Ильдар Гильманов: «Я ратую за передачу огня, а не за поклонение пеплу»

Ильдар Гильманов: «Идея новой работы, как правило, возникает еще во время создания предыдущей. Образы витают в воздухе. Какой из них воплотить следующим — только вопрос выбора» Фото: birsk.ru

«Хочется быть понятным зрителю любой национальности и конфессии»

— Ильдар, в одном из детских учебников по регионоведению вас назвали видным пейзажистом Башкортостана, пометив абзац с вашей фамилией ремаркой «важно знать». Но ваше наследие уже включает в себя живопись, графику, росписи по дереву и металлу, арт-объекты, лаковые миниатюры…

— Я погружаюсь в определенную тему и сначала раскрываю ее в живописи, потом — в графике или декоративно-прикладном искусстве. Идея новой работы, как правило, возникает еще во время создания предыдущей. Образы витают в воздухе. Какой из них воплотить следующим — только вопрос выбора. Можно сколько угодно фантазировать, работать в разных жанрах и техниках, а идеи возникают, если автор открыт миру — читает книги, общается с людьми, посещает музеи и выставки, анализирует арт-новинки, черпая что-то полезное для себя, улавливает современные тренды, знает, что происходит в мире сегодня, и пытается предугадать, что будет дальше.

Конечно, все охватить невозможно, у любого художника есть главная тема для высказывания. Мое творчество базируется на народном искусстве и истории моего края.

— Вы позиционируете себя именно как башкирский мастер?

— В Башкортостане меня считают башкирским автором. В Казани заместитель директора ГМИИ РТ Диана Хисамова на моей персональной выставке в галерее «Хазинэ» назвала меня татарским мастером, проживающим в Башкортостане. В Москве меня воспринимают как российского художника.

В целом важно не то, как я себя определяю, а то, в каком качестве вызываю отклик у публики. Мне хочется быть понятным зрителю любой национальности и конфессии, ведь это показатель мастерства, объема и значимости автора для мирового искусства. Художник не должен творить только для одного народа. Он может представлять национальное искусство, но обязан быть интересен всем: французам, немцам, китайцам, африканцам… Если ты не транслируешь в работах общечеловеческие ценности, то и для родного наследия твоя ценность не слишком высока.

— Сами вы как оцениваете свой путь в профессии и место в современном отечественном изобразительном искусстве?

— Если бы я учился, допустим, не в Уфе, а в Риме или Лондоне, то и жизнь, возможно, сложилась бы иначе, ведь у нас современное искусство не то чтобы не развито, оно просто не влияет на мировые арт-тенденции. Серьезным искусством считается то, которое воздействует на искусство других народов и стран, а художники, проживающие в России, не влияют на творческий процесс за пределами родины во многом из-за «законсервированности» учебных заведений и их стремления сохранить какие-то псевдотрадиции. Это серьезно тормозит развитие отечественного искусства. Я не против традиций, совсем наоборот, но я ратую за передачу огня, а не за поклонение пеплу. Увы, в российских вузах десятилетиями возвращаются к реалистической живописи, как было принято в СССР. Ее жуют и жуют…

Давно пора все это проглотить и переварить. Весь мир идет вперед путем инноваций, у нас же искусство развивается очень медленно, поэтому творческому человеку, желающему что-то изменить, сложно выскочить из системы. Особенно это касается педагогов. Преподавать так, как ты хочешь и понимаешь, можно только в частных школах, а их в России крайне мало.

«В Казани заместитель директора ГМИИ РТ Диана Хисамова на моей персональной выставке в галерее „Хазинэ“ назвала меня татарским мастером, проживающим в Башкортостане» Фото: личная страница в соцсети «ВКонтакте» Ильдара Гильманова

— Как вы искали себя как художника, обучаясь в Башкирском государственном педагогическом институте имени Акмуллы?

— В студенчестве я накапливал творческую, научную и общепознавательную массу. Ходил в библиотеки и покупал книги. Увлекался разными художниками, углубленно изучал Пикассо и Матисса, с удовольствием погружался в историю мирового искусства. В институт я поступил уже взрослым человеком, в 22 года, с отличием окончив училище и отслужив в армии, поэтому сознательно тянулся к знаниям. Мне нравилось изучать и психологию, и социологию, и по возможности философию. Такой процесс накопления очень важен для художника: он формирует его широту мышления. Можно научиться красиво рисовать, гармонично сочетать цвета, но все это не будет значимым для человечества.

Во-вторых, художнику важно понимать, кто он и зачем делает то, что делает. Без этого крайне сложно двигаться в живописи и писать что-то значительное. А работать в стол я считаю делом бесперспективным. Изобразительное искусство — это невербальное общение с людьми. Я посредством знаков, символов и цветовых пятен доношу до зрителя свое понимание мира, свое понимание красоты. И естественно, приятно видеть отклик в сердцах людей.

В-третьих, мастер должен чувствовать свою эпоху и отражать ее в творчестве, даже если обращается к истории. Только так его искусство, возможно, будет интересно в будущем. У меня немало работ о Волжской Булгарии и древних предках татарского народа, но я всегда стремился пропустить их через призму современных арт-тенденций, то есть не просто делать натурные зарисовки и бесконечный повтор орнаментов, костюмов. Это сегодня не работает.

— Ваши работы в целом очень цветные, это придает им яркий национальный колорит. Есть ли еще какие-то авторские приемы работы с цветом?

— Все делается по наитию: во время работы я просто выбираю цвета на уровне «нравится или не нравится». А уже завершив полотно, могу проанализировать, соответствует ли результат моей общей внутренней культуре. Если меня что-то не удовлетворяет, начинаю переделывать. В работе с цветом мне помогает то, что я изучал и преподавал цветоведение в вузе. Когда хорошо знаешь правила гармонизации композиции с использованием конкретных цветов, есть возможность их нарушать. Мне интересно так делать, это вызов самому себе. Но нужно четко продумать, какой формы и фактуры сделать пятно. Все это занимает мою голову и вызывает творческий азарт.

«Во время работы я просто выбираю цвета на уровне «нравится или не нравится» Фото: bizon.gallery

«Жанр пейзажа никогда не умрет»

— В конце 90-х, когда вы начинали строить карьеру, художникам приходилось непросто — средств порой не хватало даже на холсты и краски.

— Не скажу, что я прямо выживал. Во все времена были успешные и неуспешные авторы, в перестройку в том числе. Есть художники, которые в 90-е хорошо зарабатывали, покупали квартиры и строили дачи. Я с молодости стараюсь стабильно, спокойно вести свои дела. Анализирую, во что можно вложиться, а в чем лучше себя ограничить. Это важно для художника. Помню, уже студентом инвестировал гонорары в рабочий материал — покупал художнический инвентарь, специальные книги и прочее.

Да и сейчас после продажи холста у меня нет привычки сразу все потратить. Часть денег пускаю на краски и прочие материалы, часть — на бытовые нужды, а остальное откладываю на будущие проекты и духовное развитие. Это непосвященным людям кажется, что художник живет богемной жизнью — балдеет, рисует, выставляется, а его жизнь вполне обыденная. Она сложная и одновременно простая: полет творческой фантазии нужно сочетать с грамотным ведением хозяйства — например, вести учет своих работ и выставок. В молодости мне кто-то это подсказал, и я ему благодарен — постфактум трудно собирать такую информацию, многое забывается. Порой в декабре смотрю в блокнот и думаю: неужели все это случилось за год?

— Концептуальный прорыв настал для вас в 2007-м и 2009-м, когда вы побывали на международных лабораториях в Турции и на Северном Кипре. Что дал вам этот опыт?

— В Турцию меня приглашали 4 раза. Я успевал не только писать, но и общаться с коллегами из других стран, осматривать окрестности. Это приятно и крайне познавательно: например, много думал об амбивалентности устремления турецкого искусства в Европу. С одной стороны, это размывание национальной идентичности, а с другой — развитие. В Стамбуле уже тогда были очень мощные музеи современного искусства с произведениями топовых мировых авторов. Постоять рядом с ними, посмотреть, подумать полезно не только для молодых художников, но и для каждого из нас.

«Я работаю над формой и пластикой, пытаюсь найти язык, характерный для себя и своего менталитета» Фото: bizon.gallery

— Давайте еще раз вернемся к пейзажам. Вы упомянули, что они, вопреки расхожему мнению, не главная тема вашего творчества, но при этом регулярно к нему обращаетесь. Почему после сотен изображений этот жанр остается для вас актуальным?

— Иногда я хочу перестать писать пейзажи, а потом увижу красивое место, например, из машины, сфотографирую его, и, пока не напишу, оно не отпускает — просится на холст. Но я никогда не рисую конкретный вид — голубое небо, зеленую траву, розовые облака… Я работаю над формой и пластикой, пытаюсь найти язык, характерный для себя и своего менталитета. И пейзаж, как мне кажется, дает в этом плане некую свободу: можно покрыть небо зеленым тоном, а к нему подбирать все остальное. Это мои живописные поиски «мыслеформ». Кроме того, я пытаюсь передавать в пейзажах нашу эпоху, выражать то, что происходит вокруг меня, делиться личным и сокровенным.

— Вы сказали в одном из интервью: «Шедевры XXI века нельзя делать по рецептам прошлого».

— Мне близок метод клуазонистов, разработанный Гогеном. В его основе лежит работа с локальными пятнами, тесно соприкасающаяся с традициями тюркской культуры. Вообще любое национальное искусство, на мой взгляд, стоит на трех вещах — построении пространства, художественной пластике и колорите, представленном сочетанием цветов. По этим характеристикам мы определяем грузинскую, татарскую и любую другую живопись. Мне импонирует построение пространства локальными пятнами. Иногда такой метод называют ковровым.

Есть и другие «художнические» моменты. Например, по законам реалистической живописи на дальнем плане пейзажа все должно быть размыто и менее контрастно. Я делаю наоборот, но все равно получается гармонично: это любопытно с точки зрения пластики.

— Пейзаж сегодня не очень востребован среди молодых художников. Не боитесь оказаться вне популярных трендов современного искусства?

— Сам по себе жанр пейзажа никогда не умрет. Умирает представление о нем, то, как он реализовывается на практике. Реалистический пейзаж, скорее всего, уже не будет востребован в профессиональной среде. Его создают больше для обывателей — для декоративного оформления помещений. А если тот же пейзаж будет решаться какими-то новыми материалами, в какой-то новой позиции с точки зрения художественной формы, он будет жить еще долго.

«Мне близок метод клуазонистов, разработанный Гогеном. В его основе лежит работа с локальными пятнами, тесно соприкасающаяся с традициями тюркской культуры» Фото: bizon.gallery

«Возможно, булгарские тарелки еще сохранили энергетику своих хозяев»

— В казанской галерее «БИЗОN», с которой вы сотрудничаете уже несколько лет, хранятся, в частности, ваши работы из серий «Реставрация» и «Иремель». Расскажите об их создании.

— «Реставрацию» я создал под впечатлением от раскопок в Болгаре, куда меня пригласили для участия в симпозиуме. Именно там я углубленно разработал для себя тему великой Волжской Булгарии. Много думал, фотографировал, рисовал с натуры и очень эмоционально воспринимал происходящее. Для этой серии я взял разбитые тарелки, отреставрировал их и инкрустировал другими изобразительными элементами. Получился новый взгляд современного человека на историю.

А «Иремель» — еще один горный пейзаж, вдохновленный природой Урала. Это особенная вершина: она будто собрана из камней каким-то великаном. Я был там дважды — в 2008-м и 2018-м, несколько лет вынашивал замысел и представил не копию пейзажа, а свою интерпретацию увиденного.

— В чем необычность художественного воплощения этого пейзажа?

— В реалистической живописи принято писать передний план контрастным, дальний — размытым, впереди использовать жесткие линии, сзади — мягкие. В «Иремели» я как раз делал все наоборот. Мне было интересно воплотить это с точки зрения живописной пластики и таким образом передать необычность данного места.

«Мне импонирует построение пространства локальными пятнами. Иногда такой метод называют ковровым» Фото: bizon.gallery

— И о серии «Реставрация». Расскажите, как именно вы отреставрировали найденные булгарские тарелки.

— «Отреставрировал» — это образно говоря. Я мысленно дорисовал тарелки и немного пофантазировал, добавив элементы, которых в них не было. В «Маленьких историях булгарской утки» на тарелке просматриваются кусочки из другой тарелки, в «Островах» — женские части лица. Они будто смотрят на нас из глубины веков. Это очень интересно. Когда мы приходим в музей, то волей-неволей взаимодействуем со старинными экспонатами: думаем, кто сделал ту или иную вещь, кто ею пользовался. Возможно, булгарские тарелки еще сохранили энергетику своих хозяев, и мне хотелось ее передать.

— Каковы в целом, на ваш взгляд, перспективы развития башкирского и татарского национального искусства?

— Они есть при условии вливания таких же денег, как в европейское искусство, но важно понимать, что есть татарское искусство. Зачастую художники паразитируют на татарской теме, но работают в русле русской школы или псевдоевропейской. Главное — это художественная пластика, то есть то, как произведение сделано. Выражают ли пластика и колорит менталитет народа?..

Другая проблема, особенно острая для декоративно-прикладного искусства, такова: им часто занимаются авторы, которым не удаются пейзажи, портреты или жанровые картины. В современном декоративном искусстве нет мастера уровня Баки Урманче. Ведь если такого уровня художник обращается к прикладным видам, они начинают по-новому развиваться. А у художников средней руки или ремесленников и результат соответствующий. Приходишь в сувенирные лавки и редко видишь что-то интересное. Национальное искусство нужно сохранять и вместе с тем актуализировать — вносить в него что-то новое. Но делать это нужно деликатно и профессионально, чтобы не растерять, не размыть великое наследие.

Для настоящего подъема национального искусства нужен грамотный потребитель. Это современные богачи, в основном нувориши. Такие коллекционеры, как Павел Третьяков, Савва Мамонтов, Иван Морозов, появились не на пустом месте. Они выросли в соответствующей среде. Меня иногда занимает, на что миллионеры тратят деньги, ведь цены на изобразительное искусство в России крайне неадекватны. Они сильно занижены и не соответствуют интеллектуальному, душевному, финансовому уровню затрат художника. Сейчас самое время скупать картины.

Да и общая культура потребления у нас снизилась, сегодня в России много хороших невостребованных авторов. До Октябрьской революции был целый пласт состоятельных людей, покупавших произведения искусства. Теперь, чтобы возродить культуру потребления искусства, нужно время. Когда это случится, не знаю, а пока кому как повезет. Не скажу, что у меня приобретают работы пачками, но продажи есть. Я не зацикливаюсь на этом, а стараюсь плодотворно жить и работать. Пока получается.