Гузель Удачина Гузель Удачина

«ПУСТЬ ДЛЯ НАШИХ ДЕТЕЙ НАРУШЕНИЕ ПРАВ ОСТАНЕТСЯ ГДЕ-ТО ДАЛЕКО, С КЕМ-ТО, НО НЕ С НИМИ»

— Гузель Любисовна, интересно, а дети понимают, что у них есть защитник, уполномоченный по правам ребенка в РТ?

— Знаете, когда я говорю с детьми о том, не обижают ли их, об их правах, о необходимости защиты, то всякий раз у ребят — если это не какая-то жалоба — нарушение прав ассоциируется с детьми Африки, где они бедные, нищие, голодные... Честно говоря, вот такое понимание темы нарушенных прав меня очень радует. И пусть оно так и будет! Пусть для наших детей нарушение прав останется где-то далеко, с кем-то, но не с ними...

— От чего надо защищать детей?

— Даже, например, от информации. В этом году в канун Международного дня защиты детей в Казани по нашей инициативе прошел первый республиканский форум, посвященный защите детей от информации, причиняющей вред их здоровью и развитию. Тема очень актуальная, очень серьезная. Мы этот форум задумывали еще в начале года вместе с республиканской комиссией по делам несовершеннолетних и защите их прав. Я вот уже шестой год уполномоченный, и на каком-либо серьезном уровне тема информационной безопасности у нас не поднималась. Тема новая, достаточно сложная и с точки зрения ее правоприменительной практики, и с точки зрения понимания...

Главной задачей форума была постановка проблемы и обсуждение ситуации, как сегодня абсолютно разные категории видят ситуацию защиты детей в этой области. У нас был очень широкий круг общения. Мы ушли от формата круглого стола, от формата координационного совещания, то есть от узкого формата. Участниками форума стали примерно 350 человек — специалисты из правоохранительных, контрольно-надзорных органов, а также органов государственной и муниципальной власти, представители родительской общественности, СМИ... Причем представители СМИ были в двояком статусе: с одной стороны, конечно, мы были заинтересованы в том, чтобы максимально популяризировать эту тему, с другой — журналисты, мы видели это так, должны были быть активными участниками форума как очень мощный источник информирования, в том числе наших детей. Разговор у нас получился, он был очень интересный, очень разноплановый. Нам удалось обозначить все направления информационной продукции, которую сегодня ребенок потребляет.

«В ДЕНЬ БЛОКИРОВКИ ОДНОГО САЙТА ТУТ ЖЕ МОГУТ ПОЯВИТЬСЯ ДЕСЯТКИ НОВЫХ»

— А какая из них самая опасная для детей?

— Самый мощный источник информирования детей сегодня, конечно же, интернет. И не только самый мощный, но и самый трудно контролируемый как с точки зрения размещения в нем информации, так и с точки зрения извлечения информации детьми. Интернет несет как блага — возможность получения образования, новых знаний и тому подобное, так и риски, опасности, негатив, которые подстерегают детей. Поэтому целая площадка у нас была посвящена обсуждению только интернет-безопасности.

И вторую панельную дискуссию мы посвятили информационной безопасности детей при пользовании другими источниками информации. Это газеты, телевидение, библиотеки, культурно-зрелищные мероприятия...

— Дети разве читают газеты?

— Согласна, что все-таки самый мощный источник информации сегодня интернет, о чем говорить. Но все остальные нам тоже не нужно исключать. Тем более что, к примеру, говоря о книгоиздании, надо учитывать, что книга может быть как в электронном виде, так и в печатном. Я, например, стараюсь преимущественно покупать своим детям печатные книги. Так что надо говорить и о том, что у нас продается в книжных магазинах, в киосках, о тех же газетах...

Поэтому у нас на форуме был комплексный разговор. Конечно, на сегодняшний день пока больше вопросов, чем ответов. Законодательство в этой сфере достаточно новое. По-хорошему можем говорить, что только три с половиной года назад у нас какое-то правовое регулирование в этой сфере появилось — с конца 2012 года.

— Какие это законы?

— На международном уровне на эту тему задумались достаточно давно. Базовый международный документ здесь — Конвенция о правах ребенка, фактически детская международная конституция. Она еще в 1989 году, когда ее принимали, содержала две статьи, посвященные тому, каким образом ребенок должен пользоваться информацией. Что он имеет право максимально широкого доступа к информации, а с другой стороны, имеет право на защиту от негативной информации, которая способна ему навредить, и государства-участники должны обеспечить это право.

В России это законодательство начало формироваться с 2010 года. 29 декабря 2010 года был принят первый федеральный закон о защите детей от информации, причиняющей вред их здоровью и развитию. Этот закон вступил в силу с 1 сентября 2012 года. То есть был предоставлен достаточно большой промежуток времени для того, чтобы все источники информации погрузились в эту тему, поняли новые правила игры... И фактически с ноября 2012 года это законодательство начало действовать в России.

Конечно, определенные декларативные, общего характера положения о необходимости обеспечения информационной безопасности детей есть и в законе об основных гарантиях прав ребенка, в национальной стратегии действий в интересах детей, в законе о так называемых черных списках, который предусматривал создание реестра нежелательных сайтов. Такой реестр сегодня создан.

— Он эффективен?

— Об эффективности сложно судить, потому что в день блокировки одного сайта тут же могут появиться десятки новых. Но все равно это тот запретительный инструмент, которым нужно пользоваться. И потом, как говорят практики, сам факт того, что выявляется негативный контент и предъявляются требования о блокировке сайта, дисциплинирует тех, кто работает в интернете, владельцев сайтов. Но это сфера действия исключительно федерального законодательства, не уровень республики. Хотя одним из предложений нашего форума было принятие на уровне Татарстана республиканской программы информационной безопасности детей. Надеюсь, эта идея будет поддержана.

«ИДЕТ ВОЙНА С ПРИМЕНЕНИЕМ ВСЕХ ДОЗВОЛЕННЫХ И НЕДОЗВОЛЕННЫХ МЕТОДОВ...»

— С какими проблемами чаще всего приходят к уполномоченному по правам ребенка в Татарстане? Больше или меньше становится обращений?

— По итогам прошлого года у нас идет рост обращений граждан. Я не связываю это с ухудшением ситуации в целом. Просто наш институт, наверное, становится более известным, люди о нас больше узнают. Но и вообще, когда ты предлагаешь возможность обратиться к тебе за консультацией, за разъяснением, иногда за защитой, собственно говоря, почему бы не воспользоваться, если есть такая потребность и необходимость.

/// Фото: gossov.tatarstan.ru Фото: gossov.tatarstan.ru

— Наша газета писала, как остро отреагировал спикер Госсовета Фарид Мухаметшин на резкий рост преступлений в отношении несовершеннолетних в 2015 году, в том числе связанных с половой неприкосновенностью. Он заявил, что вы должны стучать во все колокола!

— Мы так и делаем. И мы не ждем, когда к нам приедут или напишут, мы сами очень активны. Постоянно ездим по республике — ежегодно стараемся половину районов объездить с выездными приемами. В прошлом году проводили в 19 районах. То есть мы сами идем к людям... Как говорит Павел Алексеевич Астахов (уполномоченный по правам ребенка в РФ — прим. ред.), наша работа — в поле...

По 2015 году мы серьезно проанализировали тематику обращений, которые к нам поступают. В принципе, тут тенденция одинаковая по всей Российской Федерации. Вот у нас в Татарстане традиционно с момента учреждения института уполномоченного по правам ребенка, то есть с 2010 года, больше всего было обращений в защиту жилищных прав детей.

— Очень сложный вопрос, конечно...

— Да, это наиболее сложно реализуемое право, с финансовой точки зрения прежде всего. Но что нас удивило по итогам 2015 года — то, что явным лидером с существенным отрывом по количеству обращений стали обращения в защиту прав детей на семью и семейные ценности. Нас это, конечно, расстраивает, что очень много обращений, связанных с теми конфликтами, которые возникают в семье прежде всего в ситуации развода родителей. Идет просто лавина обращений! Обращаются и мамы, и папы, и бабушки, и дедушки... Конечно, большинство бывших супругов достойно выходят из ситуации развода, продолжают цивилизованные, очень добрые, хорошие взаимоотношения ради своего ребенка, своих детей. Но, к сожалению, и жалоб очень много... Тут и межличностный конфликт между мамой и папой, и конфликтная ситуация в суде, и дележ имущества, ведь родители и детей втягивают в этот процесс. Еще более травматичная для ребенка ситуация, когда родители начинают выяснять, с кем он останется жить. Идет война с применением всех дозволенных и недозволенных методов...

В 2012 году мне довелось побывать на российско-американском форуме в защиту детей от жестокого обращения. Так вот, американские психологи совершенно серьезно обсуждают тему, что ребенок является объектом реального насилия в ситуации, когда он просто наблюдает сцену конфликта между мамой и папой. То есть когда агрессия направлена не на него, когда он вроде бы лишь свидетель...

Другая история, когда с местом проживания ребенка вопросов не возникает, либо уже все решено, но тогда начинается определение порядка общения с ним отдельно проживающего родителя, бабушки и дедушки, дяди и тети... Сегодня, к сожалению, налицо правовая безграмотность родителей, они, как правило, не знают, что право ребенка на общение с обоими родителями, с бабушками и дедушками, со своими дядями и тетями четко закреплено и гарантировано семейным законодательством РФ. Это право ребенка! С другой стороны, законодательно закреплено и тоже гарантировано законом право родителей, тех же бабушек и дедушек, на общение с ребенком. Это не то, что мама в обиде и заявляет, что не позволит папе встречаться с сыном или дочкой. Если в таком случае папа или там бабушка пойдут в суд, он однозначно определит порядок общения. За исключением случаев, когда родитель, к примеру, лишен родительских прав.

— Но многие ли доходят до суда?

— Я уже сказала, что, как правило, большинство людей цивилизованно решают эту проблему. Я просто говорю о том, что существенно увеличилось число обращений ко мне в этой связи. В основном в этой ситуации приходит папа. Вот смотрю: передо мной сидит вполне достойный, нормальный папа, который без слез в глазах не может говорить о своем ребенке. Поневоле думаешь: ну за что мама лишает своего ребенка возможности общения со своим отцом? Между супругами может что угодно произойти, но жизнь длинная, и это же здорово, когда несмотря на испортившиеся взаимоотношения между родителями у ребенка тем не менее остаются и мама, и папа. Они же оба очень близки и дороги ребенку...

Это, конечно, несколько выходит за рамки моей деятельности, но тем не менее иногда я прошу: ну хорошо, дайте контакты вашей бывшей супруги. Пытаюсь связаться с этой мамой, и если она откликается, приходит, я с ней разговариваю. Использую такую возможность. Иногда получается примирить. Может быть, помогает взгляд со стороны или уважение к должностному лицу, или то, что с мамой просто по-человечески разговариваешь...

В ежегодном докладе мы анализировали эту ситуацию, есть конкретные предложения, что можно было бы сделать: обращаться в судебные органы, больше использовать медиационные досудебные и внесудебные процедуры... Тема сложная, достаточно тонкая...

— У нас есть вопрос на эту тему от читателя Сергея: «Татарстан выступил с инициативой усложнить процедуру расторжения брака. А не кажется ли вам, что в интересах детей такой брак у таких родителей нужно быстрее расторгать? Дети не должны быть заложниками распрей своих родителей...»

— Предложение усложнить процедуру развода возникло не на пустом месте. И наш опыт подтверждает обоснованность такой инициативы. Если такие поправки будут приняты, то, с одной стороны, это реально даст определенный процент снижения разводов. Более длительный срок, в течение которого можно будет обратиться к помощи тех же медиаторов, каким-то семьям позволит изменить свое решение о разводе. С другой стороны, это, возможно, позволит создать более благоприятную, цивилизованную, нормальную среду, в которой дети будут страдать гораздо меньше.

В 2011 году я была в Норвегии для обмена опытом, не все там для нас приемлемо, конечно, но есть какие-то положительные моменты. Не знаю, насколько у них это сохраняется до сегодняшнего дня, но тогда я очень удивилась. Мы пришли в один из психологических центров и наблюдали из-за стекла: сидит перед психологом семейная пара, плачет. Спрашиваем: что случилось? Оказывается, если семья, имеющая несовершеннолетнего ребенка, хочет развестись, а это только через суд, то, во-первых, по закону следует ждать полгода, а во-вторых, в суд не имеют права обратиться, если не прошли обязательный курс с психологом. И тот законопроект, который инициирован Татарстаном, содержит примерно такие же идеи.

«УЧИТЕЛЯ СТОНУТ: У НИХ ПОЧТИ НЕ ОСТАЛОСЬ СРЕДСТВ ВОЗДЕЙСТВИЯ НА СВОИХ УЧЕНИКОВ»

— Пожалуйста, вернемся к вопросу о том, с какими проблемами к вам обращаются. Вы сказали, что в 2015 года на первом месте были вопросы не очень-то складывающихся семейных отношений, на втором — жилья...

— На третьем — право на образование. К сожалению, несколько увеличивается число обращений прежде всего родителей по конфликтным ситуациям в образовательных учреждениях. Такие обращения уже есть и в этом году. Практически ни одного приема граждан не проходит, чтобы не пришла мама с жалобой преимущественно на школу либо с просьбой о консультации: что мне делать, как правильно поступить? Там ведь много сторон в подобных конфликтах: ребенок, родители, образовательная организация, класс... И очень серьезная сегодня сила — родительская общественность, родительские комитеты. Они активно начинают влезать в такие конфликтные ситуации и очень часто занимают позицию в защиту своих детей, причем эту позицию можно нередко оценить как негативную. У меня, к примеру, была ситуация, когда ко мне приходила мама, жаловалась на конфликт в школе в отношении сына. И буквально через два-три заявителя ко мне заходит делегация от родителей из той же школы: вот к вам мама приходила, мы по этому же вопросу — она жалуется на учителя, а он хороший, замечательный... Я спрашиваю: «А вы с чем ко мне пришли, собственно говоря?» «Мы в защиту учителя!» «Все отлично, учителя никто не обижает, а я-то здесь для того, чтобы ребенка защитить». «Но родительница ходит, жалуется». «Но это ее право защищать своего ребенка без оглядки на кого бы то ни было. И я обязательно буду разбираться...»

— Но тут есть и другая сторона медали. Мы писали про громкий случай, когда учительница из Челнов привязала первоклассника скотчем к стулу. Ужас, конечно! Но сегодня учителя стонут, у них почти не осталось средств воздействия на своих учеников. Накричать нельзя, выпороть нельзя, двойку поставить нельзя — директор выгонит...

— Я отношусь к педагогам, к администрации школ с большим уважением. Прежде всего они должны быть высокопрофессиональными и в большинстве такими и являются. Это же не просто люди с улицы, которые пришли и решили поучить, повоспитывать детей. Это люди с высшим образованием, специалисты, которые периодически подтверждают свою квалификацию. У них есть педагогическое, психологическое образование. И вообще-то, это их работа, это их профессиональная обязанность — уметь и знать, какие педагогические методы воспитания надо мудро применить в том или ином случае. Поэтому надо искать варианты. Это очень сложная сфера. Идти работать с детьми, идти в школу — это великая ответственность, конечно. Хотя и детки разные есть, и родители, к сожалению, тоже. Я ни в коем случае не пытаюсь выгородить какую-то сторону конфликта. Но я всегда говорю: за все, что происходит с нашими детьми в школе, в соответствии с федеральным законом об образовании ответственность несет образовательная организация. Это ее забота, это ее сфера компетенции. Есть ситуации, с которыми в школе, в детсаду не могут справиться. Иногда ко мне приходят их представители: у нас такая ситуация, мама не идет на контакт... Единственный, кто не виноват в этой ситуации, — это ребенок. Вот он точно не виноват. Ребенок — это наш продукт, это то, что мы воспитали.

Особенно меня, конечно, беспокоит, когда речь идет о маленьких детях. А таких случаев очень много. Не то что подросткового возраста — детсад, начальная школа. И когда идет неприятие ребенка в этом возрасте... Ну что уж с дошколенком-то не справиться?.. Есть желание у некоторых образовательных организаций избавиться от того, кто плохо учится или хулиганит, или гиперактивный... Когда на это жалуются родители, я всегда говорю: мне нужна от вас письменная жалоба, тогда у меня будет основание разговаривать с администрацией школы. Но отказываются!

— Боятся, что ребенку в этой школе будет еще хуже... А анонимки вы не принимаете?

— Принимаем. И те, которые поднимают серьезные проблемы, какие-то конкретные факты, даже аккуратно рассматриваем. Но по закону не даем ответа.

Было у меня обращение от мамы второклашки. Она воспитывает одна, мужской руки нет. Старается. Очень активный, шустрый мальчишка. Он колотит других детей, их родители на него жалуются. Я спрашиваю: а есть у него друзья? Мама говорит: нет, вот как-то не складывается... Я не психолог, но понятно же, что у мальчика это способ обратить на себя внимание. Так на него никто и не смотрит, а дернул девчонку за косички — сразу визг-писк и столько внимания на него! А это была как раз та ситуация, когда следом за мамочкой ко мне другие родители из этой же школы пришли. Я у них тоже спрашиваю: «А у этого ребенка есть друзья, может, кто-то из ваших детей с ним дружит?» «Да вы что, да он такой-сякой, нет-нет!» «Но, может, вам как-то подружиться ним? У ребенка нет папы. А вот вы с сыном ходите на прогулки, на рыбалку?» «Конечно!» «А в следующий раз пригласите этого мальчика. Пусть ваш сын его пригласит. Поверьте мне, ситуация наверняка во многом поменяется. Вы доброе дело сделаете. Да, вы думаете о своем ребенке, но вы и для своего-то какое добро сделаете, научите его достойно общаться со сверстниками, даже с теми, с кем у него конфликт. Научите достойно выходить из таких конфликтов, налаживать дружеские взаимоотношения...» Задумались...

Знаете, у любого педагога должна быть прежде всего огромная любовь к детям. Вот я себя никогда не относила к людям, которые способны испытывать любовь ко всем детям. Я обычный среднестатистический человек, с обычным восприятием. Есть мои дети, к которым я по-особенному отношусь, есть другие ребятки... Но затем у меня произошли какие-то существенные изменения. Может, это было связано с рождением второго ребенка. И я сейчас могу сказать: я люблю детей, я люблю и чужих детей. Ну, конечно, это любовь другая, чем к своим собственным детям. Но я люблю обнять любого ребенка, разговаривать с ним, пошушукаться...

— Работа, наверное, поспособствовала...

— В том числе. И у любого педагога, уверена, вот эти ощущения, которые я сейчас испытываю к детям, тоже должны быть. Без этого в школе делать нечего...

«НА МОРЕ РОДИТЕЛИ ЗАГОРАЮТ, А ИХ РЕБЕНОК СИДИТ СЕБЕ С АЙПАДОМ»

— По нехватке мест в детсадах много обращений?

— Их становится существенно меньше. В плане обеспечения детей в детсадах местами у нас в Татарстане безусловный прорыв. Наша республика — единственный регион в России, который может похвастаться тем, что открыты 75 детских садиков в год. Практически все дети от трех лет у нас сегодня обеспечены местами. Но вот с двух месяцев и с полутора лет — пока что нет. Проблема с очередностью прежде всего существует в этой возрастной категории. Нам есть к чему здесь двигаться.

— Осенью был скандальный резонансный случай, которым даже прокуратура заинтересовалась, — агрессия подростков. Казанские учащиеся транслировали избиение своей одноклассницы в Periscop. Откуда идет эта детская агрессия, в чем ее корни?

— Мое глубокое убеждение: главный корень всего, что происходит с нашими детьми, и хорошего, и плохого, в семье.

— Недосмотрели?

— Где-то недосмотрели. И любви не хватило! На самом деле не хватило любви. Должно быть много внимания ребенку, много общения с ребенком. У нас этого не хватает. Надо не просто сидеть с ребенком и разговаривать о каких-то философских вещах. Нет. Можно хотя бы уроки вместе с ним делать. Прочитали параграф по истории или по литературе, причем не один ребенок прочитал, а вы вместе. И вместе обсудили. Я сама грешна, к сожалению, непозволительно мало уделяю времени своим детям. Постараюсь исправиться. Тем более у меня младший идет в первый класс.

— Вам не кажется, что у нас потерянное поколение детей, которым родители совсем внимания не уделяют, потому что вынуждены вкалывать, чтобы накормить, одеть, выучить детей. И растут они сами по себе, как сорная трава...

— Наверное, вы тоже наблюдали такую картину: где-нибудь на отдыхе, на реке, на море родители загорают, а их ребенок сидит себе с айпадом. Что мешает маме и папе хотя бы в отпуске пообщаться со своим ребенком? Ну, конечно, так же проще — отдал ему айпад, и ребенок к тебе не пристает.

Вообще, родительский труд — самый серьезный. Всегда, наверное, было непросто с детьми — и в прежние времена тоже. И зарабатывать надо было. Я вспоминаю, как работали мои родители. У меня мама — медсестра, постоянно дежурила, в день, в ночь... Но ведь находила время для меня.

Так что главная причина детских проблем — семья. Конечно, школа как образовательное учреждение несет свою составляющую. Все вместе в тандеме должно быть. И еще, на ребенка очень негативно влияет та жестокость, которую он видит в жизни: в интернете, в игрушках, в телевизоре, в СМИ... А еще эта погоня за лайками в интернете очень популяризируется. Хорошим ведь прославиться сложно, нужно приложить усилия, а в том же печальном случае, когда избили одноклассницу, можно прославиться без особого труда и получить эти свои лайки.

«ДА, НЕ РАДУЖНЫЙ МИР РЕБЕНКА ВЫРИСОВЫВАЕТСЯ, НО НИКАКИХ СУИЦИДАЛЬНЫХ МЫСЛЕЙ НЕ ВЫСКАЗЫВАЕТСЯ. И ВДРУГ!»

— Еще одна тяжелая проблема — подростковые суициды. У нас на интернет-конференции недавно был руководитель международной правозащитной группы «Агора» Павел Чиков. Он сказал, что в Татарстане всплеск детских суицидов, что в прошлом году 24 подростка покончили с собой.

— Никакого всплеска нет! В прошлом году было 16 случаев, в нынешнем — 6. Это официальные данные от министерства внутренних дел. Вообще, обо всех происшествиях с детьми и о том, что совершают дети, наша служба в курсе. У нас налажено взаимодействие с МВД по РТ, и я в ежесуточном режиме получаю сводки от МВД обо всех этих происшествиях.

Каждый случай суицида — предмет нашего изучения и внимания. Я знаю каждый такой случай, знаю все обстоятельства. К этой теме надо подходить аккуратно. Статистика в данном случае мне кажется кощунством, потому что уход каждого ребенка из жизни по собственному желанию — это уже трагедия, основание для того, чтобы разобраться. Мы анализируем каждый такой случай совместно с комиссией по делам несовершеннолетних. У нас организована, может быть, незаметная для общественности, очень рутинная, но предметная и системная работа. Каждый случай суицида на контроле. Как что случается — выезжаем, разбираемся на месте, общаемся и с ребятами, и с педагогами, и с семьей, и с соцзащитой, и с главой района. Собираем всю информацию. Следственный комитет возбуждает уголовное дело по 110-й статье УК «Доведение до самоубийства». Чтобы в рамках уголовного дела более предметно посмотреть, было ли доведение, когда целенаправленно и методически кто-то провоцировал ребенка. В прошлом году таких обнаружилось двое, в отношении одного ребенка. Дело находится в суде, решение пока не вынесено.

— Есть какие-то типичные причины, которые можно устранить?

— Мы каждый случай суицида анализируем с разных точек зрения. Для нас очень важно выявить детей из той группы риска, на которую надо обратить внимание. К сожалению, данная тема не поддается какому-то обобщению. Нельзя сказать, что это дети из неблагополучных семей, нет, у некоторых достаток даже выше среднего. Сказать, что это дети-сироты, тоже нельзя, — да, среди них были и сироты, но это единичные случаи. Говорить, что это дети из неблагополучных семей, тоже не можем, это не так. Что это дети, стоящие на учете из-за девиантного поведения, тоже нет. Что совершили они это в состоянии алкогольного или наркотического опьянения — нет. Эти дети все разные — по возрасту, по полу. По возрасту вообще бывают случаи с 10 лет. Поэтому максимально широкий спектр ребят, с которыми сегодня нужно проводить очень хорошую профилактическую работу, умную, грамотную.

Статистика у нас такая же, как общемировая: больше законченных суицидов совершают мальчики, девочки больше совершают суицидальных попыток. Повторю, что в каждом конкретном случае мы стремимся выявить причину. Меня очень беспокоит, что примерно в 40 процентах случаев причина суицида ребенка так и остается не выясненной. Никто не может даже предположить, почему так вышло, какие переживания были у ребенка. Не знают этого ни ближнее окружение, ни мамы и папы, ни друзья, ни школа... Ни в соцсети «ВКонтакте» этого не видно. Мы изучали, как эти дети общались в социальных сетях, да, не радужный, не совсем позитивный мир ребенка вырисовывается, но никаких суицидальных мыслей не высказывается! Это на самом деле страшно, это говорит о глубоком внутреннем одиночестве этих детей.

Проблем у ребенка может быть много и очень разных. Кто-то поспорил, у кого-то несчастная любовь, кто-то с мамой поругался, у кого-то конфликт с бабушкой, кто-то двойку получил, кто-то боится ЕГЭ... Много всяких переживаний. Мы, взрослые, тоже сталкиваемся в жизни с огромным количеством проблем. Самое главное — воспитать в наших детях стрессоустойчивость, вот над этим надо работать. Научить из любой, казалось бы, безвыходной ситуации находить нормальный позитивный выход.

— Но кто этому должен учить?

— Педагоги, психологи, где-то психотерапевты, где-то психиатры... В течение прошлого года по всей республике были проведены кустовые обучающие семинары среди педагогов, психологов, тех людей, которые работают с детьми. Чтобы научить выявлять суицидальные наклонности, мысли, чтобы показать четкий алгоритм: что надо делать в каждом таком случае. Есть ведь еще одна тяжелая тема — суицидальных попыток. Каждая из них должна быть очень четко отработана. У нас есть случаи, когда ребенок пошел на этот шаг, его спасли, он получил квалифицированную медицинскую помощь. Показалось, что все нормально, у мамы тоже никаких опасений. Часто взрослые думают, что все в порядке, если ребенок ведет себя, как им кажется, нормально — улыбается, занимается своими делами... А мальчик снова оказался на грани...

Дети ведь совершенно по-другому переживают те проблемы, горе, трудности, с которыми сталкиваются. Ребенок может не стенать, не впадать в депрессию — и можно не заметить, что ему безмерно тяжело. Поэтому надо не стесняться обращаться к профессионалам. Поэтому у нас сейчас выстраивается — это рутинная, системная, каждодневная работа — четкий регламент взаимодействия между лечебным учреждением, причем тут действует врачебная тайна, и теми, кто обязательно должен помочь ребенку при выходе из лечебного учреждения, аккуратно и ювелирно. Может быть, это тоже повлияло на небольшой прогресс — все-таки у нас самый низкий показатель самоубийств детей за 5 лет.

ПРО ЕГЭ: «ЦЕЛЬ ВСЕХ РАМОЧЕК И ВИДЕОКАМЕР БЛАГАЯ»

— У нас несколько вопросов от читателей про ЕГЭ. К сожалению, иногда бывают стрессовые ситуации. Александр пишет: «Школа оказывает влияние на всех от 6 до 18 лет. У детей ЕГЭ вызывает крайнее психологическое напряжение. Теперь такие тесты внедрены не только для выпускников, но и для низших классов по итогам года. Уполномоченный по правам ребенка в РТ проводил ли анализ и направил или планирует направить письмо о необходимости принять срочные меры по изменению ситуации с ЕГЭ в адрес депутатов, правительства и президенту?» К этому можно добавить, что известный в Татарстане общественный деятель Ирина Волынец даже запустила недавно кампанию по сбору подписей против ЕГЭ с призывом сделать Татарстан пилотным регионом по отмене таких госэкзаменов...

— У меня двоякое отношение к ЕГЭ. И как уполномоченного по правам ребенка, и как мамы, которая со старшим ребенком прошла через эту процедуру. В ЕГЭ есть и положительные, и отрицательные моменты. Что положительного? Я, например, ребенок советских времен, прошла советскую школу, замечательную советскую школу. И я помню, насколько было сложно нам в 10 классе сначала сдавать 8 выпускных экзаменов, а потом еще вступительные экзамены в вуз. И была ли у нас реальная возможность поступить куда-то в столичные вузы, в МГУ? Тогда это было просто недостижимо.

А сейчас, во-первых, ребенок, оканчивая школу, сдает экзамены один раз, а не дважды. Если современного ребенка поставить в те условия, в которых были выпускники советской школы, я бы посмотрела, как он справится... Во-вторых, если ребенок набрал высокие баллы, у него реальная возможность поступить в самый престижный вуз страны. И тому уже есть огромное количество примеров. Очень важно также исключение при приеме в вуз коррупционной составляющей. Это все плюсы, не считаться с которыми нельзя.

Но есть и то, что мне в ЕГЭ не нравится. К примеру, у нас весь образовательный процесс, то есть процесс получения знаний, начинает ориентироваться, зацикливаться на сдаче ЕГЭ, вот этой итоговой аттестации. Эту систему, наверное, надо менять. Потому что не всегда подготовка к ответам на вопросы ЕГЭ — да, нет, не знаю, грубо говоря, — позволяет человеку получить истинные знания. Значит, есть смысл усовершенствовать образовательный процесс, подумать о критериях оценки деятельности образовательных учреждений, которые сегодня тоже загнаны в узкие рамки баллов ЕГЭ.

Ко мне и другие обращения поступают, связанные с ЕГЭ, что дети находятся в стрессовой ситуации в связи со сдачей этих экзаменов. А еще тут видеокамеры, а еще рамка... То есть не совсем доброжелательная обстановка. Вот с этим обращаются и учителя, и родители в основном, правда, сельских районов.

— Интересно, что вы им отвечаете?

— А я говорю: самое главное — должным образом настроить своего ребенка. Нам, родителям, педагогам... Ну такова жизнь сегодня. И рамочка, и видеокамеры — это все нужно, чтобы сделать экзамены максимально прозрачными, максимально объективными, чтобы все дети были поставлены в абсолютно равные условия, чтобы не было списывания. Вот я, например, отличница, в школе хорошо училась, никогда не списывала, «бомбы», шпаргалки, не готовила. Это же обидно, когда ты честно готовишься к экзамену, а рядом с тобой сидит человек и пользуется шпорами. И это ему сходит с рук, а иногда еще и оценку лучше получает.

То есть цель всех рамочек и видеокамер благая. И я говорю: милые родители, сегодня у нас вся жизнь под прицелом видеокамер. В торговых центрах тоже везде видеокамеры. Настройте должным образом своего ребенка, что в этом нет ничего страшного. Другое дело, что надо создавать благоприятную психологическую обстановку и в процессе подготовки к ЕГЭ, и в момент сдачи. Доброжелательность должна быть на лице тех людей, которые рядом с детьми, сдающими экзамен. Доброжелательность!

«У НАС НЕТ ПРИЧИН ОПАСАТЬСЯ ЗАПАДНЫХ СТРАШИЛОК О ТОМ, ЧТО ПРИДУТ И ЗАБЕРУТ РЕБЕНКА ЗА ШЛЕПОК»

— Вопрос от читателя Андрея Анучина: «В начале марта комитет министров совета Европы принял документ «Стратегия совета Европы по правам ребенка (2016 - 2021)». Принятая стратегия касается жителей всех стран-членов СЕ, соответственно, и россиян. В чем заключаются основные положения этой стратегии? Не получится ли так, что ювенальные технологии, которые уже активно разрушают институт семьи в странах Запада, в очередной раз будут пытаться внедрять в России?» Не идем ли мы к этому?

— Не идем, каких-то серьезных опасений здесь быть не должно. Это мнение российской ассоциации уполномоченных по правам ребенка. Нас 85 человек, во всех субъектах Российской Федерации есть мои коллеги. Многие проблемы у нас общие, мы их совместно и решаем, вырабатываем единую позицию. У нас есть возможность принять участие и в нормотворческой деятельности, выразить мнение, выступить с инициативой. В том числе по поводу тех федеральных законопроектов, которые поступают для согласования в наш Госсовет РТ и касаются семьи, детства. Так что и я, и все мои коллеги в курсе изменений законодательства.

На сегодняшний день, по моему мнению, у нас в России не ювенальное законодательство. Соответственно, у нас не применяются ювенальные технологии в западном понимании. Ведь что такое ювенальная юстиция? В узком смысле слова это создание в судах общей юрисдикции специальных составов судов, которые специализируются на рассмотрении дел — различных: административных, уголовных, гражданских — в отношении несовершеннолетних и с участием несовершеннолетних. То есть это попытка введения особых процедур, менее травмирующих ребенка. К примеру, когда допрос ребенка ведет не просто следователь, а вместе с психологом, в игровой форме. Ребенок даже не понимает, что его допрашивают. У нас в Казани в прошлом году для этого была создана с помощью минтруда и следственного комитета первая специально оборудованная «зеленая комната» с односторонним стеклом. Здесь следователь вообще может не участвовать лично в допросе ребенка, просто передать свои вопросы психологу, а сам наблюдать из-за стекла. Это как раз элементы ювенальной юстиции. Что в них плохого?

— Наоборот, это хорошо, такое надо внедрять...

— Но сегодня у нас ювенальная юстиция в этом узком смысле не введена, ее законодательно нет. Отдельные элементы используются в разных субъектах РФ, иногда в рамках пилотных проектов, например, в Ростовской области.

Но когда мы говорим в целом о ювенальной юстиции, мы имеем в виду те ювенальные технологии, которые применяются на Западе, которыми нас пугают. Вот к ним надо подходить очень рационально, учитывать степень возможного вторжения государства в дела семьи. Это может происходить, судя по примеру Запада, очень легко, причем возможны волюнтаристские решения. У нас это предмет федерального регулирования, и в действующем законодательстве этого нет. Указаны только два случая, когда государственные органы могут прийти в семью и отобрать ребенка у родителей. Первый случай — это когда имеется вступившее в законную силу решение суда о лишении либо ограничении родительских прав. И второй — это 77-я статья Семейного кодекса РФ, который предусматривает возможность отобрать ребенка, если он находится в ситуации, представляющей угрозу его жизни и здоровью.

Когда я еду в район, обязательным пунктом в моей программе бывает расширенное заседание районной или городской комиссии по делам несовершеннолетних. Потому что это в районе главный координирующий орган в рассмотрении всех вопросов детства. Там представители и образования, и здравоохранения, и прокуратуры, и судебные приставы... И я всегда говорю: коллеги, 77-я статья — это ЧП! То есть когда есть семья, пребывание в которой для ребенка представляет угрозу для ребенка.

— Пьют родители, скандалят, дерутся, не обращают внимания на своих детей, даже не кормят их нормально... Такие семьи?

— Конечно, здесь государство не может стоять в стороне. Оно просто обязано защитить этого ребенка. Но у нас только органы опеки и попечительства наделены полномочиями по принятию подобных решений.

— То есть не в такой ситуации, что мама отшлепала ребенка, кто-то настучал и почти тут же его у семьи отобрали? О таких случаях на Западе пишут СМИ...

— На Западе другое законодательство. А у нас нет причин опасаться этих западных страшилок о том, что придут и заберут ребенка за шлепок, за то, что мама помогла ребенку вырвать молочный зуб... Сегодня, наоборот, я считаю, что мы иногда проявляем даже излишнюю мягкость — предоставляем семье еще один шанс реабилитироваться, не отбираем ребенка, стараемся помочь. И ко мне были обращения: у меня отобрали ребенка, я считаю это незаконным! Обязательно проверяем, причем проверяем оперативно, выезжаем на место. У меня аппарат небольшой, всего пять человек, но мы подключаем органы опеки на местах, комиссию по делам несовершеннолетних. За все время моей работы было всего два случая, когда ребенка у семьи отобрали, на наш взгляд, незаконно, не в интересах ребенка, мы приняли тогда участие в судебной защите, и дети были возвращены в семью.

К сожалению, уполномоченный по правам ребенка очень ограничен в возможностях участвовать в судебных процессах — у нас нет самостоятельной процессуальной правоспособности, то есть уполномоченный не вправе по собственной инициативе вступить в процесс. Это регулируется федеральным законодательством. Мы пытались поднять этот вопрос, но пока проблема не решена.

— Как выходите из этого положения?

— Есть две возможности. Первая: когда одна из сторон, которые участвуют в судебном процессе, ходатайствует о привлечении уполномоченного в качестве третьего лица. Вторая: иногда суды сами, по собственной инициативе привлекают нас к участию в процессе, и тогда у нас появляется возможность выразить свое мнение. Но новые лица могут вступить в процесс только на стадии первичного рассмотрения, только в районных судах. А к нам иногда обращаются поздно, когда это уже апелляционная или кассационная инстанция. Мы вынуждены отказывать — такой закон.

«ТО, ЧТО ДЛЯ НАС ПОЛЕЗНО, МОЖЕМ БРАТЬ. ТО, ЧТО НАМ ЧУЖДО, — ИЗВИНИТЕ, НЕТ»

— Как у нас в стране восприняли стратегию совета Европы по правам ребенка?

— Да, в совете Европы этот документ принят, и к нему очень неоднозначное отношение. Министерство иностранных дел России выразило мнение, что российская сторона не может принять эту стратегию в ее целостном виде и оставляет за собой право принимать решения о реализации тех направлений, об участии в тех конкретных профильных формах, которые отвечают национальным интересам Российской Федерации. На сегодняшний день в нашей стране есть базовый документ, который определяет семейную политику до 2025 года. И, к сожалению, с этим документом стратегия СЕ не совсем согласуется. Например, с точки зрения сексуального воспитания в школах маленьких детей, фактического вовлечения их в сексуальные меньшинства. В России тоже наблюдаются их попытки войти в наши школы, это очень жестко должно отслеживаться, нельзя этого допускать. Например, в наши школы попытались войти сторонники того, чтобы в начальных классах рассказывать малышам о презервативах, о противозачаточных средствах... Собственно говоря, зачем? Зачем детям в этом возрасте знать такое?.. Вообще, надо проводить жесткую экспертную оценку, прежде чем к преподаванию детям кого бы то ни было допускать.

В стратегии СЕ прописано явно благосклонное отношение к ЛГБТ. А согласно нашему законодательству, тому же закону об информации, причиняющей вред здоровью наших детей, признана в принципе запрещенной для наших детей информация, пропагандирующая нетрадиционные сексуальные отношения. Ну а в стратегии СЕ, тоже посвященной политике в области детства, говорится о том, что вот, дискриминация намечается в отношении этих категорий, необходимо послабление... Опять же однополые семьи, возможность передачи им на воспитание детей — это не наши семейные ценности и, дай бог, никогда ими не станут.

— Россия не обязана следовать стратегии СЕ?

— Стратегия совета Европы по правам ребенка по своему статусу не создает обязательств для Российской Федерации. Это только рекомендации комитета министров СЕ, которые не имеют юридически обязывающего характера. То, что для нас полезно, можем брать. То, что нам чуждо, — извините, нет.

«КОГДА МАМА И ПАПА ПЕРЕСТАЮТ ПИТЬ, ОНИ НЕПРЕМЕННО ВСПОМИНАЮТ О СВОИХ ДЕТЯХ»

— Горький вопрос от нашей читательницы Зинаиды Ивановны о том, что немало семей, где мама пьет, не работает или работает временно, папы или нет, или приходящий, или тоже пьющий. Живут очень бедно. Порой детей воспитывает 80-летняя бабушка...

— Тема очень серьезная, даже в масштабах Российской Федерации. Не секрет, что из общего количества детей-сирот, детей, оставшихся без попечения родителей, — а у нас в республике примерно 12 тысяч таких ребятишек, — большинство, 75 процентов, — дети-сироты при живых родителях, которые были лишены родительских прав. А из этой категории детей-сирот 80 процентов — дети, родители которых были лишены родительских прав ввиду алкоголизма и асоциального образа жизни. И мы до бесконечности можем сегодня бороться с проблемой сиротства, предлагать различные формы поддержки таких детей, поиска для них замещающих семей, пока мы не начнем активно и предметно работать на профилактику социального сиротства.

— Наверное, такая профилактика ведется?

— У нас есть выстроенная работа с неблагополучными семьями. Есть несколько видов учета этих семей в зависимости от тяжести ситуации, которая в семье. С каждой такой семьей организуется реабилитационная работа до тех пор, пока семья не исчерпывает свой реабилитационный потенциал. У нас есть возможность изучить личные дела детей-воспитанников социальных приютов, социально-реабилитационных центров. Это не сиротские учреждения, это как раз учреждения для тех детей, которые оказались в различных трудных жизненных ситуациях. В том числе там находятся и дети, которых забрали из семьи, и надо их временно куда-то поместить, пока родители не лишены родительских прав. И наша задача — в комплексе посмотреть на эту ситуацию. Да, ребенок сейчас находится в приюте, получает комплекс реабилитационных услуг. Надо его накормить, напоить, а там еще есть и педагогическая запущенность, и проблемы со здоровьем, и проблемы психологические... Цель реабилитации — вернуть ребенка в семью. Но в семью какую — тоже реабилитированную. В Татарстане сегодня 18 таких приютов и социально-реабилитационных центров.

— Это много?

— Я не вижу какой-либо проблемы в количестве. Тем более что за последние два года идет сокращение, их было 23. У нас хорошие приюты. Например, в Муслюмовском районе, в селе — что может быть лучше для реабилитации ребенка: свежий воздух, здоровая пища, все тихо-спокойно, очень уютно... Заходишь туда — вкусно пахнет булочками, пирожками... Знаете, какой приют, насколько там детям хорошо, это видно с первого шага, так сказать, с первого вздоха. Я на запах всегда обращаю внимание, это точный показатель. Так что мне даже жалко те приюты, которые у нас закрылись. Но закрылись они по объективным обстоятельствам — к счастью, сокращается количество детей, которым нужны приюты.

— Кто занимается реабилитацией семьи, пока ребенок в приюте?

— Прежде всего комиссия по делам несовершеннолетних. Но отнести это к компетенции одного ведомства невозможно, поскольку такие семьи имеют целый комплекс проблем. Это не то, что семье нужна только материальная помощь, а все остальное там нормально. Обычно главная проблема — алкоголизм родителей, и задача государства — предложить помощь. Этим занимаются медики. Часто есть проблема с жильем — порой нужен ремонт, или надо найти для семьи жилье. Этим занимаются уже другие структуры. Мама не работала — нужно содействие в трудоустройстве. Никто, конечно, за руку не приведет, насильно работать не заставит, но содействие в этом вопросе центра занятости должно быть. Или если семья не получала каких-то положенных выплат — в этом надо помочь. Все это осуществляется в рамках реабилитации, в нашей реабилитационной программе все четко расписано.

— Неужели есть семьи, которые удалось вытащить из алкогольного угара?

— А я вам расскажу! Конечно, трудно, но для такой семьи есть важнейший, последний мотив — не исправится ситуация за положенный срок реабилитации, ставим вопрос о лишении родительских прав либо их ограничении. Если такое на родителей не подействует, наверное, это все, на этом реабилитационный потенциал семьи исчерпан.

Я тоже скептически была настроена, особенно в отношении женского алкоголизма. Когда не только папа, но и мама пьет, это уже совсем аховая ситуация. Например, в Азнакаевском районе комиссия прямо с болью: ну что нам с ними делать?! Так сложилось, что в это время у меня еще был прием в колонии-поселении в Мамадышском районе, где содержатся и женщины, имеющие несовершеннолетних детей. Большинство женщин колонии пришли на этот прием. И по ним было видно, что многие в свое время злоупотребляли алкоголем, ну накладывает это отпечаток. Женщины в этой колонии находятся по преступлениям незначительной тяжести, у них не очень большие сроки, но тем не менее... И знаете, практически все пришли ко мне с одним и тем же вопросом: где мои дети, помогите найти и вернуть! Прекратив пить, они вдруг вспомнили, что у них есть дети... Потом мы по каждой конкретно выясняли, уточняли. Оказалось, что некоторые дети уже в приемной семье — и здесь уже ничего не сделаешь.

И вот эти женщины, которые рвались вернуть своих детей, доказывают, что есть надежда, есть смысл попытаться реабилитировать семьи с алкогольной зависимостью. Потому что когда мама и папа перестают пить, они непременно вспоминают о своих детях.

«УНИКАЛЬНЫЙ ТАТАРСТАНСКИЙ ПРОЕКТ «ТОЧКА ТРЕЗВОСТИ»

— В Татарстане запущен проект «Точка трезовости».

— Да, он направлен на профилактику как раз социального сиротства. В основе проекта лежит инновационная методика лечения от алкогольной зависимости. Эту методику мы предложили применять к имеющим серьезную алкогольную зависимость мамам, у которых есть несовершеннолетние дети, и уже рассматривается вопрос о лишении этих мам родительских прав.

Проект был четко ограничен во времени — полгода, шесть инъекций по одной в месяц, 15 - 20 встреч с психиатром и наркологом. Но если бы мы только это предложили — бессмысленно. Потому что когда мы эту маму эффективно лечим, но на месте нет мощной реабилитационной программы, активной помощи в решении других проблем, результата не будет. Поэтому мы выбрали для проекта те пять районов Татарстана, где активные комиссии по делам несовершеннолетних и где базируются наркологические диспансеры. В проекте участвовали 45 женщин из этих пяти районов. Подбором семей занимались эти комиссии. Были выставлены определенные критерии, в том числе и медиками, чтобы у мамы было реальное желание излечиться, сильная мотивация. Это оценивали специалисты — наркологи, психиатры, которые работали с этими семьями, и из предложенных 100 выбрали 45. Очень важно, что проект с невероятным интересом поддержало министерство здравоохранения. А когда работают все вместе, можно рассчитывать на результаты.

— И какие вы получили результаты?

— Такие, каких не было еще нигде в России. Сейчас мы как раз подводим итоги проекта «Точка трезвости». В июле прошлого года на него выделили бюджетные средства — 5,4 миллиона рублей, потом закупили нужные препараты. Учитывая, что в проекте были задействованы несколько ведомств, нормативно-правовой документ о порядке их взаимодействия, о том, кто за что конкретно отвечает, был принят решением РКДН — республиканской комиссией по делам несовершеннолетних и защите их прав. И затем в рамках этого регламента с сентября начали работать. Провели пресс-конференцию — нам важно было получить поддержку общественности. Сначала была обучающая программа — республиканский минздрав вместе с РКДН организовал обучение как психиатров и наркологов, которые работали в рамках проекта, так и районных комиссий по делам несовершеннолетних. Собирались они на базе РКБ, туда были приглашены специалисты.

Мы еще пригласили представителей российских регионов, где подобная программа реализуется, но в отношении не конкретных семей, как у нас, а в целом с неблагополучными семьями. Так, с нами опытом поделились представители Свердловской области — вот таких и таких ошибок не делайте и не рассчитывайте на блестящие результаты... Но оговорились: при том, как у вас все организовано, с конкретными семьями, с комиссиями, со специалистами, может быть, результаты будут другие...

С 1 октября работа в рамках проекта началась, и сейчас мы вышли на результат. Из 45 женщин, которые приняли участие в проекте, 36 прошли полный курс лечения. На самом деле, это очень хороший результат. Были и те, кто сошли с дистанции по разным причинам. Одна забеременела, и были противопоказания для приема инъекций, кто-то не выдержал и сорвался... Второй, еще более значимый для нас результат: 98 детей из этих семей не пополнили банк данных детей-сирот.

— То есть остались в своей семье?

— Да, они остались в семье. 73 из них так и жили в семьях во время проекта, еще 11 детей были возвращены из социально-реабилитационных центров и приютов, 14 пока остаются там, но вопрос, чтобы их не возвращать в семью, уже не стоит. А разве есть для любого ребенка кто-то лучше родной матери...

Естественно, все семьи, участвовавшие в проекте, продолжают оставаться в реабилитационном пространстве, их поддерживают и другими методами лечения. Но самое главное — они Рубикон перешли, кризисные шесть месяцев.

Хочу сказать, что результаты проекта оценивали независимые московские специалисты. Нас даже уже попросили обменяться опытом, и мы ездили в Нижегородскую область.

— Продолжать проект будете?

— Очень сильно на это надеюсь.

«ОРГАНЫ ОПЕКИ НЕ РЕБЕНКА ПОДБИРАЮТ СЕМЬЕ, ОНИ РЕБЕНКУ СЕМЬЮ ПОДБИРАЮТ»

— Гузель Любисовна, а у нас в Татарстане есть беспризорники?

— В каком смысле? Те, кто шатаются по улицам и живут в подворотнях и подвалах? Я, например, про таких не знаю. Вообще, кто бы ни увидел таких детей, попрошайничающих на улице, должен сразу сообщить о них. Полиция тут же выезжает, интересуется: кто, откуда, почему, при каких обстоятельствах?.. У нас может быть беспризорность в том смысле, что маленький ребенок гуляет на улице один, мама с папой дома... Комиссия по делам несовершеннолетних тут мимо не проходит, забирает этого ребенка, выясняет обстоятельства.

— Острый вопрос от читателя Равиля Булатова про частую, к сожалению, ситуацию, когда болеют дети, а их лечить нет денег: «Проводятся благотворительные концерты, чтобы помочь детям лечиться за границей или у нас в стране. Об этом что думаете? Мы денег не просим ни у кого, мы хотим их зарабатывать и на вырученные деньги помогать больным детям. Если мы обратимся к вам, вы готовы сотрудничать с нами? Чтобы привлечь к этому делу предприятия, бизнес. Вместе мы стали бы большой силой...»

— Я готова к любому сотрудничеству в интересах детей. Любые предложения рассмотрим, встретимся, обсудим.

/// Фото: gossov.tatarstan.ru Фото: gossov.tatarstan.ru

— Еще вопрос сразу от нескольких человек: «Почему органы опеки и попечительства отказывают в разрешении пользоваться пенсией опекунам — бабушкам, воспитывающим детей-сирот?»

— По пенсиям ситуация достаточно понятная, она урегулирована федеральным законодательством. Сегодня опекуны могут получать различные средства на содержание своих подопечных, в том числе внуков. Одна сумма, которую они получают, — это как раз пособие на содержание ребенка, ежемесячная денежная выплата, на дошкольника — 7 615 рублей, на школьника — 8 783 рубля. Это та сумма, которую опекун может расходовать на содержание ребенка без каких-либо дополнительных разрешений со стороны органов опеки. Единственно, что раз в год, в сентябре, опекун должен предоставить отчет. Понятно, что не нужно отчитывать за покупку молока и хлеба... У нас уже жалоб на это нет, система отлажена.

В вопросе читателей речь идет, видимо, о другом, когда ребенок получает либо пенсию по потере кормильца, либо пенсию по инвалидности. Есть Гражданский кодекс, который говорит, что опекуны не имеют права собственности и владения, пользования, распоряжения имуществом своих подопечных. Пенсия считается финансами самого подопечного. Запрета на распоряжение этими средствами закон сегодня не содержит, он лишь констатирует, что опекун вправе распорядиться этими деньгами при разрешении органа опеки. Скажем, «хочу телевизор купить внуку или лыжи, или велосипед». Идет в органы опеки, пишет заявление, оно рассматривается, орган опеки дает разрешение, тогда бабушка снимает деньги и покупает. Главное — эти деньги должны пойти конкретно на нужды ребенка. Если органы опеки отказывают, надо рассмотреть, это наверняка единичные случаи.

— Пишет читатель Рафаиль: «В селе Зюри Тюлячинского района существует семейный реабилитационный центр для брошенных детей. Их новой мамой стала Малика ханум из фонда «Ярдэм». Мама без кавычек. Она и все ее соратники по работе всю душу отдают этим детям. За каждым ребенком сложная житейская драма. Какую помощь республика и аппарат уполномоченного оказывают этому дому ребенка?»

— Это не реабилитационный центр, не дом ребенка, это приемная семья. Хорошая приемная семья, мама там очень хорошая. Она плюс ко всему еще профессионал, что очень ценно. Причем принимает она деток с ограниченными возможностями здоровья. И спасибо мечети «Ярдэм», которая поддерживает эту семью. И дом для нее был приобретен, насколько я знаю, за счет средств мечети, и содержать этих детей она помогает. Что касается помощи государства — эта семья все положенные выплаты от государства получает.

— «Воспитываю внука 6 лет. В годовалом возрасте его мать оставила и уехала. Можно ли оформить опекунство над внуком? Как это сделать? Сама в прошлом воспитанница детдома», — пишет Герасимова Светлана Анваровна.

— Оформление опеки в отношении ребенка осуществляется в случае, если нет опеки со стороны родителей. Но об этом надо заявить. Органы опеки у каждой двери тоже не стоят. И в данном случае необходимо обращение, естественно, попытка найти маму с папой — эти меры по розыску должны принять компетентные органы. Если найдут — это одна история, если не найдут — тогда это признание безвестно отсутствующим, там тоже должны определенные сроки пройти. И если ребенок будет признан оставшимся без родительского попечения, тогда органы опеки будут искать ему замещающую семью. Это общая политика сегодня у нас в стране — прежде всего каждому такому ребенку ищут замещающую семью. В первую очередь среди родственников. Если нет среди родственников, то среди кандидатов в приемные родители-усыновители. Их у нас достаточно много, есть банк данных.

— Если их много, то почему все-таки и сирот много в татарстанских приютах и социально-реабилитационных центрах?

— Там проживают около 600 детей. А все остальные дети, 95 процентов из 12 тысяч детей-сирот, детей, оставшихся без попечения родителей в РТ, они в замещающих семьях опекунов, приемных родителей и усыновителей. У нас, как я говорила, идет сокращение сиротских учреждений. За период с 2010 года, с того момента, как я была назначена уполномоченным, в республике стало меньше на четыре детдома. А перед тем, как я приступила к работе, за несколько лет закрылось 5 детдомов. И это не потому, что мы экономим бюджетные средства, — детские дома пустеют. Сейчас их 8, плюс к этому Дом ребенка для сирот в возрасте трех-четырех лет. Есть еще два детдома-интерната для детей, имеющих серьезные проблемы здоровья, это тяжелые детки. И есть две специальные коррекционные школы для детей-сирот. У нас осталось 13 сиротских учреждений всех видов сегодня.

Кандидаты в приемные родители-усыновители пишут заявление в органы опеки, просят рассмотреть их в качестве кандидатов, прикладывают пакет документов, он сейчас максимально упрощенный, но в любом случае мы должны проверять, кому доверяем детей. Органы опеки рассматривают заявление. Дальше по федеральному законодательству в обязательном порядке каждый кандидат, который имеет положительное заключение органа опеки, должен пройти школу приемных родителей. У нас по республике сеть таких школ. В каждой работают социальный педагог, психолог, юрист. И только после этой школы кандидата допускают к банку данных детей. Сначала он пишет пожелание: какого ребенка хотел бы взять.

— То есть пол, возраст и так далее?

— Да хоть цвет глаз, ограничений нет. Но если будешь слишком привередливым, можно до пенсии прождать ребенка. Органы опеки не ребенка подбирают семье, они ребенку семью подбирают. Иногда ко мне приходят заявители, жалуются на органы опеки: вы знаете, вот мы уже и школу приемных родителей прошли, и заключение получили, год ждем, а ребенка у нас все нет. Я предлагаю: давайте посмотрим, какие пожелания вы написали. Выясняется, что этой семье нужен грудной ребенок в возрасте до года. Но так можно до бесконечности ждать.

Кто у нас сегодня в банке данных? Это те дети, которых изначально не взяли в семью. То есть такого ребенка выявили, и в течение месяца органы опеки начинают предлагать его в семью. Тех, кому семью за месяц не смогли найти, направляют в сиротские учреждения. Большинство детей, которые сегодня у нас в этих учреждениях, имеют определенные проблемы, которые препятствуют легкому устройству в семью. Первое — это дети из многодетных семей, то есть брат и сестра, или три ребенка сразу, или больше. Мы не хотим, и закон предписывает их не разделять. Но не так охотно у нас берут в семью много детей. Это же огромная ответственность даже одного ребенка взять, а здесь... Особенно когда мы ведем речь об усыновлении, а это сегодня приоритетная форма семейного устройства. Такие дети тоже устраиваются в семью, но сложности есть. Например, в одном из детдомов я видела шесть сестренок. Красавицы невероятные, хорошенькие все такие...

Другая категория — дети подросткового возраста. В основном хотят маленьких, чтобы с самого начала участвовать в жизни ребенка. Третья категория — дети, имеющие проблемы со здоровьем. Поэтому сейчас мы основные усилия прилагаем, что устроить в семьи вот таких детей, этих трех категорий.

ПРОЕКТ «ВИДЕОПАСПОРТ» И МЕЖДУНАРОДНОЕ УСЫНОВЛЕНИЕ

— С 2011 года в Татарстане — и это в чистом виде инициатива президента РТ, он курирует и помог с финансированием из бюджета — реализуется проект «Видеопаспорт». Ежегодно выделяются деньги на создание 40-минутных фильмов о детях-сиротах. Эти фильмы размещаются также в интернете на федеральном сайте программы «Пока все дома» под рубрикой «Ребенок».

Для создания таких фильмов к нам приезжает съемочная группа, очень квалифицированная, работает просто изумительно. Подход к детям невероятно деликатный, члены группы вливаются в жизнь сиротского учреждения как естественная его составляющая, никоим образом не вторгаясь в режим, а подлаживаясь под него.

Что дает такой «Видеопаспорт»? Благодаря ему потенциальные родители знакомятся с ребенком не по сведениям в банка данных — он достаточно полный, но тем не менее, а имеют возможность спокойно, дома, зайдя на сайт, посмотреть целый фильм об этом ребенке. Причем в окружении своей семьи. А это совсем другое восприятие...

По банку данных посмотрел — там фотографии, какие-то сведения. А все остальное — какой ребенок на самом деле — потенциальные родители, наверное, додумывают сами. Потом приходят в детдом, с подарками, видят ребенка — и вдруг понимают: а он не такой. Общаются, вручают подарок и уходят... навсегда.

— Стресс для ребенка!

— Вот минимизировать это тоже помогает видеопаспорт ребенка. Бывает, что тех, кто посмотрели такой фильм, что-то зацепляет. Они, может, даже не думали об усыновлении, но увидели — хотим в свою семью взять этого ребенка, он наш, он родной!

В видеопаспорте есть буквально все — о здоровье ребенка, о том, как он играет, чем увлекается, что любит. На видеопаспорт мы выводим совершенно определенную категорию детей — именно тех, о которых я говорила, которых трудно устроить в приемную семью. Из-за того, что они из многодетной семьи, из-за проблем со здоровьем, из-за возраста.

Когда съемочная группа приехала впервые, я сама с ней ездила — надо же было посмотреть, кого мы пускаем в наши учреждения. Это уже потом возникло доверие. Сегодня с ними работают только органы опеки и попечительства, сопровождают, помогают. Аппарат уполномоченного уже за ручку их не водит.

— Помогают видеопаспорта, берут юных героев этих видеофильмов в семью?

— Результаты поразительные: всего за 5 лет было подготовлено 256 видеопаспортов на детей, и 189 из них нашли свою семью. От москвичей слышала, что у нас один из самых лучших результатов в стране. Помогает еще и то, что сегодня ограничений нет — кандидат в приемные родители может взять ребенка из любого уголка Российской Федерации. Другое дело, повторю, когда органы опеки выявляют ребенка-сироту, ему, именно ребенку, подбирают семью.

— А семьи из других стран не могут взять ребенка-россиянина?

— Могут. У нас есть «закон Димы Яковлева», который Дума приняла в декабре 2012 года и который так назвали в память о российском мальчике-сироте, который в 2008 году умер в США из-за халатности приемных родителей. Этот закон ввел запрет на усыновление российских сирот гражданами США, то есть только американцами. Это было обосновано не только смертью Димы, были и другие резонансные случаи жестокого обращения с нашими детьми, которых усыновили американцы. Поэтому и забили тревогу: куда мы отдаем детей?! И в самом деле, были регионы, которые детей на международное усыновление ежегодно отправляли сотнями!

— И, отправив, уже не контролировали? Не интересовались, как живут усыновленные иностранцами дети?

— Контролировать достаточно сложно. По закону человек может приехать со всем пакетом документов и самостоятельно работать с органами опеки. Но есть и усыновление через специально аккредитованные организации. Аккредитуются они при министерстве образования и науки РФ. Смысл в чем: человек, который приезжает через эту организацию, проходит колоссальную проверку. То есть здесь практически стопроцентная гарантия, что мы попадем на нормальных родителей. Более того, в нашей республике по законодательству приоритет отечественного усыновления. Прежде всего ребенка предлагают в нашу российскую семью. И только после того, как несколько раз такое не получилось, его можно предлагать иностранным усыновителям.

— В Татарстане есть примеры, когда детей усыновляли иностранцы?

— Есть. За период с 2008 года. В том году граждане РФ усыновили или удочерили 258 детей, иностранцы — 17. В 2015-м цифры, соответственно, 133 и 2.

Была попытка два-три года назад внести изменения в федеральный закон. Поправки были витиеватые, но если их внимательно посмотреть, становилось понятно, что они практически накладывали табу на любое иностранное усыновление. Но тогда сработала та система, по которой мы имеем право участвовать в федеральном нормотворчестве. Законопроект направили в Татарстан, было обсуждение, и мы выразили свое отрицательное мнение. Республика высказалась, что она не против международного усыновления. А почему нет? Если работать должным образом, а мы работаем только через аккредитованные организации. Это позволяет отслеживать судьбу ребенка на протяжении очень длительного времени. Организации предоставляют сюда отчеты — это полный портфолио с фотографиями ребенка... Я не беру другие регионы, где сотни детей отправляют за границу, не знаю, как там контролируют их судьбу. Но у нас в Татарстане работа организована именно штучно, предметно. У нас решение о международном усыновлении принимает исключительно по первой инстанции Верховный суд республики. В каждом случае это очень точечная, предметная работа. Если так работать, то в международном усыновлении ничего плохого нет.

НУЖНЫ ЛИ НАМ БЕБИ-БОКСЫ

— «В настоящее время в России идет активная кампания за внедрение беби-боксов. Каково ваше отношение к ним? Видите ли вы необходимость использования беби-боксов в Татарстане?» — спрашивает наш читатель Андрей Анучин.

— Хороший вопрос. Беби-боксы — это специальное устройство, внешне напоминающие ящик. Их предлагается устанавливать в разных учреждениях, в основном здравоохранения, чтобы туда совершенно анонимно мама могла принести своего грудного ребенка и оставить. Это одна из западных ювенальных технологий, которые очень активно пытаются сегодня внедрить в наше с вами сознание и реальность. Пропагандистом беби-бокса является Пермский край, там есть общественная организация, которая занимается продвижением этой идеи по Российской Федерации. Было несколько попыток с этой идеей выйти на следственный комитет, на министерство образования, министерство образования — на разные федеральные ведомства, видимо, чтобы получить поддержку сверху и добиться, чтобы беби-боксы применялись в нашей стране масштабно. Главный аргумент — это станет профилактикой убийств матерями своих новорожденных детей, и нам надо спасти хоть одну детскую жизнь. Но хочу напомнить, что за убийство своего ребенка женщина несет уголовную ответственность — статья 111 Уголовного кодекса РФ.

Я сама впервые задумалась на эту тему еще в начале своей деятельности как уполномоченного по правам ребенка. На первый взгляд, беби-боксы — это здорово, хорошо, почему бы нет... Но мы пообщались тогда с заместителем министра здравоохранения РТ, и она сказала: вопрос не такой простой. И была права. В самом деле, посмотрите на оборотную сторону, на моральный, этический, психологический, мировоззренческий аспекты. Что происходит? Тем, что мы на уровне государства предлагаем людям такую возможность — избавиться от своих детей, мы меняем мировоззрение россиян в пользу того, что это норма. Нормально, чтобы мама пришла и оставила своего ребенка.

Мы много говорим о семейных ценностях, проходит огромное количество мероприятий на федеральном, на региональном уровне. Но главные семейные ценности в чем? Ответственное родительство, святость материнства. Я вам приведу конкретные цифры. Отказнички в родильных домах республики: 2008 год — 115, 2009-й (кризис) — 211, 2010-й — 159, 2011-й — 134, 2012-й — 129, 2013-й — 149, 2014-й — 77, 2015-й — 77. Вы видите, какая статистика?

— Обнадеживающая!

— В два раза уменьшение в течение года, с 2013-го на 2014-й. На самом деле это результат очень серьезной работы по профилактике отказов матерей от новорожденных. Эту работу, может быть, не видно, но она есть. У нас в республике не один год действует большая межведомственная программа под символическим названием «Никому не отдам». Это программа финансировалась за счет федерального фонда поддержки детей, находящихся в трудной жизненной ситуации. Если вдруг у мамы выявляется намерение отказаться от ребенка, оставить его в роддоме, тут же в рамках этой программы подключаются специалисты соответствующих служб — работники социальных служб, психологи и так далее. И начинается очень бережная, тонкая работа с этой мамой, чтобы отговорить ее от такого шага и чтобы помочь маме после выхода из роддома справиться с теми проблемами, из-за которых она решила отказаться от своего ребенка. Должна сказать, что как раз с этими малышами у нас нет проблемы, как устроить их в семью, — практически сто процентов забирают сразу. Допустим, из 77 детей — 75. Но все равно мы должны работать на то, чтобы отказов все-таки не было. И на это направлены колоссальные усилия.

Сегодня в нашем обществе все больше людей понимают непреходящую важность семейных ценностей. И мы не должны эту тенденцию менять на противоположную. Наоборот, укреплять понимание, что самый главный человек для ребенка — это мама. Чтобы в принципе было недопустимо, чтобы резко осуждалось такое поведение, когда мама отказывается от своего малыша. Этот нонсенс, такого быть не должно.

— А беби-боксы разворачивают такие представления в обратную сторону...

— Представьте, если мы сейчас в наших государственных учреждениях здравоохранения установим эти беби-боксы, что это будет означать для людей? Что это нормально, что, оказывается, это допустимо. Это будут видеть и взрослые, и наши дети.

Так что вопрос о беби-боксах очень спорный. Вы не представляете, какие идут дебаты на разных уровнях. И есть разные точки зрения. Одни выступают за, другие напоминают, что такие преступления, как убийство мамой новорожденного, буквально единичны, это один-два случая в год. Поэтому не приходится говорить о том, что у нас тут аховая ситуация, требующая принятия экстренных мер, это не так. Недавно прошло обсуждение на федеральном уровне, в Общественной палате РФ, где были Павел Алексеевич Астахов (уполномоченный по правам ребенка в РФ — прим. ред.), представители прокуратуры РФ, министерства здравоохранения РФ, духовенства. Духовенство тоже отстаивает святость материнства, говорит о том, что мы не должны даже мысли допускать, что мама может бросить своего ребенка. Очень серьезный был разговор. Но адепты беби-боксов не оставили своей идеи внедрить их в масштабе страны.

Между прочим, мы попытались выйти на ту общественную организацию в Пермском крае, не позиционируя, что это аппарат уполномоченного по правам ребенка в РТ. Просто спросили: а где можно приобрести беби-боксы? И получили ответ, что можно у них приобрести за определенные деньги!

— Вот оно — ничего личного, только бизнес...

— Так что моя позиция: я против беби-боксов.

«МЫ СМОТРИМ НА ЛЮБУЮ СИТУАЦИЮ С ТОЧКИ ЗРЕНИЯ ИНТЕРЕСОВ РЕБЕНКА»

— Гузель Любисовна, в ситуации ЧП как вы действуете? Такие случаи нередко бывают. Помните, в начале прошлого года Россию шокировала казанская история, когда мама подкинула в подъезд жилого дома своего маленького ребенка Данилу Манжолу, ему еще двух лет не исполнилось.

— Конечно, мы в этой ситуации могли начать переписку, выяснение позиций. Но нужно было реагировать оперативно. Я просто представила себе этого малыша, которого поместили в горбольницу №18. Пока маму найдут, пока решат, что с ней делать, пока суды пройдут — где будет этот мальчик? А что в интересах ребенка? Как можно быстрее хорошо его устроить. И мы не стали заниматься официальной перепиской, а я в первый раз собрала у себя представителей всех органов, которые имеют отношение к этой ситуации. Это и прокуратура, и следственный комитет, и комиссия по делам несовершеннолетних, и органы опеки. Мы выслушали мнение всех. Очень важно было, что все они увидели и услышали друг друга. У меня по закону как раз есть такая функция, такое право: играть координирующую роль.

В конечном итоге мы оперативно выработали единое мнение, что очень важно. Потому что если один считает так, а другой иначе, то вместо того, чтобы решать проблему, начнутся споры. А мы поняли, в каком направлении двигаемся по этой ситуации, и все это решение поддержали. Поэтому проблему ребенка решили очень быстро. Все проанализировали, пообщались с родственниками. Поняли, что по маме перспективы нет. А если так, то в интересах ребенка ему сразу подбирается семья. И Данилу была подобрана очень хорошая замещающая семья. Пока ребенок был передан в нее под опеку с возможным последующим усыновлением, если вдруг суд вынесет такое решение, что, в общем-то, и произошло.

С тех пор мы начали активно практиковать вот такую форму работы. Случилось что-то — мы в течение двух часов можем собраться и начать оперативно обсуждать ситуацию. Я очень благодарна своим коллегам, что они легко идут на такое общение. Поэтому нам удается оперативно решить проблему в интересах ребенка. Мы сразу смотрим на любую ситуацию с точки зрения интересов ребенка: вот для ребенка какое развитие ситуации лучше? И думаем, как все вместе будем в этом направлении работать.

Вот был случай, когда тревогу забила бабушка: внучке 12 лет, и она уже два года не ходит в школу.

— Но почему?

— А мама считает, что это дочке не надо. Мы пишем туда, пишем сюда... А девочка как не ходила в школу, так и не ходит! Собрались, обсудили, пригласили маму с папой. Потом я взяла их за руки, привела в кабинет. Говорю: дорогие родители, так не бывает! Маме внушение, папе внушение. Вроде как-то сдвинулось с мертвой точки.

Просто иногда с людьми надо разговаривать на обычном человеческом уровне. Вообще, с людьми надо разговаривать, они все понимают.

— Вы за эти годы с сотнями людей разговаривали, набрали хороший опыт, стали сильным защитником детей.

— Знаете, как-то Кафиль Фахразеевич Амиров, он тогда был прокурором Татарстана, сказал: «Уполномоченный по правам ребенка — это детский прокурор». Образно и точно. Но сегодня в чем-то у нас даже больше полномочий, чем у прокуратуры. К примеру, я имею право войти в любую детскую организацию на территории Татарстана независимо от организационно-правовой собственности и формы собственности, в любую. Причем мне для этого не нужно никакого повода, не нужно обращения гражданина, не нужно плана проверок. Постепенно наши полномочия расширяются и на федеральном уровне. К примеру, появилось право беспрепятственно посещать федеральные учреждения УФСИН, те же самые колонии. Так что «детский прокурор» в любой ситуации готов протянуть руку помощи любому ребенку...