«Праздник 4 ноября, на мой взгляд, установлен очень мудро, и название ему — День народного единства — дано достаточно точно» «Праздник 4 ноября, на мой взгляд, установлен очень мудро, и название ему — День народного единства — дано достаточно точно» Фото: «БИЗНЕС Online»

«ПОД СТЕНАМИ МОСКВЫ СОШЛИСЬ «КРАСНЫЕ» И «БЕЛЫЕ» ТОГО ВРЕМЕНИ»

— Валерий Евгеньевич, исторической подоплеке Дня народного единства вы посвятили одну из своих книг — «Смута. Гибель и воскресение Руси». В ней вы подробно рассматриваете весь пестрый клубок событий, который в историографии принято называть Смутным временем. Но как по-вашему: праздник 4 ноября уже начал приживаться в нашей стране, или до этого еще далеко?

— Праздник 4 ноября действительно еще не прижился — о его духовной и исторической сути знают по-прежнему очень мало, и даже костюмные художественные фильмы, снятые в последние годы российскими кинорежиссерами, эти боевики с лирикой, не смогли переломить ситуацию и дать представления о том, что же происходило на Руси в начале XVII столетия. Литературы по этому вопросу тоже явно мало — в том числе исторической литературы. В работах историка Николая Костомарова основные события Смуты описаны, но важнейшие выводы из этого так и не сделаны.

При этом сам праздник 4 ноября, на мой взгляд, установлен очень мудро, и название ему — День народного единства — дано достаточно точно. Все это актуально не только для историков-архивистов, а прежде всего — для нашего сегодняшнего времени. Освобождение Москвы войсками князя Дмитрия Пожарского и воеводы Кузьмы Минина в 1612 году — это важнейший урок спасения России и избавления ее от внутренних раздоров и конфликтов. Если посмотреть на нас сегодняшних и сравнить с современниками Пожарского и Минина, сравнение, к сожалению, окажется не в нашу пользу. Со времен революции 1917 года и последовавшей за ней гражданской войны прошло очень много времени, а народ до сих пор разделен на условных «красных» и «белых» и при случае хватает друг друга за грудки, чтобы доказать свою правоту. В XVII же столетии никакого перерыва — тем более столетнего — между ожесточенной междоусобицей и ее преодолением не было: с 1604 по 1612 год в России шла самая настоящая гражданская война. Там были свои «белые», свои «красные» и даже свои «зеленые» с прочими оттенками дробления общества. Они дрались между собой со всей жестокостью, присущей тому времени (не говоря уже о том, что любая гражданская война предельно жестока) — жгли города, разоряли земли, истребляли целые области. По приблизительным подсчетам (приблизительным, поскольку никакой статистики в то время, понятное дело, не велось), Россия потеряла в Смутном времени до трети своего населения. И лишь потом, когда во внутренний российский конфликт сочли возможным вмешаться его прямые заказчики — иностранные державы, когда поляки прочно осели в Москве, захватили Смоленск и стали «откусывать» от московского царства южные области, а с другой стороны напирали шведы, когда начался фактический распад России как державы — народ опомнился.

И кто тогда сошелся у стен белокаменной столицы, чтобы освободить ее от интервентов? Сошлись «красные» и «белые» того времени, которые перед лицом общего врага нашли между собой что-то общее. Главным для них для всех была Россия, а взаимные счеты и раздоры показались мелочью.

— А кого в XVII веке вы причисляете к «красным», а кого — к «белым»?

— Под тогдашними «красными» я подразумеваю остатки Первого земского ополчения, которым на тот момент командовал князь Дмитрий Трубецкой: большинство его казаков успели послужить и в войсках у Ивана Болотникова, и у Тушинского вора. Они прозрели лишь тогда, когда на русскую землю, не скрываясь, пришли чужеземцы. А к августу 1612 года к Москве подступили войска Второго земского ополчения Минина и Пожарского, то есть тогдашние «белые» — те, кто прежде дрался с Болотниковым и противостоял Тушинскому вору. Если бы эти силы — Первое и Второе ополчения — вместо того, чтобы объединиться, начали бы выяснять между собой отношения, то история России на этом бы и завершилась. Но они же не стали этого делать! Они нашли между собой общее — православную веру и Отечество, а все остальное отбросили. И в результате Москва была освобождена. В этом и проявилось народное единство, и это единство в самом деле спасло страну.

Заметим, что это единство не было сиюминутным. Ведь что сделали победители после освобождения Москвы и бегства армии литовского гетмана Яна Ходкевича? Они созвали Земский собор, куда включили представителей самых разных сословий и городов. А что делаем сегодня мы? Даже на любой научной конференции, посвященной началу ХХ века в России, неизменно начинается бодание сторон и выяснение вопроса: а кто же был прав и кто виноват — красные или белые? И это спустя столетие с лишним после трагических событий! А тогда, в 1612 году, память о распрях была еще очень жива, многие потеряли своих близких в этой братоубийственной смуте. Но даже личные обиды наши предки смогли отодвинуть в сторону. Если бы на Земском соборе 1613 года начали выяснять отношения, то, повторюсь, России больше бы не было. Уже польский король Сигизмунд шел к Москве, и времени на долгие размышления ни у кого не оставалось.

Но прежде чем открывать собор, его делегаты выдержали трехдневный пост и покаяние — они признали, что в грехах Смуты виноваты все. А уж кто больше, а кто меньше — про это один Господь знает. После этого всей землей избрали нового царя, 16-летнего Михаила Романова, и порешили: а кто против этого, того и давить будем всей землей. Тем более что желающие продолжить Смуту в России еще оставались — я говорю про донского атамана Ивана Заруцкого с Мариной Мнишек и о некоторых других исторических персонажах. Но нет, они больше не получили никакой поддержки, против них совместно действовали бывшие «красные» и бывшие «белые». В 1614 году тот же Заруцкий, укрывшийся с последними преданными ему казаками в Астрахани, а затем бежавший на Яик, был наконец схвачен, привезен в Москву и посажен на кол (трехлетнего сына Марины Мнишек, так называемого Воренка, при этом повесили, а саму Марину заточили в темницу, где она вскоре умерла, — прим. ред.).

Освобождение Москвы войсками князя Дмитрия Пожарского и воеводы Кузьмы Минина в 1612 году — это важнейший урок спасения России и избавления ее от внутренних раздоров и конфликтов Освобождение Москвы войсками князя Дмитрия Пожарского и воеводы Кузьмы Минина в 1612 году — это важнейший урок спасения России и избавления ее от внутренних раздоров и конфликтов Фото: © Валерий Шустов, РИА «Новости»

«ОПЕРАЦИЕЙ ИЕЗУИТОВ ПРОТИВ РОССИИ РУКОВОДИЛ ОДИН ИЗ ВЫСОКОПОСТАВЛЕННЫХ ИЕРАРХОВ ОРДЕНА СВЯТОГО ИГНАТИЯ»

— В своей книге вы пишите, что XVII столетие на Западе по праву считается авантюрным — это эпоха мушкетеров, пиратов и конкистадоров. Причем конкистадоров, безжалостно покорявших не только пространства далекой Америки с ее древними индейскими цивилизациями, но и земли непосредственных соседей по евразийскому континенту. По сути, против Московского царства был направлен тот же бум колониальный экспансии, который охватил к тому времени большинство европейских стран.

— Да, и причем открыто объявлялось, что Россия должна была стать для Польши «Новым светом» — точно так же, как для Испании Новым светом стала Америка. Русским и другим народам, населявшим нашу страну, было уготована судьба индейцев — их собирались покорять и насильно перекрещивать в католицизм. Ну а дальше — пусть трудятся на польских панов, новых хозяев порабощенной Московии.

Есть еще один любопытный фактор, который следует упомянуть в этой связи. В книге о Смутном времени я его подробно не затрагиваю, но он упоминается в других моих статьях и работах. Дело в том, что деятели, связанные с фигурой Лжедмитрия I, так или иначе были вовлечены в прошлые «внешнеполитические» операции ордена иезуитов. Например, широко вроде бы известный польский пан Юрий (Ежи) Мнишек, отец Марины: до своего появления в России он, будучи при дворе старого польского короля Сигизмунда-Августа, очень много сделал для полного объединения Польши и Литвы — причем таким образом, чтобы многоконфессиональная Литва, в которой огромную роль играла православная церковь, попала под контроль католической Польши (в рамках Речи Посполитой, образованной в 1569 году в результате Люблинской унии федерации Королевства Польского и Великого княжества Литовского — прим. ред.).

Заметим также, что операциями иезуитов против России руководил тогда один из высокопоставленных иерархов ордена святого Игнатия (как называли себя последователи Игнатия Лойолы, основавшего иезуитский орден) Антонио Поссевино. Это тот самый Поссевино, который еще в 1581 году в ранге посла папы римского благословил польского короля Стефана Батория, выступившего на Псков, а потом отправился на переговоры к Ивану Грозному и попытался склонить его к унии православия и католичества. Но, разумеется, царь на уговоры папского легата не поддался, хотя и устроил ему пышную встречу, часто беседовал с ним и позволял посредничать в переговорах. Но, как только Поссевино затронул свою главную тему, Грозный поднял его на смех и даже назвал папу волком — к величайшему смущению гостя из могущественного Рима.

Уже после смерти Ивана IV, последовавшей в 1584 году, в Польше разыгрались события, которые показали, насколько прав был русский царь, категорически отказавшийся от унии, на которой так настаивал Поссевино. Польский король Сигизмунд III (кстати, временно наследовавший и шведский престол после смерти своего отца, шведского монарха Юхана III), начал борьбу за возвращение позиций католицизма в стране, которая к тому времени оказалась увлечена протестантскими модными учениями. Однако целью польской Контрреформации стало не лютеранство и не кальвинизм, которыми забивала себе голову польская шляхта (ей это позволяли в рамках свобод, дарованных привилегированному сословию), а православие. В 1596 году в Бресте созвали собор, на который приехал митрополит Киевский, Галицкий и всея Руси Михаил Рогоза. Однако собор разделился на две партии: одна поддержала Рогозу и согласилась осуществить соединение двух церквей, католической и православной. Другая партия, наоборот, выступила против Рогозы и его приспешников, призвала лишить их сана и обратилась к королю с просьбой не чинить насилия в делах веры. Но Сигизмунд, конечно же, поддержал Михаила Рогозу и подписанную им Брестскую унию, после чего в Польше начались захваты имущества, принадлежащего православной церкви. В книге я упоминаю о погромах православных храмов, отказавшихся подчиниться решению, вынесенному в Бресте, и о том, что луцкий староста Симашко даже ввел особый налог на посещение церквей православными, а в Страстную субботу и Святое Воскресенье устроил в притворе храма танцы и приказывал гайдукам стрелять в иконы. Это вызвало волнения, которые были жестоко подавлены.

Когда на исторической сцене появился неизвестно откуда вынырнувший Лжедмитрий I, вокруг него мы видим все тех же знакомых персонажей. Первооткрывателем «чудесно спасшегося царевича Дмитрия» становится Юрий Мнишек. При этом ясновельможный пан так уверен в успехе предприятия и грядущем воцарении Лжедмитрия в Москве, что даже сватает за него свою дочь. Вскоре после этого самозванец с войском вторгается в пределы России, и при нем неотлучно находится группа иезуитов, переодетых православными священниками. Это, кстати, тоже свидетельствует о том, что экспедиция готовилась загодя — иезуиты не просто отрастили себе бороды, но и изучили православное богослужение вместе с обиходным русским языком.

Как только начинается вторжение, в Венеции выходит книга о чудесном спасении царевича Димитрия Московского, где изложена та же версия трагедии в Угличе (в 1591 году в Угличе погиб последний сын Ивана Грозного Дмитрий — прим. ред.), которую распространял о себе сам Лжедмитрий. Книга огромными для того времени тиражами тут же разошлась по Европе. С итальянского языка ее мгновенно перевели на латынь, французский, немецкий, испанский и иные языки. Как вы думаете, кто был автор этой книги? Не кто иной, как Антонио Поссевино!

Можно сказать, что поход Лжедмитрия I в Россию сопровождался на Западе грандиозной информационной кампанией. Дошло до того, что известному испанскому драматургу Феликсу Лопе де Вега заказали пьесу на ту же тему, и он в самом деле написал драму под названием «Великий князь Московский, или Преследуемый император». Большинство «исторических» сведений Лопе де Вега при этом почерпнул из сочинений Поссевино.

В мае 1605 года Лжедмитрий I подошел вплотную к Москве. В столице начинается восстание против Годуновых, которое возглавляет Богдан Бельский, учинивший и последний заговор против Ивана Грозного и организовавший его убийство, отравивший его при помощи врача Иоганна Эйлофа (связь которого с иезуитами сейчас доказана — а за лечение царя отвечал Бельский, Грозный принимал лекарства только из его рук). То есть лица во всех случаях те же самые: Мнишек, Поссевино, Бельский. Все это четко говорит о неслучайности происходившего. Юного Федора Годунова, процарствовавшего всего полтора месяца, жестоко убивают вместе с его матерью, царицей Марией Григорьевной (Скуратовой-Бельской), а Лжедмитрий под колокольный звон в июне 1605 года вступает в столицу.

То, что создал в свое время Грозный, было спаяно единой православной идеей, а в поздней Российской империи этого уже не было «То, что создал в свое время Грозный, было спаяно единой православной идеей, а в поздней Российской империи этого уже не было» Фото: В.М. Васнецов «Царь Иван Васильевич Грозный» (изм. репродукция), tretyakovgallery.ru. (commons.wikimedia.org)

«ИВАН ГРОЗНЫЙ СОЗДАЛ ЗЕМСКОЕ САМОУПРАВЛЕНИЕ НА ГОРИЗОНТАЛЯХ, И ИМЕННО ОНО СПАСЛО СТРАНУ»

— Те, кто готовил поход Лжедмитрия, полагали, что Московское царство было устроено строго по вертикали, а значит, достаточно будет заменить царя, поставив на его место «своего человека», чтобы завоевать всю страну. Точно также поступали испанцы в Южной Америке, когда свергали Верховного Инку и разрушали империю инков.

— Да, они думали, что достаточно будет разрушить вертикаль власти или перехватить ее с помощью того же Лжедмитрия, и страна покорится, царь примет новую веру и на этом вся партия будет сыграна. Когда на место погибшего Лжедмитрия I пришел Лжедмитрий II, к нему перекочевала та же группа иезуитов. Личность самозванца им была неважна — главное заключалось в «священной миссии», которую они надеялись провернуть с его помощью. Марину Мнишек тоже уговорили признать себя супругой нового претендента — ради блага католического Рима. Но дело в том, что Россия вовсе не была устроена так примитивно, как представляли себе иезуиты и их единомышленники. Иван Грозный создал земскую монархию — абсолютно уникальное государственное устройство, где жесткая вертикаль власти сочеталась с широким самоуправлением и демократией на всех горизонталях. Интервенты смогли уничтожить в России лишь вертикаль — не было больше ни власти, ни армии. Но самоуправление на горизонталях осталось, и именно оно спасло страну. Земские структуры оказались вполне дееспособными: они собирали народное ополчение, они пересылали друг другу письма — воззвания патриарха Гермогена и Троице-Сергиевской Лавры. Воевода Михаил Шеин держал оборону Смоленска против литовских войск, и помогал ему в этом земский совет. Прокопий Ляпунов, собиравший Первое народное ополчение, был не просто дворянином, а лидером рязанского земства. Да и известный более других Козьма Минин являлся в Нижнем Новгороде земским старостой — это была его официальная должность. Минин действовал в рамках своих полномочий — он созвал земский сход, который принял решение о формировании Второго ополчения.

— То есть, когда Ивана Грозного с его опричниной представляют в качестве одной из причин Смутного времени, это не так? Созданная царем земская монархия, наоборот, помогла выстоять против европейского колониального натиска?

— Обвинение Грозного в том, что именно он создал предпосылки к Смуте — совершенно голословное. Речь ведь идет прежде всего о внешней подрывной операции против Московского царства. И она готовилась заранее. Можно говорить даже не о 1605, а об 1579 годе как о начале экспансии, когда Стефан Баторий двинулся на Россию. В этом ему помогала вся Европа — итальянские инженеры дали ему новейшее оружие, наемников поставляли Германия и Венгрия, золото текло от западных банкиров и от папы Римского, и на эти деньги формировались войска. Это был массированный крестовый поход на Русь. Но знаете, какое интересное совпадение в датах я здесь подметил?

Итак, 1579 год — войска Батория выдвигаются на русские земли. И в том же году, чуть ли не в те же дни и месяцы, когда крестоносцы выступают на Россию, в Казани случается пожар, и на пепелище по видению десятилетней девочки Матроны православные люди обретают Казанскую икону Божией Матери — ту самую, которая спустя три десятилетия спасет Отечество от Смуты. Первую церковную службу перед вновь обретенной иконой проводит священник Николо-Гостинодворской церкви Ермолай — будущий митрополит Казанский и патриарх Московский Гермоген, который в годы Смуты будет призывать народ к сопротивлению захватчикам. И еще: в том же году, но несколькими месяцами раньше (по новому исчислению — в ноябре 1578-го) в княжеской семье Пожарских рождается сын Дмитрий — будущий глава Второго земского ополчения. И опять же: в 1579 году в Ростовский Борисоглебский монастырь приходит и постригается в монахи благочестивый юноша Илья, который впоследствии станет преподобным Иринархом, затворником Ростовским, который при Минине и Пожарском сыграет роль Сергия Радонежского, благословив их на битву с врагом.

То есть в одной временной точке собираются будущие главные силы народного сопротивления. На Россию только начинает надвигаться беда, и тут же невидимая рука подготавливает и расставляет фигуры спасителей страны. Господь всеведущ: он видит черную тучу над Русью, он знает, что она падет под ударами, но он знает также и то, что она покается. Это, на мой взгляд, очень интересное совпадение.

— Как долго смогла сохраниться земская монархия, созданная Грозным?

— Она начала разрушаться уже в конце царствования Алексея Михайловича, а окончательно была утрачена при Федоре Алексеевиче и Софье. Петр I начал выстраивать государство по совершенно другой схеме — шведской империи, самой мобильной и передовой для своего времени. Земщину якобы начали воссоздавать в период царствования Александра II, но она уже ничего не имела общего с первоначальной земской моделью. То, что создал в свое время Грозный, было спаяно единой православной идеей, а в поздней Российской империи этого уже не было. Как шутили при Александре III, в разных концах страны возникло 600 земских «говорилен», и этим все и ограничилось.

— Поразительна роль, которую сыграла Казань в Смутном времени. Столица только что присоединенного Казанского ханства (ведь прошло чуть более полувека с момента завоевательного похода Ивана Грозного) — и вдруг именно этот город дает России патриарха Гермогена и чудотворную икону, которая станет символом и знаменем освобождения. Почему?

— Казань в годы Смуты тоже капризничала и претендовала на самостоятельность, но тем не менее сыграла значительную роль в преодолении кризиса, охватившего страну. Видимо, перед лицом общего врага, шедшего с Запада, выбор был сделан в пользу Москвы. Это был тот же выбор, который сделали под стенами белокаменной «красные» и «белые», когда объединились между собой. Великий Новгород тоже ведь сунулся под шведов (в 1611 году город был взят войсками шведского полководца, графа Якоба Делагарди — прим. ред.), провозгласил себя центром независимого государства, но потом там началась мощная партизанская война против захватчиков. В 1617 году по Столбовскому мирному договору Новгород вернулся в состав Московского государства. Шведы оставили себе финские крепости, обеспечивающие выход к Балтийскому морю, а бывшую столицу вольного новгородского княжества отдали назад.  

— А почему казанская богородичная икона получила такое первостепенное значение? Ведь на Руси и прежде было множество чудотворных богородичных списков.

— Тут тоже напрашивается интересная аналогия: с самого начала считалось, что Казанская икона Божией Матери открывает глаза ослепленным. У казанского лика исцелялись слепые. А здесь в масштабах страны произошло исцеление людей, духовно ослепших от взаимной вражды и злобы. А что такое Смута и любая гражданская война? Это всеобщее ослепление людей, озлобившихся друг на друга.

«Лжедмитрий обещал очень много, как и любой проходимец» «Лжедмитрий обещал очень много, как и любой проходимец» Фото: РИА «Новости». Репродукция картины «Лжедмитрий I», портрет начала XVII века

«ЦАРЬ НИКОЛАЙ I РАБОТАЛ В АРХИВАХ И ЗНАЛ, ЧТО ЛЖЕДМИТРИЙ НЕ БЫЛ ГРИШКОЙ ОТРЕПЬЕВЫМ»

— О фигуре Лжедмитрия I распространены самые противоречивые оценки. С одной стороны, он сыграл зловещую роль в истории России. С другой, его называют едва ли не первым реформатором, пытавшимся перестроить Московское царство на европейский маневр, смягчившим угнетение простого люда и др. Что перевешивает в его личности — черное или белое?

— Перевешивает то, что он был несамостоятельной фигурой. Его вели и опекали. Кроме того, фигурой Лжедмитрия вначале воспользовались московские бояре, чтобы свергнуть Годуновых. А уже потом они подумали: «Ладно, Годуновых больше нет — зачем нам делить власть с проходимцем? Мы своего царя поставим». Но при свержении Лжедмитрия простой московской люд поддержал бояр — клич «Бей поганых!» они подхватили очень охотно. Когда в Москве скопились поляки и стали вести себя как в завоеванном городе, народ их побил. Но весь русский народ еще не успел проснуться, и поэтому Смута продолжилась.

Конечно, Лжедмитрий обещал очень много, как и любой проходимец. Но он не успел ничего исполнить. Возможно, если бы самозванец подольше продержался на престоле, то против него поднялось бы и побольше народа.

— Вы придерживаетесь версии, что это не «беглый монах» Григорий Отрепьев, а некий человек, оставшийся в истории анонимом?

— Не только я — у Костомарова тоже приводятся факты, не позволяющие отождествить первого самозванца с Григорием Отрепьевым. Между прочим, очень хорошо знал историю и работал в архивах император Николай I. Когда Александр Пушкин написал своего «Бориса Годунова», царь прочитал пьесу и дал ей высочайшую оценку с художественной точки зрения. Но — при этом он отметил историческую неточность: самозванец не был Отрепьевым. И это не было голословным утверждением: Николай Павлович всегда внимательно изучал историю, умел обращаться с архивными документами. При этом сцену с Лжедмитрием он признавал одной из сильнейших в трагедии, отдавая должное гению Пушкина.

Фрагменты речей, оставшихся от Лжедмитрия, не позволяют соотнести его с беглым монахом — люди, прошедшие через монастырское воспитание, так не разговаривают. Эта фигура готовилась к своей роли в каком-то другом месте. Многие отмечали, что явившийся из Польши «царевич Димитрий» даже крестное знамение кладет не совсем так, как принято на Москве: вроде все похоже, но есть отличия в деталях. И к иконам прикладывается вроде правильно, но тоже не совсем так. Между тем у русского православного монаха эти привычки должны были впитаться еще с молоком матери и никак не могли утратиться за пару лет пребывания на чужбине. А имя Отрепьева к нему приклеили по очень простой причине: раз царь не настоящий, требовалось ответить на вопрос, кто это. Тут и подвернулась кандидатура Гришки Отрепьева.

— Правда ли, что Лжедмитрий пытался выйти из повиновения у своих опекунов и даже намеревался сам стать польским королем?

— Он понимал, что оказался в сложном положении. Возможно, поначалу он не придавал этому значения, но когда оказался в России, то осознал, что если он будет выполнять все взятые на себя обязательства, включая унию и раздачу русских земель полякам, то это повлечет за собой очень нехорошие последствия. Не исключено, что он попытался раздуть Смуту в самой Польше, тем более власть в Речи Посполитой была очень своеобразной и ограничивалась произволом и вольностями шляхты. Здесь он мог играть в какие-то свои игры, но о их сути мы можем только догадываться, поскольку царствование самозванца продлилось неполный год и очень быстро оборвалось.

— На что рассчитывал папский Рим, продвигая фигуру Лжедмитрия? Неужели на полное окатоличивание страны?

— Прежде всего, конечно, на заключение унии. Характерно, что в 1606 году, когда Лжедмитрий уже погиб, папа Павел V сетовал, что «надежда приведения великого княжества Московского к святому престолу исчезла».

— А сколько всего в Смутное время объявилось Лжедмитриев — четыре или больше?

— Историки нечетко представляют себе их количество. Известны Лжедмитрий I; затем Тушинский вор и псковский Лжедмитрий III, он же Сидорка. В Астрахани мы встречаем Лжедмитрия IV, но его фигура окутана совсем непроницаемым туманом. Даже непонятно, что с ним сталось и кто это был — может быть, сам Заруцкий в отчаянии объявил себя царевичем?

— Какое-то время дворянин Михаил Молчанов, бежавший из Москвы после убийства Лжедмитрия I, выдавал себя за угличского Димитрия.

— Да, это длилось короткий период, когда Молчанов сидел в Самборе, в замке Мнишек. Скрывшись из Москвы, он прихватил с собой царскую золотую печать и теперь ставил ее на грамотах, будто бы написанных от имени в очередной раз спасшегося Дмитрия. Здесь же, в Самборе, он познакомился с Иваном Болотниковым и назначил его своим воеводой. Ну да, его можно считать пятым Лжедмитрием.

«ВОССТАНИЕ СТЕНЬКИ РАЗИНА ТОЖЕ ПРОХОДИЛО ПОД ФЛАГОМ САМОЗВАНСТВА, НО ПОДХОДЯЩЕГО САМОЗВАНЦА РАЗИНЦЫ НЕ НАШЛИ»

— В связи с этим вспомним о народных восстаниях Хлопка и Болотникова. В советское время мы изучали их как примеры классовой борьбы. Чем они были на самом деле?

— Иван Болотников долгое время провел в плену, куда его продали татары — он служил рабом на турецких галерах, откуда его во время боя в Средиземном море освободили венецианцы. Корабли, на которых в том числе находился Болотников, пришли в Венецию, и из Италии начался долгий путь атамана домой. Этот путь оказался очень бурным: Болотников примкнул к днепровским казакам и вместе с ними поучаствовал в Польско-турецкой войне. Там его и выбрали атаманом одного из отрядов. После этого он почему-то оказался в замке Мнишек — думаю, что ему указали, куда ехать. В замке состоялось его знакомство с Молчановым, которого представили как «царя Дмитрия», едва не погубленного изменниками-боярами. Болотников получил от самозванца указ: убивать этих самых изменников. Как говорилось в болотниковском воззвании: «Вы все, боярские холопи, побивайте своих бояр, берите себе их жен и все достояние их, поместья и вотчины! Вы будете людьми знатными, и вы, которых называли шпынями и безыменными, убивайте гостей и торговых людей, делите меж собой их животы! Вы были последние — теперь получите боярства, окольничества, воеводства! Целуйте все крест законному государю Дмитрию Ивановичу!» 

Характерно, что поначалу Болотников вроде бы действовал заодно с дворянским ополчением Пашкова и Ляпунова. Но когда те увидели, что творили банды атамана по дороге к Москве, как они громили поместья и вырезали всех без разбора, они перешли на сторону Василия Шуйского, что и окончилось для Болотникова очень печально.

— Но ведь за восстанием Болотникова стояли социальные причины? К примеру, отмена Юрьева дня, упраздненного при Борисе Годунове?

— Отчасти да. Были и другие объективные предпосылки, которые вызвали другое, более ранее восстание Хлопка Косолапа. На русской земле вследствие неурожаев воцарился голод, и многие помещики просто распускали своих крестьян, потому что их нечем было кормить. А когда голод миновал, стали этих же крестьян разыскивать. Вот тогда крестьяне и стали сколачиваться в банды, и под Москвой возникли «разбои» под руководством Хлопка. Но эти бунты мало походили на европейские крестьянские войны, где бунтовщики обыкновенно объединялись вокруг какой-нибудь религиозной ереси. Здесь же никакой идеологии, по сути, не было.

— Церковный раскол в православной церкви еще не случился и не мог стать содержанием бунта.

— Ну да, если мы вспомним восстание Стеньки Разина, тоже проходившее в 1670 году под флагом самозванства. Правда, подходящего самозванца разинцы не нашли, и поэтому тащили за собой по Волге два судна: одно крытое красным бархатом, а другое — черным. Красное предназначалось для царевича Алексея Алексеевича (в реальности недавно умершего), а черное — для патриарха Никона (которого недавно низложили), но людям объявляли, что на кораблях везут настоящих Алексея и Никона, якобы выступавших против бояр и вынужденных сбежать от них.

«В тушинском стане владыка Филарет занимал очень сдержанную позицию — окормлял в первую очередь казаков, среди которых приобрел большой авторитет» «В тушинском стане владыка Филарет занимал очень сдержанную позицию — окормлял в первую очередь казаков, среди которых приобрел большой авторитет» Фото: collective of Kremlin Armoury / commons.wikimedia.org

«В РОССИЙСКОЙ СМУТЕ ВИНОВАТЫМИ ПРИЗНАЛИ СЕБЯ ВСЕ. Я НЕ ЗНАЮ ДРУГОГО ТАКОГО ПРИМЕРА В МИРОВОЙ ИСТОРИИ»

— Самозванцы продолжали появляться и во времена Романовых. Сами Романовы вышли фаворитами из Смутного времени, но некоторые историки оценивают их роль в этих событиях неоднозначно. В частности, Федор Никитич Романов, будущий патриарх Филарет и отец призванного на царство Михаила, какое-то время подвизался при Тушинском воре, признавал польского королевича Владислава русским царем и т. д. И тем не менее он считается героем.

— Там все было очень непросто. В тушинский лагерь Федор Никитич попал в качестве пленного. Он был захвачен в Ростове, где правил как митрополит, и в позорной одежде, в одной повозке с женщиной легкого поведения привезен к Лжедмитрию II. Но, естественно, что Тушинскому вору следовало признать его как родственника и освободить его. Уж если играть роль Димитрия, то надлежит тогда по-родственному относиться к Филарету Романову. Более того, надо было его возвысить — поэтому Федора Никитича назначают «тушинским патриархом». Но при этом Романов-старший всегда оставался человеком себе на уме — так повелось еще со времен Годуновых, где нельзя было переносить на уста все, что лежит у тебя на сердце. Поэтому в тушинском стане владыка Филарет занимал очень сдержанную позицию — окормлял в первую очередь казаков, среди которых приобрел большой авторитет. А они среди тушинцев считались людьми второго сорта по сравнению с поляками, и им очень пригодилось заступничество Романова, который всегда принимал их сторону.

Когда на Москве низложили Василия Шуйского, у всех возник очевидный вопрос: что теперь делать, кого венчать на царство? И тогда появилась идея призвать польского королевича Владислава Сигизмундовича. Земский собор, обладавший в России огромными полномочиями, был готов согласиться с этим, но выдвинул жесткие условия: Владислав ни в коем случае не должен был стать польским королем на русском престоле — он должен был стать полноценным русским царем. Для этого ему надлежало принять православную веру, составить свое окружение не из поляков, а из русских, запретить въезд в Россию иезуитов и строительство здесь католических храмов. Кроме этого, Владислав не имел права менять российские законы и раздавать земли без разрешения Земского собора. Такова была и позиция Филарета (Федора) Никитича Романова. У многих возникла надежда, что Владислав может стать фигурой примирения — в том числе между Россией и Польшей. Однако Речь Посполитую выдвинутые условия, разумеется, не устраивали. Они предпочитали действовать по праву завоевателя и не понимали, какие тут вообще могут быть условия. Когда в 1611 году Филарет на переговорах с королем Сигизмундом наотрез отказался подписать польский вариант договора, полякам это не понравилось: незнатных членов русской делегации они просто перебили, не посчитавшись с их дипломатическим статусом, а сам Романов в очередной раз оказался в плену.

— То есть Романов-старший во всех ситуациях оставался своего рода Штирлицем — чужим среди своих?

— Да, повторюсь, он всегда был себе на уме и не шел ни какие предательские крайности, в каких бы условиях не оказывался. В польском плену он провел несколько лет, когда его сын уже воцарился на Москве — вплоть до 1619 года. Вернувшись в Россию, Филарет Романов фактически возглавил правительство и начал проводить политику преодоления Смуты с опорой на неоднократно собиравшиеся Земские соборы и всю русскую землю в целом.

— Пожалуй, это второй правящий государством церковный иерарх в истории Руси после митрополита Алексия (Бяконта), который воспитал Дмитрия Донского и подписывался «великим государем». Поправьте меня, если я неправ.

— Наверное, да. Правящий патриарх в данном случае выступал как глава правительства. Функции царя выполнял его сын, а Филарет Романов направлял политику Михаила.

Показательно, что на посту патриарха Филарет стал преемником Гермогена. Впервые он мог занять этот пост еще при Василии Шуйском, когда в его пользу звучали многие голоса, но сам Шуйский побаивался Романова как конкурента, поэтому на патриарший престол тогда взошел Гермоген.

— Какие катастрофы в российской истории, аналогичные Смутному времени, вы еще можете назвать? Революцию 1917 года? Великую Отечественную войну?

— Революцию 1917 года, конечно. В период Великой Отечественной в стране не было потеряно централизованное управление, а после революции его какое-то время просто не было.

— Недаром 4 и 7 ноября соседствуют друг с другом в нашем историческом календаре. Между этими датами есть противоречие?

— Есть противоречие. Один праздник символизирует собой народное единение, а второй, на мой взгляд — смуту и раскол. Но это лишь одна из «раскольничьих» дат, потому что основной раскол в Российской империи случился еще в феврале 1917 года. А 7 ноября — это фактическое начало гражданской войны. Причем, как я уже говорил, примирения красных и белых в России до сих пор не произошло. Хотя пример 1613 года — перед нашими глазами: тогда виноватыми признали себя все. Попросили прощения перед Господом и друг перед другом — и примирились. Это было величайшее достижение, я не знаю другого такого примера не только в отечественной, но и в мировой истории. И в американской войне Севера и Юга, и во французской усобице католиков и гугенотов всегда можно назвать победителей и побежденных. А здесь побежденных не было, все ощутили себя победителями.

Правда, гражданская война в России еще какое-то время продолжалась вплоть до 1618-го, но к 1620-м годам забрезжил выход из этого темного туннеля. Страна смогла отстоять себя как тип цивилизации, теперь восстанавливалась и готовилась к промышленному и культурному рывку.