Дамир Гыйсметдин: «Я не считал себя каким-то большим писателем и сейчас так не считаю, но гуманитарные науки были мне всегда близки» Дамир Гыйсметдин: «Я не считал себя каким-то большим писателем и сейчас так не считаю, но гуманитарные науки были мне всегда близки» Фото: Сергей Елагин

«ЭТО ДОСТАТОЧНО ЗАТРАТНОЕ ДЕЛО — ПРАЗДНОВАТЬ ДВА ДНЯ РОЖДЕНИЯ»

— Дамир-абый, накануне вам исполнилось 70 лет, но, говорят, что 25 января — это лишь официальный день рождения, по паспорту. А когда вы родились на самом деле?

— По сути, у меня два дня рождения. Как говорила моя мама, а это самый достоверный источник, она родила меня в ночь с 31 декабря на 1 января. Отец в это время был в Казани, он учился на заочном отделении института, поехал на сессию… Так вот меня записали на одну дату, а потом, когда он приехал, то записали уже родившимся 25 января. Вот так я и праздную, хотя с экономической точки зрения это достаточно затратное дело — праздновать два дня рождения. Но для меня, литератора, человека, который специализируется на сатире и юморе, вполне даже ничего.

— Как юноша из татарского села, расположенного вокруг чувашских деревень, стал интересоваться публицистикой, поэзией?

— У меня никогда не было перед собой примера, образца для подражания, просто гуманитарные науки мне с детства нравились. Это меня и привело на журфак КГУ. Я не считал себя каким-то большим писателем и сейчас так не считаю, но гуманитарные науки были мне всегда близки. Всегда хотелось писать, но в последнее время перенес два инсульта, это несколько усложняет творчество…

— Вы сами из известной на малой родине семьи, ваш отец Минсагир-ага — ветеран войны, директор школы в деревне Татарские Тимяши…

— Да, он был одним из последних ветеранов войны в нашей деревне. Сейчас, насколько я знаю, ни одного участника уже там не осталось… Я в свое время писал руководителям страны о том, что мы не до конца еще отдали долг тем людям, которые защитили нас. Да, есть «Бессмертный полк», там несут портреты, да, возможно, это тоже нужно, но, думаю, было бы правильнее уделять больше внимания ветеранам. Мой отец, например, ничего не просил у властей, так и умер в своем доме без удобств. О помощи ему я направлял даже письмо на имя президента России, тогда это был Дмитрий Медведев, но бюрократическая машина, видимо, не дала обращению ход. Пока есть время, нужно успеть помочь этим людям, как бы потом не пришлось сожалеть. Моя деревня — это плачевный пример.

— Ваш брат Газиз Гисметдинов — также состоявшийся человек, известный в Татарстане судья. Он ведь тоже творческий человек, поет песни, играет на гармони…

— Да, юрист — это профессия, стоящая близко к гуманитарной. Газиз сейчас проводит лыжные соревнования, посвященные нашему отцу. В турнире участвуют школьники со всей округи, в основном из чувашских деревень, наша единственная татарская в округе. Кстати, чуваши, как и татары, пострадали от тех негативных явлений, которые были в Советском Союзе: атеизм, безнравственность, потеря родного языка. Все-таки больше половины моей жизни пришлось на этот период…

«Стихотворение можно написать, но сделать из него текст песни не так-то просто, для этого серьезное усилие нужно» «Стихотворение можно написать, но сделать из него текст песни не так-то просто, для этого серьезное усилие нужно» Фото: Сергей Елагин

«ТАТАРСКИЙ ОБЩЕСТВЕННЫЙ ЦЕНТР, К СОЖАЛЕНИЮ, НЕ СМОГ СТАТЬ ЭФФЕКТИВНЫМ ДВИЖЕНИЕМ»

— Вы ведь в 90-е годы активно участвовали в татарском национальном движении, как раз защищали культуру и язык…

— Было такое общество, как «Ватан». Хоть оно и было под контролем коммунистической партии, но там поднимались темы соотечественников, оказания им гуманитарной помощи, обмена студентами с турецкими вузами. Скоро свое 30-летие отмечает татарский общественный центр, к сожалению, он не смог стать эффективным движением, все свелось к тому, что они просто декларировали, что нужно сделать, но конкретных путей решения не предлагали. Когда люди выходили с флагами на улицу, это было еще не так заметно, но посмотрите сейчас. Кого-то уже нет, оставшиеся — глубокие старики… Да, не получилось полноценного национального движения. Сам я в национальном движении, а именно в работе всемирного конгресса татар, участвовал как корреспондент радио «Азатлык». В те годы его возглавлял недавно ушедший от нас Фарид Иделле — очень интеллигентный человек, которого беспокоила судьба нации.

— Наверное, вам довелось общаться с Гарифом Султаном, который долгие годы возглавлял радио «Азатлык» и был одним из создателей «Голоса Америки» на татарском языке.

— Да, но тогда он работал кем-то вроде обозревателя. Он подарил мне историческую книгу на русском языке, тогда там непривычно было читать такие словосочетания, как «российский колониализм», «завоевание Иваном Грозным Казани», «русский шовинизм». Тогда ведь у нас таких книг не издавалось, я прочел… Султан был очень интеллигентным человеком, читал лекции в конгрессе США о татарах. Как рассказывали, КГБ пыталось послать к нему братишку для того, чтобы тот в чем-то переубедил Гарифа-абый, но ничего не вышло.

— Между тем вы большую часть жизни посвятили еще и журналу «Чаян», который был тогда мегапопулярным.

— Да, он был одним из самых доходных журналов Советского Союза, входил в четверку национальных изданий, где был, например, украинский «Перец». Помню как-то раз в редакцию пришел инструктор ЦК КПСС и, посмотрев на меня, сказал: у вас так много молодежи. Как попал в «Чаян»? Это особая история, как-то мы возвращались из Камского Устья, нас тогда замучили на пароме, грубо обслуживали. Мы же о всех этих безобразиях написали в журнал «Чаян». Прошло некоторое время, и меня пригласили туда работать, им понравился стиль текста. Редактор сам приехал в университет, чтобы позваь на работу.

— Тогда главный редактор издания был авторитетным человеком…

— Да, согласованная с обкомом фигура, тогда был Рашит Закиев…

— Ощущали влиятельность журнала?

— Как только слышали, что приедет «Чаян», виновные прятались чуть ли не под кровать. Тогда СМИ были подлинно четвертой властью, выявляли недостатки, но таких понятий, как «взятка», «коррупция» в те времена, видимо, не существовало. По крайней мере, мы не сталкивались с этим.

— Дать коробку конфет врачу уже считалось взяткой…

— Да, это так, миллиардами не крали, как сейчас…

— Недавно в Актаныше вам вручили премию имени Гамиля Афзала, поэта-сатирика, который является родоначальником многих направлений в татарской литературе. Присуждается премия начиная с 2011 года, теперь и вы ее лауреат.

— Гамиль Афзал родился в деревне Такталачук Актанышского района, там и вручается премия его имени. Я, перед тем как поехать туда, перечитал стихи Афзала, у него на самом деле очень много таких острых злободневных произведений, естественно, для той эпохи. Сейчас любят говорить, что юмор и сатира исчезли. По моему мнению, данное направление продолжает жить. Без сатиры и юмора вообще трудно себе представить существование. Есть еврейский юмор, английский, который помогает в повседневной жизни. Например, нужно всегда улыбаться. Я был в Канаде почти три месяца, гостил у дочери, которая там сейчас проживает. Там люди с утра, пусть и надевают маску, но выходят на улицу, здороваются друг с другом. У нас ведь нет такой традиции, а это ведь так приятно, когда улица освещается улыбкой. Люди доброжелательные, помню, мы выгуливали немецкую овчарку дочери, к нам подходили другие люди с собаками и интересовались: «Boy or girl?» («Мальчик или девочка?» — прим. ред.). В России бы брякнули: «Какое тебе дело?» А тут нет, все культурно, существует уважение друг к другу. С такими людьми можно построить коммунизм, с нашими — вряд ли. В Канаде проживают татары, я встречался с ними — оказывается, они знакомы с моими произведениями. Есть ценители юмора: один из соплеменников собирает анекдоты, я ему сказал, что можно их пересылать мне через дочь, помог бы с литературной обработкой.

— Как вы оцениваете качество юмора, что звучит с татарской сцены?

— Вопрос хороший, очень мало на сцене того, что действительно смешно и касалось бы татарского менталитета. У нас в основном просто переводят еврейские, русские анекдоты и на их основе исполняют якобы татарские юморески. И шутки ниже пояса, конечно… Я директору «Мунча ташы» (с ним меня познакомил брат) даже говорил, что грубоватый юмор татарам не к лицу, нужно свое найти, национальное. Да, народ смеется, но не все задают себе вопрос: а в чем суть этой шутки, в чем ее соль?

— А каково в целом ваше отношение к татарской эстраде?

— Про ее состояние хорошо сказал президент Татарстана, мол, репертуар слабый, костюмы не те. Почему-то она хромает, хотя сейчас полная свобода, можешь на сцене делать все, что хочешь.

— Вводить опять худсоветы? Об этом говорят все чаще.

— Тема старая, вот я написал песню «Гомер уза», ее спели Башира Насырова, Зиля Сунгатуллина. Про нее говорят, что песня очень понравилась Минтимеру Шариповичу [Шаймиеву], он, услышав ее, велел остановить машину, чтобы дослушать до конца. Мне об этом директор «Корстона» рассказывал. Такие философские песни, хоть редко, но встречаются ведь. Стихотворение можно написать, но сделать из него текст песни не так-то просто, для этого серьезное усилие нужно. Это целая история — выпустить песню на сцену. Например, «Күңелең сынмасын», которую исполняет Рустам Закиров, я посвятил сестренке, у нее скоропостижно скончался муж, было очень тяжело. У меня же нет золота-серебра, долларов — я ей подарил песню…


«МОЯ ДОЧЬ, КОТОРАЯ СЕЙЧАС ЖИВЕТ В КАНАДЕ, РАЗГОВАРИВАЕТ НА ТАТАРСКОМ ЛУЧШЕ, ЧЕМ СЫН, ЖИВУЩИЙ ЗДЕСЬ»

— Вообще есть рецепты того, как остановить негативные явления, связанные с татарским языком?

— Рецепт для этого, мне кажется, есть. Один мой знакомый, активист национального движения, очень серьезный человек, говорит: жизнь человека ограничена 60–70–80 годами — меняются поколения, и если каждый родитель воспитает детей в национальном духе, то он оставит им в качестве наследства не золото или серебро, а самое ценное — родной язык. Мысль правильная, нужно начинать с себя, никто нам не поможет. Сейчас поднимают вопрос о том, что нужно знать несколько языков. Да, это правильно, но ведь прежде всего нужно родной язык знать. Вот, например, у татар Финляндии есть своя система обучения, четырехгодичные курсы. Кроме того, они никогда не оставляли религию предков. Все это способствовало сохранению национальной идентичности.

— Так почему у нас в России этого нет?

— Не знаю даже, но надо сказать, что я был один из первых, кто изучал феномен татар Финляндии. Я их хорошо знаю, менталитет этих татар несколько отличается от нашего. Например, мы спрашиваем «нишләп ятасың?», то есть «как поживаешь?».  Если дословно перевести эту фразу, она означает «что делаешь лежа»? , а они подкалывают: вы там лежите или работаете? Они полагаются на себя, нам надо брать с них пример, оставить после себя поколение татар, в этом случае инкираз, то есть исчезновения татар, не будет даже через 200 лет.  

— Говорят, что настоящий татарин не тот, кто хвастается, что у него деды были татарами, а тот, чьи внуки разговаривают на родном языке. Ваши внуки знают родную речь?

— Моя дочь, которая сейчас в Канаде, разговаривает на татарском лучше, чем сын, живущий здесь. Хотя сын рос с бабушкой, мы его привозили на все лето в деревню, но дочь застала подъем национального самосознания, видимо, это на нее повлияло. Она, кроме того, уже здесь изучила и иностранные языки.

— Вы сами знаете так же чувашский язык, пригодился ли он вам в жизни?

— Наверное, когда ходили к девушкам-чувашкам, им нравилось слышать: «Эпĕ сана юрататăп» («Я тебя люблю») (смеется), но в повседневной жизни не припомню случая, когда пригодился. К сожалению, состояние чувашского языка еще плачевнее, чем татарского. Они говорят, что даже нам завидуют, татары, дескать, больше преуспели в сохранении родного языка.

— Что касается татар Чувашии, то кроме вас можно назвать таких творческих деятелей, как Ркаил Зайдулла, Минназым Сепперов, Джаудат Сулейманов и много других. Но все это среднее и старшее поколение. Нет ли такого ощущения, что соседняя республика перестала давать татарскому миру новые имена?

— Наверное, они есть, но, скажем так, их мало, не поток, а капли. Поименно назвать не могу…

— Вам 70 лет, или, говоря по-татарски, «җитмеш» — это слово созвучно «җитте», то есть все, хватит. Ну как, хватит ли или планируете продолжить творческую деятельность? 

— Я хочу написать книгу про родную деревню, есть ее рабочее название «Упкын» («Пропасть»), о людях, которые, нарушив экологию, добились своей цели, но эта цель оказалась призрачной. Хочется, конечно, писать, сейчас я пенсионер, опасаться, можно сказать, нечего, провести целое расследование… Хотя на сегодняшний день тяжеловато выпускать книги, денег едва хватает…