«МЫ РЕШИЛИ ПИСАТЬ КАРТИНЫ ВЕКА»

— Александр, казанцы привыкли видеть вас в черном кожаном плаще и кожаной короне, сегодня у вас на голове весьма прикольная шапочка. Вы поменяли имидж?

— Нет, я и корону ношу. Просто сейчас и шапочки добавил. Какой толк ходить в одном и том же?

— А желание носить кожаную корону откуда возникло?

— Когда-то давно, в начале 90-х, мы сидели с друзьями-художниками в чьей-то мастерской и слово за слово решили написать картину века. То есть подытожить XX век. Все согласились. Мы взяли бутылку, запечатали ее содержимое сургучом, а на этикетке написали, что берем и на себя обязательство написать картины века. И поставили свои подписи. Эта бутылка до сих пор хранится у художника Евгения Голубцова. Мы даже решили, когда эти картины будут собраны, сделать выставку и представить на ней завершающийся век. Мы разослали письма-приглашения известным в мире людям — от Михаила Горбачева до английской королевы. Но никто, кроме меня, картину века не предоставил. Все говорили, что ладно-ладно, напишем, а потом ничего. В результате картину нарисовал только я один.

— И что на этой картине?

— Остров в море. Одиночество и простор, так я видел XX век. Такой красивый остров я видел в Турции, он мне запомнился. Сейчас эта работа висит у меня дома. И тогда мы с художниками решили, что раз никто ничего не нарисовал, а у меня есть эта картина, значит, я буду царем художников. Они согласились.

— То есть народ вас поддержал?

— Поддержал.

— Понятно, что все эти выборы царя и кожаные короны — элемент шоу-бизнеса, это пиар и нормальная попытка творческого человека привлечь к себе внимание. Это помогает продвижению ваших работ? Понятно же, что художник живет с продажи своих работ.

— Конечно, это помогает. Даже в интернете можно найти страничку, где выставлены репродукции моих работ и написано: «Царь художников — Александр Бусыгин». Это цепляет. Разговоры идут, люди запоминают.

— То есть в данном случае вы выстраиваете эпатажный имидж, чтобы вас запомнили?

— Да, мой имидж — царь художников настоящих и будущих. Даже Сальвадор Дали, мастер пиара, до такого не додумался. Он царем себя не именовал.

— Вы берете пример с Дали? Как вы к нему относитесь?

— Нормально отношусь. Не могу сказать, что он мой любимый художник, но уважаю. У него много ценного можно позаимствовать и в смысле идей, и в смысле способов пиара.

«СПРОСА НА РОССИЙСКИХ ХУДОЖНИКОВ В ЕВРОПЕ НЕТ»

— Считается, что вы один из самых хорошо продаваемых художников. Это правда?

— Да, это так. Мои картины хорошо уходили и уходят.

— Каким образом вам удается так успешно вести бизнес? Ведь, помнится, отец Эдварда Мунка с горечью говорил, что самое трудное — это продать картину?

— Раньше я сам занимался продажами, сейчас этим занимается моя жена. У меня есть свой магазин, жена там директорствует. Он не приносит много прибыли, но что-то есть. Я в эти дела не вмешиваюсь, мне надо картины писать. У меня уже давно есть свои покупатели, люди, которые коллекционируют мои работы. Придут раз, купят. Потом — опять купят. Продаются картины, грех жаловаться.

— Я знаю, что в начале 90-х многие художники, и вы в том числе, ездили за границу, продавали там работы. И это было экономически очень выгодно. Сейчас, по-моему, никто не ездит. Я не ошибаюсь?

— Не ездит. Это нерентабельно. Если в начале 90-х мы могли за пару месяцев заработать, скажем, в Европе 5 тысяч долларов и купить в Казани хорошую квартиру, то сейчас цены на наши картины не выросли. Мы также можем заработать 3 - 5 тысяч долларов, но что на них можно сделать в России?

— Выходит, что за границей российские художники не продаются?

— Нет, там продажами надо заниматься очень серьезно, чтобы зарабатывать хорошие деньги. Надо вкладываться в рекламу. В Европе народ картинами сейчас уже не удивишь, они их накупили. В России еще покупают все-таки. В принципе, работы продавать можно, не случайно, что на художников работают заводы — краски делают, холсты, кисти. Так что мы даем работу другим людям.

— Художники в Казани часто жалуются, что у нас в городе нет цивилизованного арт-рынка. Он так и не сумел сформироваться. Хотя в 90-е попытки были. Но кризис 1998 года уничтожил его первые всходы. И если до кризиса были фирмы, которые начинали собирать корпоративные коллекции, потом все, началась стагнация. Что вы думаете по этому поводу?

— Не соглашусь, арт-рынок у нас есть, раз многие художники живут с продажи картин. Просто есть колебания. Чуть лучше продажи — чуть хуже. В 90-е годы был бум, был пик его развития. У людей появились деньги, а вложить их особенно было не во что. Индустрия потребления в стране еще не была сформирована. Те, кто тогда купил картины, деньги вложили верно.

— А можно ли сказать, что татарстанских художников, помимо Николая Фешина, знают за границей?

— Для того чтобы знали, надо заниматься продвижением художника. Так что никого из нас за границей не знают, это все мифы. В идеале, конечно, продвигать нас должно государство, но оно же этого не делает. Реклама за рубежом стоит очень дорого, о рекламе на телевидении там даже не стоит и мечтать. Это в России может прийти журналист, снять о тебе сюжет просто потому, что твоя выставка открылась. А там так не бывает.

«УРОВЕНЬ ЖИЗНИ ХУДОЖНИКА — ИНДИКАТОР ЕГО ПРОДАЖ»

— Вы могли бы сформировать пятерку самых продаваемых в Татарстане художников? Понятно, что вы ее возглавите, но чьи фамилии можно поставить рядом с вами?

— Это надо посмотреть, кто как живет. Уровень жизни — это индикатор того, как продаются картины. Евгений Голубцов, Александр Дорофеев, Александр Шадрин, Фиринат Халиков. Хотя Халиков предпочитает делать многофигурные работы и продавать их государству или в коллекции. Он пошел по другому пути, и этот путь успешен. Халиков — очень хороший художник. Еще могу назвать Анвара Сайфутдинова. Тоже успешный художник. А остальные...

— В свое время были очень продаваемы пейзажи Василия Бусова благодаря любопытной манере письма.

— Да, это было, но сейчас эту манеру переняли многие, думаю, продажи у него уменьшились. Манеру письма время от времени надо менять, тот, кто меняет, выигрывает.

— Кстати, о перемене манеры. В конце 80-х, когда открылось одно из первых кооперативных кафе художников, все его стены были увешаны вашими клоунами. И на фоне царившего тогда в живописи соцреализма они производили фурор. Жалею, что не купила тогда одну из работ.

— Вот, не купили, так другой купил.

— Откуда появились на ваших полотнах клоуны? Они ведь до сих пор время от времени у вас встречаются.

— Эта тема моя... Не знаю, откуда она ко мне пришла.

— Любите цирк?

— Да нет. Просто все мы при определенных обстоятельствах становимся клоунами. Вот надеть на кого-нибудь эту мою прикольную шапочку, и человек превратится в клоуна. Иногда смотрим на наши старые фотографии и смеемся. Какие мы были? Расклешенные брюки, батники с длинными воротниками... Клоуны! Клоун — это самый распространенный человеческий тип.

— Откуда вообще сюжеты приходят?

— Из головы. Как-то рождаются. Из пальца не высасываю. Как нарисовать — это другое дело, для этого школа нужна. Мне повезло с учителями, школа у меня хорошая. Она начало берет от Николая Фешина. Не могу, кстати, сказать, что я его большой поклонник, но таким, как он, надо родиться, скопировать Фешина невозможно! Ну никак!

«НЕ СОЗДАЙ СЕБЕ КУМИРА»

— У вас есть кумир среди художников?

— Нет. Сейчас нет. Да и раньше тоже, пожалуй, не было. Когда я учился, мне очень нравилась немецкая живопись. Немецкие художники, они у нас не очень известны, но что-то в них есть. Художник не должен создавать себе кумиров, он сам должен этим кумиром быть.

— Логично. А как у вас происходит: вы встали утром — и сразу к мольберту. Или все-таки вдохновение нужно?

— Нет, сразу к мольберту — это я не могу. Я не каждый день работаю. У меня так: или сразу много работы, не сплю, не ем, или ничего не пишу. Делаю перерыв, занимаюсь другими делами. Вот, например, сейчас сделал себе из дерева новый трон, он будет стоять у меня в мастерской.

— Ваши работы можно узнать на любой выставке, даже на подписи смотреть не нужно. В чем секрет вашего фирменного стиля?

— Естественно, такой почерк в идеале должен быть у каждого художника. Я старался и вырабатывал свой фирменный стиль, чтобы люди меня узнавали, это тоже влияет на уровень продаж работ. Мне повезло — попался хороший учитель еще в художественной школе. В художественном училище у нас одно время преподавал Андрей Прокопьев — тоже очень хороший педагог и художник. Он мог создать творческую атмосферу, в которой мы раскрывались. А мой педагог в школе вообще по первой профессии летчик, его списали, и он в 40 лет впервые кисточку в руки взял. Но педагог он был классный. Нас, учеников, у него в художественной школе было пятеро, и все мы стали художниками. Он учил нас находить что-то свое, придумывать, а не просто фиксировать окружающий мир.

— Ваша манера письма не академическая и не чисто импрессионистская. Как бы вы ее определили?

— В принципе, я все-таки реалист. Но я пишу еще и состояние того предмета, что переношу на полотно. Его состояние, как я его чувствую. Для меня важно именно состояние. Например, интересно ли выйти на улицу и просто нарисовать то, что видишь? По-моему, это неинтересно. Надо, например, дождаться вечера, заката, или восхода, или тумана. Ну одним словом, чтобы мир вокруг стал выразительным. Тени меняют предметы. Я пишу пейзажи, но делаю это только тогда, когда наступает эффектное состояние природы. Это непросто. Радугу люблю, это как будто северное сияние в нашей полосе. Как-то видел комету — это же интересно, ее написать! Луна, солнце — это все делает пейзаж индивидуальным. А дождь, туман? Они же такие выразительные!

— Вы чаще пишете работы на продажу или для души?

— Для души. А потом такую картину будет проще продать.

— Вы пишете портреты?

— Пишу, но не так часто. Прежде чем написать портрет, надо хорошо узнать человека, вникнуть в его внутренний мир. Поговорить с ним, походить, увидеть его реакции.

— Каков уровень цен на ваши работы?

— От копейки и выше.

— А если серьезно?

— У меня много покупателей, которые любят живопись, но у них не очень высокая зарплата. А купить картину хочется. И поэтому, если я пишу небольшую работу — всего 30 на 40 — она у меня стоит 3333 рубля 33 копейки.

— Это будет клоун?

— Да все что угодно. Я таких картин рисую много, и они очень хорошо уходят. Недавно, например, заказал для них тысячу подрамников, сейчас уже опять надо заказывать.

«ПОКУПАТЕЛЬНАЯ СПОСОБНОСТЬ В ГОРОДЕ НЕБЕЗГРАНИЧНА»

— Вы быстро пишете эти картины?

— У меня был рекорд — 26 таких работ в день. Ситуации разные бывают, случается, что надо поправить свое материальное положение.

— И где продаются такие работы?

— В моем магазине, в галереях. Многие галереи просят у меня эти работы. Конечно, можно их продавать дороже, но покупательная способность в городе небезгранична.

— А самая дорогая ваша работа на сегодняшний день за сколько ушла?

— Это смотря когда, одну картину я как-то продал за полмиллиона рублей. Но картина пока у меня оставалась, хотя деньги мне покупатель отдал. Проходит время, он передумал, мне пришлось ему эти деньги вернуть. Но они уже успели обесцениться. А пока деньги были у меня, я успел на них сделать очень крупные приобретения. А вернул их из-за инфляции безболезненно.

— А что за картина была?

— Она называется «Продавцы гуманитарной помощи», такой сюр. Мне кажется, что она смешная, а людям страшно.

— А сейчас какай самая высокая цена на ваши работы?

— Я не пишу сейчас дорогие картины. Мне много не нужно, на достойную жизнь я зарабатываю. Сейчас большую картину, которая стоит дорого, очень трудно продать.

— Чаще покупают работы в корпоративные коллекции или себе домой?

— Сейчас такие коллекции тоже есть, но их владельцы предпочитают не покупать картины, а получать их в подарок. Большие картины на рынке пока не востребованы.

«В МИСТИКУ ПОВЕРИЛ»

— Вы как-то показывали мне наброски большой картины по мотивам романа Булгакова «Мастер и Маргарита». Вы ее завершили?

— Еще нет.

— Почему? Булгаков мешает, ведь с его романом связано столько мистических историй?

— Может быть, и так... Я, конечно, в мистику не верю, но с моей картиной много странного, так что и поверить можно... Я заказал рамы для картины, там должна быть череда портретов персонажей Булгакова. Заказал одному мастеру — он согласился, а на другой день внезапно умер. Заказал другому — с ним тоже несчастье случилось. Третий, который всех отговаривал, чтобы они со мной не связывались, вдруг заработал инсульт и потерял речь. Когда я сделал наконец-то раму для картины, у меня случился пожар. Вот так вот.

— В какой стадии сейчас эта работа?

— Взяться и дорисовать. Эта работа, она вся портретная. Вокруг прямоугольной рамы должны расположиться портреты персонажей в круглых рамках. Самые большие в круглых рамках наверху по центру — это Воланд и его компания. Две другие группы портретов — это люди, окружающие Иешуа, и персонажи из 30-х годов прошлого века. В центре прямоугольной части — Иешуа, по бокам — Мастер и Маргарита. Внизу еще один кружок, в нем цифра 50.

— Нехорошая квартира?

— Ну да. У меня все уже нарисовано, просто взяться и завершить. Я начал делать эту картину к одной большой выставке, но не успел, и так работа зависла.

— А почему выбор пал на «Мастера и Маргариту»? Вы любите этот роман?

— Люблю, но не могу сказать, что это моя настольная книга. Просто тема выставки тогда: «Театр и кино». Вот я и взял Булгакова. Я эту картину, конечно, доделаю, она у меня готова на 90 процентов. Хотя... Это все-таки не моя тема. Страшно мне было ее писать.

— Не ваша тема? А ваша какая?

— Я люблю жанровые полотна. Я иногда сижу и вдруг начинаю рисовать. Рисую-рисую, даже не знаю поначалу, что получится. Тут нарисовал, там добавил, и неожиданно картина получается.

— У вас есть личная коллекция своих работ?

— Есть. Более 100 работ. Она у меня дома висит. У художника должна быть такая коллекция на случай персональной выставки. Иначе где потом работы возьмешь? А продать по дешевке — это не проблема. Так спустить можно все.

«МОГУ РАБОТАТЬ ТРОЕ СУТОК ПОДРЯД»

— Персональную выставку собираетесь делать?

— С этим в Казани сложно. В выставочных залах им то надо выставку, то не надо. Людей там много, настроение у них меняется. Со всеми надо поддерживать отношения, а времени на это нет.

— Сколько часов максимально вы можете работать?

— По три дня кряду могу картины писать. У меня были такие случаи. В такой ситуации голова бывает совсем другая. Смотришь, и все по-другому воспринимается.

— Вы смотрите работы своих коллег?

— Специально не хожу, но бываю. Не могу кого-то выделить, боюсь обидеть. Я люблю разные направления в живописи.

— Вы покупаете работы коллег?

— Нет, они мне их дарят. И я свои работы тоже дарю. Голубцов как-то подарил мне картину и написал: «Царю художников Бусыгину от вассала Голубцова». Голубцов свои работы хорошо продает, из Москвы к нему покупатели приезжают. Конечно, если человек не разбирается в живописи, ему Шишкин нужен. А если что-то понимает, начинает искать своих художников.

— Раньше татарстанские художники часто ездили в Москву, выставлялись там в галереях и вроде бы даже что-то продавали. А сейчас?

— Ездят, но редко. Я не езжу в последнее время, экономически невыгодно.

— Но выставляться в Москве — в этом есть элемент раскрутки.

— Это не обязательно. Почему у одного художника берут картины, а у другого — нет, это объяснить невозможно. Ответа точного нет. Могу предположить, что сознание человека растет, и он дорастает до определенного художника. И начинает покупать его работы. Художник не должен идти на поводу у народа, народ до него вырастет и художника затопчет.

— А вас народ не затопчет?

— Нет, я серьезные картины пишу. Просто их не все видят, я их для себя пишу. Хотя пишу и простые, но жить-то надо. Мог бы за газ и квартиру картинами расплатиться, но не берут. Деньги нужны.

«В ГОРОДЕ ПИАР НУЖЕН»

— Насколько важен в провинции элемент раскрутки?

— Ну вот возьмем, к примеру, деревню. Там есть гармонист, его все знают. Он песни поет, на всех свадьбах участвует, это же пиар. Гармонист напьется, дерется — это же эпатаж. Он даже в деревне нужен. А в городе тем более.

— Наши татарстанские художник могли бы создать какое-то творческое объединение, аналогичное, скажем, «Бубновому валету» или «Голубой розе»?

— Не уверен. Да и нужно ли? Мне одна колдунья из Якутии сказала на «Арт-галерее», что я могу всех объединить, но меня никто не любит. Старые все стали, не очень хочется беспокоиться и что-то создавать.

— Дочка не пошла по вашим стопам?

— Дочка живет в Германии, она там окончила университет, там у нее муж и сын, мой внук. Она рисует, ее картина даже на какой-то выставке висела рядом с работой Малевича. Какой-то очень богатый человек картину купил. Дочка — очень творческая натура.

— Как вы подпитываетесь? Ходите в музеи, смотрите картины в интернете?

— По-разному. Иногда мне просто надо выспаться и сесть за работу. В интернете не смотрю, у меня альбомов очень много. Если бываю за границей, непременно хожу в музеи. Очень люблю музеи в Нидерландах.

— Ваш прогноз: будут казанцы покупать живопись?

— Всегда будут. Раньше книги дарили, а сейчас дарят картины. Не чайники же дарить?