Каким останется в нашей памяти Альфред Карлович Лепа? Наверное, как типичный представитель политической элиты того времени. По личным качествам он был довольно терпимым человеком и без особой нужды к силовым методам не прибегал

ОБЫЧНЫЙ ЖИЗНЕННЫЙ ПУТЬ. В РЕВОЛЮЦИЮ

Ему еще предстояло после этой предпраздничной ночи прожить около полугода, если можно это назвать жизнью. Он прошел через новые допросы, очные ставки, избиения, еженощные бессонные ожидания скрежета ключей в дверях камеры и властной команды «На выход. Без вещей». Она прозвучала 9 мая 1938 года...

Над приведением арестованного в «состояние дачи признательных показаний» трудились лучшие «костоломы» НКВД ТАССР — Шелудченко, Марголин, Курбанов. Его «сломали» после шестидневной «выстойки» на ногах без сна и под градом ударов. Он подписал все, что требовали, признав себя немецким и латышским шпионом, агентом гестапо, троцкистом-террористом и покровителем татарских националистов-султангалиевцев. Подтвердил также десятки имен лично им завербованных соучастников этих черных дел. И подписал, даже не читая их списки, составленные следователем...

Сын латышского крестьянина, приехавшего в Ригу и занимавшегося извозом, Альфред Лепа еще в раннем детстве увидел картины революционных событий — Рига была одним из центров вооруженной борьбы против царизма. Ученик реального училища, он проходит обычный для многих юношей того времени путь от распространения листовок до участия в вооруженных столкновениях.

В 1914 году он связал свою судьбу с большевиками-ленинцами и вскоре был сослан в Нарымский край. Однако условия царской ссылки были не так уж обременительны и не отбивали охоту к дальнейшей борьбе.

Альфреда освободила Февральская революция, и он больше никогда не возвращался на берега Балтики. Вся Гражданская война для молодого большевика прошла на Урале. Лепа стал комиссаром полка, затем политработником армии. После войны дисциплинированный и фанатически работоспособный латыш был замечен в Москве и стал номенклатурным работником в аппарате ЦК. Затем последовала недолгая стажировка в качестве секретаря посольства в Варшаве, после чего его направили на руководящую партийную должность в регион. Последним местом работы до приезда в Казань был Узбекистан. Ни в каких оппозиционных группах он не участвовал и был одним из тех, кого раздосадованный Лев Троцкий называл сталинскими марионетками.

«ГОРЯЧАЯ ТОЧКА» «КРАСНОЙ ИМПЕРИИ»

В начале 30-х годов радикальные требования к поведению руководителей, отличавшие ранний период формирования советского государства, когда даже кровать с никелированными украшениями считалась признаком «скатывания к буржуазности», были существенно смягчены. Сталин понимал, что руководитель, отдающий все время работе, должен дорожить своим положением, и добивался этого «кнутом и пряником». Уже существовала система особых пайков и организации отдыха, взамен требовались абсолютная верность и послушание, вместе с тем для ряда руководителей, особенно имевших дореволюционный стаж, как Лепа, Сталин не был еще «вождем всех времен и народов», и в его адрес, особенно в своем узком кругу, допускались и критические высказывания. Но до поры до времени с этим приходилось мириться.

Все изменилось в начале 30-х годов прошлого века, когда оппозиция утратила свое влияние, а подавляющее большинство ближайших ленинских подручных, обеспечивших ему победу в годы революции и Гражданской войны, оказались не у дел и даже вне партии. Такова была политическая ситуация к моменту прихода Альфреда Лепы к руководству в Татарии. Что предшествовало этому?

Татария и ее партийная организация изначально были для Москвы одной из самых «горячих точек» на карте создающейся, по выражению Султан-Галиева, «красной империи» (Мирсаид Хайдаргалиевич Султан-Галиев (1892 - 1940) — татарский революционер и политический деятель — прим. ред.). Именно здешние лидеры заявили о необходимости создания равноправных отношений для всех республик СССР. Казань была родиной «султангалиевщины» — самого серьезного препятствия на пути сталинской национальной политики. В республике хорошо помнили, что первоначально Татария и Башкирия должны были получить такие же права, как Украина...

Для тушения этого политического пожара в 1921 году Ленин на заседании Политбюро предложил поехать на партийную конференцию «к татарам» наркомнацу Сталину. Последний категорически отказался и пригрозил подать в отставку со своего государственного поста... Ни поездка, ни отставка не состоялись. Вплоть до 1925 года в Казани чуть ли не ежегодно менялись секретари обкома, неоднократно приезжали комиссии ЦК...

Одним из кадровых принципов Сталина было стремление не держать первых лиц на одном месте более 3 - 5 лет, иначе, говорил он, люди «сращиваются» с местным элементом и теряют партийную остроту. Поэтому так часты были тогда перемещения руководителей. Чтобы облегчить адаптацию на новом месте, Сталин разрешал брать с собой 5 - 7 надежных людей, как правило, 2 - 3 заведующих отделами обкома, редактора и 2 - 3 наркомов. Правда, вскоре, когда начались репрессии, эта практика стала осуждаться и получила уничижительное название «артель».

Первый год правления Лепы в Казани характеризовался сохранением политической стабильности. Отшумели бои с оппозицией, национально ориентированные коммунисты в 1929 - 1930 годах были изъяты из политического обращения. Часть из них отбывала наказание на Соловках, другая часть уехала в более спокойные регионы, а большинство примирилось с необходимостью покорно выполнять все указания руководства.

... В отчетном докладе Лепа сообщает, что в республике проделана огромная работа по ликвидации последствий вредительства, но успехи могли быть большими, если бы не «политическая слепота» руководства обкома

«НЕ НАДО ДРАЗНИТЬ НАЦИОНАЛЬНЫЕ ЧУВСТВА»

В народном хозяйстве шла реализация крупных проектов. Успешно строился на северной окраине Казани комплекс заводов по производству самолетов и моторов, ориентированный на тяжелые машины Туполева. Фабрика «Кинопленка» должна была стать источником уникальных фотоматериалов для разных видов съемок, в том числе и военной аэрофотосъемки. Крупнейшим в Европе производителем меховой продукции являлся комбинат в Ново-Татарской слободе. Без особой рекламы, под завесой секретности набирало темпы военное судостроение в Зеленодольске. Завод СК-4 в Казани, работая по самым передовым технологиям, обеспечивал каучуком отрасли военной промышленности.

Входили в строй другие предприятия, а в перспективе намечались еще более грандиозные проекты. Предполагалось, в частности, строительство железной дороги Казань — Бугульма и моста через Каму. В условиях советской системы управления ведущую роль в этом играл секретарь обкома, лично отвечающий перед ЦК за положение дел. После ряда потрясений периода коллективизации начало стабилизироваться и сельское хозяйство; во всяком случае, продовольственное и денежное наполнение трудодня могло теперь обеспечивать скромные потребности многодетных семей колхозников, кое-что оставалось и на продажу. Верхом благополучия на селе считалось наличие у семьи велосипеда, патефона и сепаратора.

Бурные события происходили в сфере культуры и науки. В стремлении упорядочить раздираемую межгрупповой борьбой литературную жизнь и направить энергию писателей на воспевание успехов социалистического строительства ликвидируются различные враждующие группировки и создается единый союз советских писателей. На его I съезд в Москве в 1934 году прибыла большая делегация из Татарии. Ее представитель упоенно рассказывал о больших успехах литераторов республики.

Правда, случались и рецидивы узкоклассового подхода к культуре со стороны отдельных партийных руководителей. Например, секретарь обкома по идеологии Бари Абдуллин возмущенно говорил на собрании, что среди молодежи все еще популярно творчество «мелкобуржуазного писателя Тукаева». Лепа сделал ему замечание: «Не надо дразнить национальные чувства». Позиция Альфреда Карловича в области культуры, науки и особенно литературы была прагматична: все, что работало на идею ускорения построения социалистического общества, надо поддержать, а споры по эстетическим и другим проблемам должны стать достоянием специалистов. Это была линия, идущая сверху, — Сталин и его соратники тоже начали понимать необходимость обращения к историческим ценностям и воспитания патриотизма. Желающих класть голову за идеи интернационализма и воевать в других странах становилось все меньше. Отсюда и улучшение преподавания отечественной истории в школе, и критика тех писателей, кто показывал прошлое только в негативном духе. Так, на Политбюро была осуждена пьеса Демьяна Бедного «Богатыри» — за показ героев русских былин в карикатурном виде.

По инициативе Лепы на бюро обкома принимаются решения об улучшении материального положения проживавшего в Крыму большого писателя и крупного общественного деятеля Галимджана Ибрагимова, ряд других мер по поддержке литераторов, артистов, художников. Предметом пристального внимания обкома стало развитие науки и высшего образования. Открываются новые вузы и специализации. Утверждается особое отношение к ученым, пресекаются попытки попрекнуть некоторых из них, и в частности Арбузова, классовым происхождением. Смело выдвигаются молодые кадры руководителей науки и высшего образования: ректором КГУ становится Камай, бывший грузчик, участник Гражданской войны, талантливый химик, получивший образование и профессиональную подготовку в лучших лабораториях Германии. Его имя назвал в своем выступлении на XVII съезде партии нарком просвещения Бубнов в числе видных организаторов высшего образования и науки в СССР. Ряды ученых активно пополняются представителями татарского и других народов республики.

В 1936 году Лепа первый и единственный раз был принят Сталиным, и показательно, что речь шла тогда о помощи в развитии науки республики, подготовке кадров из коренного населения в лучших вузах страны и за рубежом. Однако на политическом горизонте страны появляются новые тучи. После убийства Кирова начинается ряд разоблачительных кампаний против явных и мнимых врагов советской власти. Внутри партии под подозрение берутся все, кто проявлял в прошлом даже малейшие сомнения в правильности генеральной линии. В 1936 году проводится первый крупный публичный процесс: обвиняемые Зиновьев и Каменев и несколько других видных в прошлом политических деятелей в обмен на обещание сохранить им жизнь публично признавались в самых страшных преступлениях. Начались поиски «врагов» и на местах. Но никто не предполагал, что процесс этот примет огромный размах и затронет все эшелоны власти.

«НОРМА ПРАВДЫ» — 5%

Татария представляла благодатный полигон для будущих репрессий — большинство ее партийных активистов в той или иной степени участвовали в различных (чаще всего весьма безобидных) отклонениях от генеральной линии. Эти факты до поры до времени хранились в оперативных архивах местного НКВД, но и сами руководящие работники в конфликтных ситуациях охотно перемывали грязное «политическое белье», попрекая друг друга за прошлые грехи. Особенно отличался своей непримиримостью второй секретарь обкома Мухаметзянов, слывший главным борцом за чистоту партийной линии.

Уже конец 1936 года и начало 1937 года были ознаменованы рядом выступлений на активах и конференциях, в которых преобладала взаиморазоблачительная струя. Впервые стала упоминаться и фамилия Лепы, бывшего до этого вне публичной критики. Так, один из видных идеологов Вольфович на городском активе упрекнул его за то, что он недостаточно разоблачает бывших левых эсеров, на что Лепа резонно заметил: «С левыми эсерами мы революцию сделали», — и дал понять, что сам факт пребывания в этой партии еще не означает необходимости репрессирования.

После февральско-мартовского пленума ЦК ВКП(б) темпы репрессий усилились, они стали захватывать многих видных партийных, государственных функционеров, имевших до этого безупречную репутацию и ни в каких оппозиционных группах не участвовавших. О том, что под «каток» репрессий попадут первые лица как в центре, так и в регионах, свидетельствовали многие косвенные признаки. Так, Политбюро, по предложению Сталина, в начале 1937 года принимает решение не рекомендовать первым секретарям обкомов, крайкомов и нацкомпартий проводить отпуска вне своих территорий. В этом списке есть и Лепа.

В недавно рассекреченном докладе Сталина по поводу разоблачения группы «заговорщиков» во главе с Тухачевским, произнесенном 2 июня 1937 года перед членами военного совета при наркоме обороны, есть зловещие слова о том, что каждому гражданину надо доносить о своих подозрениях во враждебной деятельности кого бы то ни было: «Если будет правда хотя бы на 5 процентов, то и это хлеб».

Итак, даже была установлена «норма правды» в доносе, достаточная для ареста, — 5 процентов! О том, что над Лепой и другими татарскими руководителями сгущаются тучи, свидетельствовало и то, что в журнале «Партийная жизнь» появляется резкая критическая статья работника ЦК, обвиняющая обком в попустительстве «врагам народа». В течение года в республике дважды меняют руководителей НКВД. Вскоре их арестуют и расстреляют в Москве за примиренчество по отношению к врагам. На эту должность в июле 1937 года присылают работника НКВД СССР Алемасова, уже успевшего получить орден за беспощадную борьбу «с врагами народа». В этой обстановке страха и ожидания новых арестов в июле 1937 года открывается XVIII областная партийная конференция. В отчетном докладе Лепа сообщает, что за три месяца после пленума ЦК ВКП(б) в республике проделана огромная работа по ликвидации последствий вредительства, но успехи могли быть большими, если бы не «политическая слепота» руководства обкома, самокритично заявил он. В докладе подробно перечисляются имена разоблаченных «врагов народа» из числа высших руководителей и отрасли народного хозяйства и культуры, которым они нанесли ущерб.

Некоторые обвинения звучали как фантастика. Так, например, бывший нарком местной промышленности Ганеев, оказывается, по указанию иностранной разведки сдерживал выпуск гармошек. Говорилось о «засоренности» кадров в институтах и школах, о том, что произведения буржуазного националиста Кави Наджми изучаются в татарской школе в большем объеме, чем Пушкин, и т. п. Еще до окончания конференции от имени коммунистов республики была послана покаянная телеграмма Сталину, в которой есть такие строки: «Мы сознаем, что на нас лежит огромная вина и ответственность за то, что враги не были своевременно разоблачены». Уже в ходе самой конференции арестовывают несколько ее делегатов...

«СТАЛИН ЗАНЯТ, ПОЕЗЖАЙТЕ ОБРАТНО В КАЗАНЬ»

Сразу после окончания конференции, на которой Лепа был избран снова первым секретарем, он уезжает в Москву, стремясь попасть к Сталину или Кагановичу.

Мне пришлось беседовать с его старшей дочерью Людмилой Альфредовной, рассказавшей о некоторых обстоятельствах пребывания отца в Москве. Он несколько дней ожидал приема на Старой площади, пока ему не сказали: «Сталин занят, поезжайте обратно в Казань». После жесточайшего приступа почечной болезни Лепа ложится в кремлевскую больницу, где его через неделю арестовывают прямо в палате и немедленно отправляют в специальном «вагонзаке» в Казань. Первые три дня он отказывался отвечать на вопросы... Что произошло потом, читатели уже знают.

В Казани тем временем, как и по всей стране, события принимают катастрофический оборот: аресты руководителей партийных, советских и комсомольских органов, директоров заводов и других учреждений проводятся в массовом порядке. По каждому региону утверждается норма репрессий. Татарии решением Политбюро устанавливается лимит: осудить по I категории — 500, по II — 1500 человек без суда и следствия. Впоследствии эти нормы дополнительно увеличивались как по указанию Москвы, так и по инициативе местных органов НКВД.

Сохранилось письмо наркома НКВД Татарии, в котором он просит увеличить лимит арестов на 1938 года до 5 - 7 тысяч дополнительно. В мае 1938 года в Казани в течение трех дней работала выездная сессия военной коллегии Верховного суда СССР, которая рассмотрела более 200 дел. Большинство обвиняемых были расстреляны. В списке дел, рассмотренных 9 мая, насчитывается 69 человек, под номером 65 идет Лепа Альфред. Они были расстреляны в тот же день. Все впоследствии реабилитированы.

Первым секретарем обкома стал Алемасов, недолго проработавший наркомом внутренних дел ТАССР, но успевший провести несколько жестоких допросов, лично сломавший во время одного из них единственную руку Абрамову, председателю Совнаркома, и жестоко избивший — до потери сознания — наркома земледелия Искандерова. 20 июля 1937 года Сталин вместе с Маленковым принимает в Москве Алемасова и объявлеют о решении назначить его руководителем Татарской партийной организации. На состоявшемся 28 августа пленуме, где присутствовали менее трети членов обкома, избранных месяц тому назад (остальные были уже арестованы), Алемасова единогласно избирают первым секретарем обкома партии. Представляя новую кандидатуру, Маленков заметил, что Лепа проигнорировал требование вождя об ужесточении борьбы с врагами.

Уже в ходе этого пленума снова арестовывают некоторых руководителей республики, исключив их тут же из партии. Маховик репрессий раскручивался вплоть до середины 1938 года. Только по политическим мотивам «тройка» НКВД ТАССР вынесла в 1937 - 1938 годах 2485 смертных приговоров, более 400 казнили по приговорам судов разных категорий. А в 1939 - 1940 годах судили и расстреливали уже тех, кто выполнял постановления Политбюро о борьбе с «врагами народа». Среди них было и около 20 руководителей и следователей НКВД Татарии, двоих казнили. В своем предсмертном письме Сталину бывший заместитель наркома (именно он допрашивал Лепу) горько сетовал на то, что потерял во время допросов «врагов народа» здоровье, а ведь он выполнял указание партии. Так оно и было. Но системе нужны были козлы отпущения, и их находили.

Каким останется в нашей памяти Альфред Карлович Лепа? Наверное, как типичный представитель политической элиты того времени. По личным качествам он был довольно терпимым человеком и без особой нужды к силовым методам не прибегал. Так, например, несмотря на четырехкратную просьбу НКВД Татарии, он так и не дал согласия на арест и доставку из Ялты проживавшего там больного Галимджана Ибрагимова. Это случилось, когда Лепа уже находился на казанской Лубянке — «Черном озере».

Вместе с тем элементы культа личности, поощряемые до поры до времени Сталиным среди местных работников, коснулись и Лепы. Правда, назвать его именем завод не успели, а вот колхозы были, да и соревнование на заводах и в колхозах в ознаменование 20-летия его вступления в партию объявляли.

Подготовил Михаил Бирин

Читайте также:

Спецпроект «Старая элита»