«Мне нужны те, кто разбой совершил, убийство, у кого срок большой. С ними надо работать»

Азат Гайнутдинов: «Человек должен наказываться не только лишением свободы, но и рублем. Он кого-то убил, ограбил, изнасиловал, а мы его в ответ кормим, одеваем, охраняем его лучше, чем президента»

«И ВОТ Я ТАК ВЫВЕЛ СРАЗУ 20 ЧЕЛОВЕК, И ЧТО У МЕНЯ НАЧАЛОСЬ? Я ЧУТЬ С УМА НЕ СОШЕЛ»

— Азат Галимзянович, давайте начнем с прояснения терминов. В своей статье вы как руководитель автономной некоммерческой организации «Центр социальной реабилитации и адаптации» (АНО «ЦРА», занимается ресоциализацией бывших заключенных, а также оказывает комплексную помощь лицам, оказавшимся в трудной жизненной ситуации — прим. ред.) употребляете понятия как исправительных, так и принудительных работ. В чем разница, если она есть, между этими видами наказания?

— Безусловно, это не одно и то же. По исправительным работам — статья 50 УК РФ — ребят отпускают, когда им остается отбывать наказание 2 года или меньше. После этого они проживают и работают по месту жительства. В зависимости от решения суда из их зарплаты удерживается государством от 5 до 20 процентов. В случае, если они уклоняются от отбывания наказания, то их возвращают обратно в колонию.

Принудительные работы — статья 53 УК РФ — также предполагают работу вне колонии, но такие заключенные должны ночевать в специальном исправительном центре. Принудительные работы как наказание по решению суда могут назначаться на срок до 5 лет, с 2019 года по этой статье сняты ограничения, в иных случаях возможно их назначение на иные периоды, превышающие установленные сроки. Как и в случае исправительных работ, из их зарплаты удерживают от 5 до 20 процентов…

— На первый взгляд, разница между этими видами наказания невелика.

— Разница значительная. Когда человек был на исправительных работах и по тем или иным причинам его отправляют обратно в колонию, ему заменяют неотбытое наказание из расчета 1 день лишения свободы за 3 дня исправительных работ. То есть его срок уменьшается, несмотря на то, что он нарушил условия смягчения наказания.

Закон о принудительных работах составлен более приемлемо — там такой лазейки нет. Проштрафившийся заключенный отправляется в колонию досиживать свой срок до конца.

— Давайте поясним на примере.

— Примеров достаточно, мы годами занимались исправработами, можно сказать, стали неплохо в этом разбираться. Как у нас работают суды? Они смотрят на бумаги. Вот условный Иванов, у него положительная характеристика, он трудоустроен в колонии, нарушений нет. Всех все устраивает. Когда приходит время, он подает документы на исправительные работы. Почему сейчас подают больше на исправительные работы? Потому что по УДО суд, как правило, отпускает крайне редко и с очень маленькими сроками, объясняя это тем, что много рецидива. И я сам с этим согласен: зачем человеку дарить свободу? Пусть ее отрабатывает. Человек должен наказываться не только лишением свободы, но и рублем. Он кого-то убил, ограбил, изнасиловал, а мы его в ответ кормим, одеваем, охраняем его лучше, чем президента. В результате содержание одного заключенного обходится нам, налогоплательщикам, в 30 тысяч рублей в месяц.

Суды идут навстречу в плане исправительных работ еще и потому, что так человек, оставаясь осужденным, получает возможность выплачивать деньги по имеющимся к нему искам. Не говоря уже о том, что у него удерживают от 5 до 20 процентов от зарплаты, как я уже сказал. Короче говоря, вроде бы всем выгодно: и потерпевшей стороне, и самому осужденному, и государству.

Но когда этот человек выходит на свободу, он, как правило, начинает или пить, или колоться. Они совершают три нарушения, потом уходят в бега, их там вяло ищут, а часики тикают и дни исправительных работ идут.

— Неужели у кого-то возникает желание бежать, если сидеть осталось меньше двух лет?

— Они даже не то что в бега уходят, а теряются. Им просто наплевать. А знаете, почему? Тут мы подходим к главному изъяну закона об исправительных работах — потому что знают, что даже если их вернут в колонию, они от оставшегося срока отсидят только одну треть.

Например, оставалось ему два года. Он вышел на исправработы по месту жительства. Полгода он был на свободе, полтора остается. Пока суды, пока то-се, пятое-десятое, возвращают его, ему осталось, допустим, 1 год и 5 месяцев. Он по закону отсидит только одну треть от оставшегося срока. Вопрос: а зачем ему тогда вообще УДО? Он по исправработам сходил на свободу, поквасил. Отгулял, а тут ему еще подарок — год скостили. Хорошо же? Лафа. И мы как раз об этом и писали везде, во все федеральные инстанции: давайте менять законодательство.

И тут выходит закон о принудительных работах. Оказывается, он был принят еще в 2011 году, сейчас с него стряхнули пыль и начали по нему работать. Но сейчас они наступают на те же грабли, на которые мы наступили два года назад на исправработах.

«Государство выделяет более 200 миллиардов ежегодно на содержание заключенных»

— Какие грабли?

— Объясняю. Как мы работали? Вот я захожу в колонию, спрашиваю: ребята, вы на свободу хотите? Только мне нужны мужики, которые работают, из промзоны. Собираю их в диспетчерской промки. Приходят такие суровые мужики, в мазуте, в телогрейке — все, видно, что человек работает. Я пишу за них гарантийные письма, что мы берем их к себе на реабилитацию, официально их трудоустроим, обязуемся, что он будет проживать по такому-то адресу. Короче, возлагаем на себя всю ответственность, и суд под наше гарантийное письмо их выпускает. И вот так вывел сразу 20 человек, и что у меня началось? Я чуть с ума не сошел с ними. Однажды звонит мне женщина со слезами. Сначала подумал — благодарит за сына, а она мне: зачем вы его вытащили?

И тогда я стал думать: почему так? Вроде в колонии выбирал работяг с профессиями, а они вышли, и у меня все посыпалось, как карточный домик. Половина обратно ушли. Я уже вообще хотел перестать этим заниматься, руки у меня опускались. В итоге пришел к следующему: во-первых, нужна служба пробации, которая будет отсеивать алкоголиков и наркоманов. По исправительным и принудительным работам должны выходить только здоровые люди. А второй наиважнейший момент — наличие родственников на воле, которые ждут этого человека. Я имею в виду жену и детей. Те, у кого эти два пункта совпадают, — о них можно говорить, что они более остальных готовы к свободе.

«ЕСЛИ МУЖИК НЕГОДЯЙ — БУДЕТ ЛИ ЕГО ЖЕНЩИНА ЖДАТЬ 10–15 ЛЕТ? НИ ЗА ЧТО НЕ БУДЕТ»

— Вряд ли суд будет тратить время на выяснение душевной связи между заключенным и его семьей на воле.

— А я и не говорю, что они должны этим заниматься. Должна быть независимая комиссия. Я вышел с предложением включить в эту комиссию тех, кто может общаться как с родственниками на воле, так и с самим заключенным в колонии. Чтобы сначала родственники заявились за Иванова или Петрова, а потом мы сами с ними могли поговорить в колонии. У кого есть доступ в колонии? Это Уполномоченный по правам человека в РТ, Члены ОНК — общественной наблюдательной комиссии, РПЦ, ДУМ РТ, Общественная палата РТ. Наличие такой комиссии позволит сразу увести в сторону коррупционную составляющую.

Наличие семьи, как сдерживающий фактор не принимает во внимание ни суд, ни прокуратура. А ведь главный фактор, удерживающий человека от рецидива — это семья. Если его на свободе кто-то ждет и готов протянуть ему руку помощи, то в этот момент мы можем сказать — с большой долей вероятности, что человек останется на свободе.

— Вы считаете, что это упущение судов, УФСИН и прокуратуры?

— Нет, ни в коем случае, суды, УФСИН и прокуратура работают, в первую очередь, опираясь на букву закона. Они профессионалы своего дела.

Я хочу сказать, что когда государство и общественность работают совместно, то конечный результат может быть намного лучше. Поэтому было бы очень хорошо, если бы к нам, к общественникам, прислушивались и учитывали наше мнение. 

Помните случай, когда убили и сожгли рыбака?

— Да, мы об этом писали.

— Я этих ребят хорошо знаю, навещаю их в колонии. Один не работает, а другой с первых дней в колонии трудоустроен, жена ездит к нему на свидания, и он очень сожалеет о содеянном. Я когда к нему зашел, он со слезами на глазах говорит: «Азат-абый, никогда в жизни больше ни капли спиртного в рот не возьму. Если бы был трезвый, разве я такое сделал бы? Разве бы к этому приблизился?»

Еще один пример. Посадили человека за мошенничество, дали 7 лет. И когда же он возместит ущерб, сидя на зоне? Считаю, таких надо на стройку, любым разнорабочим. Пусть работает и возмещает причиненный ущерб. Это будет намного правильнее. И таких там немало.

«Надо встречаться с семьей и родственниками, чтобы подтвердить, что он здесь, на воле, кому-то нужен. Что его свобода ждет, что дети скучают по папе»

Если мужик негодяй — будет ли его женщина ждать 10–15 лет? Ни за что не будет.

Поэтому мы говорим: в первую очередь надо встречаться с семьей и родственниками, чтобы подтвердить, что он здесь, на воле, кому-то нужен. Что его свобода ждет, что дети скучают по папе. Дальше идем в колонию: вызываем этого парня, смотрим. Нам подходит, может быть, один из 10. Часто бывает и такое: «Слышь, братан, зуб даю, все будет ровно». Таких из списка вычеркиваем. У нас уже годами наработана практика, по милости Всевышнего, мы быстро можем определить, наш клиент или нет.

Вот буквально на прошлой неделе я был на видеоконференции с Москвой, также там участвовали коллеги из Франции. И что вы думаете: у них отбывают наказание только одна треть заключенных, а остальные на принудительных и исправительных работах зарабатывают деньги государству. А у нас наоборот, государство выделяет более 200 миллиардов ежегодно на содержание заключенных, а в принудительных и исправительные работах задействовано минимальное количество заключенных. Радует одно, что данные программы уже начали работать и наше государство двигается в этом направлении. Вы знаете, что средний возраст отбывающих наказание от 18 до 45 лет? Это самый трудоспособный возраст, и такие люди вместо того, чтобы работать, превращаются в иждивенцев! Он что-то натворил, а ты его еще корми и охраняй! Причем тут мы? Подумайте, сколько за счет них бюджета можем сэкономить. Допустим, совершил убийство, получил 15 лет. 5 лет, речи быть не может, отбываешь. Но дальше, почему бы не поработать, а не сидеть у нас, налогоплательщиков, на шее? А на сэкономленные деньги можно было бы построить заводы, больницы, школы, детские сады и т. д. Еще совсем недавно, во времена СССР, эта программа успешно работала в нашей стране.

— Вы сказали: кто-то в колонии работает, кто-то не работает. Получается, в колонии работать необязательно?

— Так мы же живем по евростандартам! Нельзя заставлять, у заключенного есть право выбора. Если раньше колонии назывались ИТК — исправительно-трудовая колония, то сейчас ИК. Я согласен как правозащитник, пусть будет так. Пусть колония выполняет только исправительную функцию, но тогда и трудовые где-то должны быть. Пусть люди отрабатывают!

И вот тут очень кстати достали закон о принудительных работах. Он рабочий. Но есть минус, помимо общей проблемы пробации, о которой я говорил ранее. У нас в Казани открыли один из самых крупных исправительных центров в стране вместо детской колонии. Что получилось: ребята в колонии новости смотрят, видят, вышел такой закон — начинают писать направо-налево. Суд смотрит — нарушений нет, трудоустроен. Куда? Квоты — Татарстан, Казань. И отправляют к нам. У нас тут Тюмень, Челябинск, Марий Эл, кого только нет. Хорошо, отправили так отправили. Но в итоге они сейчас повторили ту же нашу ошибку, которую совершили мы, когда отбирали людей на исправительные работы.

Представляешь, что такое исправительный центр? Там вроде бы забор и колючая проволока, но ты в любой момент можешь выйти. Я имею в виду днем. С утра ушел, как обычный человек, на работу, и все. И есть возможность на выходные уехать домой.

Значит, навезли к нам ребят со всей России. И что получилось? Вот мариец один уехал, в понедельник не явился. Еще раз говорю: он не в бега подался, он просто больной человек. Напился, ушел в загул и вообще забыл, что он находился в исправительном центре. Ушел к себе в леса, там лес рубит, пьет, сруб готовит. Пропал. Его искать — опять расходы. И таких случаев полно в нашем центре! Есть уже такие, кто рецидив совершили. Украли, сбежали, пьянствуют.

— И что делать в этом случае?

— Мы предлагаем, чтобы в Татарстане работали только со своими колониями и ребятами из Татарстана, которые отбывают наказание за пределами республики. Я думаю, что наполнить исправцентр вместимостью 200 человек местными ребятами — не проблема. Это позволит нам более тщательно отбирать претендентов в исправцентр. Гарантией благонаднежности претендента будут являться родственники, также все ребята пройдут через специально созданную комиссию, о которой я упоминал ранее.

— ФСИН это заинтересует?

— Конечно. Кроме того, с нами они контролируют человека не только в исправцентре, ночью, когда человек пришел с работы, но и днем, в рабочее время, когда за ним следит наш сотрудник. У нас с ними подписано соглашение о сотрудничестве еще в 2014 году, работа уже налажена. Можно сказать, что мы как АНО «ЦРА» работаем под ФСИН, по всем вопросам они нас поддерживают.

ФСИН это выгодно. Одно предприятие же не может себе на работу взять 50 человек. Они взяли двух-трех, один — туда, пятеро — сюда. Вечером сотрудники исправцентра сидят, переживают: пришел — не пришел. А тут вахта привозит, вахта увозит. Удобно? Конечно. Ни в какую пивнушку по дороге он уже не попадет. Как я уже говорил, куча людей в колонии вроде были нормальные, а на свободе у них начали вылезать болезни — или алкоголик, или наркоман. В данный момент 20 процентов из исправцентра возвращаются обратно из-за нарушений.

«У нас с ФСИН подписано соглашение о сотрудничестве еще в 2014 году, работа налажена. По всем вопросам они нас поддерживают»

— Проблема в отсутствии качественного отбора заключенных в тех регионах, откуда они поступают?

— Именно. Поэтому я вышел с инициативой: давайте чужих не будем брать. Сначала эту модель на своих заключенных обкатаем, как пилотный регион. Несмотря на то, что исправительные центры есть пока не в каждом регионе. Заключенных, которые не хотят работать, отправить обратно. Выйти с инициативой во ФСИН РФ, чтобы в наш исправцентр не отправляли арестантов из других регионов. Организовать работу комиссии, о которой я говорил, она отберет татарстанских заключенных и рекомендует их в суды для замены наказания на принудительные работы. Зато это будет уже не наркоман и алкоголик Вася из Омска или Челябинска.

Поймите, я не против алко-и наркозависимых, просто с ними должны работать специалисты. Прошел он через них, вылечился — потом уже можно к нам, пожалуйста. Мы здоровых берем к себе, трудоустраиваем. Дальше им говорим: вот тебе вахта, трехразовое питание, зарплата — будешь отрабатывать. Ровно полсрока, который тебе оставался, пашешь нормально, и потом эта же комиссия, которая тебя отбирала, выходит на суд. И говорит: уважаемый судья, этот парень, мы за него писали 2 года назад гарантийное письмо, вот он 2 года отработал, нарушений нет, столько-то в бюджет налогов заплатил. Просим дать ему условно-досрочное освобождение. То есть он отработал свое УДО. Здесь мы и отходим от коррупционной составляющей, и необидно потерпевшей стороне.

Мы разделяем негодование пострадавших: дескать, он ограбил или отнял жизнь, а его подкормили и отпускают по УДО. Конечно, это нечестно. А мы говорим: за, пусть отбывает наказание, но зачем его столько лет кормить! И государство, и общество должны понять, что это выгодно со всех сторон, можно сказать, Соломоново решение.

— И как, на ваш взгляд, понимают?

— Вода камень точит. Есть еще такое понятие, как культура употребления пищи например. Суши-роллы тоже раньше люди не ели, но потихоньку привыкли. Вот и тут также: люди пока не готовы понять, даже потерпевшие, сколько стоит содержать человека за решеткой 15 лет. Это и нелогично, и несправедливо. Почему же мы не берем у Европы опыт — они на них зарабатывают! Человек совершил пре-ступ-ле-ни-е. Так пусть отрабатывает! Зато он поработает на один МРОТ и подумает: зачем мне это надо? Я лучше такие деньги домой буду приносить.

«МЫ СОКРАТИМ КОЛИЧЕСТВО ГАСТАРБАЙТЕРОВ. Я ИХ УВАЖАЮ, ОНИ НАСТОЯЩИЕ МУЖЧИНЫ, НО ДЕНЬГИ УХОДЯТ ИЗ СТРАНЫ…»

— Сколько человек сейчас в казанском исправительном центре?

— Где-то 170.

— А сколько из них трудоустроены вашим центром реабилитации?

— Около 40. Остальные работают кто где, очень многие на автомойках. В основном занимаются невостребованным трудом. Работу им ищет ФСИН либо они сами. Приезжают и по объявлениям ходят, ищут работу, как обычные люди. Мы тоже всех подряд не берем. Мне достаточно 10 минут пообщаться с человеком, чтобы понять, наш клиент или нет.

Я же не говорю, что всех можно взять, что эта программа будет работать для всех, да и не нужно для всех. Потому что все просто не готовы к свободе. Есть такие, которые лопаты в руки не возьмут, зачем они мне нужны? Мы нуждаемся в тех, которые сами хотят на свободу, переживают за своих близких. А кто сам на себя наплевал, я ему ничем не смогу помочь. Но мое видение таково, что сидельческое население нашей республики можно процентов на 30 сократить.

«В Татарстане на сегодняшний день около 10 тысяч заключенных. Как целый город»

— То есть перевести их в исправительный центр?

— Да. Была бы моя воля, я бы 18-ю колонию перепрофилировал под исправцентр, как в старые добрые времена, когда она была выездной, так называемой «семеркой». Прошелся бы по другим колониям, собрал бы мощную команду ребят, перевел бы их на принудительные работы, взял бы хорошие объекты, например заключил бы соглашения с крупными строительными компаниями — «Ак Таш», «Сувар», заводами КАМАЗ, «Нижнекамскнефтехим», где есть большая востребованность в рабочей силе. На данный момент наши подопечные в основном предоставляют услуги разнорабочих на различных строительных объектах.

В Татарстане на сегодняшний день около 10 тысяч заключенных. Как целый город. Если мы данную модель на них обкатаем, то это будет только плюс.

Кстати, мы таким образом и сократим количество гастарбайтеров. Я их уважаю, потому что они настоящие мужчины, которые обеспечивают свои семьи. Но деньги таким образом уходят из страны к ним домой, пополняют бюджеты их стран. А ведь эти же средства можно у себя в республике оставлять.

И не надо забывать, это не только экономический фактор. Ты человека готовишь к свободе. Когда у него принудительные работы закончатся, он уже выходит на волю не потерянным, а знает цену деньгам, сколько стоят проезд и хлеб, руки уже набиты, мозоли есть. Он работы не боится, воровать не пойдет и даже у нас может остаться на работе. Я только за, оставайся у меня трудоустроенным. Есть даже такие ребята, которые освободились и приходят к нам со словами: «У меня есть жилье, семья, просто не могу найти работу». И им помогаем.

— Может быть такое, что, находясь в исправительном центре, человек продолжительное время не может найти работу?

— Нет, такого не может быть. Ему так или иначе найдут работу через тот же центр занятости хоть дворником. Если он не будет работать, его поместят в изолятор и отправят обратно в колонию. Есть там такие, которые говорят: «Зачем я буду работать за копейки?» Но тогда возвращайся обратно, зачем ты в центр пришел?

«РАБОТОДАТЕЛЯМ ХОЧУ СКАЗАТЬ: ГОНЯЯСЬ ЗА ДЕНЬГАМИ В ЭТОМ СУМАСШЕДШЕМ МИРЕ, НЕ ЗАБЫВАЙТЕ, ЧТО МЫ ЖИВЕМ В ОДНОМ ОБЩЕСТВЕ»

— Как заинтересовать обычного работодателя, чтобы он взял заключенного на работу?

— Заинтересовать работодателя очень тяжело. И здесь со многими нанимателями не согласен. Я этим занимаюсь не для того, чтобы от заключенных прибыль получать. Мы осуществляем реабилитацию людей. Ведь своевременное трудоустройство — это профилактика преступлений. Работодателям же я хочу сказать следующее: гоняясь за деньгами в этом сумасшедшем мире, не забывайте о том, что мы живем в одном обществе. Человек, который отбыл, вышел и не может найти работу, — рано или поздно озвереет. От него может пострадать любой, чья-то жена или мать. Поэтому здесь надо смотреть шире и не мерить все деньгами.

— А разве нет оснований относиться к заключенным с некоторой опаской?

— Вот здесь и нужна наша организация. Каждый человек должен заниматься своим делом. Мы уже давно специализируемся на ресоциализации бывших заключенных. Понимаем, на что каждый способен. Поэтому работодателям лучше работать с нами, заключать договора, и мы уже будем нести ответственность, если что-то пропадет или еще что случится. Мы знаем, по каким статьям они сидели, какие у каждого есть нюансы, на то и существует реабилитационный центр. Наша организация — это своего рода фильтр.

Нужно амбиции и корысть убирать в сторону, когда вопрос касается общего блага. И зэки должны понимать, что им тоже нужно делать определенные шаги навстречу, потому что они не ангелы белые и пушистые, которым общество что-то должно. А вот этот закон по принудительным работам надо расширять и развивать. И тогда государство увидит, что это эффективно и прибыльно.

«Только не пишите, что я маньяков предлагаю выпускать. Эти пусть сидят, вопросов нет»

— А есть среди нынешних заключенных исправительного центра те, кто смог устроиться на более-менее оплачиваемую работу? Я имею в виду доход более одного МРОТ.

— Есть. Например таксистами, у кого были права. Но опять-таки, такси доверились здесь на свой страх и риск, эти люди через нас не проходили. Все зависит от самого заключенного и от работодателя, если ты хороший специалист, конечно, всегда работу найдешь. МРОТ — это не потолок для отбывающего срок в исправительном центре. Кто-то в автосервис устраивается, хорошие деньги там зарабатывает.

— Вы в своей статье высказали мысль о том, что выпускать на принудительные работы нужно заключенных с тяжкими статьями, так как они менее склонны к рецидиву.

— Да. Ни в коем случае не нужно в исправительный центр только по легким статьям присылать. Потому что по легким статьям это знаете кто такие? Те самые алкоголики и наркоманы, «украл, выпил — в тюрьму». Мы выбираем людей пусть и с большими сроками, но с жизненными устоями.

— Странно такое слышать. На первый взгляд, логика неоднозначная.

— Еще раз говорю: с ними намного легче работать. Знаешь, как это происходит? Вот дают молодому 3 или 4 года — он думает: да я на одной ноге простою. А если дадут 10 или 15 строгого режима, тогда уже другой подход, человек начинает думать: нет, я курить не буду, потому что так легкие выплюну к концу срока. Буду книги читать, развиваться, спортом заниматься. Начинает ставить себе какие-то цели.

— То есть тот, кто сел в раннем возрасте и сразу надолго, у него больше вероятности, что он будет работать и не совершит рецидив?

— Не все так однозначно! При условии, что он не наркоман и не алкоголик. Только не пишите, что я маньяков предлагаю выпускать. Эти пусть сидят, вопросов нет.

— УФСИН разделяет это мнение?

— В какой-то мере начинают его разделять.

— Какие еще структуры поддерживают вас?

— Суды, прокуратура, уполномоченный по правам человека в РТ, Общественная палата РТ, министерство труда, занятости и социальной защиты РТ. Нас вообще государство здорово поддерживает. Была создана рабочая комиссия по ресоциализации лиц, освобожденных из мест лишения свободы, при кабинете министров РТ, которую возглавляет первый заместитель премьер-министра РТ Рустам Нигматуллин. Президент РТ Рустам Минниханов выделил здание-общежитие для реабилитационного центра и финансирование на сумму 13 миллионов рублей. Сейчас уже там ведутся ремонтные работы. Также осуществляется грантовая поддержка.

Кстати, к вопросу о ФСИН: буквально на прошлой неделе во время видеоконференц-связи врио УФСИН России Анатолий Рудый похвалил нашу работу и рекомендовал другим регионам использовать опыт АНО «ЦРА». Если глава ФСИН России так про нас говорит, это дорогого стоит.