие заработки косо смотрели. На меня давят: ты что делаешь, у нас министр 250 рублей получает, а у твоих рабочих тыщи! Не положено! И чуть не ежемесячно удваивают мне план — заработки режут. Я отбиваюсь, как могу. Бывало, месяц-другой не даю перевыполнения плана. Тоже плохо — показатели начальству важны, ему же тоже отчитываться надо и премию зарабатывать. Но я стою на своем: дайте деньги за работу — будет план.

ЛЮБАЯ ИНИЦИАТИВА ВЫЗЫВАЛА СТРАХ, И МНЕ ЭТО ОЧЕНЬ МЕШАЛО 

То есть методы я применял тогда по существу рыночные: материальные стимулы и подбор кадров, конкуренция. На Островского было ателье по ремонту телевизоров, принадлежало оно министерству связи. Мы с ним соревновались. И всегда были впереди, потому что они работали на повременке. Им хватало скромненько так план вытянуть, и больше можно не стараться. Я, бывало, жму на министерство, выколачиваю фонды, чтобы мы могли выработку повысить, план перекрыть в два, три раза, потому что были такие возможности. А они работали в щадящем режиме. И вот однажды директор их — он был гораздо старше меня, опытней — звонит мне: «Слушай, давай съездим на Лебяжье, пообедаем там часок-другой, поговорим». Ладно, поехали. Сидим мы с ним, и он мне: «Чего ты гонишь так, планируют же от достигнутой базы, перевыполнишь — дадут план больше, зачем тебе это надо, тень свою обгонять?». Но я не мог так, как он, работать, мне это неинтересно было.

А между прочим, тогда, в середине шестидесятых, вышло положение о социалистическом предприятии, которое давало большие права руководителям. Им разрешалось самим определять штаты, брать, сколько нужно, рабочих и ИТР, свободнее распоряжаться фондом заработной платы. Лишь бы была производительность. Это положение, видимо, было частью косыгинских реформ, которые так и не осуществились в полном объеме. Не знаю, как в других ведомствах, но в системе бытового обслуживания об этом положении то ли не знали, то ли просто работали по инерции, не умели применить. Все у нас по-прежнему строго регламентировалось, любая инициатива вызывала страх, и мне это очень мешало. Бывало, нужно тебе лишнюю единицу сверх штатного расписания — полгода ходишь, просишь.

В ОТПУСК УХОДИЛ НАЧАЛЬНИКОМ ЦЕХА, А ВЕРНУЛСЯ УЖЕ ГЛАВНЫМ ИНЖЕНЕРОМ 

В августе 1967-го, сразу же после моего дня рождения, на базе нашего цеха и ателье по ремонту техники, принадлежавшего министерству связи, было создано объединение по ремонту телерадиоаппаратуры «Экран». Меня назначили туда главным инженером. Помню, в отпуск уходил начальником цеха, а вернулся уже главным инженером «Экрана».

И в тот же день заболел. Температура поднялась высокая, а в чем дело, врачи понять не могут. Каждый день — новый диагноз. Положили меня в инфекционную больницу, в палату, где лежали человек пять тяжелых больных геморрагической лихорадкой. Закололи антибиотиками — одни, другие. Ничего не помогает. Похудел страшно, еле ходил уже. А рядом со мной лежал один пожилой мужик в тяжелом состоянии. У него тоже температура высокая держалась, а он просил жену, чтобы она ему каждый день по бутылке вина приносила. Шутил, анекдоты рассказывал. Он много лет в сталинских лагерях провел, очень мужественный был человек. И я, глядя на него, тоже стал как-то подтягиваться. Решил, пора выбираться из этой больницы, иначе я тут запросто помру. И начал сбивать температуру, буквально сбивать, на термометре. Чтобы выписали быстрей. А врачи уже и сами хотели от меня избавиться. И они вникать особо не стали, раз пару дней температура нормальная — выписали меня. Ребята мои нашли машину, приехали, забрали меня. Иду, шатаюсь, голова кружится, жена поддерживает под руку, чтоб не упал.

Приехали домой. У нас дом уже был — мне как раз незадолго до этого дали комнату в двухкомнатной квартире на Шамиля Усманова. Соседи хорошие, кухня, ванная — это для нас рай тогда был. Вечером приезжают мои сослуживцы меня проведать. Сели за стол, вино поставили красное. Выпили немного вина. Ну, думаю, все равно помирать. Еще выпил. Они уехали, я с женой погулять выполз. Па другой день просыпаюсь — нет температуры! Уже хожу, аппетит прорезался кое-какой. На третий день на работу пошел. И так сразу закрутился, завертелся — накопились же дела — до десяти вечера пробыл там. И выздоровел окончательно!

КАК ХОРОШО БЫТЬ ГЕНЕРАЛОМ 

Через год меня генеральным директором объединения «Экран» назначили. Ну, генеральный-то генеральный, а зарплата всего 180 рублей, правда, премия еще 40 процентов. Каждый квартал у нас — первое место и знамя, практически уже ни к кому больше не переходящее. Я проработал там до конца 1969 года. А перед самым Новым годом мне предложили должность первого заместителя министра бытового обслуживания. Главный инженер - первый заместитель министра — так называлась должность. Кроме того, по итогам 1969 года меня к ордену Знак Почета представили. Год шла волокита, как обычно бывает, и в 1971-м я этот орден получил. Мне его еще как генеральному давали, как замминистра я бы не получил. Тогда один орден шел на министерство в год, такая была разнарядка. Определенное соотношение должно было быть награжденных руководителей, рабочих, женщин, русских, татар...

И в партию тоже принимали по разнарядке. Рабочих принимали легко, а для начальства квоты были очень небольшие. Когда меня министром назначали, я был уже в партии, вступил, еще когда мастером участка работал. Успел. А беспартийному стать министром даже и мечтать нечего было, да и директором, и даже главным инженером. Через забор партийной номенклатуры не перескочишь. Но вот когда работал уже министром, я однажды такой трюк проделал все же.

Эта история связана с Конюшевой Аделей Ибрагимовной. Она пришла как молодой специалист, работала в конструкторско-технологическом бюро при минбыте, потом возглавляла плановый отдел на фабрике ритуальных услуг, а позже я ее взял к себе в министерство руководителем планового отдела. Я решил должность ввести такую — начальник планового отдела - заместитель министра. Пробил эту единицу и предложил ее кандидатуру. Я знал, что она была беспартийная. Ну, думаю, мне толковый человек нужен на этом месте, а в партию я ее как-нибудь потом протолкну, если нужно. Бумаги прошли через все инстанции, все подписали, распоряжение совмина вышло. А насчет партийности никто вопросов не задавал, потому что даже помыслить не могли, чтобы на такую должность представлялся не член КПСС.

Похожий случай мне рассказали на Украине. Один секретарь райкома не платил членских взносов. Три месяца не платит, год не платит. Его вызывают: «Что у вас с дисциплиной, как же вы такое допускаете, год не платите взносов?» — «Так я ж не член партии». Секретарь райкома не член партии! Примерно так же у меня с Аделей Конюшевой получилось.

ХОТЕЛ, КАК ЛУЧШЕ, И ПОЛУЧИЛОСЬ, КАК ВСЕГДА 

В конце шестидесятых наше республиканское министерство было где-то на 56-58-м месте. А областей и автономных республик было в России всего 73. После нас шли уже только самые отстающие. Когда я пришел на должность заместителя министра, стояла задача расширить сферу бытового обслуживания населения, освоить новые виды услуг и развивать, совершенствовать те, которые были в зародышевом состоянии.

Хотя ремонтных мастерских было немало, уже требовались новые виды ремонта, например, автомобилей. Были даже вроде и автомастерские, но работали так: запчасти тебе продадут, и делай с ними сам что хочешь. Пора было полноценный автосервис создавать.

Ремонт жилья надо было расширять, строительство дач разворачивать, не говоря уже о производстве швейных и трикотажных изделий. Стояла задача построить Дома быта в райцентрах, дойти до каждого сельчанина, чтобы он получил весь ассортимент услуг, как это было за границей и в передовых регионах нашей страны.

Прибалтика была тогда образцом. Особенно система прачечных — там никто не стирал дома крупного белья, даже в сельской местности были прачечные и химчистки. Правда, там везде в селах уже был и водопровод, и канализация. Нам приходилось работать в других условиях.

Новые услуги требовали новых технологий. На это нужны были средства, их надо было зарабатывать. Пришлось всерьез заниматься вопросами планирования, финансирования — экономикой, одним словом. Нам бюджет ни копейки дотаций не давал. Мы сами зарабатывали прибыль и распределяли ее централизованно. Со временем я практически отошел от централизации и дотаций. Наши подразделения стали кооперироваться: крупные объединения отпускали менее прибыльным небольшим районным предприятиям свою продукцию со скидкой, те ее реализовывали и, таким образом, тоже зарабатывали прибыль. Так у нас все районы стали прибыльными, и было достаточно денег для развития производства.

ТЫ ДОЛЖЕН ИМ ТЕХНИКОЙ ПОМОЧЬ, ЛЮДЬМИ, МАТЕРИАЛАМИ, НАЙТИ ВЕНТИЛИ, ЗАДВИЖКИ, ТРУБЫ 

Сеть бытовых услуг в Татарии стала быстро расти. Рост объемов составлял по 30 процентов в год. Для меня это был очень интересный, плодотворный период, когда видишь результаты своего труда и можешь гордиться сделанным. Мы в год осваивали порой по 40 тысяч квадратных метров новых производственных площадей. Строили очень много, практически ежегодно открывали новый дом быта в районе. Дом моделей современный на Привокзальной площади построили.

Развернули строительство — значит, собственные строительные мощности нужно развивать. Создали свой трест Татбытремстрой, два самостоятельных ремонтно-строительных управления, рекламный комбинат, который мог не только наружные вывески делать, но и обеспечивал современный дизайн служебных и торговых интерьеров, производственных помещений.

Построили собственное транспортное предприятие — АТП с парком на тысячу машин, оборудованное всем необходимым. Строили хозспособом. Тут же жилье для работников и в том же комплексе — выставка - продажа садовых домиков. Их делали площадью 5 на 4 метра, по приемлемым ценам, они большим спросом пользовались. Могли и двухэтажные предложить, подороже, конечно.

АТП строили долго, наконец, построили — все прекрасно, на открытие приезжает первый секретарь обкома партии Усманов, мы с ним разрезаем ленточку. Народ вокруг собрался. А Гумер Исмагилович с народом поговорить любил. Подходит, спрашивает:

— Ну как вам, нравится что построили?

Все:

—Да, хорошо, красивое нравится!

И тут вдруг одна старушка:

— А мне не нравится.

— Почему, что такое?

— Не нравится. Вы скажите им, чтобы они еще что-нибудь строить начали. Пока тут рядом стройка шла, мы себе тоже немножко кое-чего построили.

Все смеются. Взять со стройки за кражу не считалось. Как-то не принято было покупать стройматериалы да и негде было.

Трудно шло строительство Дома моделей. Тогда ведь как: заключаешь договор с пятым трестом, предположим, но это не значит, что он будет строить, а ты отдыхать. Ты должен им техникой помочь, людьми, материалами, найти вентили, задвижки, трубы. Это бью ужас — каждая стройка. Только благодаря моим многочисленным личным связям можно было как-то продвигаться со строительством. И, конечно, при поддержке обкома — эта инстанция имела огромный авторитет. И Усманов, и Шаймиев всегда помогали, если к ним с каким-то серьезным вопросом по строительству приходилось обращаться, или по фондам. Идеологией, конечно, много занимались, но ни одна большая хозяйственная проблема без них тоже не решалась. И если они видели, что ты делаешь что-то полезное для людей, работаешь на благо республики, конкретная помощь от них всегда была обеспечена.

ПОСЛЕ ПЕРЕРЫВА НА ТРИБУНУ ВЫШЕЛ, ТОЛЬКО СТАЛ ГОВОРИТЬ — И ПОТЕРЯЛ СОЗНАНИЕ 

Непосредственно бытовое обслуживание курировал в обкоме Смагин Леонид Максимович. Мы с ним вместе многое сделали, тот же дом моделей построили. Ввели его в срок, буквально за день подключили все коммуникации, и он у нас заработал в лучшем виде — все хотят там шить. Шли заказы. Тут как раз очередной пленум обкома собрался, и решили всех участников на экскурсию туда привести, это ж было событие для республики — свой дом моделей. Запланировано было мое выступление на пленуме. А я с этой стройкой подустал, видимо, вымотался. Чувствую себя неважно, в перерыве померил давление — поднялось. Попросил лекарство, и мне дали какое-то новое, наверное, слишком сильное. Я после перерыва на трибуну вышел, только стал говорить — и потерял сознание.

Очнулся в больнице. Между прочим, попал в одну палату с Захаровым Геннадием Николаевичем, будущим председателем нашего Сбербанка, а тогда он руководил трестом Агропроммонтаж, который оснащал на самом современном техническом уровне мелиорационные работы в республике. А самой мелиорацией в те времена руководил Шаймиев. Поэтому не удивительно, что Минтимера Шариповича потом на его хозяйстве сменил Геннадий Николаевич в качестве министра мелиорации. А позже, когда Захаров стал заместителем председателя Совмина ТАССР, он не раз вручал мне, как министру, переходящее Красное знамя победителя соревнования и в республике, и в РСФСР.

Встречались мы с ним по-приятельски и в гостях, и за шахматной доской. А тогда, в обкомовской больнице на Чехова, мы с ним целыми днями в шахматы играли, он тоже очень неплохим шахматистом оказался. Со временем он возглавил шахматную федерацию республики. Но сколько можно было играть! Когда это все смертельно надоело — ведь работа стояла! — сбежали через высокую кирпичную стену этой строгой номенклатурной больницы. Нашлась лестница в саду, а на другой стороне, на улице Шмидта, вплотную к стене, для нас подкатили минбытовский УАЗик-буханку. У него сзади такая железная лесенка есть, а в салоне было во что переодеться. Казалось бы, взрослые, и даже солидные люди...

«…ВЕДЬ ЖИЗНЬ КОНЧАЕТСЯ НЕ ЗАВТРА»

1979 год переломил жизнь надвое. До сих пор все отчетливо помнится, как вчера было.

Семья была хорошая, с женой мы друзья со студенческих лет, понимали друг друга всегда с полуслова. Бэлла умница была большая, она могла быть крупным руководителем в республике, но раз жена Богачева — ходу ей наверх не было, тогда семейственность считалась большим грехом.

После ГНИПИ ВТ она некоторое время в минбыте работала, отделом заведовала, а вскоре перешла в ЦСУ. Очень деловая была, несколько языков знала, аналитик прекрасный, доклады ей начальство всегда поручало готовить. И во всех бытовых делах я полностью ей доверял, как за каменной стеной жил. Что бы ни было, я знал, что дома у меня всегда порядок, все прибрано, дочь накормлена. У нас всегда полон дом гостей был — друзья по минбыту, директора, начальники отделов собирались. И никогда я упреков не слышал, что вот тяжело, посуду мыть надо, готовить. Хотя ни нянек, ни домработниц никаких у нас не было.

Дочка хорошая у нас росла, училась прекрасно, спортом занималась. В доме мир и лад — мы были неразлучны все трое. Никогда не было даже серьезных перебранок, тем более скандалов семейных. Все у нас было хорошо. Когда Бэлла в ЦСУ стала работать, это тоже в Кремле, их подъезд был рядом с минбытовским. Я ей звоню в перерыв: давай пообедаем вместе. Как будто молодожены были: давай вместе, вместе.

Сначала купили участок в Аракчино, завели сад, домик. А позже мне выделили землю в Боровом Матюшино. Построили домик-времянку, такую избушку на курьих ножках, чтоб можно было пока приезжать, работать, что-то сажать, от дождя прятаться, ночевать в нем.

Тем летом дочь, как всегда, отправили отдыхать на Украину, к бабушке в Ружин. И жена должна была вскоре лететь за ней в Киев, чтобы вместе уже вернуться в Казань. Бэлла никогда не боялась летать. Ей по работе приходилось много ездить по республике, так она предпочитала летать. А я не любил. И ей говорил: зачем летишь, когда можно поездом или еще лучше метеором по реке добраться. Мы даже в Крым и в Сочи несколько раз ездили поездом. Но она предпочитала самолеты.

А тут она вдруг как-то сказала, что боится лететь. Накануне отлета вечером сидим с соседями в этой самой избушке на курьих ножках, собрались поужинать на прощание. Поставили кассету с Пугачевой. Она поет, мы сидим, разговариваем, вполуха слушаем песни. И меня почему-то вдруг резанули слова из одной: «…ведь жизнь кончается не завтра». Запомнились эти слова.

КАТАСТРОФА: СКОЛЬКО ДУМАЮ, НЕ МОГУ ПОНЯТЬ, ПРИМИРИТЬСЯ С ЭТИМ 

Говорят, или я где-то читал это, что Судьба не сильно любит тех, у кого все слишком хорошо. Не должно, видимо, у человека в жизни все быть так уж красиво. И я потом много раз вспоминал это, когда все случилось. Но тогда при чем тут дети? Сколько думаю, не могу понять, примириться с этим. Все время остается вопрос: если есть над нами какая-то высшая сила, то как же можно было вот так собрать в одну лодку, в один самолет столько людей, и детей малых, допустить такое...

Что-то опасное, как будто какие сигналы тревожные еще раньше начали нас преследовать. Я как-то поехал по делам в Дубъязы, и на шоссе, на повороте, чуть не раздавила нас встречная машина, чудом выскочили.

И еще один был случай. Наши хорошие друзья, Шагимардановы, купили «Запорожец». И мы решили вместе с ними на этом «Запорожце» поехать к себе на Украину, в Ружин. Едем, все хорошо. Москву уже проехали, Подмосковье. А там есть участок южной трассы километров четыреста, его Хрущев строил, называли голодной трассой, потому что ничего вдоль нет, никаких поселков, и перекусить даже негде. Бензоколонки одна от другой за сто километров. Равиль за рулем, а он водитель неопытный. Решил заправиться, и резко с одного ряда в другой — раз! А тут прямо в лоб нам — огромная фура. Ладно, тот водитель оказался хороший, опытный, он резко вправо взял, обошлось.

Потом все было отлично: приехали в Ружин, это праздник был для всего поселка. Купили несколько баранов, буквально за гроши, там баранину за мясо не считали, свинина — другое дело. Шашлыков наделали море, угощали всех, показали украинцам искусство татарской кухни. В знаменитую в Ружинском районе Верховню заехали, где Бальзак венчался с графиней Ганской, это совсем рядом с Ружином, в 12 километрах. Такая интересная, романтичная история. Потом в Одессе побывали. Хорошо отдохнули, вернулись веселые.

Тот страшный случай на дороге забылся, никаких предчувствий плохих не было...

Они должны были прилететь поздно вечером, в одиннадцать. Я взял такси, цветов купил в этот раз, так-то не часто я Бэллу цветами баловал, у нас как-то не принято было. Настроение хорошее: еду своих встречать, соскучился. Болтаем с таксистом весело.

Приехал в аэропорт, жду. Уже час проходит, больше, а самолета нет. Наконец объявляют: рейс задерживается, через час ждите дальнейших сообщений. И так еще несколько раз, до самого утра: ждите сообщений, и больше ничего. Ну, я все понял уже, все-таки авиационный институт окончил. Понял, что это катастрофа. Потом уже объявили. Где-то под Тамбовом внезапно упал самолет. О причинах так ничего известно и не было, тогда же не сообщали, как сейчас, подробности, не показывали этот ужас по телевизору...

Говорили потом, что в том районе учения какие-то проходили с участием военной авиации, сверхзвуковой пролетел над ними — образовался вакуум, самолет потерял управление... Не знаю, может быть и так.

Я взял машину и поехал туда. Всех погибших кремировали, и родственникам выдавали урны с прахом. А вещи уцелели в чемодане. Кольца до сих пор храню.

ДРУГАЯ ЖИЗНЬ: С ТЕХ ПОР ПРОЖИЛИ УЖЕ 29 ЛЕТ

Четыре года жил холостяком, и не представлял себе другого. От прежней жизни осталась одна работа. Небольшой перерыв на сон и — скорей на работу. Непросто начинать жизнь сначала. Хотелось, чтобы все было, как было. Но, к сожалению, ничего и никого нельзя повторить. Жизнь не склонируешь. Была молодость, была любовь — этого не вернуть.

За эти четыре года меня не раз пытались с кем-то познакомить. Друзья хотели помочь мне устроить жизнь. По ничего не получалось. Я все сравнивал с тем, что потерял, — и ничего похожего не находил.

Однажды в министерство пришла наша сотрудница, главный инженер предприятия бытового обслуживания в Мензелинске, Таясия Андреевна Малюкова, с дочерью. Так и познакомились. Лилия Чулпановна была тогда вторым секретарем райкома комсомола в Мензелинске. Она закончила Казанский университет. Я приезжал в командировки в Мензелинск и видел ее в работе. Умная, деловая, быстрая. Правда, первый раз я увидел ее не на трибуне. Идет мне навстречу по Мензелинску с полными ведрами на коромысле. Прямо как Украина, думаю, как в Ружине: колодец, девушка с коромыслом на плечах...

Долго мы особо не женихались. За день все решилось. Поехал я в Нижнекамск по делам минбыта, к своему хорошему другу, с которым мы не раз на охоту ходили, Николаю Александровичу Зеленову, генеральному директору Нижнекамскшины. Николай, он просто так не отпустит. Ну, посидели мы немного в столовой, поговорили о делах. На прощание говорю: «Слушай, тут недалеко Мензелинск, я туда на машине проскочу, там у меня знакомая девушка, цветов букет мне сделай». А у Зеленова уникальная оранжерея была на заводе. Недаром у него фамилия такая! Он по телефону дает команду своему заму: все цветы в оранжерее срезать! И загрузить в машину Богачева! Я ему:

— Какую машину, ты с ума сошел, мне один букет нужен только.

— Нет — все!

Это сколько было цветов! Миллион! Только не алых, как в песне, а белых: лилии, каллы... Мы с водителем еле разместились в машине. Приехал я в Мензелинск с опозданием, но цветы реабилитировали меня полностью.

Поженились. Свадьба была на Лебяжьем озере, в «Теремке». Человек 25 было на свадьбе, самых близких друзей. С тех пор прожили уже 29 лет. Но об этом — потом…

Продолжение следует

1-я часть: Евгений Богачев: «Если перебои с деньгами — берешь салат капустный за пять копеек, за три копейки чай…»