«Козни» Ватикана в Казани: как подруга папы римского и звезда Maxim провалилась в «Аиде»

На 42-м Шаляпинском фестивале представили оперу «Аида» Фото: Анастасия Попова

Без больших вложений

«Аида», созданная по случаю открытия Суэцкого канала, — сфинкс музыкально-театрального искусства. После «Риголетто», «Травиаты» и «Трубадура» она входит в четверку самых известных опер Джузеппе Верди и любима солистами всего мира. При этом позволить себе «Аиду» с ее виртуозными ансамблями, колористическим оркестром и многоуровневым сюжетом, где любовная интрига разворачивается на фоне военного конфликта древних Египта и Эфиопии, может не каждый театр. Иной коллектив, отказываясь от такой «ноши», остается в плюсе, а, взваливая ее на себя, проваливается в минус.

Вот и в театре им. Джалиля само присутствие «Аиды» весьма спорно — спектаклю Юрия Александрова (по крайней мере, в том виде, в котором сейчас идет эта постановка 2013 года) банально не хватает масштаба. И дело не только в том, что самая монументальная опера Верди требует соответствующей площадки — массивные египетские храмы, священные ритуалы, огненные празднества и страсти все же лучше смотрятся на исторической сцене Большого театра или Palais Garnier. Но и в том, что «Аида» не может жить без больших вложений и больших артистов. Иначе высокая история выбора между чувством и долгом превращается во второсортную мелодраму на провинциальных подмостках.

Что-то похожее произошло и на нынешнем Шаляпинском фестивале. Визуально идейному масштабу оперы в ТАГТОиБ отвечает лишь чествование героев во втором акте, когда Радамеса и других победителей в Фивах встречают при полном параде: с выходом фараона, хором жрецов, танцами невольниц, оливковыми ветвями и золотым орлом (символ власти). Остальные локации в сравнении с музыкой выглядят скромно, если не сказать куцо. Это и режущий сцену картонный фасад дворца с изображением Амона Ра. И аскетичные покои Амнерис, где свита царевны ютится на двух маленьких софах. И берег Нила, увядающий в тусклой компьютерной графике. И гробница Радамеса из узкой полоски камней.

Декорации Виктора Герасименко к тому же пора обновить, с первых рядов партера на них видны потертости и сколы (учитывая, что «Аида», как и все спектакли в театре им. Джалиля, идет 1–2 раза в сезон, реквизит могли не менять с премьеры 11 лет назад). Это касается и аксессуаров — уже пожившим флагам и веерам явно не место во дворце владыки Египта.

Декорации пора обновить, с первых рядов партера на них видны потертости и сколы Фото: Анастасия Попова

Торжество любви

Увиденное огорчает, учитывая то, как бережно сам Александров отнесся к «Аиде». Он сохранил весь музыкальный текст оперы и ее смысловые акценты, а многослойные образы маркировал динамичными мизансценами и параллельными планами. Чего стоит один катарсичный финал, где на сцене умирают Аида и Радамес, а наверху за них молится Амнерис. Или напряженный диалог Царя Египта (Станислав Швец) и Амонасро на фоне ликующей толпы. «Аиду» режиссер увидел как торжество безусловной любви вне социальных и расовых условностей. Царевна Египта любит Радамеса так же жертвенно, как и рабыня из Эфиопии (благородную кровь Аиды в спектакле не педалируют), а их отцы отчаянно ратуют за счастье дочерей.

Акцентом на чувственном аспекте сюжета Александров высветил авторскую драматургию партитуры. С помощью выпуклых соло и ансамблей Верди изобразил живых людей, чьи характеры и судьбы интригуют даже спустя 5 тыс. лет. В ТАГТОиБ из глубины веков до зрителя дошли лишь трое — Михаил Казаков, Владислав Сулимский и Лариса Андреева. Первые двое в «Аиде» вышли во второстепенных ролях: надежный и опытный Казаков спел Рамфиса, первую партию Шаляпина на профессиональной сцене в Тифлисе; один из самых востребованных отечественных баритонов, солист Мариинки Сулимский — Амонасро, пленного царя Эфиопии. Но по вокально-актерскому масштабу оба стали лидерами каста, несмотря на эпизодические выходы.

Казаков очеловечивает египетского жреца теплокровной речитацией в суде, трижды спасая Радамеса и лишь после оглашая ему приговор. Сулимский мощными руладами передает гнев Амонасро, побуждающий Аиду выведать военную тайну у любимого. Здесь, как и в других остросюжетных местах, не хватало драматического нерва оркестру под руководством Илмара Лапиньша — российско-сербский маэстро, который еще в 1970-е был главным дирижером театра им. Джалиля, держал размеренные темпы и умеренный тон высказывания. Зато певцы свой сочный вокал дополнили рельефной пантомимой: Рамфис степенно орудовал посохом, а Амонасро нервно жестикулировал руками.

Все забывается с появлением Аиды — Светланы КасьянФото: Анастасия Попова

В глубинах древней истории

Остальные фигуры методично тонут в глубинах истории. Многие из них больше напоминают безжизненные рисунки на стенах гробниц, чем реальных людей. Это касается и беспристрастных жрецов, чинно прохаживающихся туда сюда. И инертных невольниц, для которых балетмейстер Ирина Шаронова сочинила сексапильные покачивания бедрами. И эфиопских мальчиков-рабов, озабоченным выполнением прыжков.

Из тройки ведущих солистов ближе всех к образцу оказалась Андреева. Породистый грудной вокал дополняется царской статью и достоинством (их не скрыл даже обидный кикс на первом звуке арии в покоях). При этом Амнерис Андреевой — единственная неканонная героиня спектакля. Надменную дочь фараона солистка МАМТ превратила в страдающую женщину. Дуэты с Аидой и Радамесом она насытила кантиленой, чувственно пестуя каждый тон; суд над возлюбленным — захлебывающимися ламентозными вздохами.

Тенор Иван Гынгазов (Радамес) хорош вокально (пылкие признания солист «Геликон Оперы» сопроводил полетной лирикой и зависаниями на верхних звуках мелодии), но неубедителен актерски — за 3,5 часа на его интеллигентном лице живут лишь два выражения лица: сладострастный восторг и безмерное страдание (из-за этого насыщенные эмоциями ансамбли визуально проигрывают). К тому же для начальника королевской стражи он слишком наивен (при фараоне позволяет себе знойные взгляды в адрес Аиды), а местами еще и женственен. Но это уже вопрос к художнику спектакля, одевшего героя в золотую тунику и сапоги из атласных лент.

Однако все это забывается с появлением Аиды — Светланы Касьян. О приезде певицы в Казань было известно давно, и в ТАГТОиБ его, судя по всему, готовили как одно из главных событий фестиваля. На бумаге Касьян имеет внушительную биографию: «поет на лучших сценах мира» (хотя в этом сезоне у нее, согласно сайту operabase.com, ангажементы в скромных театрах Белфаста и Бонна), кто-то и когда-то якобы ее называл второй Марией Каллас, она гастролирует на родине Верди и даже дружит с папой римским Франциском, получив в Ватикане орден Святого Сильвестра.

Касьян и ее муж Леонид Севастьянов с папой римским Франциском Фото: соцсети Светланы Касьян

Правда, такое внимание понтифика к оперной певице объясняется просто: муж Касьян, председатель всемирного союза староверов Леонид Севастьянов, входит в довольно близкий круг папы.

Но в казанской «Аиде» свой ватиканский орден артистка не оправдывает совсем, даже выбором партии — Аида требует хрупкого лирического тембра, а земное осязаемое касьяновское сопрано добавляет эфиопке ненужную грубоватость. К тому же сейчас солистка явно не в лучшей форме — грешит расшатанным вибрато и неровным звуком. Верха у Касьян частенько выстреливают, а низы пропадают, особенно это заметно в ансамблях, где ее попросту не слышно.

В таком исполнении сложно оценивать образ, хотя местами солистка явно переигрывала — картинно заламывала руки и воздевала взор к небу. Но главные вопросы остались все же к вокалу. Сегодня в Казани Касьян (в ее любопытной биографии есть еще и съемки для мужского журнала Maxim) споет в ГБКЗ им. Сайдашева романсы XIX–XX веков в рамках параллельной программы Шаляпинского фестиваля, а через несколько дней — титульную партию в «Тоске». Может быть, там казанцев ждут музыкальные откровения от Дамы ордена Святого Сильвестра. Но пока ее приглашение выглядит главным провалом фестиваля от кастинг-менеджеров театра им. Джалиля.