Тимур Ханнанов, «Татхимфармпрепараты»: «Многие законы у нас пишутся западными компаниями»

Тимур Ханнанов: «Аптечный розничный рынок России упал на 5 - 7 процентов. Это 70 миллиардов рублей, не меньше» Фото: Сергей Елагин

«СКОЛЬКО В РОССИИ ПОСТРОИЛИ ФАРМПРОИЗВОДСТВ ЗА ПОСЛЕДНИЕ ПЯТЬ ЛЕТ!»

— Тимур Шамилович, как вы оцениваете отечественный фармацевтический рынок?

— Посмотрите, сколько в России построили фармпроизводств за последние пять лет! Недавно на заседании совета директоров «Татнефтехиминвестхолдинга» присутствовал представитель компании «Нанолек». Они в Кировской области в чистом поле построили завод стоимостью 6 миллиардов рублей. Это частные инвестиции и корпорации «Роснано». Нормально ребята развиваются. Начинают с контрактного производства, озвучивают, что к ним придут Sanofi, Merk. В Санкт-Петербурге тоже появился новый завод, строятся еще несколько предприятий. Но, к сожалению, большинство новых производств — это в основном цеха по упаковке: таблетки поступают готовые из Европы, здесь их только фасуют. По нашему законодательству это считается уже отечественным продуктом. Хотя министерство промышленности и торговли РФ приняло решение: в следующем году их все-таки заставят производить лекарства по полному циклу.

— Вероятно, вам невыгодно иметь под боком таких «производителей»?

— Мы, производители, и не только на фармацевтическом рынке, переживаем, когда наши конкуренты заходят в свободные экономические зоны. Становится, например, иностранная фармкомпания резидентом ОЭЗ «Алабуга» и заявляет: «Хочу производить то же самое, что и «Татхимфармпрепараты». И начинает это делать, имея большое и таможенное, и налоговое послабление. При нашей примерно одинаковой себестоимости оно дает им примерно 18 - 19 процентов выигрыша. Соответственно, нам становится очень сложно с ними конкурировать. У нас зарегистрированная государством цена 20 таблеток «Ибупрофен» составляет 10 рублей 40 копеек. Дороже мы продавать это лекарство не можем. А Merk и Sanofi, я думаю, платят не меньше 9 - 10 рублей только за то, что им препарат расфасовывают. Представляете разницу? Нам надо закупить сырье, сделать из него таблетки, упаковать их.

Хорошо еще, что в основном все, кто приходит на отечественный фармрынок, все-таки больше нацелены на более дорогостоящие препараты и лекарства по госзаказам.

— Они приносят им большую прибыль?

— Да. Им хочется, чтобы производство быстрее окупилось, или строят ампульные производства. Такой вид продукции идет больше в больницы и госпитали, чем в розницу.

— А вы на госпитальное обеспечение никогда не хотели перейти?

— Мы изначально обозначили свое сильное направление — таблетки и на ампулы не разменивались. Это опять-таки немалые инвестиции. У нас таких средств пока нет. Если бы нам сейчас дали 100 миллионов долларов, мы бы, конечно, с удовольствием построили. У многих из выпускаемых нами таблеток есть и ампульная форма. Можно было бы продавать их вместе. К примеру, таблетки «Ортофена» делаем мы, а ампулы — московский фармзавод. Сейчас мы зарегистрировали пару инъекционных препаратов на свое имя, но производственной площадки для ампул у нас, к сожалению, нет. Подмосковное предприятие будет делать нам ампульные продукты по контракту, а мы — продавать.

«Мы изначально обозначили свое сильное направление — таблетки» Фото: Сергей Елагин

«В КРИЗИС МЫ НАЧАЛИ МОДЕРНИЗАЦИЮ»

— Как на работе вашего предприятия сказался кризис?

— У него, как и у монеты, две стороны. Мы фактически в кризис начали модернизацию производства мазей. Первые контракты были подписаны и первые предоплаты сделаны еще до него. Все, к сожалению, валютное, потому что оборудование у нас европейского производства — в России его не делают.

Мы просчитали все в одну цену, а она в одночасье выросла на 70 - 80 процентов. Конечно, мы столкнулись с определенными проблемами. В рублях этот проект обошелся нам почти в два раза дороже, чем мы планировали: 900 миллионов против начальных 470 миллионов. Но дополнительных займов мы не привлекали, потихоньку достроили собственными силами. В конце года начнем выпускать на этом производстве промышленные серии мазей.

— А изначально все же брали кредит?

— Да, 380 миллионов рублей в «АК БАРС» Банке. Кредит мы уже частично погасили. Осталось 300 миллионов. В лизинг у нас было взято две очень крупные единицы техники — производственные линии. По одной из них, а они тоже были валютные, платежи досрочно закрыли в этом году.

— Насколько это производство для вас важно?

— Очень важно по одной простой причине: «Татхимфармпрепараты» — единственный производитель стерильных глазных мазей в стране. Это производство и в Восточной Европе-то всего шестое по счету. В России и СНГ процентов 70 от общего количества стерильных глазных мазей наши. Все остальное — это в основном импорт. Очень сильный игрок в этом сегменте Индия, а также Франция и Германия.

Новое производство позволит нам увеличить количество выпускаемых мазей. А еще изготавливать качественные гели, что прежде мы делать не могли. Например, тот же «Нурофен» и всем известный «Фастум гель». У него довольно большой объем рынка, хотя ничего сложного в нем нет и уже появилось много отечественных аналогов. На действующем производстве мы теперь будем производить только нестерильные мази. Так как мы занимаем лидирующие позиции по продажам стерильных глазных мазей, мы вынуждены были модернизироваться. К тому же вступили в силу новые европейские стандарты производства GMP.

Кроме того, с приходом кризиса подорожало сырье. К сожалению, многие составляющие наших продуктов мы привозим из-за рубежа, где покупаем их за доллары и евро.

Основная проблема — это то, что у нас в стране не производится действующее вещество. Таблетка состоит из действующего вещества и вспомогательных компонентов: сахарной пудры, картофельного крахмала. В России мы покупаем только картофельный крахмал и сахар, все остальное на 90 - 95 процентов заграничное. И хотя отечественные предприятия, производящие основное вещество, — Усолье-Сибирский и Ирбитский химфармзаводы — понемногу реанимируются, к сожалению, они пока не могут закрыть потребности всего рынка. Наш химзавод имени Карпова тоже обещает начать такое производство. Ждем их не дождемся.

В то же время курсовая разница помогла нам стать более конкурентоспособными на внешних рынках: в тех же странах СНГ, в Монголии и Вьетнаме. Мы со своими ценами можем конкурировать на них с индусами и китайцами.

— По каким-то отдельным лекарствам?

— Ну конечно. Индия занимает на мировом фармрынке передовые позиции, поэтому сложно представить, чтобы мы начали вдруг конкурировать с ней по всей номенклатуре препаратов. Что-то мы можем производить, а что-то, к сожалению, нет.

«Татхимфармпрепараты» — единственный производитель стерильных глазных мазей в стране. Это производство и в Восточной Европе-то всего шестое по счету» Фото: Сергей Елагин

«СРЕДНИЙ ЧЕК УПАЛ НА 20 - 25 ПРОЦЕНТОВ»

— А как кризис повлиял на фармотрасль в целом?

— По данным DSM Group, в этом году в стоимостном выражении аптечный розничный рынок упал на 5 - 7 процентов. Это прилично — 70 миллиардов рублей, не меньше, миллиард долларов в целом для аптечной сети России. И, как свидетельствует та же DSM Group, тенденция такова, что люди начинают потреблять больше лекарств российского производства.

— Потому что они более дешевы?

— Конечно, в первую очередь потому, что у них более доступная цена. Но и по качеству те же самые дженерики иностранных производителей и наши отечественные препараты ничем не уступают изготовленным за границей.Кстати, и в Россию стало гораздо меньше завозиться дешевых дженериков, которые раньше поставляли тоннами. Отечественные предприятия теперь сами производят их в гораздо больших объемах.

Ну и люди стали более внимательно относиться к своему кошельку. Все-таки кризис заставляет более тщательно считать свои расходы. Не как раньше: пришли в аптеку, все, что понравилось, купили, половину не пропили, выкинули. Сейчас покупают только то, что действительно нужно. Мы обратили на это внимание даже по чеку. Его длина выросла, но по сумме он стал меньше.

«Порой очень сложно попасть в те или иные аптечные сети. Особенно с дешевыми препаратами» Фото: архив «БИЗНЕС Online»

— Насколько?

— Средний чек у нас упал процентов на 20 - 25. Лекарства, конечно, тоже подорожали. Но ни один импортный препарат не подорожал пропорционально валюте. Курс доллара с 2013 года вырос в два раза. Я не видел, чтобы какое-то заграничное лекарство настолько увеличилось в цене. Если считать в валюте, то они даже серьезно подешевели.

У нас тоже есть своя небольшая аптечная сеть. Мы не планируем сильно ее развивать, вкладывать средства. Для нас гораздо важнее производство. Там еще много слабых мест, где можно было бы перейти на полную автоматизацию.

— Большая доля ручного труда — наследие советских времен?

— Да, ручного труда много и где-то без него никак не справиться. Сейчас им у нас заняты, наверно, человек 200 - 250: процентов 20 от общей численности нашего персонала.

На новом производстве мазей и гелей у нас все полностью автоматизировано. Остается только подойти к монитору проконтролировать. Его обслуживают с учетом трех смен 83 человека.

На действующем производстве работают порядка 200 человек — почти в три раза больше, поэтому это, конечно, ощутимо. Но опять-таки не надо забывать, что при автоматизации мы сталкиваемся с социальными вопросами. Мы же все-таки государственное предприятие. Взять и разом высвободить 200 человек — для нас непозволительная роскошь. Поэтому мы стараемся наращивать объемы, модернизироваться, но при этом все-таки не терять людей. Кадры — это очень ценный ресурс — потеряв, можно потом их не найти. Я думаю, у нас на производстве опытных пожилых сотрудников не меньше половины.

«Территория у нас составляет 33 гектара. Раньше здесь было два завода: шовно-хирургический и химфармзавод, при развале страны их объединили» Фото: Сергей Елагин

— Складывается ощущение, что вам много людей не нужно.

— К моему приходу здесь уже была сильная команда производственников, но нам все равно нужны молодые технологи. Все люди имеют право на заслуженный отдых, поэтому у нас нет-нет да и возникают проблемы. На весь СССР было два вуза, которые готовили для нас прямых специалистов: в Харькове и Санкт-Петербурге. Питерская фармацевтическая академия до сих пор их готовит. Но хотя Казань очень выросла (нас даже называют третьей столицей), к сожалению, из Москвы и Питера специалисты ехать к нам не особо хотят. Им надо предлагать очень большие зарплаты. Таких возможностей у нас нет.

Номер один для нас в подготовке кадров — КНИТУ-КХТИ. Факультет, который готовил для нас и до сих пор готовит технологов фармпроизводства, мы открывали совместно с 2005 году. Наша опытная молодежь пришла на предприятие 8 - 9 лет назад как раз с этого факультета. Хотя сейчас довольно активен и КФУ. У них есть целый факультет фундаментальной медицины, где четыре или пять направлений и в каждом по несколько групп.

— Сколько у вас сейчас открыто вакансий?

— Такого, чтобы было открыто море вакансий, у нас, конечно, нет. Нужны штучные специалисты — технологи, хорошие механики. Но их, к сожалению, очень сложно найти. Опять же механик не в привычном понимании, который крутит гаечные ключи. Он должен разбираться и в технике, и в компьютерах — сейчас всюду программное управление, и во всем остальном. Поэтому у них и зарплаты довольно приличные. Как, кстати, и у медпредставителей. Хотя в коллективе порой возникает недопонимание: новые сотрудники попали сразу в высокооплачиваемый отдел.

— Это ваша непосредственная связь с медициной и аптеками?

— Да, это те люди, которые ходят по аптекам, рассказывают о том или ином продукте, информируют медицинское сообщество. Ведь специалисты начинают выписывать лекарство своим пациентам только тогда, когда понимают, что оно эффективно. То есть у них большой объем работы.

«Мы фактически в кризис начали модернизацию производства мазей»
Фото: Сергей Елагин

«ДОЛЖЕН БЫТЬ ВЫБОР: КУПИТЬ ПРЕПАРАТ ЗА 150 РУБЛЕЙ ИЛИ ЗА 30»

— В аптеках-то, наверно, вам только рады. Они же заинтересованы в большем ассортименте?

— Не скажите: порой очень сложно попасть в те или иные аптечные сети, особенно с дешевыми препаратами. Сети, как любые коммерсанты, заточены на рентабельность. Например, реестровая цена 20 таблеток «Ибупрофена» у нас 10 рублей 73 копейки. Владелец аптечной сети может сделать на них наценку не больше 32 процентов и заработать 3 рубля максимум, а на импортном «Нурофене» (это тот же препарат, только под незапатентованным международным названием) с учетом его реестровой цены в 110 рублей он может заработать 25 - 30 рублей. Конечно, аптеке интереснее продавать импортный «Нурофен».

Когда мы перестаем производить «Ибупрофен», он пропадает из аптек. Но зато там есть «Нурофен» — правда, уже за 150 рублей. Хотя у людей, которые приходят в аптеку, должно быть право выбора: купить препарат за 150 рублей или за 30. Нам разрешают индексировать цены всего один раз в год на уровень инфляции. В 2014 году, например, позволили перерегистрировать цену всего на 5 процентов. Вы верите, что тогда была такая инфляция? Но при этом минздрав РФ на свои услуги по регистрации-перерегистрации поднял нам цены в три-четыре раза.

По поводу жизненно-важных препаратов столько шума по телевидению. Цены на них жестко контролируются государством. Некоторые лекарства из этого списка у нас вообще не рентабельны. Мы продаем их по себестоимости — порой даже себе в убыток. Сейчас снова идут разговоры, разрешить нам отпустить на них цены или нет. Обыватели возмущены: «Нельзя производителям это позволять. Они и так получают сверхприбыли». Они глубоко заблуждаются. К примеру, себестоимость препарата у меня 9 с лишним рублей. Я продаю его с отсрочкой платежа в 120 дней и зарабатываю всего 10 - 14 процентов.

— Все аптечные сети работают с отсрочкой?

— Конечно, иначе никто даже разговаривать не будет: средняя отсрочка по рынку 100 дней. Федеральные чиновники никак нас не хотят услышать. Мы многие дешевые препараты и так уже поснимали с производства. Яркий пример — таблетки «Левомицитин». Мы всю жизнь выпускали этот антибиотик, но прекратили, потому что его себестоимость у нас в два раза выше реестровой цены: 30 рублей против 16 рублей. С января будущего года наступит вторая очередь приостановки выпуска лекарств с низкой ценой из перечня жизненно важных, если государство ничего в этом плане не изменит. Пусть народ возмущается. Другого выхода у нас нет.

«Нам надо закупить сырье, сделать из него таблетки, упаковать их» Фото: Сергей Елагин

— А вы действительно пытались донести эту проблему?

— Пытались. Через общественные письма, совместные собрания и совещания. Даже встречались по этому поводу с министром промышленности России, обсуждали возможность компенсации наших затрат на производство жизненно-важных дешевых препаратов. Но решения пока не принято.

— Вы говорите очевидные вещи. Почему же на высоком уровне не торопятся делать шаги навстречу?

— Видя, что у нас есть доходность, появляются новые производства, они считают, что нам всего хватает. Другого объяснения я не вижу. Прибыль у нас действительно есть, но она зарабатывается на других продуктах.

— Какая у вас по этому году прогнозируется прибыль?

— Больше, чем в прошлом году. Рентабельность у нас — 10 процентов. Если мы продаем продукции на 3 миллиарда рублей, 300 миллионов чистой прибыли зарабатываем.

— Что составляет основу вашего производства?

— Мы производим таблетки, мази, гели, всевозможные настойки и шовный хирургический материал. Львиную долю выручки нам приносят таблетки, на втором месте мази. Шовные материалы дают очень мало. Хотя в связи с кризисом наше здравоохранение обратило внимание на шовно-хирургический материал отечественного производства, потому что цена у нас все-таки дешевле, чем у иностранных аналогов, и его объемы продаж по сравнению с докризисными у нас выросли в три-четыре раза. Сейчас хотим модернизировать и это производство.

«Некоторые лекарства из списка жизненно важных у нас вообще не рентабельны. Мы продаем их по себестоимости — порой даже себе в убыток» Фото: Оксана Черкасова

— В какой срок?

— Мы уже разместили заказ на проект. С января будущего года хотим начать строительство. Думаю, в декабре следующего года доделаем. Это будет новое производство на имеющихся площадях: просто разместим там больше технологий. К сожалению, совсем без ручного труда в этом случае не обойтись — такова специфика этого производства. Что-то делается из кишок, например кетгут. А вообще у нас есть все виды шовных хирургических материалов: и шелк, и любые синтетические нити. В целом основу нашего производства составляют розничные продукты, так называемый аптечный ассортимент.

— Так было исторически или вам это просто выгодно?

— Так было исторически. Таблетки — это дело такое: хочешь одни производишь, хочешь — другие, смотря какой у тебя заказ. Какие-то позиции нет смысла регистрировать и выводить на рынок, потому что покуситься на чью-то часть пирога просто не получится. По крайней мере, в нынешней ситуации. А в целом мы всегда готовы перестроиться. Нам непринципиально «Ибупрофен» производить или что-то еще.

— Вы сами для себя определяете, что производить?

— Конечно. Но не забывайте: регистрация продукта проходит не так просто, а без нее выпускать лекарства нельзя.

— Что она из себя представляет?

— Сначала нужно провести клинические испытания. Если препарат известен в России больше 20 лет, он может быть зарегистрирован без них, но доклинические исследования все равно нужны. В этом случае можно уложиться в 3 - 3,5 миллиона рублей и 2 - 2,5 - 3 года по времени: регистрация, сертификация и таблетки на выходе.

«На новом производстве мазей и гелей у нас все полностью автоматизировано» Фото: Сергей Елагин

А если препарат неизвестен или известен в России менее 20 лет, необходимы и клиника, и доклиника. Там уже привлекаются и пациенты, и врачи. Порой регистрация одного дженерика от нуля до выхода в производство занимает четыре года. У нас есть свой исследовательский отдел, где разрабатываются те же дженерики. Это не так, как кому-то несведущему может показаться: скопировал и начал делать. Это тоже очень долгий труд: воссоздать ту или иную таблетку так, чтобы она была качественной.

А если продукт неизвестен, то года три и миллионов 12 - 15, а то и больше. Что самое интересное: для того, чтобы выпустить упаковку не в 10, а в 20 таблеток, надо заново проходить процедуру регистрации. А если это препарат из списка жизненно-важных, то заново регистрировать и цену. Только сами документы российский минздрав оформляет два-три года.

— Это наша специфика?

— В фармацевтике во всем мире примерно одинаковые условия.

— Потому что цена ошибки может быть слишком велика?

— Конечно, такие гиганты, как Pfizer, Меrk, Sanofi, АstraZeneca вкладывают, миллиарды в разработку новых продуктов. Если ученые на мышах доказали эффективность того или иного препарата, запустить его в производство можно только через клинические испытания. Если речь идет о лекарстве от каких-то серьезных болезней, то его испытывают на безнадежно больных людях. Слыша фразу «Вот новый продукт. Не хотите попробовать?», многие соглашаются, ведь это их последний шанс. И в переводе на валюту это стоит гораздо дороже, чем у нас. Поэтому, как говорится, грех жаловаться.

«В целом основу нашего производства составляют розничные продукты, так называемый аптечный ассортимент» Фото: Оксана Черкасова

«ТРЕБОВАНИЯ СТАЛИ ЖЕСТЧЕ: И К ПРОИЗВОДСТВУ, И К КАЧЕСТВУ, И К СЫРЬЮ»

— Придя на предприятие, вы взяли курс на модернизацию?

— Современное таблеточное производство построили еще при прежнем руководстве. В него тоже были сделаны приличные инвестиции — порядка 15 миллионов евро. И они тоже попали на первый кризис 2008 года.

— Все повторяется?

— Да. Мне по наследству достался валютный кредит, но мы с ним справились. Прошло 8 лет, начинают появляться проблемы, и никуда от этого не денешься. Надо строить еще один таблеточный цех, следующим будет свой участок синтеза. У нас уже есть небольшой участок, где мы синтезируем действующее вещество для некоторых препаратов. Но хотелось бы выйти на новый качественный уровень: изготавливать для себя и фармсубстанцию.

— Современный уровень производства это уже требование времени?

— Да. Иначе мы ни с кем не сможем конкурировать и лицензию на производство не получим. С введением стандартов GMP с 1 января этого года требования стали гораздо жестче: и к производству, и к контролю качества, и к складам сырья и готовой продукции.

Все склады у нас находятся на одной территории, а она составляет 33 гектара. Раньше здесь было два завода: шовно-хирургический и химфармзавод, при развале страны их объединили. Мы, кстати, хотим построить большой склад опять-таки по европейским правилам. У нас уже есть концепт проекта, получено разрешение.

Вся земля у нас в собственности, как и здания. За исключением одного: здание №1 мы в свое время продали по программе развития «Фарма 20.20» Казанскому Приволжскому федеральному университету. Как раз с ними мы сейчас планируем запустить проект ампульного производства, они уже все под него подготовили. Осталось только занести технологическое оборудование. Помещение будет их, технологическое оборудование наше. Честно говоря, хотим приобрести оборудование немного подешевле, чем планировали до этого. Мы с Ильшатом Рафкатовичем [Гафуровым] начинали до кризиса. поэтому и им тяжело было достраиваться, и нам непросто.

С КФУ у нас есть проекты и по новым препаратам. Если раньше главным их разработчиком был медуниверситет, то сейчас новые готовые разработки нам дает в основном КФУ. А в плане синтеза номер один бесспорно институт имени Арбузова. Они нам очень сильно помогают. К примеру, у нас есть препарат «Мебикар». Мы долгое время в силу ряда причин не могли его производить, а сейчас возобновили и сами продаем. Он хорошо набирает обороты. Еще у нас есть очень хороший препарат для лечения нарушений работы мозга «Димефосфон».

«Большинство новых производств — это в основном цеха по упаковке: таблетки поступают готовые из Европы, здесь их только фасуют. По нашему законодательству это считается уже отечественным продуктом» Фото: Сергей Елагин

— Каким вы видите предприятие в будущем?

— У нас есть определенный план развития. Мы хотим зайти в новую для себя группу лекарственных препаратов, но говорить об этом подробно я пока не могу.

— Это не препараты от рака?

— Нет. Их пытается производить «Изварино-Фарм». Требования по ним очень жесткие — нужно строить отдельно стоящее здание. На имеющихся площадях я их производство разместить не смогу. Это очень сильнодействующие препараты, и попадание даже малейших их частиц в остальные продукты может быть чревато. Даже когда перемываешь после них оборудование, миллиграммы того или иного вещества еще остаются.

— Больше риска, чем прибыли?

— Да, поэтому мы с ними не связываемся. Лекарства против ВИЧ планируем выпускать — с подмосковным институтом «Химрар». Подали на регистрацию несколько препаратов. Приложили все усилия к тому, чтобы эти продукты к весне 2018 года мы уже могли производить. Принадлежать они будут «Химрару», просто изготавливаться будут на нашей площадке. Нас устраивает цена, которую они нам предлагают. «Нанолек» берется их продавать.

«ИНДУСЫ СРАЗУ СКАЗАЛИ: НАДО СОКРАТИТЬ 500 ЧЕЛОВЕК»

— Вы много ездите на фармпредприятия за рубежом. Чему там можно позавидовать белой завистью?

— Разве что автоматизации и оборудованию, которое они имеют. Одна из недавних моих поездок была в компанию Merk, а это один из мировых лидеров фармпроизводства с выручкой порядка 14 миллиардов евро. Представляете, 300 с лишним лет прошло и до сих пор предприятие принадлежит семье Merk! Такое возможно только в Германии. У них есть и свой синтез.

Я много у кого был из иностранных производителей: Sanofi, Berlin-Chemie. Везде все автоматизировано, установлено дорогое оборудование из нержавеющей стали, и у предприятий нет громадных участков, в основном очень компактные площади: больше 5 гектаров редко встречается. Единственное — у Merk участок большой, но он настолько застроен, что свободной земли нет. И все очень чистенько, аккуратненько, удобно для сотрудников.

— Может, не всегда хорошо, когда предприятие принадлежит государству, как ваше (единственный акционер АО «Связьинвестнефтехим», которому принадлежит 100% акций ТХФП, — минземимущество РТ — прим. ред.)? Пришел бы инвестор, закачал большую сумму денег.

— К государственным предприятиям порой все-таки более лояльное отношение, чем к коммерческим.

«Кадры — это очень ценный ресурс. Потеряв, можно потом их не найти» Фото: Сергей Елагин

— В плане получения тех же преференций?

— Преференции мы особо не получаем, разве что вот по третьему постановлению. Но даже здесь нам помогло то, что мы госпредприятие. Где-то, наоборот, не помогает. Например, Deutsche Leasing нам в свое время отказал, потому что увидел для себя какие-то риски в том, что у нас один акционер — государство. В целом я считаю, что это нам не вредит. Да, было бы неплохо, если бы пришел частный инвестор. Но нужен именно отраслевой инвестор: с рынка или из-за границы. А то придет какой-нибудь нефтяник, или, как в Санкт-Петербурге, сейчас один из владельцев крупного торгового бизнеса построил себе фармзавод — у него своеобразный подход.

— Пока вам от иностранцев предложения не поступали?

— Как-то появлялись индусы, но это было давно — в 2010 году.

— Хотели скупить предприятие, что называется, на корню?

— Да.

— А почему не срослось: цену маленькую давали?

— И цену маленькую, и виды у них на предприятие были другие — чисто коммерческий подход. Иностранцев же социальные вопросы не волнуют. Они как посмотрели, сразу сказали: «Здесь надо сократить 500 человек и автоматизировать производство». Руководство республики такое предложение не устроило. Мы и 100 человек не можем сократить.

Нынешний владелец «Изварино-Фарм» тоже приезжал смотреть, но не договорился с нашим собственником. В результате построил себе в ближнем Подмосковье небольшой корпус на 3 тысячи квадратных метров. Собирается производить там лекарства 6 наименований.

«В рублях этот проект обошелся нам почти в два раза дороже, чем мы планировали: 900 миллионов против начальных 470 миллионов» Фото: Сергей Елагин

«НУЖНО ДОКУПИТЬ ОБОРУДОВАНИЯ НА 15 МИЛЛИОНОВ ЕВРО, НЕ МЕНЬШЕ»

— Какие, на ваш взгляд, перспективы у фармотрасли в России?

— К сожалению, многие законы у нас пишутся западными компаниями. Например, у нас качество таблеток проверяют по 8 позициям, включая растворение, посторонние примеси и т. д. А ввозимые импортные таблетки всего по трем: внешний вид, маркировка и упаковка.

— Но у нас же так много говорят о защите отечественного производителя.

— Только говорят. Нас, например, спрашивали: как мы относимся к QR-кодированию — минпромторг РФ мониторил ситуацию. Мы объяснили: нормально относимся, но дайте нам хотя бы года три. Однако сроки установили другие. Правительство РФ хочет, чтобы мы уже с 2018 года начали наносить на упаковки с лекарствами считываемый QR-код: чтобы власти могли жестче контролировать производство, не допуская фальсификата. Это значит, что в следующем году я должен провести модернизацию. С учетом того, что у меня вместе с производством мазей 58 линий, это очень затратно: нужно докупить оборудования на 15 миллионов евро, не меньше. А в цене при перерегистрации мне эти расходы опять не учтут. Сертифицирование по GMP для нас ввели тоже с 1 января (2016 года — прим. ред.). Мы потратили на производство мазей 900 миллионов рублей. Прошу: «Дайте поднять цену на продукт хотя бы на 20 процентов. Как я должен отдавать кредит?» Мне отвечают: «Это ваши проблемы». К сожалению, к производителям не всегда прислушиваются.

Впрочем, у кого обходится без проблем? Я думаю, что даже печенье печь не просто. А уж делать таблетки — тем более. Это все-таки высший уровень химии. При всем моем уважении и даже любви к нашим гигантам промышленности «Казаньоргсинтезу» и «Нижнекамскнефтехиму» могу сказать, что у них технологии гораздо проще.

— Казалось бы: поставил линию и штампуй себе таблетки...

— Это не так: сегодня таблетка получается, завтра — нет. Прислали китайцы сырье. Одна партия чуть влажнее, другая — чуть суше. И у нас уже что-то не получается. Постоянно возникают какие-то проблемы. Шикарные автомобили зарубежного производства разве не ломаются? Наши линии — те же иномарки. Их запчасти также выходят из строя, а ремонт дорогостоящий. Машина по сравнению с технологическим оборудованием, можно сказать, не стоит ничего. Порой я сам смотрю на какую-нибудь запчасть и удивляюсь: за что мы платим такие деньги? В чем заключена столь гениальная инженерная мысль? Но немцы всегда обосновывают это просто: «Вы же на этом оборудовании зарабатываете». Иными словами: «Делитесь, ребята». К счастью, в плане сервиса дело поставлено хорошо: запчасти доставляют очень быстро, хотя простои из-за полетевшего узла тоже случаются, не без этого.

— Никаких реальных шагов, чтобы отечественным фармпредприятиям легче жилось, не предпринимается?

— Нам помогают. Например, впервые после развала Союза российский минпром по постановлению правительства компенсирует нам часть процентной ставки по кредитам, взятым в 2014 - 2016 годах. Основная сумма кредитов на строительство производства мазей у нас как раз пришлась на 2014 год. Нам должны компенсировать порядка 90 миллионов рублей, но всем опять же не поможешь.

— Вы общаетесь с другими руководителями фармпредприятий?

— Конечно. Много с кем и общаюсь, и дружу: с руководителями предприятия из Хабаровска, «Ирбита» из Иркутской области, «Фармстандарта». Мы все входим в ассоциацию отечественных фармпроизводителей, собираемся вместе.

— Важные вопросы поднимаете?

— Постоянно. Очень часто у нас на встречах присутствует замминистра промышленности России Сергей Цыб. Но, к сожалению, и он некоторые вопросы не может сдвинуть с места. В частности, по жизненно важным препаратам.

«Остается только подойти к монитору проконтролировать» Фото: Сергей Елагин

«МНЕ ДАЛИ КАРТ-БЛАНШ»

— Когда вы в 29 лет стали руководителем «Татхимфармпрепаратов», представляли, насколько вам будет сложно?

— Даже не догадывался. Я, кстати, стал совсем иначе относиться к производству — более уважительно. Нас же кормит именно оно.

— Вы пришли на госпредприятие из бизнеса. Вам это мешало или помогало?

— Мы обсудили с собственником направления работы, без которых невозможно было бы добиться тех результатов, которые у нас сегодня есть. Одним словом, мне дали карт-бланш, и я стал больше ориентировать предприятие на выручку и рентабельность. Поэтому то обстоятельство, что я пришел из бизнеса, мне где-то, наверно, помогло.

— Насколько вы самостоятельны?

— Все зависит от вопроса. Но в нашу оперативную деятельность холдинг не вмешивается. У меня в контракте прописано, в пределах какой суммы я могу действовать. И мне ее, в принципе, вполне хватает для свободного ведения бизнеса.

Конечно, решение по контракту на 9 миллионов евро по производству мазей мы согласовывали с собственником. Но опять таки был конкурс с тремя участниками. В их числе чешская компания Favea, которая строила нам таблеточное производство. Она в итоге и назвала лучшую цену и сроки. Но, возможно, я бы в любом случае выбрал ее. У меня есть такие полномочия — невзирая на возможно более высокую цену, выбрать по определенным причинам — хотя бы с учетом суммы, которая стоит на кону — уже известного исполнителя. Руководство республики в свое время доверило мне предприятие, и я стараюсь его оправдывать.

«Курсовая разница помогла нам стать более конкурентоспособными на внешних рынках в тех же странах СНГ, в Монголии и Вьетнаме. Мы со своими ценами можем конкурировать на них с индусами и китайцами» Фото: Сергей Елагин

— Каково это — быть руководителем крупного предприятия?

— Непросто. Это выражается и в дефиците времени, и в ответственности. Может, я ошибаюсь, но у меня складывается впечатление, что 90 процентов людей, выходя за пределы предприятия, начисто про него забывают. И только руководителю приходится порой работать до 11 - 12 часов вечера и брать трубку в любое время дня и ночи.

— У вас, вероятно, и производство идет все 24 часа?

— Некоторые процессы у нас, действительно, идут круглые сутки. Мы работаем в три смены. Но все равно у нас есть окошки, во время которых оборудование и все остальное перемывается специальными дезинфицирующими средствами. Это необходимо.

Работать настолько интересно, что время остается только на семью, и то близкие обижаются, что видят меня слишком мало. Зачастую я возвращаюсь домой, когда они уже спят. Хорошо хоть с утра видимся. Зато мы вместе с детьми ездим отдыхать. Правда, сейчас приходится считаться с занятостью старшей дочери-третьеклассницы — не хочется забирать ее с учебы.

«Без ручного труда где-то никак не справиться. Сейчас им у нас заняты, наверно, человек 200 - 250» Фото: Сергей Елагин

— И традиционный вопрос «БИЗНЕС Online»: каковы ваши три секрета успешного бизнеса?

— Первый секрет — это труд. Взять, к примеру, профессионального спортсмена. Представляете, каких трудов ему стоило добиться успехов? И так в любом деле. Я бы добавил еще целеустремленность и удачу — без этого никак. Ведь если человек нефартовый, за что бы он не брался, у него ничего не выходит.