«И про историю татар, и про нацию хочу продолжать эти исследования»

Айдар Заббаров: «Мне кажется, татарский театр не должен ограничиваться только татарскими драматургами» Фото: Фоат Гарифуллин, предоставлено пресс-службой театра им. Камала

«ИЗ МОСКОВСКИХ ТЕАТРОВ ПОТИХОНЬКУ УХОДИТ ДАЖЕ ТАКОЕ ПОНЯТИЕ, КАК «ХОДИТЬ НА ЗВЕЗД»

— Айдар, вы выпускаете в Камаловском театре спектакль по культовой советской пьесе Александра Володина «Пять вечеров». Безусловно, для театральной жизни республики это событие. Но не боитесь ли вы, что заведомо лишаете себя части зрительской аудитории, которая считает, что ставить здесь надо только, условно, Карима Тинчурина или Туфана Миннуллина?

— На самом деле до какого-то момента я об этом старался не думать. Сейчас понимаю, что, действительно, какая-то часть зрителей не придет на этот спектакль. Но, мне кажется, татарский театр не должен ограничиваться только татарскими драматургами. Должны быть и Шекспир, и Островский, но нужно расширять границы. Кроме того, работа с таким материалом полезна и самим актерам.

Мы интересовались — комедии в театре имени Камала собирают больше зрителей. Если честно, по этому поводу мне немного грустно. Не хочу сравнивать, где лучше, а где хуже. Из московских театров потихоньку уходит даже такое понятие, как «ходить на звезд», потому что сейчас все стало настолько доступно и звезды уже никого не удивляют. Сейчас люди осознанно идут на конкретный спектакль или на режиссера. И меня это радует. Это стимул делать отличные постановки, а не строить все вокруг каких-то известных артистов.

— Но, кажется, татарской публике еще далеко до этого.

— Татарский зритель предпочитает комедии. Но я не собираюсь ругать нашу публику. К тому же все зависит, на самом деле, от нас. Вот, к примеру, на днях я смотрел свой спектакль «Тормышмы бу». Давно его не видел. И вот последний монолог Халима — кульминация, по сути, весь спектакль шел к этому, когда герой Искандера Хайруллина все с себя сбрасывает и пытается честно поговорить с самим собой. Я обычно смотрю спектакль за кулисами, но на этот раз сидел на балконе и испытал страшный удар. Минут за семь до конца, прямо во время этого сильнейшего монолога, ради которого, можно сказать, и сочинялся спектакль, люди просто начали вставать и идти к выходу. Боясь опоздать, чтобы не стоять в очереди в гардеробе, чтобы не задержаться на парковке… Для меня это был страшнейший удар.

Я этого не понимаю, но пытаюсь как-то объяснить случившееся. И догадываюсь, что на самом деле в этот момент открылись двери в зал, а в фойе включили свет.

— А вас не удивляют порой реакции казанской публики на ваших спектаклях? Например, очень запомнился эпизод из «Тормышмы бу», когда к Халиму, уже превратившемуся в скучного деревенского муллу, приезжает друг и зовет его обратно в Казань, где бурлит жизнь. Халим соглашается — и вот уже зал бурно аплодирует. Хотя, по-моему, было очевидно, что он, конечно, никуда не поедет… Вам не кажется, что татарский зритель порой слишком наивен?

— Вы сейчас правильное слово подобрали. Но я считаю, что наивность — это и прекрасно, и честно. Настолько чистый зритель, который подключается ко всему. У нашей казанской публики нет такого: «Ну давайте, чем вы будете нас сегодня удивлять?» Они в каждую ситуацию верят, они к этому подключаются, почти как дети.

Спектакль «Пять вечеров» Фото: Фоат Гарифуллин, предоставлено пресс-службой театра им. Камала

«ВАЖНО ТОЛЬКО, ЧТО ЭТО ПРОИСХОДИТ В РОССИИ, НО ОКАЗАЛОСЬ, ЧТО НЕВАЖНО, В КАКОЕ ИМЕННО ВРЕМЯ»

— Так чем вы будете удивлять публику 7 ноября, в день рождения Марселя Салимжанова на премьере «Пяти вечеров»? Правильно ли я понимаю, что в вашей трактовке пьесы Володина действие не происходит в конкретном Ленинграде в середине 1950-х? Что это просто история мужчины и женщины без конкретной привязки к времени и месту.

— Прекрасно заниматься хорошей литературой. Когда читаешь Володина, то понимаешь — это большой автор. А у таких писателей сам текст — это всего лишь верхушка айсберга, только, скажем, 1/7 часть того, что мы видим и слышим. А за этим стоит огромная глыба. И сейчас мы, работая над «Пятью вечерами», находим такие моменты.

Важно только, что это происходит в России, но оказалось, что неважно когда. Там очень много точек соприкосновения, которые могут сделать эту историю актуальной и в наше время. Повторяю, важно, что это происходит в России. Вот за это мы держимся. А дальше уже продолжаем по этому поводу думать и сочинять.

— То есть герои Володина абсолютно современные?

— Мы пытаемся сделать ту самую вневременную историю, которая, мне кажется, не могла произойти где-то в других странах, кроме нашей. И так как Татарстан часть России, эти же события могли произойти и в Казани — даже не могли, а происходили — с большими татарскими писателями.

— А почему история «Пяти вечеров» не могла произойти в любой, скажем, европейской стране?

— Потому что очень важным оказалось то, где пропадал и за что пропадал главный герой — Ильин. Там есть фразы: «Выгнали с третьего курса института за то, что он был прямолинейным, говорил то, что думает…»

— Вы смотрели знаменитый фильм Никиты Михалкова или спектакли по этой пьесе, когда работали над постановкой?

— Фильм Михалкова я посмотрел очень давно, поэтому на работу это никак не влияло. Когда выбиралась пьеса, я старался держаться отдельно. То же самое касается и других спектаклей. На самом деле я хотел, наоборот, отстраниться от всего.

«Мне интересно то, что за границами пьесы, за границами рассказа, повести» Фото: Фоат Гарифуллин, предоставлено пресс-службой театра им. Камала

— О вас говорят как о режиссере, который буквально вгрызается в текст, с которым работает, часами, сутками разбирает его на молекулы, находя там новые смыслы. Кто-то даже переживает за ваше здоровье, наблюдая, насколько глубоко вы проникаете в материал и сколько душевных и физических сил тратите на это.

— Я думаю, что вы неправильно интерпретировали мои отношения с текстом. Мне как раз интереснее то, что стоит за текстом. Вот та часть айсберга, о которой я говорил: как раз интересно создавать тот мир, который спрятан между строк. Про это интереснее думать. Мы очень много делаем этюдов, импровизаций на то, чего в пьесе «Пять вечеров» вообще нет. Мне интересно, например, как проводит Тома остальную часть времени после того, как Ильин к ней приехал, как она ведет себя на работе. Большинство этих этюдов вообще не войдут в спектакль.

— Значит, в своем спектакле вы отойдете от канонического текста «Пяти вечеров»?

— Там будут и другие рассказы Володина. То есть первоначально был рассказ «15 лет жизни», еще до пьесы. И там есть тоже Ильин. Но в любом случае если мы используем что-то помимо «Пяти вечеров», то это все равно Володин, мы крадем у него же, если в пьесе какие-то моменты выглядят слишком лаконично.

— Никто вас не обвинит в надругательстве над великой советской пьесой?

— Если честно, не думал пока об этом. Может, во время премьеры за кулисами где-то буду переживать по этому поводу.

Спектакль «Тормышмы бу» Фото: «БИЗНЕС Online»

«У НАС БЫЛИ СЕМЕСТР ЧЕХОВА, СЕМЕСТР ШЕКСПИРА, И БЫЛ СЕМЕСТР ГАЯЗА ИСХАКИ»

— Скажите честно, вы расстроились, что спектакль «Тормышмы бу» не получил «Золотую маску»?

— Честно, я рассчитывал, что Искандер Хайруллин мог бы получить «Золотую маску». Все шансы на это были, потому что он прекрасно работает в этом спектакле. Хотя нужно быть честным: я не видел большинство других номинировавшихся постановок. Что касается других номинаций, то еще Ляйсан Рахимова вполне могла получить награду женскую роль второго плана.

— Вообще вас удивило, что спектакль получил шесть номинаций на «Золотую маску»? Или вы рассчитывали, что «Тормышмы бу» будет так высоко оценен профессиональным сообществом за пределами Казани?

— Это же было не в один день… Я знал, что эксперты приезжали, слышал какие-то оценки.

— Как вы пришли к самой идее этого спектакля по Гаязу Исхаки?

— Долгий был путь, на самом деле. Начался он на втором курсе в казанском театральном училище, где я учился у Фарида Рафкатовича. У нас были семестр Чехова, семестр Шекспира, и был семестр Гаяза Исхаки. И мы делали рассказы, я помню, что играл в этюде по «Уләле өйләнмәгән иде», тоже потрясающе! Как отдельный спектакль можно делать.

И с этого момента я начал читать, читать, читать... С Фаридом Рафкатовичем мы связь не потеряли, когда я учился уже в Москве, он приезжал, звонил, мы всегда вместе обедали. И уже на третьем-четвертом курсе ГИТИСа было понятно, что я приеду в Казань ставить дипломный спектакль и с тех времен называл разных авторов, кого хотел бы делать. Одним из них был Гаяз Исхаки.

С этого момента я понял, насколько это сильный и глубокий автор. Забрал с собой в Москву все тома, все перечитал, все его письма. Во время учебы, не спеша. Так и пришел к тому, что нужно делать «Тормышмы бу».

«Я рассчитывал, что Искандер Хайруллин (на фото) мог бы получить «Золотую маску» Фото: «БИЗНЕС Online»

— Есть немало людей, которые считают этот спектакль новым словом в татарском театре.

— Я чувствовал, что это очень сильный материал… На самом деле, может, даже не спектакль стал откровением, а именно его литературная основа, сам Исхаки. Те произведения, которые мы делали, никогда не ставились в театре, это уже была некая победа еще до премьеры. Может быть, действительно материал стал откровением для всех. Плюс потрясающие актерские работы, прекрасный художник Булат Ибрагимов, с которым мы многое придумали. Все как-то вместе срослось.

— Многих удивило, как молодой режиссер глубоко размышляет о жизни татар 100-летней давности…

— Мы всё это изучали, когда работали над спектаклем. И сейчас у нас это происходит с «Пятью вечерами». Кстати, много точек соприкосновения, просто очень много.

— С «Тормышмы бу»?

— Да, и с «Тормышмы бу». Что меняется? Люди те же, те же мечты, те же желания. Правда, в «Пяти вечерах» иные точки соприкосновения со временем, более страшные.

«НАДО НАЙТИ ЛЮДЕЙ СВОЕЙ ГРУППЫ КРОВИ»

— Поздравляю вас с театральной премией газеты «Московский комсомолец» за спектакль «Соловьев и Ларионов» в «Современнике». Ваш московский режиссерский опыт уже выглядит солидно.

— Я выпустил в Москве два спектакля — в «Современнике» и МХТ имени Чехова — и очень ценю этот опыт. Режиссер, на самом деле, — это действенная работа, то есть ты должен работать все время, чтобы быть в тонусе. Ты не можешь делать какие-то паузы. Если у тебя они возникают, то автоматически ты даже не стоишь на месте, а катишься назад, так говорит мой учитель Сергей Васильевич (Женовач — прим. ред.).  

— Вы себя чувствуете востребованным московским театральным режиссером? Есть план на год вперед по постановкам?

— Есть примерный план на два года.

— Как у серьезного оперного певца…

— Да, стараешься как-то организовывать свое время, чтобы потом не было неприятностей. Иногда, конечно, они бывают. Ничего страшного, если наметили премьеру на один срок, а выпустили в другой, как у меня получилось с «Белыми ночами» в МХТ. И сейчас спустя время понимаешь: это лучшее, что вообще могло произойти.

— Почувствовали какую-то разницу в работе между топовыми московскими театрами и родным театром имени Камала? Помимо того, что есть актеры, занятые в сериалах, из-за чего, видимо, там сдвигают репетиции…

— Абсолютно нет. С точки зрения организации Камаловский на очень высоком уровне. И артисты очень профессиональные, прекрасно работают.

— Есть в Москве артисты уровня Искандера Хайруллина?

— Все актеры разные, каждый прекрасен по-своему. В «Белых ночах»у меня главного героя играет Женя Перевалов. Он прекрасен по-своему, хотя они абсолютно разной энергетики с Искандером. В питерском театре имени Ленсовета я поставил спектакль «Беглец» по Льву Толстому, там тоже замечательный актер в главной роли — Александр Крымов.

Ведь в том числе и для актера важно найти свою команду. И Искандер вписывается в ансамбль театра имени Камала…

— …Идеально.

— Не знаю, я сейчас просто предполагаю. Но надо найти людей своей группы крови, своей энергетики. На самом деле режиссеры растут только с артистами вместе. И для режиссера очень важно обрести свою команду. Режиссер и будущий артист — это совместная такая история.

«СЕЙЧАС МЫ ПРОДОЛЖАЕМ ЧИТАТЬ ДОВЛАТОВА»

— С Галиной Борисовной Волчек в «Современнике» вы нашли общий язык?

— Да, с каждой встречей просто поражаюсь ее энергетике и тому, как человек может жить театром. Настолько она переживает, волнуется. И я не понимал раньше, когда Галина Борисовна говорила, что в «Современнике» сильная молодая труппа. Но оказалось, что это именно так. И я рад, что мне удалось с ними поработать (читайте интервью «БИЗНЕС Online» с актером Шамилем Хаматовым, сыгравшим в спектакле «Соловьев и Ларионов», здесь — прим. ред.).

— Как вы пришли к такому сложному материалу с точки зрения драматургии, как роман Евгения Водолазкина «Соловьев и Ларионов», для дебюта в «Современнике»?

— Современная российская проза, мне кажется, сейчас очень сильная. Сергей Васильевич и наши мастера, видимо, это уловили и пытались нам передать эту идею, и, я считаю, смогли. Я прочитал роман «Соловьев и Ларионов», который мне понравился. Есть ощущение, что вся проза Водолазкина безумно глубокая, интересная. Опять-таки это тот случай, «Соловьев и Ларионов» — не просто текст: мы не за сюжетом следим, а за тем, какой это мир, за которым столько всего стоит.

И, когда Галина Борисовна пригласила к себе в гости, она сказала: «Твой дебют — делай то, что ты хочешь». Никаких запретов. Тогда это «Соловьев и Ларионов». И все сказали: «Это же невозможно ставить, это литературный текст!» Мы попробовали, потом состоялась поездка в Ялту, чтобы пройти весь путь романа. Придумывалось пространство, и все как-то так пошло-поехало, закипело…

«Когда Галина Борисовна пригласила к себе в гости, она сказала: «Твой дебют — делай то, что ты хочешь» Фото: © Сергей Пятаков, РИА «Новости»

— Скоро вам предстоит и дебют на большой сцене «Современника». После сложного Водолазкина вы ставите вроде бы простого Сергея Довлатова. Или это обманчивая простота? Читатели обожают Довлатова, а вот в профессиональном сообществе есть разные мнения. Для кого-то это выдающийся русский писатель второй половины XX века, а для кого-то — довольно посредственный беллетрист и, вообще, скорее «хороший алкоголик», чем хороший писатель. Да и история постановок довлатовских текстов на сцене не такая богатая.

— Да, она небольшая. Тем не менее сейчас мы продолжаем читать Довлатова. Погружаемся в мир этого автора.

— Вы ставите довлатовскую повесть «Иностранка».

— Все верно.

— Довлатова вы также предложили Волчек или это была ее идея? 

— Это было мое предложение. Мы обсуждали это и с Евгенией Борисовной Кузнецовой — завлитом «Современника», и с Сергеем Леонидовичем Гармашем…

— Вы думаете, можно поставить Довлатова в театре и не потерять прелесть его слога?

— Сейчас как раз-таки над этим идет работа. Я думаю, что уже какой-то ход найден. Прекрасная команда там складывается, надеюсь, все будет хорошо.

«ЗНАЮТ ТОЛЬКО БЛИЗКИЕ ЛЮДИ, НАСКОЛЬКО ЭТО НЕПРОСТО»

— Вы сейчас себя ощущаете московским или казанским, татарским режиссером? Или все это можно совмещать, на ваш взгляд? Может, в какой-то момент все-таки придется сделать выбор?

— Для меня идеальная история — это совмещение. Допустим, в театре имени Камала есть три работы, которые я хотел бы сделать именно здесь. И эти работы нигде больше не могут сочиниться, только в стенах этого театра. Это и про историю татар, и про нацию хочу продолжать эти исследования. К тому же еще происходит некий обмен энергией в том плане, что я, заряжаясь чем-то в Москве, затем пытаюсь это привнести в Казани. Здесь я провожу время, заряжаюсь другой энергией, другими вещами, другими людьми, которыми восхищаюсь. И с этой энергией я уезжаю в Москву и там на этой энергии очень долго двигаюсь. И такой обмен для меня очень важен.

— Вы вообще ощущаете, что стали настоящей надеждой Татарстана в масштабах современного российского театра? На плечи не давит этот груз? Или такие мысли и в голову не приходят?

— Если честно, нет. Это знают только близкие люди, насколько это непросто, чтобы сочинять, чтобы пройти этот путь со спектаклем от самого начала.

— Когда впервые вас увидел, то удивился, насколько же вы молодо выглядите, даже моложе своих лет. А сейчас по вам этого не скажешь: то ли повзрослели, то ли постарели с этой адской работой театрального режиссера…

— (Смеется.) Может быть, кстати.

«Я мечтаю о своем театре. Мне кажется, каждый режиссер мечтает о своем театре, о своей команде» Фото: «БИЗНЕС Online»

— А если вам позвонит министр культуры РТ Ирада Аюпова и скажет: «Айдар, предлагаю вам стать главным режиссером Тинчуринского театра!» Что вы ответите?

— Если сегодня будет такой звонок, то скажу, что еще не готов.

— А если собеседник попросит более развернутого ответа. Почему не готовы?

— Думаю, что дело даже не в возрасте… Я должен пройти определенный  путь, чтобы набраться того самого опыта, чтобы всем этим можно было делиться дальше, обогащать. Но я мечтаю о своем театре. Мне кажется, каждый режиссер мечтает о своем театре, о своей команде. Это нормально, если у тебя есть 25–30 артистов, которые понимают тебя с полуслова, с ними сочинять работу, с ними расти.

— Представим, что вы возглавили какой-то театр. Это будет авторский театр режиссера Заббарова или же он будет полифоничный, с приглашением совершенно разных постановщиков?

— Это зависит, думаю, от масштаба театра. Либо это небольшая студия, либо большой театр, где ты просто физически как режиссер не сможешь один занимать труппу в 70 человек. В любом случае ты будешь вынужден (или не вынужден, а это будет счастьем) приглашать тех режиссеров, которые тебе близки. А если это какая-то небольшая компания, то, конечно, ты там будешь работать, скорее всего, один.

— Есть у вас образец того, как должен строиться современный театр?

— Опять-таки, есть разные категории. Если это театр как студия, то мне безумно нравится театр «Около дома Станиславского» Юрия Погребничко и вообще все, что там сочиняется. А если говорить о крупных театрах… Сейчас я не смогу назвать театр, где все спектакли разных режиссеров одинаково прекрасны. Такого нет.

«ТАТАРСКИЙ ТЕАТР САМ ЯВЛЯЕТСЯ ИНСТИТУТОМ ТАТАРСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ И ТАТАРСКОГО ЯЗЫКА ВООБЩЕ»

— Скажите, когда татарам как нации жилось лучше — сейчас или 100 лет назад, во времена героев спектакля «Тормышмы бу»?

— Недавно узнал об одном проекте — записываются аудиокниги — романы и повести всех больших татарских писателей. Мне кажется, это настолько потрясающая идея, и таких программ, как я понимаю, становится все больше. И печальная история с татарским языком в школах повлияла на это.

Когда появляются какие-то ограничения, то энергия протеста может быть очень сильным импульсом для движения.

100 лет назад были другие запреты, там было очень многое связано с исламом, с религией. Возвращаясь к «Тормышмы бу»: если бы тогда не запрещали читать зарубежную литературу, не запрещали просвещать народ, то никто бы и не обратил на это внимание. Разве возникло бы ощущение борьбы?

— Вы как художник эту энергию протеста ощущаете в своей работе?

— Это уже проявляется в том, что татарский театр сам является институтом татарской литературы и татарского языка вообще.

— И одним из последних плацдармов татарской культуры?

— Татарский театр? Согласен. Это так. К сожалению.