Зульфат Хаким: «Я всегда сам себе ставил подножку»

«Профессионально писательством я начал заниматься в конце 80-х годов, а до этого был музыкантом, пел в ресторанах»

«СНАЧАЛА Я СПАЛ НА ГАЗЕТАХ, ПОТОМ КУПИЛ РАСКЛАДУШКУ, ТАМ ЖЕ Я И ПИСАЛ»

— Зульфат Зуфарович, вы учились в Нижнекамском филиале КХТИ, получили специальность инженера. Какое-то время даже работали на заводах «Нижнекамскшины» и сантехоборудования. Как получилось, что вы занялись писательской деятельностью?

— Наверное, так мне было предначертано. Свое первое стихотворение я написал в 6 лет, но, к сожалению, не помню его. Помню лишь, что оно было посвящено очень древней высохшей сосне, которая росла между моим и соседним селами. Дерево высохло еще в 1914 году и стояло до 80-х годов. Вот ему я и посвятил первый стих. Оно было по-детски наивное (улыбается).

— А профессионально когда вы начали заниматься писательством?

— Профессионально писательством я начал заниматься в конце 80-х годов, а до этого был музыкантом, пел в ресторанах. Я приехал в Казань из Нижнекамска в 1988 году, и меня сразу приняли на работу автором-исполнителем в татарскую государственную филармонию. Я даже сам удивился. Тогда же я писал и публиковал в журналах свои сатирические рассказы. Мой рассказ «Контра» даже занял второе место на одном из конкурсов. Через какое-то время я ушел из филармонии, организовал свою группу и давал концерты, на которых исполнял свои песни.

Мне тогда и жить-то в Казани было негде. Я устроился охранником в национальную библиотеку, тогда она называлась библиотекой имени Ленина. Там был отдел периодики, где сначала я спал на газетах, потом купил раскладушку, там же я и писал.

И тут произошло событие, которое серьезно повлияло на всю дальнейшую мою жизнь. На конкурсе киносценариев мое произведение «Әүлия кабере» («Святая могила» — прим. ред.) заняло первое место. Мне тогда не было еще и 30 лет, и победа на этом конкурсе меня очень вдохновила. Собственно, вот так у меня дальше и пошло, по всему фронту.

В 91-м году Камаловскому театру я предложил свою пьесу — «Су төбендә сөйгәнем» («Русалка — любовь моя»). Главный режиссер театра Марсель Салимжанов меня тогда уже знал по моим сатирическим рассказам, песням. Он очень обрадовался, когда я пришел к нему со своей пьесой. Я читал ее перед труппой. Эта пьеса, конечно, далека от совершенства, скажем так. Человеку, который писал рассказы, начать писать пьесы нелегко.

«С возрастом я начал думать о будущем. А вдруг все это иссякнет, вдруг я стану никому не нужным?»

«С ВОЗРАСТОМ Я НАЧАЛ ДУМАТЬ О БУДУЩЕМ. А ВДРУГ ВСЕ ЭТО ИССЯКНЕТ, ВДРУГ Я СТАНУ НИКОМУ НЕ НУЖНЫМ?»

— В конце 80-х - начале 90-х годов вы очень много писали. Откуда было столько вдохновения?

— Видимо, накопилось. Учеба, служба в армии и вот — долгожданная свобода. Я сам по себе человек очень свободолюбивый, и мне это вскружило голову. Меня заносило то туда, то сюда. У меня даже с правоохранительными органами были проблемы, всякое было в моей жизни. А еще 6 лет пения в ресторане. Я сейчас вспоминаю эти годы как сквозь туман.

И все это в совокупности, в силу моего характера, моих скитаний, все это, видимо, тормозило во мне стремление к писательству. Но раз оно есть, раз оно заложено, оно никуда не девается. Однажды это прорвалось. Тем более началась перестройка, мне было всего 25 лет, и со временем все накопленное во мне сдетонировало. Мне так кажется.

— Удалось тогда на этом что-то заработать?

— Нет, вы что! Тогда ведь не было такого, чтобы составлять договоры, просить гонорары. Я ведь до 40 лет вообще о деньгах не думал. Несмотря на то, что их особо и не было и негде было жить.

— Почему?

— Видимо, вдохновение как-то компенсировало все материальное. Это потом уже с возрастом я начал думать о будущем. А вдруг все это иссякнет, вдруг я стану никому не нужным? Всякие ведь мысли в голову лезут. И только тогда ты начинаешь задумываться. И, видимо, жизнь, и время тоже учат, потому что теперь, перед тем как что-то сделать, перед тем как что-нибудь отнести, я интересуюсь, будем ли составлять договор, какова сумма гонорара.

— У вас есть любимое произведение собственного сочинения?

— Психологическая повесть «Страх». Я считаю, что это лучшая моя повесть. Ее я написал в 92-м году. Ее почему-то считают автобиографической, но это не так. Просто мне проще было писать это произведение, представляя себя. Вообще, я присутствую в каждом своем произведении, хотя сами сюжеты выдуманные. Например, в романе «Гөнаһ» («Грех»), который тоже считается автобиографическим, хотя сюжет тоже выдуманный.

«Не бывает так, чтобы в произведении были одни только хорошие люди, должны быть и отрицательные персонажи. А чтобы описать подонка, ты сам немного таковым должен быть»

«ЛЮБОВЬ — ЭТО ПРОЯВЛЕНИЕ ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО ЭГОИЗМА»

— В одном интервью вы говорили, что вся «писанина», то есть писательская деятельность, от Сатаны, и ваша — в том числе. Вы до сих пор так считаете?

— Ну, на самом деле это было проявлением моего протестного духа. Когда начинают говорить, что театр — это храм искусства, что искусство — это от Бога, может быть, я в ответ на это со свойственным мне упрямством таким образом протестовал. Когда я так говорил, я не имел в виду чудовище с рогами, каким нам его рисует литература.

Впрочем, я до сих пор так думаю. Не бывает так, чтобы в произведении были одни только хорошие люди, должны быть и отрицательные персонажи, конфликтные ситуации, а чтобы описать подонка, ты сам немного таковым должен быть. Писатель это все конструирует, пишет и, кстати, при этом еще какую-то мораль толкает, хотя права на это не имеет. Я считаю, что писательство — это своего рода протест, недовольство жизнью. А недовольство жизнью — это сублимированное недовольство собой.

— Недовольство собой?

— Я давно уже обратил внимание, что творческий человек всегда немного помятый, то ли с похмелья, то ли еще с чего. Это потому что он недоволен жизнью, потому что он недоволен собой. Творческий человек всегда мечется, он не может найти свой праведный путь к Богу. Я вспоминаю слова Льва Толстого «Пока во мне есть энергия заблуждения, я буду писать».

Я считаю, что природа творчества не может быть от Бога. Любая эмоция уже отдаляет от Бога, а без эмоций творчества нет.

— А как же выражение «Бог — это любовь»?

— Смотря какой смысл вкладывать в слово «любовь». Земная любовь между мужчиной и женщиной — это эгоизм. Это скорее биохимический процесс в мозгу. Вообще, очень многое можно объяснить физико-химическими законами. О любви не надо говорить, надо просто любить.

— А к Богу вы как относитесь?

— Я человек, которого Бог не покинул в тяжелые и страшные минуты. Я ведь по краю пропасти ходил. Сейчас вспоминаю свои юношеские годы и ужасаюсь, как я сохранился? Без Бога я ни за что не смог бы этого сделать, я бы ни за что не выкарабкался из той помойной ямы. Я такой человек — я одной ноге другой ногой всегда мешал. Сам себе ставил подножку. Может быть, так было нужно для творчества, не знаю.

Я верю в Бога, но оправдываю ли я его доверие ко мне — не знаю.

— А Богу нужно, чтобы вы оправдывали его доверие?

— Он в этом явно не нуждается. Это необходимо мне. Мало верить в Бога, надо еще оправдывать его доверие.

«МНЕ ВЕДЬ БОЛЬШИЕ ДЕНЬГИ И НЕ НУЖНЫ»

— Сейчас вы богатый человек?

— Да, многие думают, что я богатый. Это потому что я свободный. Свободный человек всегда богат в какой-то степени богат своей свободой. И хоть абсолютно свободным быть нельзя, но к этому надо стремиться. Я пишу и знаю, что за мои романы, повести, пьесы порой дадут ничтожные гонорары, копейки, но я не могу перестать писать.

У меня было много возможностей заработать. Мне предлагали заниматься бизнесом в свое время, мне предлагают и сейчас работу с хорошей зарплатой. Но я не хочу каждый день садиться в машину и ехать куда-то. Я не хочу каждый день зависеть от этого всего, мне свобода дороже.

Да мне ведь большие деньги и не нужны. Питаюсь я скромно, мне достаточно хлеба, картошки и чая. Мне нужны деньги, чтобы заплатить за квартиру и чтобы немного было на завтра, чтобы не пришлось ни у кого просить. И, конечно, я прошу у Бога здоровья. Жизнь у нас такая, что вряд ли кто поможет в тяжелой ситуации.

«После этого письма [Шаймиеву] были стерты все мои записи на телевидении. Меня перестали публиковать, друзья начали избегать, перестали звонить. Но и это я выдержал»

«БОЛЬШЕГО ВРЕДА, ЧЕМ СТАНОВЛЕНИЕ ДОВЕРЕННЫМ ЛИЦОМ ШАЙМИЕВА, Я ДЛЯ ТАТАРСКОГО НАРОДА НЕ СДЕЛАЛ»

— В 1994 году вы написали открытое письмо Минтимеру Шаймиеву, в котором вы предложили уйти ему в отставку, так как он, по вашему мнению, не хочет отстаивать интересы татарского народа. Сейчас вы жалеете о том поступке?

— Я написал это письмо исходя из тех эмоций, исходя из тех соображений, из той действительности, которая была тогда. Хотя то, что я написал тогда, не потеряло своей актуальности и сейчас. Мы, татарский народ, ничего не приобрели кроме спортивных сооружений, оставшихся после Универсиады. Хотя, если бы пришлось написать такое письмо сейчас, тональность была бы несколько другой.

Кстати, после этого письма были стерты все мои записи на телевидении. Меня перестали публиковать, друзья начали избегать, перестали звонить. Но и это я выдержал. Не думаю, что эту кампанию против меня организовал лично Шаймиев, просто, наверное, кто-то из его окружения решил перестраховаться.

В 1997 году в театре имени Камала Марсель Салимжанов поставил мою пьесу «Күрәзәче» («Ясновидец»). На премьеру пришел Минтимер Шарипович с супругой. После спектакля мы с ними и Марселем Салимжановым посидели, попили чай, поговорили о пьесе, о спектакле. С той поры история с письмом была забыта.

— В 2001 году во время предвыборной кампании вы стали доверенным лицом Шаймиева...

— Да. Мне позвонили и предложили таковым стать.

— Это была личная просьба Шаймиева?

— Не знаю. Мне позвонили из аппарата президента и предложили. Я согласился не сразу, взял неделю для раздумий. За это время я посоветовался с умными людьми, и они мне сказали: «Зульфат, ты ведь от этого ничего не теряешь. Зато увидишь всю кухню». Ну я и согласился.

— Как восприняли это ваши почитатели, которые знали вас как критика властей?

— Из Альметьевска, из Башкортостана представители национального движения писали мне разгневанные письма. Они говорили, что для них я был единственным человеком, которому они поклонялись. Они ожидали, что я возглавлю татарское национальное движение, а я обманул их и стал доверенным лицом Шаймиева. Таким людям я шутливо отвечал «Успокойтесь. Большего вреда, чем стать доверенным лицом Шаймиева, я для него не мог сделать».

«В КРЫМУ БУДУТ ТАКИЕ ЖЕ ПРОБЛЕМЫ ЖКХ, ТАК ЖЕ У РОДИТЕЛЕЙ БУДУТ СОБИРАТЬ ДЕНЬГИ НА РЕМОНТ ШКОЛ...»

— Вообще, к национализму вы как относитесь?

— Все зависит от того, какой смысл в это слово вкладывать. Я радикальный национализм не воспринимаю. Самым большим авторитетом для меня является академик Дмитрий Сергеевич Лихачев (знаменитый русский филолог — прим. ред.) Он тоже националист, но хороший националист, гуманист. Это великий человек, который в голове у себя писал книгу, будучи в лагере. Думать и болеть за нацию как этот великий человек — такой национализм мне по душе.

— Кстати, чем закончилась история с покушением?

— По-моему, она еще не закончилась.

— Не закончилась?

— Следствие еще идет. Конечно, животного страха у меня нет, но я опасаюсь, что может быть продолжение. Это явный заказ, и кто его заказчик, я не знаю. Дай Бог, чтобы эта история закончилось благополучно.

— Что, на ваш взгляд, сейчас происходит в России?

— Мне не нравится то, что сейчас у нас происходит. У нас нет конкретного, понятного, стратегического направления. Куда мы движемся? Мы опять восстанавливаем империю, состоящую из разных этносов, из разных территорий. То, что сейчас Крым присоединяют к России, это же не просто так. Но ведь давно известно, что империи могут существовать, только расширяясь, ведя агрессивную политику. Это идеология раковой клетки. Наше руководство не занимается внутренним врагом — ЖКХ, кризисом в экономике. Столько проблем внутри страны, а вот Крым им понадобился. Эйфория вокруг событий в Крыму мне очень не нравится.

— То есть вы бы не хотели воссоздания СССР?

— Нет. Я вообще противник любой империи. Достаточно прочитать тех же русских гениев, Чаадаева, Бердяева, они все считали, что самое большое проклятие России — это ее огромная территория, она довлеет, она формирует психику нашего народа. Вот элементарно, в бытовом отношении, что изменится в Крыму?

— Накачают его деньгами, сделают некой витриной...

— Да. Потекут туда деньги, а по пути их будут разворовывать. Простой народ как жил, так и будет жить. Будут такие же проблемы ЖКХ, так же у родителей будут собирать деньги на ремонт школ, так же будут проблемы с детскими садами. Присоединив Крым, мы потеряли дружбу с Украиной. Стоит ли оно того?

Меня больше всего волнует судьба крымских татар — что будет с ними? После событий на Северном Кавказе мне как-то тяжело поверить, что к крымским татарам будет хорошее отношение. Лозунги звучат, но жизнь, как правило, не прислушивается к пафосным лозунгам.

«Я ИМ ЗАПРЕЩАЮ ПЕТЬ СВОИ ПЕСНИ, А ОНИ ВСЕ РАВНО ВНАГЛУЮ ИХ ПОЮТ»

— Вы не любите, когда ваши песни исполняют другие артисты. Почему?

— Да, не люблю. Это ведь все мои какие-то личные переживания. Я другим артистам запрещаю петь свои песни, а они все равно внаглую их поют. Еще в начале 90-х годов башкирские певцы после выхода каждой моей новой песни, не разбирая слов, коверкая, пели их. Без моего разрешения на каком-то фестивале спели одну из моих песен, я позвонил и велел убрать это выступление с трансляции. Не так давно композицию «Нәрсә булды сиңа бүген?» («Что с тобой сегодня?» — прим. ред.) исполнил Айдар Галимов. Я вообще запрещаю ему петь мои песни. Мне не нравится, как он поет!

— В суд подавали?

— Да нет, в суд не подавал, просто запрещал петь. Я не сторонник обращаться за помощью в суд или полицию, у меня такое воспитание.

— А сами гастролировать не собираетесь?

— Я сейчас, видимо, уже настолько закостенел, что мне приятнее сидеть дома, писать, сочинять. И потом меня несколько пугает организация гастролей, сейчас ведь все это очень тяжело. Для этого надо иметь хорошего директора. Выступать же нужно с живыми музыкантами, их работу надо оплачивать и при этом себе что-то оставлять. То есть это дело затратное.

Но не только это останавливает. Ко мне обратились недавно на каком-то юбилее за большие гонорары. Я спросил, какая будет публика, мне ответили, что в основном ресторанная. Я отказался, может, еще и потому, что меня за 6 лет работы в ресторанах уже тошнит от них.

— А ваша публика — она какая?

— Интеллигентная, хорошая. Это мыслящие люди, я говорю это с гордостью и имею право этим хвастаться. Мне после концертов даже буфетчицы говорят: «Зульфат, у тебя такая публика интеллигентная. Она другая, друг друга не толкают, разговаривают так красиво».

— Когда у вас следующий концерт?

— Я думаю, для этого надо созреть. Кстати, у меня 6 - 7 новых песен. Хорошие получились, им надо только аранжировки сделать.

— А музыку вы тоже сами пишете?

— Конечно. Раньше я даже аранжировки сам делал, играл на всех инструментах. Но потом понял, что этим должен заниматься профессионал.

— А что вы думаете насчет татарской сцены?

— Я знаю людей, у которых музыкального слуха нет вообще, но от них много что зависит в татарской эстраде. Они командуют, они что-то решают. Конкурсы, фестивали — сейчас это тусовочное явление, там крутятся деньги. Во главе угла здесь не ставится цель поднять татарскую культуру, татарскую песню. Вот это плохо.

С другой стороны, нельзя же запретить петь человеку, сказать: «Не пой, ты плохо поешь». Да и кто вообще будет запрещать? Зачем? Если мне что-то не нравится, я просто не слушаю, не смотрю это.