«Нарезание салями – опасная тактика»: как США и Китай движутся к войне

Александр Ломанов: «Один британский авианосец — незначительная величина, но если к нему добавить австралийские атомные субмарины, плюс американские военно-морские силы, то все вместе это будет достаточно мощным фронтом давления на КНР» Фото: https://www.imemo.ru/

«Сейчас между Пекином и Канберрой формируется «ловушка безопасности»

— На минувшей неделе президент США Джо Байден, премьер-министры Австралии Скотт Моррисон и Великобритании Борис Джонсон объявили о создании нового трехстороннего партнерства в области безопасности — AUKUS. Что интересно, об этом шаге Вашингтон не предупредил партнера по НАТО — Францию. В результате Париж потерял заключенное ранее с Канберрой соглашение по военным субмаринам. Почему союзники «отодвинули» Пятую республику в сторону?

— На протяжении всего послевоенного периода, начиная с де Голля, Франция проводила очень взвешенную, национально ориентированную политику. Взвешенную с точки зрения французских национальных интересов, с точки зрения безопасности в Европе. Если вспомнить прошлое, то в 60-е и 70-е годы отношения Франции с Советским Союзом были гораздо более теплыми, дружественными, даже привилегированными по сравнению с другими западноевропейскими странами.

Очевидно, что эта осторожность, выдержанность позиции Франции будет сохраняться и впредь. Париж по определению не станет участвовать ни в каких демонстративных антикитайских акциях по примеру Лондона, который направил свой новый авианосец Queen Elizabeth странствовать по Азии, в Тихоокеанском регионе. Это делается, чтобы продемонстрировать Пекину британскую военно-морскую мощь. Кстати, китайские карикатуристы изображают сейчас Великобританию в качестве некоего субъекта, который видит себя в зеркале очень сильным и могущественным, будучи на самом деле уже ослабевшим и увядшим. Так что мощь одного британского авианосца Китай не слишком впечатлила.

Именно поэтому США предприняли меры, чтобы создать союз AUKUS. Один британский авианосец — незначительная величина, но если к нему добавить австралийские атомные субмарины, плюс американские военно-морские силы, то все вместе это будет достаточно мощным фронтом давления на КНР.

И в этом контексте понятно, что Франция с ее сдержанностью и рациональностью не стала бы участвовать в подобных демонстративных акциях. Собственно, за это она и поплатилась — проведение самостоятельной, национально ориентированной внешней политики не в угоду США имеет сегодня свои экономические издержки.

Однако Париж вряд ли изменит свой курс, напротив, скорее всего, эта история станет дополнительным стимулом для Франции в ее стремлении к самостоятельности и защите национальных интересов.

— Сложно не вспомнить в этом контексте широко растиражированные слова Эммануюэля Макрона о «смерти мозга НАТО»…  Как новый англосаксонский альянс будет взаимодействовать с Североатлантическим альянсом? И реально было бы для НАТО просто принять Австралию в свой состав, закрыв глаза на формальные географические аспекты?

— На мой взгляд, Вашингтон хочет через формирование новых альянсов создать разнообразный набор инструментов давления на Китай, чтобы действовать по своему усмотрению.

Что касается НАТО, то тут интересен вопрос не о том, как альянсы будут взаимодействовать — все равно в обоих командуют США. А о том, как воспримут этот прецедент европейские члены НАТО. Ведь главная дискуссия, которая ведется в Европе и раздражает руководство НАТО, — это спор о повышении оборонной самодостаточности ЕС. Не исключено, что создание альянса AUKUS усилит эти настроения.

— Великобритания полна реваншистских настроений, зато Австралия до недавнего времени производила впечатление «тихой гавани», далекой от крупных политических потрясений и конфликтов. Союз «британского льва» и лишенной державных фантомных болей Австралии что даст?

— Австралии он точно не даст ничего хорошего. Перспектива превращения в полномасштабную ядерную державу сегодня перед Канберрой не стоит. Понятно, что США и Великобритания — ядерные страны, члены совбеза ООН. Их вес в новом трехстороннем союзе намного выше, чем вес Австралии.

Да, противоречия между Австралией и Китаем копятся уже несколько лет — это торговые трения, недовольство Пекина попытками австралийской стороны поучать КНР в сфере межэтнических отношений и прав человека. Скорее всего, сейчас между Пекином и Канберрой формируется то, что обычно называют в учебниках «ловушкой безопасности». Это когда ощущение угрозы побуждает страну к действиям по ее парированию, после чего опасения возникают уже у второй стороны — таким образом начинает раскручиваться спираль взаимных прецедентов и вражды.

Конечно, австралийским политикам может показаться, что военно-политическая, техническая поддержка со стороны США и Великобритании даст Канберре некие козыри в торге с Пекином. Но со своей стороны Китай сейчас четко настроен на то, чтобы не допустить создания мощного антикитайского фронта. И Пекин очень жестко реагирует на присоединение каких-то стран к антикитайскому альянсу, чтобы показать остальным государствам, что их издержки в случае следования этим путем будут очень высоки.

Приведу пример: летом Литва открыла у себя представительство Тайваня вместо представительства Тайбэя, как это обычно называют. В ответ Китай отозвал из Литвы своего посла, литовский посол в КНР также был вынужден вернуться домой. Страны Восточной Европы ранее были настроены антироссийски, но в последнее время антироссийский настрой стал конвертироваться в антикитайский — чего совсем не ожидали в Пекине. Однако факт в том, Восточная Европа сейчас стала саботировать и разрушать формат диалога «17 плюс 1», который действует между странами Восточной и Центральной Европы и КНР.

Это делается под аккомпанемент разговоров о необходимости абсолютной американской поддержки в противостоянии с Россией, которым страны Восточной и Центральной Европы сильно увлеклись. И в этом свете европейские государства готовы следовать антикитайскому курсу Вашингтона.

Поэтому Пекин понимает, что если бы он «не заметил» действий Литвы, то действия Вильнюса стали бы примером для других стран. Китай дает понять, что за такие шаги государствам придется платить.

— Складывается впечатление, что в Канберре это понимают и даже пытаются сгладить для Пекина впечатление от своих шагов. Еще в начале 2018 года тогдашняя глава МИД Австралии Джули Бишоп заявляла, что Канберра не рассматривает Россию и Китай в качестве военной угрозы. Сейчас австралийские власти тоже сделали словесный реверанс в сторону КНР, пригласив Пекин к новому диалогу о безопасности в Индо-Тихоокеанском регионе. Насколько такие заявления способны успокоить Китай и сгладить напряженность?

— Китай будет реагировать только на дела. Сейчас очень трудно кого-то очаровать красивыми словами. КНР может точно так же предложить широкую площадку для диалога, одновременно начав конкретные военные приготовления. Китайские СМИ сегодня очень резко высказываются в адрес Австралии — вплоть до того, что Канберру пугают тем, что она окажется в эпицентре потенциального ядерного конфликта.

Что особенно интересно в нынешнем контексте — это заявка Пекина на вступление во всеобъемлющее и прогрессивное соглашение о транстихоокеанском партнерстве (ВПСТТП). Это очень сильный шаг.

Напомню, что изначально данный формат создавался под эгидой США для противостояния Китаю, но впоследствии Дональд Трамп решил, что проект не соответствует американским интересам, и вывел из него Штаты. В итоге получился урезанный формат, куда вошли азиатские страны без США.

Ранее проблемой транстихоокеанского партнерства были очень высокие стандарты в сфере защиты трудовых прав, охране интеллектуальной собственности и так далее. И когда проект формулировался, когда Белый дом возглавлял Барак Обама, принятие КНР подобных условий могло бы затормозить ее развитие.

Однако сейчас китайская экономика набрала такую силу, что вполне готова к введению столь высоких стандартов, Пекин готов говорить об этом.

Так что наслоение двух событий — создание AUKUS и подача Пекином заявки на вступление в транстихоокеанское партнерство — крайне интересно. Вне зависимости от перспектив членства КНР в ВПСТТП действия китайской стороны выглядят более прогрессивными и нацеленными на будущее, чем действия Запада.

«Китай хочет стать крупной мировой державой» Фото: © Liu Lingyi/XinHua / www.globallookpress.com

«Запад пытается давить на Китай при помощи создания блоков, не исключено, что китайской стороне придется делать то же самое»

— Ранее вы обозначили в качестве важного аспекта формирование с подачи США блокового вектора в международной политике. Пока что Пекин публично критикует такой подход. Идет ли какая-то дискуссия на этот счет внутри Китая, обсуждается ли идея создания прокитайского блока?

— Конечно, есть. На уровне экспертного сообщества такая дискуссия ведется уже долгие годы. По крайней мере, с конца 2010-х. Внутри Китая есть разные экспертные мнения. С одной стороны, существует официальная позиция, согласно которой Пекин не намерен создавать союзы и нацеливаться против третьих стран. И те эксперты, которые идут в ногу с государственной политикой, всячески расхваливают и развивают этот тезис, говоря о том, что он восходит еще к «пяти тезисам мирного сосуществования» и дает огромное превосходство китайской политике над западной.

Параллельно есть эксперты, которых можно отнести к консервативному или реалистичному крылу, которые говорят, что, раз Запад пытается давить на Китай при помощи создания блоков, не исключено, что китайской стороне придется делать то же самое. Особенно если Китай хочет стать крупной мировой державой. По крайней мере, в экспертном сообществе поднимается мысль о том, что КНР нужны военные союзы. Возможно, с Россией или Пакистаном и другими странами.

При этом нельзя забывать, что военный союз — это не только права, но и обязанности. И если Китай создаст оборонный блок, то ему придется участвовать в защите партнеров в случае нападения на них. Если говорить о России, то это не очень актуально, поскольку она сама является крупной ядерной державой, но если Китай попытается собрать в блок страны Восточной и Юго-Восточной Азии, то, помимо блага от обретения союзников, Пекин также столкнется с необходимостью участвовать в их обороне. И Китай пока морально не готов к тому, чтобы брать на себя ответственность за безопасность третьих стран.

Последний раз Поднебесная исполняла такую роль более 70 лет назад, во время Корейской войны, когда китайские добровольцы массово воевали в Корее. С тех пор аналогичных прецедентов не было.

И сейчас консервативные китайские эксперты говорят, что если Китай хочет быть великой современной державой, то у него должны быть союзники. И ему нужно привыкнуть к мысли о том, что за безопасность этих союзников придется отвечать и платить. Однако пока это лишь одна из точек зрения, а господствует мнение, что Китаю подобная активность не нужна, а обеспечивать собственную безопасность страна должна лишь своими силами.

—  В июне 2018 года глава Пентагона Джеймс Мэттис объявил о переименовании тихоокеанского командования ВС США (PACOM) в индо-тихоокеанское. Как заявили тогда в Пентагоне, решение было принято в связи с «возрастающей взаимосвязью» Индийского и Тихого океанов. Сейчас термин «Индо-Тихоокеанский регион» уже прочно вошел в обиход и местами заменил термин «Азиатско-Тихоокеанский». Какую роль сегодня в регионе играет Индия? Смогут ли США использовать ее натянутые отношения с Китаем, чтобы втянуть Нью-Дели в свой антикитайский «фронт»?

— Индия — сильная страна, проводящая независимую внешнюю политику. Однако пока ее успехи невелики — я говорю о ситуации в Афганистане. Индия сделала ставку на поддержку прежнего правительства, проводила политику полного невступления в контакты с талибами*, считая их ставленниками своего геополитического врага — Пакистана.

Падение афганского правительства привело тому, что все индийское влияние, которое Нью-Дели взращивал в Афганистане, утеряно.

Сейчас Индия экспериментирует с тем, в какой мере с опорой на США можно сбалансировать китайское влияние в регионе и укрепить свои интересы. Но, с другой стороны, есть риск, что Индия окажется слишком сильно вовлечена в противостояние на одной стороне и потеряет возможность для конструктивной многовекторности. С одной стороны, перед саммитом ШОС состоялась встреча глав МИД Индии и Китая, они поговорили об отведении войск от пограничной зоны, о нормализации отношений. Но, с другой — геополитическая ревность, стремление каким-то образом ограничить влияние КНР за счет привлечения внерегиональных держав, скорее всего, не приведет Индию к желаемым результатам. Точно так же не ведет к позитивным результатам и стремление индийских политиков повлиять на Россию. В Индии постоянно говорят, что РФ не должна «идти в русле китайской политики», а должна проводить свой курс. С точки зрения Нью-Дели, «независимость» российской политики должна выражаться в антикитайской позиции. Это очень опасное смешение понятий, потому что антикитайская политика привела бы только к ослаблению России.

Поэтому, когда индийские политики говорят, что РФ должна участвовать в Индо-Тихоокеанской стратегии или формулировать ее собственный вариант, общим мотивом, который закопан совсем глубоко, является представление о том, что у России должна появиться своя стратегия сдерживание Китая или дистанцирования от него.

При этом объективно ни одна стратегия в регионе невозможна без участия Поднебесной. Поэтому попытки США и Индии зазвать страны к сотрудничеству в регионе за вычетом Китая вызывают вопросы относительно конструктивности этой Индо-Тихоокеанской стратегии.

— То есть сейчас сама геополитическая логика подталкивает Индию к союзу с Вашингтоном?

— Да, и я очень опасаюсь, что некая обида Индии после прихода талибов* к власти в Афганистане, а также ее опасения относительно усиления позиций Пакистана будет толкать Нью-Дели к сближению с Вашингтоном. Согласно китайским стратагемам, например, Индия будет искать сильных друзей вдалеке, пренебрегая соседями и региональными партнерами.

«Главной потенциальной точкой такого конфликта может стать Тайвань. США сейчас четко проводят политику, которую на Западе называют «тактикой нарезания салями» — когда мелкими шагами, постепенно сдвигается линия баланса» Фото: © Томми Янг,  РИА «Новости»

«Главной потенциальной точкой конфликта может стать Тайвань»

— Руководство США — причем из разных администраций — не раз давало понять, что именно Индо-Тихоокеанский регион представляет сегодня особый интерес для американской стороны. Почему именно он, а не Европа, например?

— Во второй половине XX века глобальный конкурент США присутствовал преимущественно в Европе — я говорю о Советском Союзе. И, чтобы сдерживать своего соперника, Штатам приходилось укреплять трансатлантическую солидарность и максимально присутствовать в Европе. В XXI веке главным соперником США стал Китай. Трансатлантическая солидарность еще нужна для солидарного давления на КНР — чтобы критиковать ее по линии прав человека и вводить санкции. Однако военные базы, расположенные в европейских странах, не помогут в деле сдерживания Китая. Так что сдвиг американской активности в Азию вполне логичен.

— Сейчас нередко звучат прогнозы, не исключающие войну между США и Китаем. Одна из напряженных точек в регионе — спорные острова в Южно-Китайском море, где регулярно курсируют ВМС обеих стран. Также часто поднимается тема Тайваня, вокруг которого тоже разворачивается противостояние. Какая точка, вероятнее всего, может стать отправной для большого военного конфликта?

— Только Тайвань. В Южно-Китайском море может произойти какой-то неприятный инцидент, поскольку американцы не признают китайский суверенитет над островами. По сути, противостояние сводится к тому, что США игнорируют 12-мильную зону (согласно Конвенции ООН по морскому праву, 12 милями от береговой линии ограничивается территориальное море и национальное воздушное пространство государств — прим. ред.), поскольку не считают острова китайской территорией. Это главный источник возможных инцидентов — скорее всего, непредумышленных. Подобный инцидент в этом районе уже был летом 2001 года, когда столкнулись американский самолет-разведчик и китайский истребитель. Это было не умышленное столкновение, китайский летчик тогда погиб, а самолет ВВС США получил повреждения и приземлился на острове Хайнань. Тогда США были сильно разозлены и готовили антикитайские меры, но после 11 сентября история пошла в другом направлении и данный инцидент выпал из общественного внимания.

По большому счету военные обеих стран настроены достаточно здраво и конструктивно, чтобы стараться не допускать повторения таких инцидентов. А если уж подобное повторится, то не допустить перерастания случайного столкновения в масштабный конфликт.

Главной потенциальной точкой такого конфликта может стать Тайвань. США сейчас четко проводят политику, которую на Западе называют «тактикой нарезания салями» — когда мелкими шагами, постепенно сдвигается линия баланса. Естественно, что сдвигается она не в пользу Китая. Тактика призвана заставить противника постоянно отступать. В противном случае на каком-то этапе он вынужден начать противодействовать.

Американцы постоянно расширяют свое взаимодействие с Тайванем — это и военное, и политическое сотрудничество. Буквально на этой неделе, повторю, появился очень тревожный сигнал, когда Литва назвала представительство тайваньской стороны не представительством Тайбэя, а представительством Тайваня.

Такое же представительство действует в США. И сейчас тайваньское руководство обратилось к Вашингтону с просьбой переименовать его из представительства Тайбэя в представительство Тайваня. Если Белый дом пойдет на такой шаг, это станет очень тяжелым испытанием для Китая. Пекин при всем желании сохранить торговые и прочие связи с американской стороной не сможет не ответить на подобное решение Вашингтона и отмолчаться.

«Нарезание салями» очень опасная тактика, потому что США проверяют готовность Китая к решительным действиям, но американцы могут не понять и недооценить, на каком этапе их действия станут для Пекина абсолютно неприемлемыми. И если в КНР поймут, что Тайвань может превратиться усилиями США в инструмент постоянного давления и ноющую рану, это может вынудить Пекин перейти в наступление и начать решать тайваньскую проблему уже не мирными методами. Понятно, что это будет не бескровная операция, которая приведет к отчуждению мирового сообщества от Китая. И многое будет зависеть от США — если они бросят свои войска на защиту Тайваня, то это станет уже полномасштабным военным конфликтом в регионе. Или Тайвань попросту бросят, использовав при этом ситуацию для максимального санкционного давления на Китай.

— Китай и США уже принимали участие с разных сторон в корейской и вьетнамской кампаниях, но эти конфликты не переросли в глобальную войну. Есть ли сегодня риск начала Третьей мировой на почве американо-китайских противоречий?

— Скажем так, есть огромное количество непредсказуемых факторов, которые сложно проанализировать. Но если в гипотетическом конфликте вокруг Тайваня США вдруг решат нанести ракетный удар по военным базам на китайской территории ради защиты «маленького демократического острова», то тогда возможны все варианты развития событий, вплоть до самых негативных.

— Этим летом страны «Большой семерки» (G7) во главе с Вашингтоном анонсировали запуск глобальной инфраструктурной программы для развивающихся стран от Латинской Америки до Азии. Проект называется «Восстановить мир лучше прежнего» (Build Back Better World, B3W). Ранее Джо Байден заявлял о планах США выдвинуть альтернативу китайской программе «Один пояс — один путь». Если говорить не о военной, а об экономической и инфраструктурной сферах, могут ли США составить сейчас конкуренцию КНР?

— Сама по себе инициатива B3W очень хорошая, мы знаем, что наличие конкуренции всегда лучше, чем ее отсутствие. Если у развивающихся стран появится выбор, с кем сотрудничать, от кого получать помощь на развитие инфраструктуры, то это будет лучше и для этих государств, и для Запада. Последний сможет меньше волноваться относительно роста китайского влияния — и, как ни парадоксально, это будет лучше и для китайского проекта «Один пояс — один путь». Поскольку, сталкиваясь с конкуренцией, Китай будет думать о том, как сделать условия сотрудничества более конкурентоспособными и привлекательными. В том числе будет думать о том, как не допускать возникновение «долговых ловушек» — это давняя тема.

Впрочем, я полагаю, что эти «ловушки» являются не китайским умыслом, а результатом недостаточного опыта в крупных международных проектах. Китайские фирмы способны хорошо просчитать собственные инвестиционные проекты на уровне компании, но не могут просчитать программы на уровне государств — в этом случае слишком много факторов неопределенности.

В ряде случаев Китай просто не в состоянии просчитать, насколько эффективно другая страна может использовать получаемые инвестиции. При этом есть немало примеров, когда развивающиеся страны оказывались в очень серьезных долгах перед Западом, так что ситуация не является беспрецедентной.

Если говорить о соперничестве между двумя проектами, то следует напомнить о том, что китайский проект «Один пояс — один путь» очень сильно привязан к конкретным территориям. По сути, это некие варианты торговых маршрутов из Европы в Китай. Предложить какие-то альтернативные проекты США и Западу будет сложно хотя бы потому, что китайские проекты включены в стратегические планы развития самого Китая. Проще говоря, некая страна, расположенная между КНР и Европой, может привлечь американский или европейский капитал, чтобы построить железную дорогу или шоссе. Но если окажется, что по этой дороге не будет огромного транзитного потока товаров, то сразу возникнет вопрос об окупаемости проекта. А транзитные потоки — это потоки, следующие или в Китай, или из него.

При этом если говорить о других регионах — Африке, Южной Америке и так далее, то западная инициатива может сыграть очень хорошую и конструктивную роль.

«Си Цзиньпин не может поехать куда-то один. Любой визит государственного деятеля такого ранга — это поездка сотен людей из сопровождения. И, по китайским правилам, все эти люди после поездки должны отправиться на трехнедельный карантин» Фото: © Xie Huanchi/XinHua / www.globallookpress.com

«ШОС — очень хорошая площадка для диалога, на которой можно просто встречаться и разговаривать»

— Если мы говорим о потенциальных союзниках Китая, тут сложно не вспомнить ШОС (Шанхайская организация сотрудничества), куда входят не только страны Средней Азии, но и Китай, Индия, Пакистан. На минувшей неделе организация провела очередной саммит. Какую роль ШОС играет сегодня и в Азиатско-Тихоокеанском регионе, и в российско-китайских отношениях? Каков ее вес сейчас?

— Во-первых, ШОС — очень хорошая площадка для диалога, на которой можно просто встречаться и разговаривать. ШОС выросла в свое время из приграничных переговоров между Китаем и постсоветскими государствами, поскольку стороны были заинтересованы в границах, на которых не имелось бы проблем и несогласованных участков.

В основе ШОС лежит очень хороший опыт компромисса, способности договариваться и уступать друг другу. Так называемый шанхайский дух, о котором очень часто говорят, заключается в умении не навязывать друг другу свою политическую систему и не оказывать другого давления.

Понятно, что по сравнению с западной стратегией выкручивания рук и навязывания стандартов такой формат смотрится очень скромно.

Отмечу, что расширение ШОС в 2017 году было смелым шагом. С одной стороны, организация нуждается в расширении, чтобы круг общения становился больше. Но Индия и Пакистан относятся друг к другу с геополитической ревностью, а в последние годы обострились и индийско-китайские противоречия.

При этом сейчас актуальность ШОС очевидна как никогда в свете последних событий в Афганистане. У всех стран-участниц появился общий интерес и понимание того, что стабильность в Афганистане важна для всех. Оттуда не должна исходить террористическая угроза, Афганистан не должен дестабилизировать регион — это понимают все. Как и то, что нормализация не произойдет сама по себе. Кстати, сам Афганистан является наблюдателем в ШОС, в будущем это открывает стране очень хорошие перспективы для интеграции в регион на новых основаниях.

Сейчас даже Индия, которая очень обижена тем, что произошло в Афганистане, все равно заинтересована в том, чтобы Афганистан не был источником угроз для всего региона.

— О чем говорит вступление в ШОС Ирана? И способна ли ШОС принимать конкретные совместные решения, а не просто выступать в роли переговорного клуба? И насколько эффективны такие разноплановые союзы нынешней блоковой реальности?

— Понятно, что чем больше в организации становится участников, тем больше они приносят своих проблем и противоречий, которых не было у шестерки стран – основателей ШОС. Чем больше членов, тем больше разных взглядов и подходов.

Подключение Ирана дает хорошие возможности для реализации общих транспортных и инфраструктурных проектов — как по направлению «восток – запад», так и по направлению «север – юг».

С уходом американцев из Афганистана роль ШОС сильно возрастает. Да, это экзамен, испытание для организации. Сможет ли ШОС продемонстрировать свою роль — открытый вопрос. Но в любом случае площадка для разговора в таком формате сейчас нужна, чтобы стороны могли обсуждать пути сохранения стабильности и устойчивости в регионе.

— Ни Владимир Путин, ни Си Цзиньпин на саммит лично не приехали. Как вы думаете, есть ли вероятность того, что лидеры руководствовались какими-то еще мотивами, кроме официально объявленных?

— Поскольку я не считаю себя экспертом по России, вопрос о мотивах Владимира Владимировича прокомментировать не берусь. Однако вряд ли за теми объяснениями, которые мы получили, можно искать какое-то двойное дно. Что же касается Си Цзиньпина, то нетрудно отследить, что за последние полтора года ни один член постоянного комитета политбюро ЦК КПК с заграничными визитами не выезжал. Министр иностранных дел Ван, который ездит в зарубежные поездки, хотя и является членом ЦК, но он не член высшего ядра китайского руководства.

Напротив, беспрецедентным случаем стало бы личное участие Си Цзиньпина в саммите. Именно в этом ключе следует комментировать и странные рассуждения СМИ о том, что Си Цзиньпин отказался от встречи с Байденом.

Дело в том, что Си Цзиньпин не может поехать куда-то один. Любой визит государственного деятеля такого ранга — это поездка сотен людей из сопровождения. И, по китайским правилам, все эти люди после поездки должны отправиться на трехнедельный карантин. В результате множество нужных для государства людей просто выпадут из работы почти на месяц.

Более того, если в результате такого визита в Китай будет завезен вирус, общественное мнение воспримет это непозитивно. А китайские власти не раз давали понять, что именно жизни людей — самое ценное, а не экономика или другие интересы.

Китай проводит особую политику борьбы с коронавирусом, такого нет больше ни в одной крупной стране. Это политика «нулевой терпимости» к вирусу, у нее есть свои плюсы и свои издержки, но то, что в КНР смертность от коронавируса на сегодняшний день не превышает 5 тысяч человек, говорит о многом.

— Когда мы говорим о больших процессах, которые разворачиваются в АТР, то хотелось бы понять, насколько сейчас сильны позиции России в регионе? И какое место в них она может в будущем занять?

— Это зависит от самой России. Никто ничего нам не подарит. Сейчас у нас есть уникальный шанс, чтобы придать стране импульс для развития не только на десятилетие, не исключено, что речь идет о перспективах до конца столетия. Регион растет, китайская экономика находится на подъеме, развиваются экономики и других государств. Помимо Южной Кореи и Японии, очень динамично, устойчиво поднимаются страны АСЕАН, Юго-Восточной Азии. В то же время противостояние между Китаем и США будет только обострятся. Надо быть морально готовыми к тому, что какие-то всплески этого противостояния станут оказывать дестабилизирующее влияние. И при этом России нужно использовать все пути, чтобы встраиваться в экономику региона. Мы должны следить за всеми процессами — и за военно-политической эскалацией, и за экономической интеграцией в АТР. Чтобы одновременно и защитить себя в случае военных рисков, и не остаться в стороне от региональной экономической интеграции.