Сегодня в сквере им. Тинчурина национальная интеллигенция традиционно отметит грустную дату — «Хәтер көне» Сегодня в сквере им. Тинчурина национальная интеллигенция традиционно отметит грустную дату — Хәтер көне Фото: «БИЗНЕС Online»

ПОЛУЧАЕТСЯ КАКАЯ-ТО ЗЛОВЕЩАЯ ЦЕПЬ СОБЫТИЙ, ЯВНЫЙ ДИСБАЛАНС

Удивительно, но в федеральном СМИ, на сайте «Парламентской газеты», появилась статья о взятии Казани войсками Ивана Грозного в 1552 году. Материал в основном излагает лишь общеизвестные факты, слегка манипулируя словами о «присоединении» и «агрессивной политике Казанского ханства», оправдывая расширение торговых связей и продвижение на Восток. Сам факт публикации в официальном печатном органе Государственной Думы говорит о том, что событие все-таки является значимым для государственной идеологии.

И если завоевание города долгие годы было Днем скорби и памяти татарского народа, то впервые и параллельно с ним состоится «первое архиерейское богослужение в храме-памятнике православным воинам, погибшим при взятии Казани». Как отмечает в своей заметке Михаил Щеглов, председатель Общества русской культуры, сегодня «качественно изменилось отношение региональной иноверческой власти к этой православной святыне». Действительно, не первый раз выделяются деньги на реставрацию данного памятника. К тому же в связи с удачным расположением его встречает каждый московский поезд (чего не скажешь в отношении мемориализации памяти защитников Казани).

Отметим, что происходит подобное на фоне демонтажа народного памятника в честь защитников Казани, находившегося на неприметной площадке, рядом с Казанским кремлем. О необходимости равноценного памятника защитникам Казани татарская общественность говорит еще с момента формирования ТАССР, т. е. уже почти 100 лет. Как известно, она не оставляет попыток добиться такого и поныне. К сожалению, события 1552 года в трактовке татар продолжают оставаться неудобной историей, что приводит к тому, что молчание распространяется и на всю историю Казанского ханства. Наверное, именно поэтому в Казани, ханский период истории которой притягивает своей таинственностью и туристов, и горожан, нет ни одного памятника, посвященного данному периоду. И это еще одно неудовлетворенное требование общественности. Даже место захоронения ханов рядом с башней Сююмбике не являет собой мавзолей в полноценном смысле слова. Посетителю трудно понять, что это за место.

До сих пор нет должного внимания и к мечети «Иске Таш», которая также является памятным символом о трагедии 1552 года. Молельный дом, которому исполняется в этом году 215 лет, реконструируется сугубо на деньги прихожан и спонсоров, в отличие от храма-памятника на Кировской дамбе, притом что мечеть является памятником истории и культуры федерального значения. Каков должен быть уровень лоббизма, чтобы внимание к ней увеличилось?

Не будем забывать и недавнюю попытку запрета «Запрятанной истории татар» Вахита Имамова. Массовая книга, изданная на местные спонсорские средства, в 90-е годы являлась символом возрождения национальной памяти и возвращения забытых имен и событий. Зачем понадобилось притаптывать эту память, поднимая в то же время на общегосударственный уровень такой региональный калужский праздник, как Стояние на реке Угре? 

Для чего-то в эти осенние дни понадобился демонтаж птицы «Хөррият» («Свобода») на стеле у бывшего здания НКЦ — еще одного символа национального возрождения татар и суверенитета. Долгие годы здесь же организовывали национальные праздники на открытом воздухе, в том числе несколько лет подряд проходил Хәтер көне. Не так-то у татар много символов и памятников, чтобы не обращать внимание на это необъясненное исчезновение.

Получается какая-то зловещая цепь событий, явный дисбаланс, который становится все более явственным и болезненным для татар, а вместе с ними и для других народов Российской Федерации. Историческая память — это не менее сложная сфера, чем языковая политика. Негативные эмоции, к тому же основанные на чувстве несправедливости, имеют свойство выплескиваться в самый неподходящий и неожиданный момент. Захочет ли обиженный подать руку помощи обидчику, когда взаимная поддержка будет так необходима? Пока же многонациональная федерация движется медленно, но верно в сторону памятников Ивану Грозному, Ермолову…

«Мединский экстраполирует прошлое, весьма сложное отношение русских к татарам к дню сегодняшнему, продолжая лить воду на мельницу националистов» «Мединский экстраполирует прошлое, весьма сложное отношение русских к татарам к дню сегодняшнему, продолжая лить воду на мельницу националистов» Фото: kremlin.ru

МЕДИНСКИЙ НЕ ОБЪЯСНЯЕТ ИЗМЕНЕНИЕ ВОСПРИЯТИЯ «ЧУЖОГО»

Наверное, недавнее появление на полках книжных магазинов переизданной огромным тиражом книги министра культуры РФ Владимира Мединского «Мифы о русской демократии, грязи и „тюрьме народов“», где значительное место уделено «татарскому вопросу», взятию татарских ханств, можно было бы посчитать обыденным событием, если бы не вышеобозначенный фон переформатируемой исторической памяти.

Вот как позиционирует взятие Казани один из главных конструкторов историко-идеологической парадигмы современной России: «…Завоевание Казанского ханства воспринимались народным сознанием как великий акт национально-религиозного значения. И вот всю эту подлинную историческую действительность нам хотят подменить какой-то трогательной русско-татарской идиллией!.. К сказанному можно добавить еще одно: никакой другой народ не воспринимался в народном сознании страшнее и хуже, чем татары».

Доктор исторических наук Мединский одновременно успевает полемизировать и с концепцией историка Михаила Худякова, и с взглядом Ричарда Пайпса, и с «татарскими националистами», не приводя хоть сколь-нибудь значимого перечня аргументов и практически не ссылаясь на комплекс исторических источников.

Позволю еще ряд весьма возмущающих цитат профессора Мединского из той же главы «Татарский вопрос»: «Но ни шведский „потоп“ XVII века, ни века противостояния с Литвой и Польшей, ни две мировые войны с германцами, ни набеги варягов не впечатались так жутко в народное русское сознание. Нет в народной памяти ни поляка, ни немца, ни шведа — такого же беспощадного „сосальщика“ дани, насильника, убийцы». Заметим, речь не только о далеком прошлом, но и о народной памяти ХХ века, в которой татары оказываются хуже фашистов.

При этом Владимир Ростиславович противоречит сам себе, говоря о том, что половину войска Ивана Грозного почему-то составляли те же «ненавистные татары», которые при этом еще служили верой и правдой Московскому государству (при таком-то враждебном отношении!). Кстати, почему-то сохранились останки именно православного воинства, завоевавшего Казань, что послужило основой для возведения храма-памятника, но не осталось мусульманских захоронений сторонников Ивана Грозного. Или их число было незначительное, или они не принимали деятельного участия в захвате Казани.

И в продолжение: «В дореволюционной истории ни выход к Балтике в начале XVIII века, ни взятие Варшавы в 1795 году, ни взятие Берлина в середине XVIII века или Парижа в 1813 году никогда не поднимались на Руси до такого уровня значимости, как взятие Казани или Крыма. Эта победа возводилась в ранг религиозной победы над „погаными“, борьбы сил добра и зла».

Если рассуждать в этих категориях, то можно будет выносить на публичную поверхность то, о чем судачат на кухнях народы друг о друге. Что уж греха таить, татары также могут выдать из глубин сознания схожие интерпретации и понимание событий, связанных с ближайшим соседом. Стереотипы и обиды в отношении соседей существуют, пока живы сами соседи. Проблема в том, что Мединский не объясняет изменение восприятия «чужого». Как «чужой» постепенно переставал быть врагом и почему стоит относиться к данной истории спокойнее? Не это ли должен объяснять министр культуры многонациональной России?

Мединский же экстраполирует прошлое, весьма сложное отношение русских к татарам к дню сегодняшнему, продолжая лить воду на мельницу националистов. При всем при этом русские продолжают быть в историях министра культуры теми же русскими, что и сейчас, а татары оказываются несложившимся этносом, хотя всему северному евразийскому пространству еще предстоят сложные и интенсивные этнические процессы, волны миграции, процессы интеграции культур и языков вплоть до ХХ века.

Дадим подсказку Владимиру Ростиславовичу: вместо разговора о многовековой нелюбви одного народа к другому можно было бы рассказывать о межцивилизационном столкновении того времени, европейских интересантах в схватке между Москвой и татарскими ханствами, ловкости российской дипломатии, нейтрализовавшей ногайцев, помощи ханств друг другу и вмешательстве османских султанов, наконец, даже посыпать соль на рану и порассуждать о естественности проигрыша Казанского ханства: силе военных специалистов и технологий, поставляемых прямиком из совершившей технологической рывок Европы; гораздо большем экономическом, военном и людском потенциале Москвы перед Казанью.

Подпускать к публичным рассуждениям о ненависти русских к татарам, национально-религиозных смыслах подобных событий можно только тех, кто умеет осторожно расшифровывать эту многосложную антропологию чувств, иначе мы получим воспроизводство традиции ненависти, которая, в свою очередь, будет формировать обратную реакцию и противодействие. Заставляя забыть о трагической истории, прошлых обидах, мы расчищаем поле для радикального взгляда. В Татарстане часто слышат разные стороны и умеют находить золотую середину, будем надеяться, что к ней смогут вернуться и сейчас.

Мнение автора может не совпадать с позицией редакции