С точки зрения постоянной борьбы за глобальное доминирование сегодня — типичная ситуация, когда держава «догоняющего развития» обгоняет в развитии прошлого гегемона С точки зрения постоянной борьбы за глобальное доминирование сегодня типичная ситуация, когда держава «догоняющего развития» обгоняет в развитии прошлого гегемона Фото: © Константин Михальчевский, РИА «Новости»

Три категории наблюдателей

За период с начала СВО мир стал заметно меняться. В контексте происходящей трансформации можно констатировать наличие трёх категорий людей с разными взглядами на характер наблюдаемых изменений.

Первая категория — подавляющее большинство. Масса обывателей, думающих, что мир изменился, но не сильно. Да, он стал более «горячим», но какой‑то глобальной войны, которая затрагивала бы миллионы семей по всему миру, нет. Пока нет. Он стал менее комфортным с точки зрения ведения международного бизнеса. Растут торговые барьеры, ужесточается контроль финансовых регуляторов. Он стал менее терпимым на уровне заявлений политиков. В нём стало больше риторических угроз и меньше призывов к поиску компромиссов. Но в общем и целом, если сравнивать текущую повседневность с годами пандемии, предшествовавшими СВО, с карантинными режимами и связанными с ними ограничениями, эта текущая повседневность вполне комфортна для рядового обывателя. Это даже рождает крамольную мысль, что социально-экономические эксцессы времён пандемии были своего рода некоей планкой, предельным уровнем стресса, на возможность прохождения которого тестировались разные сообщества. Чем жёсткие карантинные меры, периодически принимавшиеся в Китае, по своей сути отличаются от масштабных учений гражданской обороны на случай применения оружия массового поражения? Кому‑то это покажется конспирологией… Как бы там ни было, всё познаётся в сравнении. Не случись событий 2020–2021 гг., текущее состояние дел на планете большинству обывателей показалось бы весьма тревожным. Но после стрессов пандемии это тревожное состояние дел не представляется таким уж страшным. Так думает большинство.

Более осведомлённое меньшинство с растущим всё более удивлением и зачастую страхом констатирует ускоряющиеся перемены, радикальным образом меняющие политическое и экономическое лицо мира. Ко второй категории людей можно отнести подавляющее большинство из этого всё более и более обеспокоенного меньшинства. Эти люди видят перемены, но не ожидали их и не могут понять их природу. Они понимают, что мир сильно меняется, но не понимают, как и в какую сторону и как контролировать перемены. Создаётся впечатление, что подавляющее число лиц, принимающих решения на государственном и верхнем корпоративном уровнях управления, относятся именно к этой категории. Они живут сегодня в перманентном и нарастающем «кризисе сложности», когда, пытаясь реагировать на перемены в привычной им старой логике, они постоянно сталкиваются с тем, что время, которое уходит у них на анализ и принятие решения, сопоставимо со временем, когда ситуация меняется настолько сильно, что выработанное решение теряет актуальность. Это ситуация постепенно нарастающей для них катастрофы. И по мере нарастания того, что воспринимается ими как катастрофа, эти люди будут терять адекватность.

Хорошим примером таких теряющих адекватность людей является «партия заморозки украинского конфликта» в нашей стране. Те, кто постоянно подсовывает на высший уровень управления очередные озвучиваемые президентом нашей страны мантры о новых «минсках», «стамбулах», «многополярности» и т. д., но обязательно «с учётом сложившейся на земле ситуации». Парадокс в том, что с противоположной стороны им противостоят точно такие же теряющие адекватность представители «партии эскалации», для которых даже провоцирование ограниченного ядерного конфликта выглядит менее страшным, чем изменение существующего и объективно умирающего статус-кво, сложившегося после окончания холодной войны. И тех и других объединяет то, что они хотят сохранения старого мирового порядка и готовы лишь на косметические изменения. Они отличаются друг от друга лишь тем, что по‑разному видят в нём участие различных сил и их роли. И те и другие будут выкинуты на обочину истории, потому что такие процессы, как те, что идут сейчас в мире, случаются даже не раз в столетие. Это не просто смена гегемона, очередная перекройка рынков и сфер влияния. Это — начало смены социально-экономической парадигмы. И от того, кто, как и насколько гладко пройдёт процессы, которые могут длиться ещё пару десятилетий, зависит, где будут новые «тёмные века», подобные тем, в которые погрузился регион Средиземноморья после кризиса поздней античности, а где — расцвет новой цивилизации.

Как писал поэт, «лицом к лицу лица не увидать. Большое видится на расстоянье». Там, где ограниченный опытом одного поколения ум видит нарастающую катастрофу, ум, способный мыслить категориями исторического процесса, увидит фазовый переход. Такие люди составляют третью категорию — сохраняющих адекватность во всё более бурном потоке изменений реальности. Но эта категория, увы, исчезающе малочисленна даже в сравнении со второй и потому выглядит маргинальной. Кроме того, чем масштабнее анализируемые процессы и привлекаемые исторические аналогии, тем меньше конкретики и больше вариантов будущего. Видя картину мира в целом, такие визионеры редко могут дать конкретные практические советы для короткого горизонта планирования тем, у кого цель «день простоять да ночь продержаться». В контексте нарастающего глобального противостояния ключевых геополитических игроков это переходит в игру «кто сломается первым». Китай, США, Россия, ЕС, Ближний Восток? Открыв тем самым новое пространство, в котором можно решить противоречия оставшихся и которое потом использовать как пространство для роста. В последний раз таким пространством стало пространство «советского блока». До этого — разрушенная Второй мировой войной Европа. Но есть веские основания думать, что сейчас такой циничный и основанный на опытах мировых войн подход не сработает. Таким разрушенным пространством на этот раз может оказаться весь мир, причём даже без ядерной войны или какой‑то очередной смертоносной пандемии.

Постараемся, однако, избежать самых печальных перспектив и для этого сосредоточимся на попытке описать суть глобальных политических и экономических процессов, которые неумолимо и объективно меняют мир. Сразу стоит принять, что мир меняется вне зависимости от воли и сознания отдельных лидеров. Лидеры могут смягчить или обострить процессы, но не идти против хода истории, обусловленного экономическим детерминизмом и иными объективными предпосылками.

Новые военные технологии

Одним из важнейших факторов, ломающих как минимум сложившийся после окончания так называемой холодной войны глобальный порядок, стали новейшие военные технологии. Что нового для военного дела показали реальные боевые действия в рамках СВО, а также конфликты, которые разгорелись в прошлом году на Ближнем Востоке?

Можно выделить стремительно растущую роль дешёвых морских и воздушных беспилотных и удалённо управляемых средств разведки и поражения. Они меняют войну на земле и на море, вполне возможно скоро изменят характер ведения войны и в воздухе, как минимум — в части улучшения наведения средств поражения авиации. БПЛА сумели в значительной степени заменить собой артиллерию и стали грозой бронетехники. Они усилили качество разведки таким образом, что организовать какое‑то внезапное действие, особенно наступательное, стало практически невозможным делом. Все порядки, противостоящие друг другу вдоль линии соприкосновения войск, в современной войне видны штабам примерно так же, как пиктограммы боевых юнитов на экранах мониторов в компьютерной игре, в режиме реального времени. Это в определённой степени обесценивает фактор человеческого тактического таланта на местах, превращая войну в чисто индустриальное противостояние логистики и систем управления. И это же парадоксальным образом делает современную общевойсковую войну похожей на окопную войну времён Первой мировой. В которой благодаря колючей проволоке и пулемёту хорошо работал принцип «кто наступает, тот проигрывает». Во всяком случае, до изобретения танка. Танк стал «королём» Второй мировой войны, но БПЛА сильно уменьшили роль танка в современной войне, и пока что не видно нового средства противодействия, которое могло бы сделать наступательные операции эффективными.

В китайских СМИ уже обсуждается, какими должны быть танки будущего. В числе прочего они не будут оснащены крупнокалиберным вооружением, будут служить центрами управления беспилотными системами, их вооружение будет сосредоточено на поддержке пехоты, а не на войне танк против танка. Танк будущего должен быть оснащён системой активной защиты от БПЛА и иметь возможность запуска и посадки БПЛА, а также обладать меньшим боевым отделением в сочетании с необитаемой башней. Насколько быстро может быть разработана и внедрена новая техника и как она себя покажет в войнах будущего, мы, вероятно, узнаем лет через десять. А пока что сухопутная общевойсковая наступательная война стала чрезвычайно затратным мероприятием, что, в свою очередь, резко увеличивает значимость диверсионно-террористической и когнитивной составляющих. Также резко растёт роль кибернетической войны.

Военная победа в традиционном понимании в такой ситуации возможна только в случае тотального уничтожения тыловой инфраструктуры противника, чтобы разрушить его логистику и, по возможности, связь. Возможно, на ограниченном украинском театре военных действий России удастся этого достичь при условии сохраняющейся достаточно пассивной позиции союзников Украины, которые не вмешиваются пока что в конфликт собственными войсками, ограничиваясь лишь поставками вооружений и ограниченных контингентов инструкторов и наёмников. Но при столкновении двух более-менее равных по индустриальному и мобилизационному потенциалам противников современная война превращается в войну на истощение, становясь, по сути, медленным взаимным уничтожением прифронтовых территорий на глубину, на которой возможно поражение ПВО противника.

Какая сторона конфликта в описанных выше условиях получает стратегическое преимущество? Та, у которой больше глубина тыла при богатых логистических возможностях и при условии, что она способна защитить свой тыл от диверсионно-террористической активности. В этой ситуации очевидно выигрывают крупные, хорошо контролируемые изнутри силовыми структурами континентальные государства и союзы таких государств, которые стоят «спина к спине», прикрывая тыл друг друга.

Стоит в этом контексте отметить, что Российская империя имела такое безусловное преимущество в Первой мировой войне, окопный характер которой похож на характер современной войны, и проиграла войну не на фронте, а в тылу, допустив внутриполитическую дестабилизацию и сначала февральскую революцию, обрушившую монархию, а вместе с ней политическую систему страны, а затем октябрьский переворот.

Из этой исторической параллели следует вторая особенность нынешнего времени: страны, которые имеют развитый полицейский контроль своей территории и населения, имеют преимущество. Такое, в свою очередь, могут позволить себе лишь те государства, которые имеют сильный собственный IТ-сектор, а лучше — полный цикл пятого технологического уклада, включающий производство всей необходимой для систем наблюдения и связи техники. Совсем идеальная ситуация, когда государство имеет полный стек системных IТ-технологий, обеспечивающих безопасные коммуникации и функционирование высоко нагруженных систем: собственное серверное программное обеспечение, собственную массовую операционную систему, транзакционные системы для финансового сектора, поисковые системы, мессенджеры и социальные сети, цифровые платформы для электронной коммерции.

На сегодняшний день в мире достаточно много стран, которые могут реализовать собственные прикладные решения для эффективного полицейского контроля. Но есть лишь две страны, которые могут претендовать на то, чтобы считаться обладателями полного цикла пятого технологического уклада и всеми соответствующими технологиями. Это — Китай и США. И именно этот факт предопределяет неизбежность их противостояния. Пятый технологический уклад способен уже сформировать две суверенных зоны. А реальная политика устроена так, что любой потенциальный суверенитет стремится проявиться. Но на сегодняшний день это разделение ещё не окончательно оформлено, потому что по последнему критерию — обладанию полным стеком системных IТ-технологий у США всё ещё нет конкурентов. Китай очень многое сделал для достижения цифрового суверенитета, но всё ещё не дошёл до создания собственных системных решений в части операционных систем и серверной IТ-архитектуры. Россия отлично импортозаместила множество иностранных IТ-решений после того, как в этом возникла необходимость в связи с санкционным давлением, но всё ПО, что создано в России, написано в конечном итоге с использованием открытых системных американских библиотек, где в ста строчках кода талантливый системный программист может оставить «закладку». Мы по‑прежнему массово пользуемся продуктами Microsoft, серверным программным обеспечением на архитектуре IBM и американской доменной системой имён интернета.

Это — критическая зависимость, опасность которой осознаётся лишь узкой группой экспертов. Эта критическая зависимость даёт нашему главному оппоненту по гибридной войне возможность причинить нашей IT-инфраструктуре ущерб, сопоставимый с ограниченным применением ядерного оружия. Возможно, именно обладание такой возможностью приводит к тому, что любые «красные линии», которые чертит Россия в украинском конфликте, всё чаще намекая на возможность применения ядерного оружия, исключительно последовательно и хладнокровно игнорируются американцами. Тот, кто может парализовать телекоммуникации противника, не станет бояться применения оружия массового поражения, если только оно не будет иметь тотальный характер. По всей видимости, американцы могут. И это ставит перед Россией, как и перед Китаем и, в перспективе, Индией, которая тоже в силу потенциальной ёмкости своего рынка может претендовать на то, чтобы стать цифровой сверхдержавой, задачу овладения в кратчайший срок полным стеком системных IТ-решений.

Теперь рассмотрим морскую компоненту. Беспилотные катера, которые могут быть как надводными, так и подводными (или подтопленными с целью снижения возможностей их обнаружения), стали грозой традиционных флотов. Российский Черноморский флот потерял достаточно большое число кораблей, в первую очередь — десантных, из‑за атак беспилотных катеров. Это также новое слово в военной науке, которое, вероятно, в перспективе увеличивает роль подводного флота. Эти катера, которые по сути своей являются умными управляемыми минами, — универсальное оружие, которое может использоваться и для террористических атак на гражданские суда в нейтральных водах. Комбинация беспилотных катеров с воздушными средствами поражения в руках сравнительно слабого противника может быть смертельно опасна даже для очень сильного флота. Можно ли было себе представить пару лет назад, что йеменские хуситы, оснащённые БПЛА и ограниченным запасом крылатых ракет, смогут отогнать американский авианосец «Дуайт Эйзенхауэр» от своих берегов? БПЛА и беспилотные катера перечёркивают, по крайней мере, на текущем этапе развития военной мысли, могущество классического флота, делая практически невозможным ведение «колониальных» войн с хоть сколько‑нибудь хорошо вооружённым современными технологиями противником. Ключевыми факторами для успешного ведения колониальной войны вдали от своих берегов является способность проведения десантных операций и обеспечения безопасности морских коммуникаций. Современные военные технологии делают и то и другое чрезвычайно затратными мероприятиями, нивелируя историческое преимущество развитых морских держав над сухопутными.

Впервые, может быть, даже с VI века, когда викинги стали властителями морей раннего Средневековья благодаря своим быстрым «драккарам», сложилась ситуация, когда морские коммуникации могут стать опаснее сухопутных. После того как йеменские хуситы вступили в бой против Израиля и его союзников на стороне ХАМАС, трафик грузов через Красное море сократился вдвое. Возглавляемая США морская коалиция показала полную ничтожность и бессилие в вопросе обеспечения безопасности судоходства в этом районе. И это — новая, формирующаяся на наших глазах геополитическая реальность, вызванная к жизни современными военными технологиями.

Резюмируя часть, посвящённую новым военным технологиям, стоит отметить главное: технологии развиваются в направлениях, которые дают преимущества хорошо организованным сухопутным державам и союзам, и это изменит коренным образом глобальный мир, который был сформирован британской талассократией и торговлей, модели которых с небольшими изменениями унаследовали американцы. Роль безопасных сухопутных логистических коридоров в самом скором будущем вырастет многократно.

Так что же, добро пожаловать в китайский мир «Один пояс — один путь»? Вполне возможно, хотя в Евразии над этим ещё придётся серьёзно поработать. Но открываются возможности и для других континентальных геополитических проектов.

Подъем Китая

Перейдём от военного и технологического аспектов слома возглавляемого морскими сверхдержавами глобального равновесия к экономическим. Посмотрим на экономические тренды последних десятилетий с момента падения так называемого железного занавеса и ликвидации социалистического лагеря как автономного рынка. С этого момента можно было констатировать формальное завершение процесса экономической глобализации, когда в мире не осталось больше серьёзных препятствий для торговли и почти не осталось серьёзных препятствий для инвестиций.

Оставалось лишь несколько крупных стран, контролировавших иностранные инвестиции, и среди них два безусловных азиатских лидера: Китай и Индия. Благодаря ограниченно конвертируемым валютам и мерам контроля капитальных потоков финансовые рынки обеих стран росли, опираясь на внутренний инвестиционный спрос, удовлетворявшийся в значительной степени внутренними же ресурсами. Именно благодаря этому экономики этих стран сохранили определённый суверенитет, способный опираться на значительный потенциал внутреннего спроса, обеспечиваемого миллиардами локальных потребителей.

В большей степени успех сопутствовал Китаю, который, как и Индия, воспринял от СССР четвёртый технологический уклад, но затем удачно вписался в рост пятого технологического уклада, грамотно воспользовавшись как своими логистическими возможностями, обеспечивающими ему достаточно лёгкий доступ к рынку США, так и глобальными политическими ветрами. Китай можно признать одним из главных бенефициаров распада социалистического лагеря, к рынку которого получили свободный доступ его дешёвые и тогда ещё низкокачественные товары. Также индустриальному подъёму Китая способствовало десятилетие дешёвых цен на сырьё, последовавшее вслед за сильным промышленным спадом в странах бывшего социалистического лагеря.

Подъём Китая, а вместе с ним и развивающихся рынков, для которых Китай стал как всё более крупным импортером ресурсов, так и экспортёром своих товаров, а затем и технологий, можно условно разделить на несколько этапов.

I. Период от начала экономических реформ Дэн Сяопина в конце 1970‑х до азиатского кризиса 1997–1998 гг.

В этот период времени Китай повторял путь так называемых азиатских тигров (Япония, Южная Корея, Тайвань, Малайзия, Сингапур), играя роль инвестиционного и технологического сателлита США, опиравшегося на экспорт на американский рынок

Кризис 1997 года показал всему региону реальную силу и экономический вес, которые к тому моменту набрал Китай. Пока на финансовых рынках «азиатских тигров» царила паника, а экономики столкнулись со спадом, Китай лишь притормозил и продолжил развитие, вступив в период зрелости своей экономики.

Именно с этого момента в США постепенно начинает нарастать ощущение китайской угрозы, которая впервые стала всерьёз рассматриваться американскими аналитиками при президенте Джордже Буше — младшем. Есть мнение, что его администрация допускала возможность начала полномасштабной торговой войны с Китаем для решения накопившихся уже к тому моменту проблем в экономике США, на которую давил сильный доллар и растущий долг. США тогда отказались от конфликта с Китаем, предпочтя экономический путь «рефляции». Поводом для начала соответствующего экономического манёвра послужила провокация 9/11, затем началась так называемая война с терроризмом, которая позволила экономике США перейти к военно-кейнсианским методам стимулирования роста.

Вторжение США на Ближний Восток резко подняло цены на нефть, а вместе с ними и на все сырьевые товары, нагнав инфляционную волну. С начала 2000‑х инфляционная статистика США всё больше стала отрываться от реальности и искажаться разного рода манипуляциями. С какого‑то момента в первой половине 2000‑х рост широкой денежной массы М3 стал настолько впечатляющим, что ФРС США прекратила официальную публикацию этого показателя, оставив лишь официальные данные по М2. Так США «списывали» инфляцией свой долг, поддерживая экономический рост, драйвером которого стали расходы на «войну с терроризмом».

II. Период с начала 2000‑х и до экономического кризиса 2008–2009 годов. Это — период формирования китайского экономического полюса глобальной экономики.

Американский бюджет во время «войны с терроризмом» финансировал не только американский ВПК, бюджетные расходы шли и Силиконовой долине, создавая новый цифровой технологический уклад в рамках пятого технологического уклада. Базовые технологии для высоконагруженных информационных систем, которые станут в будущем фундаментом цифровой экономики и постепенно проникающего в общественную жизнь цифрового контроля и искусственного интеллекта, создавались именно тогда, в первой половине 2000‑х. К слову, тогда же были разработаны — и положены до поры до времени в стол — технологии, которые десятилетие спустя дали старт развитию блокчейнов, нового поколения децентрализованного интернета Web 3.0 и платёжных систем, которые становятся сегодня фундаментом для CBDC — цифровых валют центральных банков. В числе прочего — это технологии, на основе которых возможно создание алгоритмических удостоверяющих систем, которые способны устранить третью сторону из любой транзакции, перейдя от привычной пирамидально-сетевой к плоской сетевой организации информационного взаимодействия. Даже в 2024 году можно констатировать, что очень многое в развитии цифрового технологического уклада ещё впереди и американцы пока что сохраняют безусловное лидерство.

Пока американцы закладывали по ходу «войны с терроризмом» технологической фундамент будущей цифровой экономики, Китай, как и другие развивающиеся страны, стал бенефициаром оттока инвестиционного капитала из США. Относительно низкая доходность на фоне заметной инфляции и стагнирующего фондового рынка заставляла американский капитал искать инвестиционные возможности в крупных растущих развивающихся экономиках: Китае, Индии, Бразилии.

Забавно то, что автором идеи альтернативного американскому финансовому рынку полюса мировой экономики стали американские инвестбанкиры, внедрившие в маркетинговых целях в финансовый лексикон аббревиатуру BIC (от первых латинских букв названий стран Бразилия, Индия, Китай). Эта аббревиатура использовалась в контексте создания продуктов коллективных инвестиций, дающих розничным американским инвесторам доступ к рынкам упомянутых стран. С начала 2000‑х, с приходом в Россию финансовой стабильности как следствие эффективных налоговых и регуляторных реформ первого срока Путина с лёгкой руки главного экономиста банка Goldman Sachs Джима О’Нила Россию включили в этот список приоритетов инвестиционных банков на развивающихся рынках. Так появился BRIC, и эта аббревиатура, которая звучала как английское «кирпич» (brick), быстро стала финансовым мемом, из которого, усилиями уже России, вырос мем политический.

Группа сильнейших развивающихся экономик стала обретать субъектность и институциализироваться. После присоединения к ней ЮАР появился BRICS — «кирпичи». Сейчас это становится аллегорией строительного материала для новой мировой архитектуры.

III. Период G20 — от окончания кризиса 2008–2009 гг. до торговой войны США с Китаем, которую инициировал президент Трамп в начале 2018‑го.

Финансовый кризис 2008–2009 гг. подорвал доверие к финансовой системе США. Хотя после него она сумела восстановить видимую стабильность, доверие к ней так никогда и не восстанавливалось до прежних уровней. Весь мир мог наблюдать, как коррумпированные рейтинговые агентства, действуя в сговоре с крупнейшими инвестиционными банками, систематически манипулировали рынками и обманывали ФРС и другие регуляторные инстанции, что привело к астрономическим по масштабу убыткам инвесторов. И всё это случилось во многом потому, что ещё в самом конце президентства Клинтона, как раз перед пиком «пузыря доткомов» начала 2000‑х, в США были отменены ограничения на совмещение банковской и инвестбанковской деятельности, известные как «закон Гласса – Стигола», принятый ещё во времена Рузвельта по итогам анализа событий, приведших к Великой депрессии. Именно это дало карт-бланш колоссальным злоупотреблениям в финансовом секторе США, которые уже через несколько лет привели к ипотечному пузырю и новому финансовому кризису.

Перед США встало два вопроса. Первый — о необходимости реформировать финансовый сектор, чтобы восстановить к нему доверие. Второй — о необходимости реформировать глобальные институты, чтобы сохранить основу своего мирового лидерства и доверия к нему. И то и другое должна была сделать команда демократической партии во главе с президентом Обамой, взявшая власть в Вашингтоне на фоне кризиса. И с тем и с другим она не справилась.

Реформы финансового сектора, призванные усилить надзор над американскими банками и финансовыми организациями, оказались очень ограниченными. Введённые меры надзора легко обходились через офшорные подразделения, ограничения на операции с деривативами — через иностранные филиалы, не подпадающие под американское регулирование.

Попытки реформировать глобальные институты свелись, по сути дела, к трём мерам:

1) Была создана группа G20 как площадка для обсуждения глобальных проблем. Её слепили из стран G7, к которым добавили наиболее крупные развивающиеся экономики во главе с Китаем.

2) Китаю дали чуть большую роль в МВФ, признав юань резервной валютой.

3) Была анонсирована система торговых соглашений для Азиатско Тихоокеанского региона, в которой попытались сбалансировать интересы США и Китая.

Всё это, естественно, никоим образом не вело к урегулированию реальных глобальных экономических и политических противоречий между Западом и его кредиторами среди наиболее крупных и богатых развивающихся экономик. Проблема фактического банкротства США и американской банковской системы в 2008–2009 гг. была решена просто огромным объёмом денежной эмиссии. На жаргоне финансистов это называется «вежливый дефолт», когда вместо простого и честного отказа от обязательств вам оплачивают их денежной эмиссией, размывая стоимость всех сделанных в соответствующей валюте сбережений. Следствием такого подхода к решению глобальных финансовых проблем стала волна глобальной инфляции 2011–2012 гг., от которой больше всего пострадали бедные страны. Именно она стала экономической причиной роста социальной напряжённости на Ближнем Востоке в эти годы, которая вылилась в цепочку революций в арабских странах, известную как «арабская весна». В то же время в ЕС случился долговой кризис. Пользуясь статусом доллара как мировой резервной валюты, США выдавили экономические проблемы из долларового ядра глобальной экономики на периферию. Богатые, как обычно, разбогатели ещё больше, бедные по всему миру ещё больше обеднели. И всем думающим людям стало понятно, что до бесконечности это продолжаться не может.

Иллюзия глобального роста, когда США, накачивая дешёвым кредитом свой рынок, тянули за собой все рынки, обернулась осознанием реальности: США просто росли за счёт всех остальных, которые работали на них за эмитируемые ими деньги. И когда пришёл кризис, заставили заплатить за него самых слабых. Слабые, естественно, начали искать таких сильных, которые могли бы учесть их интересы, и их взоры всё больше обращались к Китаю и России. К Китаю — как к глобальной экономической силе, к России — как к глобальной политической силе.

В этот период Китай перешёл к политике интернационализации юаня и усилил глобальную торговую экспансию. Итогом стал выход Китая на первое место как экспортёра и по уровню ВВП по покупательной способности. США пытались заигрывать с ним, предлагая ему концепцию G2, сформулированную покойным Збигневом Бжезинским, который впервые публично озвучил реальное состояние дел: США «перенапряглись» в своих попытках сохранить глобальный контроль под видом продолжающейся «войны с терроризмом» и постоянного вмешательства в дела зависимых государств. В то же время США выступили с инициативой «перезагрузки» отношений с Россией, геополитическая суть которой сводилось к тому, чтобы удержать Россию от установления более тесных отношений с Китаем и другими ведущими развивающимися странами, а также со странами Ближнего Востока. И та и другая американская инициатива провалилась. С приходом к власти в Вашингтоне республиканцев США окончательно определились со своим отношением к Китаю: он де-факто, а затем и в руководящих документах был признан главным врагом американской гегемонии в мире.

IV. Период кризиса американского лидерства и окончательного формирования глобальной альтернативы — с начала торговой войны США и Китая и по настоящее время.

Китай во времена Трампа выиграл торговую войну с США, которая включала в себя рост таможенных тарифов и ограничения на технологический американский экспорт. Все введённые торговые ограничения не смогли исправить отрицательный торговый баланс США, влияние Китая в мире постоянно усиливалось. Технологические санкции только ускорили локализацию в Китае импортированных ранее из США технологий. Китай обошёл США по количеству патентов в год и, по признанию экспертного сообщества в самих США, захватил лидерство в ключевых отраслях пятого технологического уклада.

Имперская модель мышления и поведения привела американцев к закономерному для любой империи, делающей ставку на финансы как на основы лидерства, финалу. Финансовая отрасль вытеснила из американской экономики производительные отрасли до такой степени, что, когда при Трампе вновь встал вопрос о репатриации отданной ранее на аутсорсинг в Юго-Восточную Азию промышленности, выяснилось, что в США проблематично даже наладить «отвёрточную» сборку смартфонов Apple. В США остались R& D (НИОКР), дизайн и авторское право. Реальное производство ушло, похоже, безвозвратно. Ранее такая же, по сути, участь постигла Британскую империю и привела к её распаду. До Британской империи на те же грабли наступила голландская колониальная империя. История, похоже, ничему не учит…

Остаётся надеяться на то, что Китай извлёк из истории Запада правильные уроки и не повторит сейчас путь лидеров западного мира, купившись на возможность обретения глобальной власти, которое всегда в конечном итоге разрушает нации изнутри, лишая их созидательного потенциала.

А пока что по миру идёт «китайский геополитический марш»:

— Китай вернул под свой контроль Гонконг.

— Проамериканские политические элиты в последние годы теряют власть в странах Индокитая, даже в исторически враждебном Китаю Вьетнаме. Камбоджа — уже полностью в кармане китайской офшорной элиты.

— Китай проецирует своё влияние в Мьянме, Афганистане, Средней Азии, Иране, Пакистане, Шри Ланке, Турции.

— Китай вернул под свой контроль Гонконг. — Проамериканские политические элиты в последние годы теряют власть в странах Индокитая, даже в исторически враждебном Китаю Вьетнаме. Камбоджа — уже полностью в кармане китайской офшорной элиты. — Китай проецирует своё влияние в Мьянме, Афганистане, Средней Азии, Иране, Пакистане, Шри Ланке, Турции.

— В контексте роста влияния Китая в Азии стоит упомянуть два важных события. Первое — фактический отказ от обязательств США перед Пакистаном на фоне индо-пакистанской войны в 1970‑е. Конфликтовать с Индией США тогда не рискнули, и именно это в конечном итоге толкнуло Пакистан в китайскую сферу интересов. Второе — чудовищный по репутационным последствиям вывод американских войск из Афганистана, которым бесславно закончилась американская «война с терроризмом». Фактически получилось, что после 20 лет войны с «Талибаном»* США вопреки своему тотальному экономическому и военному превосходству над ним проиграли ему. К слову, проамериканское афганское правительство, бежавшее под натиском талибов** из Кабула с золотым запасом страны и бесследно исчезнувшее с тех пор, имело статус союзника США вне НАТО. Это — к вопросу о том, чего реально стоят американские гарантии безопасности, которых, например, так упорно добивается нынешняя киевская власть.

Африка уже давно в сфере китайской модели экспансии («Человечество общей судьбы»), китайское влияние охватило Зимбабве, Эфиопию, Нигерию. Сейчас, по мере того как под давлением российского присутствия в Центральной Африке резко снижается влияние Франции, Китай приходит и туда.

— Мексика по итогам провальной для США торговой войны с Китаем формально стала основным торговым партнёром США. На самом деле она стала просто хабом для реэкспорта в США китайских товаров и зависимой от Китая страной. Еще ранее Китай установил тесные отношения с Кубой и другими странами Латинской Америки. Пока что из сферы китайского влияния удалось выскользнуть Аргентине, где к власти пришёл чудаковатый президент-либертарианец. Стоит предположить, что это — ненадолго и что его экономические эксперименты в конечном итоге доведут страну до ещё худшего экономического положения, в котором она будет вынуждена обратиться к Китаю за экономической помощью.

Китайская «мягкая сила» действует гораздо мудрее американской. Китай никому не несёт никаких ценностей, не навязывает модель государственного, политического и социального устройства, не стремится уподобить кого‑то самому себе, как‑то унифицировать своих сателлитов. Делайте что хотите, живите как хотите: с демократией, автократией, теократией, феодализмом, какой угодно коррупцией, внутренней политикой, правовой системой. Просто продайте нам свои ресурсы и купите наши товары — и делайте это за наши деньги.

Так Китай становится вторым центром гравитации в глобальной экономической системе, которая раньше вся вращалась вокруг США, и делает её менее предсказуемой для американцев. И если раньше в США могли говорить «доллар — наша валюта и ваша проблема», то теперь этот циничный тезис становится всё менее актуальным. Ещё несколько лет назад экономическая гравитация Китая была скрытой, влияя, главным образом, на мировые сырьевые рынки. В последние годы Китай перешёл к активному формированию спроса на свои высокотехнологичные товары и технологии, чтобы продвинуть юань как валюту международной торговли.

В рамках этой стратегии Китай даёт свои технологии, инвестиции и открывает в Африке и Латинской Америке свои производства. В 2023 году Китай ввёл режим нулевых тарифов для импорта из шести стран Африки: Анголы, Гамбии, Демократической Республики Конго, Мадагаскара, Мали и Мавритании. 98% их товаров освобождены Китаем от пошлин и прочих сборов при импорте в Поднебесную. Китай не просто торгует, Китай переходит к более равновесной модели: он начинает использовать трудовой ресурс за пределами своей экономики, финансируя развитие производительных сил. Ключевым партнёром Китая в Африке становится Эфиопия. Китай инвестировал там в десяток индустриальных парков, железные дороги, морской порт Джибути, логистические центры. Он также участвовал в урегулировании старого конфликта Эфиопии с Эритреей, отделившейся от Эфиопии в 1993 году. Эфиопия наряду с Нигерией — одна из самых густонаселённых стран мира, есть прогнозы, что по численности населения к концу этого века она может догнать все страны — члены еврозоны, вместе взятые.

Учитывая демографические тенденции, в долгосрочной перспективе Африка и Латинская Америка, профинансированные китайскими юанями, выведут китайскую валюту на роль основной резервной валюты мира даже без того, чтобы как‑то реформировать глобальную финансово валютную систему. Правда, если её не реформировать, может оказаться так, что Китай наступит в конечном итоге на те же грабли, что все империи Запада до него, и в долгосрочной перспективе станет государством рантье, передав эстафету производства своим сателлитам. Учитывая сложную этническую структуру китайского общества и региональную неравномерность его развития, это может привести его не просто к упадку, но даже к дезинтеграции в будущем. И это — дополнительный аргумент в пользу того, чтобы склонить Китай к созданию более равновесной глобальной финансовой архитектуры, в которой сам Китай занимал бы важную, но не монопольную роль. Если, учтя опыт империй Запада, все ключевые развивающиеся страны, отбросив противоречия, объединятся с целью дедолларизации глобальной торговли, человечество получит шанс на создание гармоничной глобальной экономики, и Китай может возглавить этот процесс в качестве локомотива. В этой точке принятия ключевых глобальных экономических решений развивающийся мир находится в настоящий момент времени.

Выбор между глобальной войной и глобальным сотрудничеством

С точки зрения постоянной борьбы за глобальное доминирование, в которую играют различные элиты стран и народов Запада со времён как минимум «Войны за испанское наследство», текущий исторический момент представляет собой типичную ситуацию, когда некоторая держава «догоняющего развития» обгоняет в развитии прошлого гегемона. Так Франция в своё время обогнала империю Габсбургов, потом уступила лидерство Голландии, Голландия — Британии, Британия чуть было не уступила лидерство Германии, которая обгоняла Британию перед Первой мировой войной. Тогда Британия смогла всё‑таки продлить своё лидерство ещё на 50 лет, отдав его в конечном итоге США.

Каждый раз в такой ситуации возникал более или менее интенсивный вооружённый конфликт, в котором претенденты на глобальное лидерство выясняли отношения. В начале и в середине прошлого века такими конфликтами были обе разрушительные мировые войны, в результате которых удалось сковырнуть Британию с позиции «царя горы» с последующим демонтажем Британской империи.

По итогам Второй мировой войны победители попытались построить более справедливый мир, но попытку следует признать неудачной. Созданные после Второй мировой войны глобальные институты, регулирующие глобальную политику, экономику и торговлю, такие как ООН, Всемирный банк, МВФ и ВТО, никогда не были эффективными, а после падения СССР вообще оказались так или иначе подчинёнными Вашингтону. Так на руинах социалистического лагеря и наследии общей победы над фашизмом возник глобальный мир в интересах США. Сегодня этот мир не устраивает практически никого, кроме самих США, которые отчаянно борются уже даже не за его сохранение, а за то, чтобы управлять в своих интересах его развалом.

Страны, имеющие потенциал для формирования новой версии глобального мирового порядка, стоят сейчас перед дилеммой: повторить ли снова очередной цикл, пройдя через разрушительную глобальную войну, в результате которой победители в очередной раз напишут новые правила в своих интересах? Этого хотят США. Точнее, США не видят никакого иного варианта развития событий. С другой стороны, их противник — Китай — имеет возможность сделать выбор: либо формировать антиамериканский геополитический блок под своим лидерством, либо выступить лидером строительства новой гармоничной глобальной финансово-экономической архитектуры.

Впервые в новейшей истории сложилась ситуация, в которой отношения выясняют не две державы авраамической культуры, для которых победитель может быть только один, а держава авраамической культуры и держава, близкая к дхармической культуре. Гармония для дхармической культуры является отдельной высшей ценностью, и Китай использует отсылку к этой ценности, в том числе, и в выстраивании внешней политики, по крайней мере — формально.

Фактически же Китай стоит сейчас перед выбором: идти на лобовое столкновение с США и их союзниками в Азиатско-Тихоокеанском регионе и на прокси-войну с США на Ближнем Востоке или выйти из ловушки истории, поднявшись на новую ступень эволюции глобальной системы и проложив путь всем, кто хочет подняться вместе с ним. Проблема Китая, однако, в том, что он сам не может сформулировать миру достойное альтернативное предложение на понятном миру языке. Не предложить сделать выбор между американской и китайской гегемонией, а предложить сделать выбор между старым миром гегемонизма и новым уровнем развития глобальной социально-экономической системы. На котором, конечно, останутся какие‑то локальные конфликты, но будет минимизирована возможность глобальной войны. Формулирование такой концепции может стать миссией России.

США больше не глобальный лидер. В реалиях современных способов ведения войны они утратили военное могущество настолько, что йеменские хуситы смогли отогнать от своих берегов американский авианосец. Они бежали из Афганистана, их военные базы на Ближнем Востоке подвергаются эпизодическим атакам со стороны проиранских сил и, при необходимости, могут быть уничтожены. Масштабная американская военная помощь Украине лишь опустошила склады, продемонстрировала уязвимость их оружия и не помогла Киеву достичь ни одной военной цели. Если США встрянут в военный конфликт с Китаем у китайских берегов, с высокой вероятностью они проиграют. Если КНДР решит атаковать союзную США Южную Корею, они также вряд ли смогут оказать эффективную военную помощь. Пока что США могут лишь опустошать свои военные склады, оказывая помощь Украине и Израилю. И при том уровне интенсивности военных действий, который наблюдается как в российско-украинском, так и в палестино-израильском конфликтах, скоро возможности США закончатся. И это приведёт к необратимым геополитическим изменениям как в Восточной Европе, так и на Ближнем Востоке.

США также больше не могут опираться и на свою финансовую мощь. Эрозия репутации, начавшаяся ещё в 2008 году, интенсивно продолжается как следствие их авантюрной санкционной политики и весьма сомнительной монетарной политики, следствием которой стала необоримая инфляция. Неспособность вернуться к прошлым показателям инфляции уже официально признана самой ФРС, которая подняла свою оценку нейтральной ставки в долгосрочной перспективе, и это — тренд. Центробанки стран, не являющихся сателлитами США, сокращают долю доллара в резервах, отдавая всё больше предпочтения старому доброму проверенному всей историей человечества золоту, и это — тоже тренд.

США больше не могут опираться на своё технологическое лидерство, потому что они его утратили по большей части ключевых направлений, отдав его по большей части Китаю, и это — признанный самими американцами факт.

США больше не могут опираться на политическое лидерство. Четыре года они демонстрируют всему миру фактически недееспособного лидера государства и расколотую до состояния холодной гражданской войны политическую элиту. За это время их дипломатия провалилась везде, кроме критически зависимой от американских гарантий безопасности и поставок энергоресурсов Европы. И даже в Европе есть страны, весьма прохладно относящиеся к антироссийской политике демократической администрации Байдена: Австрия, Словакия, Венгрия и даже антисербская Хорватия выступали против эскалации напряжённости с Россией. Италия, формально поддерживая Киев, фактически заняла в последнее время нейтральную позицию. По всей Европе популярность набирают правые партии, ставящие национальные интересы выше амбиций Вашингтона. Становится всё более очевидным, что демонтаж глобализации по‑американски для Европы чреват просто превращением в зависимую от США эксплуатируемую территорию, вся ценность которой заключается лишь в оставшемся там капитале и квалифицированной рабочей силе. Природных ресурсов, которые могли бы обеспечить существование полноценной индустриальной экономики, в ЕС нет. Энергоресурсов, достаточных для поддержания существующей сегодня в ЕС плотности населения, — тоже нет. Судьба Европы в рамках сценария нового блокового разделения мира будет очень незавидной, и осознание этого придёт со временем, лишь бы была предложена альтернатива.

Время для альтернативы настало, но окно возможностей не просуществует долго. Инерционный сценарий — это скатывание к глобальному конфликту Запада и Востока, в котором победит Восток, но ценой больших жертв и разрушений.

Задача России, с учётом известного исторического опыта, — выработать и предложить странам, не желающим быть американскими марионетками, но не желающими также быть вовлечёнными в конфликт с США и их союзниками, новую глобальную архитектуру, которая должна включать в себя:

— Военно-политическую компоненту. Если не глобальную альтернативу НАТО, то как минимум взаимные обязательства поддерживать дружеский нейтралитет и оказывать военно-техническое содействие в случае, если какая‑то страна новой глобальной архитектуры подвергается агрессии. В обязательном порядке страны, которые входят в новую архитектуру, заключают пакт о ненападении на других участников и обязуются решать все противоречия мирным путём с привлечением арбитража других стран партнёров. Это в первую очередь касается Китая и Индии, между которыми периодически вспыхивает военная напряжённость.

— Торговую компоненту. Должна быть создана глобальная клиринговая система, которая позволит эффективно осуществлять международную торговлю в национальных валютах. В качестве учётной единицы глобального клиринга можно использовать старое доброе и понятное всем участникам рынка золото. Не стоит городить огород с «корзинами валют» и вести сопутствующие этому конфликтные дебаты о том, кому в этой корзине сколько должно достаться. Для целей клиринга на современном уровне развития цифровых технологий и аппаратного обеспечения высоконагруженных IТ-систем будет вполне достаточно небольшого золотого запаса, который все участники системы сформируют в новом аналоге МВФ.

— В рамках новой торговой архитектуры нужно разработать новые правила динамического таможенного и тарифного контроля, которые регулировали бы товарные потоки на основе межстрановых межотраслевых балансов, рассчитываемых в режиме, приближённом к реальному времени. Задача таких правил — предотвратить недобросовестные практики демпинга, завоевания доминирующего положения отдельных игроков на локальных рынках и т. д.

— Инвестиционную компоненту. Инвестиционные потоки как отдельный контур денежного обращения должны быть отвязаны от торгового финансирования и осуществляться на основе международных регламентов допуска дружественного иностранного капитала на рынки стран-участниц архитектуры. Должен также быть принят принцип открытости дружественных границ для новых гражданских технологий. Никто не вправе вводить односторонние ограничения на передачу технологических знаний.

— Гуманитарную компоненту. Должен быть провозглашён принцип абсолютного невмешательства всех участников новой архитектуры во внутреннюю политику друг друга, уважительного отношения к традициям, национальным и религиозным, в том числе на уровне гражданских обществ стран-участниц архитектуры. Не допускается создание общественных организаций, которые ставили бы перед собой цель системной критики или изменения внутренней политики другого государства.

Полагаю, изложенная выше задача по силам российскому экспертному сообществу, которое должно решить её для российского правительства. Россия также сильна тем, что имеет достаточно квалифицированных IТ-специалистов для создания всех необходимых IT-платформ открытой архитектуры, на базе которых могут быть реализованы изложенные выше принципы межгосударственного взаимодействия.

Так, вместе со всеми, кто не хочет больше проливать свою кровь в борьбе за глобальное доминирование, мы можем создать новый, более справедливый и гармоничный мир, предложить и помочь присоединиться к нему всем желающим. И если мы сделаем это, старый мир очень быстро зачахнет, лишившись ресурсов для поддержания своего существования. Это случится, как только принцип «разделяй и властвуй» станет слабее общего стремления к объединению ради лучшего и безопасного будущего. Создать образ такого будущего и предложить инструменты — задача России в текущем историческом моменте. Так Россия закончит свою войну не просто очередной победой над фашизмом, а завершит саму более чем трёхсотлетнюю эпоху империализма. Это нужно сделать, иначе очередное наступание на старые грабли однажды, и может быть, даже очень скоро, приведёт человечество к гибели.

«Завтра»