После книги Фахретдина каждый добропорядочный ваххабит должен застрелиться

«Неоднозначное отношение к Ризе Фахретдину среди российских мусульман обусловлено двойственным характером его личности и идейного наследия» Фото: ru.wikipedia.org / public domain

«РАЗВЕ РИЗАЭТДИН ХАЗРАТ БЫЛ ВАХХАБИТОМ?»

В самом конце минувшего года в Казани на площадке союза писателей РТ должна была пройти презентация перевода двух книг известного татарского богослова Ризаэтдина Фахретдина. Ее устроители активно зазывали журналистскую братию «осветить данное мероприятие и тем самым завершить информационно привлекательной новостью год празднования 160-летия одного из самых влиятельных и популярных просветителей татарского народа». Не все знают, что анонсированный автор весьма почитаем в российской ваххабитской среде, а одна из представляемых вниманию общественности книг посвящена, собственно, Ибн Таймие, основному идеологическому столпу мирового движения ваххабитов. Рассчитывать на успех такого предприятия в Татарстане, который активно борется с ваххабитским влиянием, да к тому же на площадке окологосударственной организации, — верх наивности. Как и следовало ожидать, презентацию в последний момент отменили.

Неоднозначное отношение к Фахретдину среди российских мусульман обусловлено двойственным характером его личности и идейного наследия. С одной стороны, он был общенациональным муфтием нашей страны и видным татарским богословом. С другой — разделял многие откровенно салафитские взгляды. Поэтому Риза хазрат является крупнейшим представителем так называемого традиционного ислама и одновременно считается своим человеком в среде салафитов / ваххабитов. Вот почему последние активно апеллируют к имени Фахретдина, пытаясь использовать его как лазейку для легализации собственного положения в лоне российского ислама.

«Разве Ризаэтдин хазрат был ваххабитом?» — возможно, спросит недоумевающий читатель. Конечно же, нет. Он разделял салафитские взгляды, а салафизм — явление более широкое, чем ваххабизм. Салафизм — это обращение к истокам, исламу первых поколений, салафам, т. е. праведным предшественникам ныне живущих мусульман. Другими словами, стремление к изначальному идеалу ислама, свободному от более поздних / ложных наслоений. В этом смысле абсолютно все мусульманские богословы — салафиты, ибо идеал духовности для всех них без исключения явлен в прошлом. Просто ваххабиты громче других заявляют о своей приверженности пути салафов. Потому порой и кажется, что салафитами в исламе будто бы являются только они и никто более. (Мне салафизм представляется по методологическим соображениям не совсем корректным понятием, но мы сейчас не будем заострять внимание на данных нюансах.)

Имея с салафизмом общую идейную направленность, ваххабизм при этом сильно отличается конечной целью, ведь он создавался как инструмент международной геополитики для организации очагов напряженности и дестабилизации обстановки в странах противника. Потому ваххабизм — это не столько идеология, сколько структура с центром управления в государствах Персидского залива, являющихся сателлитами США. В каком-то смысле ваххабиты напоминают правозащитные и всевозможные либертарианские организации, ныне именуемые в нашей стране иностранными агентами, которые вроде бы говорят правильные лозунги, но именно под знаменами последних нередко происходят «оранжевые революции». Поэтому, причисляя Фахретдина к салафитам, ни в коей мере нельзя считать его ваххабитом: он не был связан ни с какими международными центрами, а всегда оставался бескорыстным и честным искателем истины.

Отличает мировоззрение Ризаэтдина хазрата от ваххабизма еще одно обстоятельство. Ваххабиты основной удар своей критики направили против народного суфизма и мазхабического фанатизма. Однако Фахретдин идет дальше: он не только разоблачает псевдоисламские обычаи, порожденные невежеством и выдаваемые за суфизм и приверженность мазхабам, но и выступает против тех идейных наслоений, которые ваххабиты, равно как и многие некритичные мусульмане, считают аутентичным исламским кредо. И вот здесь пропагандистская тактика современных российских ваххабитов дает серьезный сбой. Поднимая Ризаэтдина хазрата на знамена, они полагают, что прикрываются своим единомышленником, но на деле пропагандируют своего разоблачителя.

Давайте посмотрим, какие антиваххабитские воззрения Фахретдин проповедует в своей книге, посвященной Ибн Таймие.

РИЗАЭТДИН ХАЗРАТ СРЕДИ ПРОЧЕГО ПРИВОДИТ СПИСОК ИЗ 18 ОБВИНЕНИЙ…

Ризаэтдин хазрат среди прочего приводит список из 18 обвинений, которые оппоненты Ибн Таймии, прежде всего Ибн Хаджр аль-Макки, инкриминируют герою его книги. Среди них есть и такое утверждение (с. 134): «Слова Библии и Торы не искажены, изменен лишь их смысл».

Тезис об искажении Библии нужен ваххабитам, да и в целом ригористам ислама для того, чтобы сеять межрелигиозную вражду между разными ветвями монотеизма. Раз прочие претенденты на статус монотеистов построили свои религии на искаженном тексте, то есть на лжи, то о каком уважении к ним может быть речь? Однако всякий непредвзятый исследователь легко может убедиться, что ни Коран, ни Сунна не дают оснований для провозглашения тезиса об искажении Библии. Естественно, к такому же выводу пришел в свое время и Ибн Таймия.

Эпистолярное наследие этого мыслители просто гигантское, и Фахретдин, учитывая информационную логистику того времени, не имел возможности познакомиться со всеми его трудами, о чем честно признается в своей книге. Потому, защищая ученого, Риза хазрат в данном вопросе допускает фактологическую ошибку, указывая, что «Ибн Таймия не утверждал ничего подобного и свидетельство тому — его произведения». На самом деле ученый в ряде своих трактатов писал о сохранности текста Библии. Желающих разобраться в этом вопросе я отсылаю к статье профессора Тауфика Ибрагима «О каком искажении Библии говорил Пророк?». Нас же сегодня интересуют не воззрения Ибн Таймии, а взгляды самого Фахретдина, которые он транслирует своей аудитории. «Нет оснований обвинять [Ибн Таймию] за слова о Торе и Библии, — пишет он (с. 140), — ибо подобные замечания делали также имам Бухари и Фахраддин ар-Рази. Тем не менее они не навлекают на себя гнев из-за этого, почему же под ударом [оказывается только] Ибн Таймия?»

Как видим, даже не найдя в трудах ученого, которые у автора имелись на руках, утверждений о неискаженности Библии, Фахретдин тем не менее для подкрепления данного тезиса привлекает других авторитетов ислама, на которых и ссылается в данном вопросе, — Фахраддина ар-Рази и имама Бухари. А ведь по логике вещей для целей книги Ризе хазрату достаточно было ограничиться лишь указанием на то, что соответствующие обвинения в адрес Ибн Таймии, как он полагал, ложны. Но нет! Фахретдину стало крайне важно донести мысль, что великие улемы ислама (напомню, что Бухари считается самым глубоким знатоком Сунны и автором самой авторитетной, после Корана, книги в исламе) проповедовали учение сохранности текста Библии, ведь в противном случае делу межрелигиозного диалога и соработничества будет нанесен серьезный урон.

«Риза хазрат решается усомниться в правомочности безоговорочной власти большинства касательно вопросов веры, тем более что легитимность иджа в качестве критерия религиозной истины не подкреплена Кораном» Фото: кадр хроники 1923 года / public domain

…ЧТОБЫ ИХ ТОТЧАС РАЗГРОМИТЬ БЕСПОЩАДНЫМ ЗАЛПОМ КОНТРЦИТАТ

Другим важным тезисом, из которого вырастает идеология ненависти к иноверию, является утверждение о бесконечном характере адских мук. Раз Сам Бог без какого-либо снисхождения устроит нашим инакомыслящим оппонентам вечное наказание в аду, так почему же мы должны быть к ним терпимы и снисходительны? Естественно, внимательное знакомство с текстом Корана (и даже Сунны) не дает оснований для такого рода выводов.

Ибн Таймия как мусульманский богослов, прекрасно владевший первоисточниками ислама, разделял идею о конечности ада, чем попал в немилость к мусульманским ригористам, на что и указывает Фахретдин, выделяя среди прочих обвинений, инкриминируемых мыслителем Ибн Хаджаром и другими его оппонентами, тезис о том, что «ад когда-нибудь исчезнет» (с. 134).

Опять-таки здесь нас интересуют не взгляды Ибн Таймии, а воззрения Фахретдина. И вот что он пишет (с. 141): «Такое высказывание не является противоречием иджма, как об этом полагал Ибн Хаджар. Вероятно, порицатель придает вопросу об аде столь важное значение из-за того, что он нашел своеобразный повод для обвинения ученого». Далее Риза хазрат виртуозно кладет Ибн Хаджара на лопатки, указывая, что тот сам же в одном из своих произведений высказывал тезис о конечности ада (с. 141–142): «В своей книге „Аль-Заваджир ʻан иктирафаль-кабаʼир“ он говорит: „Ибн Таймийя взял идею о том, что ад в один из дней исчезнет, у благородных сподвижников: ʻУмара, ʻАбдуллаха бин ʻАббаса, ʻАбдуллаха бин Масʻуда, Абу Хурайры, Анаса, от табиинов: Хасана аль-Басри, Хаммада бин Салама, ʻАли бин Тальха аль-Валиби и группы толкователей Корана“».

Фахретдин прекрасно понимал, что голословные ссылки на вышеперечисленных столпов исламского правоверия не защитят его от разъяренной толпы единоверцев, ослепленных ненавистью к инакомыслящим, как не спасло в свое время Ибн Таймию. Поэтому первый далее делает аккуратный реверанс самосохранения в сторону воззрений последних, но не для того, чтобы солидаризироваться с ними, а для того, чтобы и тотчас разгромить беспощадным залпом контрцитат.

Давайте посмотрим, как шедеврально он использует этот изящный ход: «О вечности или конечности ада имеется два разных ривайата (т. е. извода — прим. авт.) от салафов и представителей последующих поколений. В одном говорится, что не исчезнет, во втором — что исчезнет. Без сомнения, первый из них наиболее верен. Согласно же Ибн аль-Каййиму, предпочтение следует отдать второму. Имам Суйути в своем тафсире под названием „Ад-Дурр аль-мансур“ передает от ʻУмара: „Обитатели Огня выйдут оттуда через день, равный по длительности времени подсчета крупинок песка в пустыне“. От Абу Хурейры: „Настанет для ада день, когда в нем никого не останется“. Затем от ʻАбдуллаха бин Масʻуда: „Наступит время, и его двери с грохотом закроются“. И от Шаʻби: „Ад — самый быстрый из двух обителей в наполнении и исчезновении“. Следовательно, если суждения о преходящести ада не были чужды Ибн Таймийи, то нет оснований порицать его за них. Ибо это старые высказывания, передаваемые от некоторых салафов и мусульман позднего периода».

К слову, на фразе о том, что Ибн аль-Каййим отдавал предпочтение второму риваяту, т. е. мнению о конечности ада, всякий добропорядочный ваххабит должен застрелиться, ибо учение, которое ему преподали под видом салафизма, далеко не тот салафизм, который исповедовали его знаменитые идеологи.

«Популяризация классиков татарского богословия действительно важное дело. В планах издателей — выпуск всей фахретдиновской серии «Знаменитые мужи» Рихлет эль-Марджани, написанный Ризой Фахретдином, 1897 год / ru.wikipedia.org / public domain

ПОПУЛЯРИЗАЦИЯ КЛАССИКОВ ТАТАРСКОГО БОГОСЛОВИЯ ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ВАЖНОЕ ДЕЛО

Перечень салафитских, но антиваххабитских положений, которые Риза хазрат проповедует в книге об Ибн Таймие, можно продолжить. Но в завершение мне бы хотелось остановиться на вопросах методологического характера.

Богословская методология Фахретдина все еще ждет внимательного исследователя. Дело осложняется тем, что Риза хазрат был вынужден осторожничать и высказывать свои соображения на сей счет в завуалированной, скрытой форме. Тем не менее даже в книге про Ибн Таймию этим вопросам нашлось немного место. Так, Фахретдин на страницах 87–89 слегка щелкает по носу убогий хадисоцентризм, проповедующий культ сборников хадисов. Однако более рельефно он затрагивает тему иджма — так называемого консенсуса касательно вопросов веры.

Иджа — это мусульманский аналог христианских Вселенских соборов с той лишь разницей, что в данном случае нет формального собрания и прямого голосования. Но суть остается той же: мнение большинства (а не истина Откровения) провозглашается решающим в вопросах веры. Подобно тому, как на первом Никейском соборе был закреплен внебиблейский тезис о триединстве Бога, а мнение ранних христиан-антитринитаристов о тварной природе Христа и его неединосущности с Богом было объявлено еретическим, так и в исламе через институт иджма обосновывались многие положения, отсутствующие в Коране.

И хотя иджа провозглашено одним из четырех канонических источников ислама, тем не менее Риза хазрат решается усомниться в правомочности безоговорочной власти большинства касательно вопросов веры, тем более что легитимность иджа в качестве критерия религиозной истины не подкреплена Кораном. «Начиная со смерти ʻАли (т. е. последнего праведного халифа — прим. авт.), — пишет он (с. 221), — позиция большинства была на стороне простолюдинов, и везде и повсюду хозяйничали люди с Сенного базара (т. е. торговцы религией — прим. авт.)». Формулирует Фахретдин свое отношение к иджма и через цитирование великих предшественников (с. 137): «Уважаемый ученый Абу Зурʻа сказал: „Как можно обвинять в неверии противоречащего иджма? Мы не ставим в укор даже отрицание самого понятия „иджма“, в крайнем случае такой человек будет обвинен в нововведении“». В этом месте должны застрелиться не только ваххабиты, но и все те узкомыслящие мусульманские богословы, которые до сих пор так и не поняли масштаб личности великого Ризы хазрата.

Популяризация классиков татарского богословия действительно важное дело. В планах издателей — выпуск всей фахретдиновской серии «Знаменитые мужи». И это весьма отрадно, ведь чем больше людей станут проникаться мыслями Ризы хазрата, тем сложнее ваххабизму будет выживать в нашей стране.

Мнение автора может не совпадать с позицией редакции