«Спроси любого игрока «Ак Барса», хотел бы он вернуться в 1998 год, скажет да»

Эдуард Кудерметов: «Когда ты всю жизнь занимаешься профессиональным спортом, становишься зависимым от драйва. Радость от побед, горечь от поражений — мне бы не хватало этого, займись я, например, бизнесом» Фото: Серебряков Андрей/ИТАР-ТАСС

$100 ТЫС. В ГОД

— Эдуард, вы сами в прошлом хоккеист, сыграли за большое количество клубов. Как так получилось, что обе ваши дочки ушли в теннис?

— У нас сосед по даче — Ринат Касьянов, с которым я играл в «Ак Барсе». Его дочь занималась теннисом и дружила с Вероникой. Как-то она предложила сходить с ней на тренировку. «А у меня нет ничего», — говорит дочь. «Как ничего? Кроссовки есть?» «Да». «Ну пошли тогда». Я находился в то время на сборах с «Металлургом», и Вероника мне звонит: «Папа, я записалась на теннис». Дело происходило в июле, а уже в сентябре она должна была ехать в Магнитогорск, начиналась учеба. Нашли ей там теннисную секцию, но любительскую — одновременно занимались по 20 человек на корте.

Потом переехали в Москву, я уже играл за ЦСКА. Дочка все просилась на теннис. Я два месяца откладывал, надеялся, что забудет. Она занималась танцами и ходила в художественную школу — я думал, что этого достаточно. Но Веронике все хотелось на теннис, просила каждый день. Я не стал ее останавливать. Она прошла отбор в школу ЦСКА, и так начался ее путь — надо признать, тернистый. Никто не знал, что в итоге получится. Мы двигались методом проб и ошибок.

— Теннис требует полной отдачи не только от спортсменов, но и от родителей. Наверняка вы колебались из-за этого.

— Так и есть. Если бы не дочь, я бы, скорее всего, стал хоккейным тренером. Когда ты всю жизнь занимаешься профессиональным спортом, становишься зависимым от драйва. Радость от побед, горечь от поражений — мне бы не хватало этого, займись я, например, бизнесом. Так что я планировал остаться в спорте. Другое дело, что надо действительно посвятить себя теннису целиком и полностью. Обычному человеку, который работает в офисе, было бы сложно перестроиться на подобный режим, я же привык к такой суете. Везде ездить, договариваться, просчитывать финансово. Вид спорта привилегированный, от этого никуда не деться.

— Сколько стоит годовое содержание теннисистки уровня Вероники или Полины?

— Если учитывать все факторы — и переезды, и сборы, и экипировку — то 100 тысяч долларов в год.

— Большая сумма. Как вы ее вытягивали в первое время? Тратили деньги, которые заработали в хоккее? 

— Не без этого. В один год нам помогала «Роснефть». Тогда как раз пришел Игорь Сечин и широким жестом расширил количество спонсируемых спортсменов. Когда мы начали сотрудничать, Вероника была на 200-м месте в мировом рейтинге. А по итогам сезона попала в топ-15. Тот человек, который курировал нас в «Роснефти», сказал, что мы показали лучшие результаты среди всех спортсменов компании. Нам пообещали большую сумму на два-три года вперед. Но, как только мы начали оформлять документы, случилось слияние «Роснефти» с «Бритиш Петролеум». Пришла аудиторская проверка, и из всех контрактов оставили только хоккейный ЦСКА и боксера Поветкина.

— Как выкрутились из данной ситуации?

— Личными средствами. Также очень помог хоккейный агент Юрий Николаев. Мы до сих пор с ним в отличных отношениях. Созваниваемся, встречаемся. Я всегда подчеркиваю, что он человек бескорыстный и честный. Положительный во всех отношениях. Не просто так у него большое количество игроков КХЛ среди клиентов.

В то время он сильно нас выручил. В карьере Вероники принимали участие родители, Николаев и «Роснефть». Я еще разговаривал с «Татнефтью», говорил, что Вероника выигрывает мировые первенства и должна отобраться на Олимпиаду. Это наша татарстанская теннисистка — почему бы не закрепить это, например, логотипом «Татнефти» на форме? Но договориться не получилось. Мне ответили, что у компании нет программы поддержки спортсменов в индивидуальных видах спорта.

— В теннисе реально выйти на самоокупаемость?

— Конечно. Вероника самоокупаема. Полина пока на пути к этому.

«Вероника занималась танцами и ходила в художественную школу — я думал, что этого достаточно. Но ей все хотелось на теннис, просила каждый день. Я не стал останавливать. Дочь прошла отбор в школу ЦСКА, и так начался ее путь — надо признать, тернистый» Фото: © Jaroslav Ozana/CTK/ globallookpress.com

ТРУДНО СКАЗАТЬ СЕБЕ: «ТЕПЕРЬ Я ПАПА»

— Как вы стали тренером в теннисе?

— Я всегда смотрел теннис и немного играл в него во время хоккейной карьеры. Но, естественно, этого было недостаточно. Стал читать много литературы, консультироваться со специалистами. Когда мы приезжали на турнир, размещались в отеле и Вероника ложилась спать, я уходил на тренировочные корты. Смотрел, как занимаются другие, знакомился с разными специалистами, общался. Снимал на видео наши занятия, показывал записи другим тренерам, спрашивал: «Нормально?» Если да, значит, двигаемся дальше. Нет — вносим корректировки.

На самом деле в теннисе много примеров, когда спортсменов высокого уровня растил человек не из тенниса. У Михаила Южного наставник был из мира науки. У мужа Вероники Сергея, десятикратного чемпиона России, тренер тоже к спорту отношения ранее не имел.

Мне, конечно, помогает то, что я знаю специфику профессионального спорта. Вероника и Полина хотят постучаться в дверь, из которой я уже вышел. Я понимаю, что самое главное в труде спортсменов — это научить именно работать. Ты должен найти с человеком контакт и пробудить в нем желание развиваться и совершенствоваться. В хоккее с этим все просто: игроков можно штрафовать, если они предъявляют к себе низкие требования. В теннисе такое не пройдет. Нужно искать другие пути, пытаться достучаться до спортсмена.

— Веронику вы со временем передали другому тренеру — ее супругу Сергею Демехину. Планируете ли «доводить» Полину до конца?

— С Вероникой я так же плотно занимался, ездил с ней на все турниры, отвечал долгое время за ОФП. Но когда появился новый специалист, решил, что нужно двигаться дальше. Мне не всегда хватало опыта, как вести себя правильно, какие слова подбирать, как выстраивать процесс. Я все эти 6–7 лет набирался знаний.

С младшей дочерью планирую продолжить заниматься, но временами прибегать к практике сборов у других специалистов. Агент Полины периодически предлагает варианты. Нас, например, давно ждут в академии Рафаэля Надаля. У нас был опыт работы с Настей Мыскиной (бывший второй номер рейтинга WTA — прим. ред.). Самое главное на таких сборах — сменить обстановку. Вероника как-то ездила на тренировки в Словению, и я спросил у нее: «Ну как? Сказали что-то новое?» «Нет, пап, то же самое теми же словами». Просто иногда нужна другая интонация.

В теннисе можно найти много примеров, когда спортсмены работают со своими папами. Допустим, Саша Зверев. Его всю жизнь тренирует отец. Они могут привлечь какого-то стороннего специалиста, поехать в Испанию, но по итогу Саша всегда говорит, что его тренер — отец. Всю знают Каролину Возняцки. Она всю жизнь с папой. Перечислять можно долго. Возьмите матч любого топ-игрока — папа будет на трибуне.

«Если бы у Полины был другой тренер, она бы занималась с ним и не видела его до следующего дня. Со мной она вместе на соревнованиях, в дороге, дома» Фото: © Claudio Garthner/ imago-images.de/ globallookpress.com

— В общении с Полиной как вы разделяете роли отца и тренера?

— Я с ней 24 часа. Если бы у дочери был другой тренер, она бы занималась с ним и не видела его до следующего дня. Со мной она вместе на соревнованиях, в дороге, дома. Понимаю, что подобное может утомлять. В некоторых случаях нас спасает мама. Я могу вспылить на тренировке и все еще держать это в голове, когда мы едем домой. Не всегда получается сказать себе: «Ну все, теперь я папа» и отключиться. Но мама встречает нас дома, обращается к Полине как к дочери, и обстановка нормализуется. За пределами корта мы стараемся вообще не обсуждать теннис.

Я требую от Полины — как в свое время от Вероники — больше, чем от других теннисисток. Но иногда, признаюсь, все-таки жалею ее и боюсь физически нагружать. В такие моменты трудно выключить отца. Они и без этого настоящие герои. Теннисный корт — как боксерский ринг. Ты выходишь один на один с соперником. Стоит потерять концентрацию на мгновение — и тебя уничтожат. В хоккее тебя могут прикрыть партнеры, ты можешь найти момент, чтобы передохнуть. А в теннисе ничего такого. Один отскок — и времени на раздумья нет. Данный вид не просто так называют быстрыми шахматами. Ты должен все время думать.

— Как вы можете описать статус Полины для тех, кто не следит за теннисом? Она одна из самых перспективных игроков в России?

— Почему в России? Я бы сказал, что во всем мире. Она пошла по пути старшей сестры. Вероника тоже являлась топ-игроком по юниорам. Все, что можно выиграть, она выиграла и по несколько раз. В 14 лет она уже была первой на первенствах для 16- и 17-летних. Полине пока не хватает победы на турнире «Большого шлема». Осенью мы успешно провели «Ролан Гаррос», но дочка ввиду скомканной из-за пандемии подготовки остановилась на стадии полуфинала. Не хватало практики на грунте. Честно говоря, я рассчитывал на победу, потому что та девочка, которая в итоге вышла в финал, проигрывала ранее Полине два раза. Но результат в целом неплохой.

Посмотрим, как коронавирус скажется на сезоне в дальнейшем. Мы рассчитывали отобраться на открытый чемпионат Австралии, но его перенесли. Турниры один за другим отменяются, и если ситуация не изменится, будет трудно заявиться на них. Если раньше 15-тысячники (турниры с призовым фондом в $15 тыс. — прим. ред.) проводились в трех странах за неделю, то сейчас их организовывает только Турция. Нахлынут звезды, и попасть туда будет уже нереально.

Отмечу, что 21-й год — последний для Полины на юниорском уровне. Она уже выступает временами на взрослых турнирах, но официально пока числится в юниорах.

— Вероника и Полина разные?

— Конечно. И по внешности, и по характеру. Самое главное, что в работе обе целеустремленные. Полина, как и Вероника в ее возрасте, рискованная. Там, где можно сыграть более расчетливо, она прет без компромиссов вперед. Это на самом деле хорошая черта, которая выделяет игроков высокого уровня. В подобном проявляется их нестандартность. Но Вероника со временем перестроилась и стала играть осторожнее. Посмотрим, что будет с Полиной.

Как тренер я должен всегда искать новые веяния, нащупывать слабые места. Но как папа горд за них и очень ими доволен во всем. Хорошие девчонки. 

— С Полиной вы всегда рядом, а что насчет Вероники? Как часто удается видеться с ней?

— Редко. В прошлом году я видел Веронику четыре раза. Первый раз в Австралии, второй — во Франции, третий — в Англии, четвертый — в США. Где наши календари пересекаются, там и встречаемся. У дочери настолько напряженный календарь, что в России она бывает редко.

— С Полиной вы часто занимаетесь в Казани, она входит в сборную Татарстана. Есть ли у нас условия, чтобы такие теннисистки появлялись в будущем?

— Безусловно. Я побывал во многих странах и могу сказать, что по инфраструктуре Казань — лучший город в Европе. Уже прошло 7 лет с открытия Академии тенниса, а иностранцы все еще удивляются этому комплексу и по-хорошему завидуют. Мы находимся в тесном контакте с руководством академии и федерации тенниса РТ, и я могу сказать, что оно движется в правильном направлении. Но подготовка спортсменов высокого уровня — дело не сиюминутное, занимает много лет. Нужно запастись терпением.

«В прошлом году я видел Веронику четыре раза. Первый раз в Австралии, второй — во Франции, третий — в Англии, четвертый — в США. Где наши календари пересекаются, там и встречаемся» Фото: ©Rob Prange/Dppi/globallookpress.com

МЫ ЗА ИНОСТРАНЦЕВ ПЕРЕЖИВАЛИ, А НЕ ОНИ ЗА НАС

— Из-за тенниса вы проводите много времени за границей. Не посещали ли вас мысли купить зарубежную недвижимость?

— В одно время я мечтал о домике в Хорватии или Словении. Может быть, в Испании. Но со временем отказался от этого. Смотрите, какая ситуация. Минимальная цена за нормальный домик — именно нормальный, без излишеств — это 400–500 тысяч евро. Добавьте к цене налог, который в случае отсутствия гражданства окажется сумасшедшим. И получается, что ты просто покупаешь себе трату денег. Ты не сможешь там жить постоянно, а когда выберешься, то не сможешь отдохнуть. Нужно убираться, готовить и многое другое. Так что я говорю детям: «Появятся деньги — пожалуйста, покупайте. Вы уже взрослые, станете сами следить, а мы с мамой к вам в гости будем приезжать». Вероника пока об этом не задумывается и намерена жить в России.

— В свое время ей предлагали поменять гражданство?

— Да, был вариант с Австрией. А сейчас она уже не может менять прописку, так как заиграна за сборную России.

— Удалось ли вам выучить английский?

— На базовом уровне. Без него никак, потому что турниры не всегда проходят в крупных городах. Если летишь во Францию, это не значит, что тебе готовят корт в Париже. Иногда требуется три-четыре поездки, чтобы добраться до конечной точки. Вокзалы, аренда машин. Но в случае чего мне всегда помогают мои переводчики. Дочки у меня прекрасно знают английский.

— Поменялся ли ваш взгляд на мир из-за частого пребывания за границей? Вы выросли в Советском Союзе, застали Россию 1990-х. Могло сложиться впечатление, что там люди живут лучше, мог сформироваться некий комплекс.

— Комплексов не имелось, потому что ездить я начал задолго до тенниса. Первая заграничная поездка случилась в 1988-м году в Финляндию. Я тогда был в 10-м классе. В то время мне действительно казалось: «Ого! Ничего себе, как люди живут!» Потом поехал в Америку с юниорской сборной СССР. Одежда нормальная у нас отсутствовала, поэтому хотелось пройтись по магазинам. Также закупились жвачками, конфетками, наклейками, часами, плейерами и прочим. Сейчас все дети мечтают о 12-м айфоне, дело только за деньгами. А тогда, даже если они и имелись, нечего было купить.

Когда я играл в «Ак Барсе» и «Металлурге», мной владело уже другое чувство. Мы могли позволить себе вещи, которые не имели возможность позволить люди, живущие там. Мы, наоборот, чувствовали себя выше их. Они запивают водой бутерброды, а мы, как положено, как русские. Помню, как мы праздновали победу в Кубке Шпенглера с «Металлургом» в Швейцарии. Приехали Величкин (Геннадий Величкин — генеральный менеджер клуба — прим. ред.) и Рашников (Виктор Рашников — председатель совета директоров Магнитогорского металлургического комбината — прим. ред.). Мы сняли весь ресторан. Когда начали стрелять залпами, местные сказали, что никогда в жизни не видели такого салюта. Даже когда здесь проводили саммиты.

А вы говорите — «комплекс». Мы за них переживали, а не за себя. Мы их учили, а не они нас.

— Никогда не сталкивались с проблемами за границей из-за того, что вы из России?

— Могу вспомнить только один случай два года назад. Приехали на турнир в Голландии. Он проходит в уникальном формате. Теннисисты располагаются в семьях, а эти семьи сами выбирают спортсменов на символической жеребьевке. Мне данная тема не очень нравилась, но я согласился. Когда начался отбор, одна девочка — не буду называть фамилии — подошла ко мне. «Эдуард, а что это они мне говорят: «Зачем вы сбили самолет?» Тогда как раз разворачивалась ситуация вокруг «Боинга», а она была не в курсе новостей. Я ответил: «Не бери себе в голову» и тут же забрал ее и Полину. Мы сняли гостиницу. Жить с этими семьями я не собирался.

«Мы выходили на игры с удовольствием. Почему? Потому что лучше играть, чем тренироваться. Когда наступил перерыв в чемпионате, это вообще была беда. Я думал: «Скорее бы игры начались» Фото: ak-bars.ru

У МОИСЕЕВА НА ИГРАХ БЫЛО ЛЕГЧЕ, ЧЕМ НА ТРЕНИРОВКАХ

— Перейдем к вашей хоккейной карьере. Как, по-вашему, «Ак Барсу» удалось добыть первое чемпионство в клубной истории в 1998 году?

— За счет мобилизации. У нас в тот сезон оказалось всего четыре или пять выходных. Мы начали готовиться к чемпионату, как только уступили «Кристаллу» в плей-офф. Я тогда не играл из-за травмы, но четко помню, что нас через пять дней после последнего матча с «Кристаллом» повезли в Финляндию. Там было жестко. Затем нам дали недели четыре отдыха — и начались уже другие сборы.

Мы выходили на игры с удовольствием. Почему? Потому что лучше играть, чем тренироваться. Когда наступил перерыв в чемпионате, это вообще случилась беда. Я думал: «Скорее бы игры начались».

— Что такого было на тренировках?

— Давление, в первую очередь психологическое. Моисеев — человек старой формации. Он по званию полковник, ему важна дисциплина. Также ему нужен человек, на котором можно срывать злобу. Что бы ты ни делал — все равно попадет. В таком статусе побывал каждый игрок.

Вся раздевалка была обклеена лозунгами — например «Мало уметь — надо мочь». Постоянно проводились собрания. Неважно, закончилась игра в 22:00 или 23:00 — собрание железно 09:30 следующего дня. Когда предстояли тяжелые матчи, он говорил: «Ребята, завтра подольше поспим. Приходим не в 09:30, а в 09:35». Там мы обсуждали все что угодно. Заявление Ельцина, результат футбольной сборной — просто все.

— Получается, Моисеева терпели?

— Было тяжело, но если спросить любого игрока той команды, хотел бы он вернуться в то время, все до единого скажут да. Это я вам гарантирую. Я общаюсь с Алмазом Гарифуллиным, Мишей Сарматиным, Димой Ячановым, и мы вспоминаем те времена только с улыбкой. Говорим: «Блин, как бы те времена вернуть».

— Почему вам хочется их вернуть, несмотря на все давление?

— Это та жизнь, к которой мы приучены. Давайте порассуждаем. Если бы Моисеев был плохим, разве в его честь организовали бы турнир? Разве про него писали бы в газетах? Повесили бы его именной стяг под своды арен ЦСКА и «Ак Барса»? Он научил нас работать, а это — главное. Мы привыкали к тренировкам Моисеева три года и вышли на пик как раз в чемпионский сезон.

— Почему той команде не удалось закрепить успех и выиграть чемпионство во второй раз?

— На мой взгляд, была ошибка начальства. Они привезли легионеров, которые получали в разы больше казанских ребят. В три, четыре, а то и пять раз. Это добавляло негатива в командную атмосферу, тем более мы забивали больше их — и нам периодически выговаривали: «Чего вы не бьетесь за свой клуб? Легионерам же все равно». Ну раз им все равно, зачем вы их подписывали? Получилось данное разногласие. А потом пришел Крикунов, и он вернулся к старой формации. Всех уравнял. Разница в зарплатах была, но не такая большая. Все получали по заслугам.

«Это сейчас норма — покрутить велосипед после игры, остаться в тренажерке. А тогда все это было дико для меня. Отыграли, сходили в сауну — и домой» Фото: «БИЗНЕС Online»

РАЗМИНКИ В «МЕТАЛЛУРГЕ» ЛЕГЧЕ, ЧЕМ ТРЕНИРОВКИ В КАЗАНИ

— Потом вы выиграли чемпионат уже с «Металлургом». В плане атмосферы все было по-другому?

— Мне повезло, что я играл в топовых командах с прекрасной обстановкой в коллективе. И в Казани, и в Магнитогорске. Единственное, что там мне пришлось пересмотреть свои взгляды на тренировки. Командой руководил Белоусов, царство ему небесное. Тренировки у него проходили такие, что я долгое время не понимал, что делать. 11 лет меня будили, укладывали, говорили, когда тренироваться, а когда гулять. А тут надо было думать самому.

Когда я только перешел в «Металлург», мы проводили сборы в Испании в том же месте, где «Ак Барс». В одной гостинице жили. «Ак Барс» с утра занимается зарядкой, а мы только идем на завтрак. Зарядки как таковой не было. Мне говорят, что у нас в четыре часа футбол. Пока мы ждем футбола, «Ак Барс» уже и зарядку провел, и со штангой позанимался, и что-то еще. К четырем часам они уже замыленные, а мы только идем заниматься.

Спрашиваю у ребят: «Когда тренироваться-то будем? Мне отвечают: «А мы уже тренируемся». А я привык, что у нас то нога болит, то рука, то температура от нагрузок. В «Ак Барсе» разминки были тяжелее, чем в «Металлурге» тренировки.

— Вы грустили от этого или радовались?

— Первые две недели я, конечно, радовался. А потом, когда начали на лед выходить, мне уже грустно стало. Вроде силы есть, а вроде нет. Я полностью растренировался. Не понимал, что вообще делать и как мы будем играть.

Но когда мы вышли против «Ак Барса» в плей-офф, то одержали победу. После игры ко мне подошел Леша Чупин и спросил: «Вот ты говоришь, что вы не тренируетесь, как мы. А как вы тогда играете?» Я отвечаю: «Леха, да я сам не понимаю».

Сейчас норма — покрутить велосипед после игры, остаться в тренажерке. А тогда все это казалось диким для меня. Отыграли, сходили в сауну — и домой. Тут такой подход не действовал. Нужно было работать самому. Потом пришел Марк Сикора, так у него вообще все очень лояльно. Тебя сажают в запас и спрашивают: «Сил, что ли, нет?» «Да, нет». «Ну так иди, тренируйся». Подход такой, что ты профессионал и сам должен отвечать за свою форму.

— На лицо разница в подходах. Нас надо гонять и пинать, а заграничные тренеры могут надеяться на самосознательность игроков. Почему так?

— Вспомните команду СК имени Урицкого. Тех игроков, которых я застал в 1-м классе, я увидел и в 9-м. Максимум один человек уйдет, один придет. В остальном те же фамилии. И посмотрите на «Ак Барс» сейчас. Сезон начинает одна команда, перед дедлайном она становится другой, летом — третьей. Кого-то подписали, кого-то выгнали. Постоянно идет ротация. Если тогда пришел в клуб и играешь, пока не надоест, теперь конкуренция. Раньше у тебя зарплата 200 рублей, и ты получаешь ее гарантированно. А теперь капитализм, который пришел вместе с иностранными тренерами. Если играешь плохо, попадаешь на драфт отказов или в другой клуб.

— Вы застали в «Магнитке» Малкина. Каким он являлся тогда?

— Ему было 18 лет, но он уже выделялся. Техничный, в меру наглый, высокий. И самое главное, работоспособный. Я уверен, есть, были и будут люди более одаренные, чем он. Но не все смогут работать, как Малкин. Он целеустремленный и знал себе цену. В первом сезоне я играл с ним в одном звене. Несмотря на талант, он все еще продолжал адаптироваться ко взрослому хоккею. Во второй сезон пришел канадский специалист Дэйв Кинг, разглядел в Малкине потенциал и, чтобы увеличить его время на льду, стал ставить его в разные сочетания. Больше времени на льду — больше шансов забить.

«Меня как-то позвал на матч ЦСКА Алмаз Гарифуллин. Мы смотрим, и я говорю: «Блин, Алмаз, а где шайба-то?» Игра шла на таких высоких скоростях, что не заметить» Фото: © АГН Москва/globallookpress.com

ХОККЕЙ СТАЛ БЫСТРЕЕ

— Смотрите ли вы современный хоккей?

— Иногда. Конечно, многое поменялось, все не так, как в наше время. Мое поколение ушло в 2008 году — как раз когда началась КХЛ. Возможно, мы являлись последними, кто придерживался советского стиля игры. Играли по минуте-полторы. Важно было не только забить гол, а красиво вывести шайбу. В тело старались не играть. Сейчас же смены по 20–25 секунд, главное пробиться, всех протаранить. Если в настоящее время матчи могут закончиться в основное время со счетом 1:1 или 2:2, то тогда обычным делом являлся счет 6:4 или 7:3.

— Можно сказать, что советский хоккей заменил североамериканский?

— Думаю, да. С чего это началось? Начали приглашать североамериканских тренеров. А в спорте же ничего нового не открывают, перенимают то, что уже работает. Зачем изобретать велосипед? Так российские тренеры почерпнули западные идеи. Тот же Квартальнов или Никитин. Моисеев, уверен, тоже копировал методики Тарасова. Только если последний делал что-то три раза, Моисеев делал пять, чтобы стать лучше.

— Вам нравятся эти перемены в хоккее?

— Сложно сказать. Меня как-то позвал на матч ЦСКА Алмаз Гарифуллин (спортивный директор клуба, бывший игрок «Ак Барса» — прим. ред.). Мы смотрим, и я говорю: «Блин, Алмаз, а где шайба-то?» Игра шла на таких высоких скоростях, что не заметить. «Да, сейчас такой хоккей, — ответил Алмаз. — У нас было время, чтобы разыграть комбинацию, отдать лишний пас. А сейчас такой хоккей, кому пас отдашь?»

Самое забавное, что, когда мы играли, про нас прошлое поколение говорило: «Вы несетесь сломя голову». У них было привычное дело три минуты на льду, пять кругов вокруг ворот. Когда закончит с хоккеем нынешнее поколение игроков, наверняка скажут то же самое про следующее.

Всему свое время. Возьмите Суперсерию 72-го года. Выйдет эта команда против современной — получит двадцатку голов точно. А на тот момент она являлась одной из лучших команд в мире. Они легенды, в честь них называют дворцы и улицы. Если их закинуть в наше время, наверняка они станут лучшими и здесь. Потому что тогда они пробились в СССР, где было больше населения. А если нас кинуть туда, не факт, что мы смогли бы заиграть на высоком уровне.