Ни в одной из своих публикаций я никогда не защищал вегетарианских взглядов и пожалеть баранов ни разу не призывал

ИДЕЯ ЖЕРТВЫ (ОТДАВАНИЯ) РАДИ БЛИЖНЕГО — АБСОЛЮТНО АКТУАЛЬНЫЙ ПОСЫЛ ИСЛАМА

В мутном потоке, мягко скажем, критики в мой адрес встречались и образцы достойного оппонирования. К ним, несомненно, можно отнести статью Исмаила Валерия Емельянова на сайте «Ислам ньюс». Конечно, критическая рецензия не обошлась без коверкания мыслей автора и даже приписывания ему суждений, который тот не высказывал в принципе. Например, мой оппонент утверждает, что «Рустам Батров предлагает пожалеть бедных баранов и отказаться от раздачи хотя и праздничного, но все-таки полученного через кровь мяса, заменив это денежными пожертвованиями». В действительности ни в одной из своих публикаций я никогда не защищал вегетарианских взглядов и пожалеть баранов ни разу не призывал. Моя мысль заключается в другом: к Курбан-байраму (да и в целом к исламу) надо подходить вдумчиво, как и учил нас великий имам Абу Ханифа. Это означает, что потенциал праздника нужно использовать в контексте реальных проблем людей, а не вымышленных. Если в глухом ауле раздача мяса до сих пор остается эффективным инструментом помощи бедным, то не надо от этого отказываться. Я же пишу о развитых обществах, где горы жертвенного мяса далеко не самый нужный способ поддержки нуждающихся.

Я глубоко убежден, что идея жертвы (отдавания) ради ближнего — абсолютно актуальный посыл ислама. Но для современного казанского или московского миллионера, который перечисляет 6–7 тыс. рублей на барана, в паре кликов в банковском приложении нет никакого чувства жертвенности. Он в ресторане за раз оставляет больше. Однако если бизнесмен выделит в своем плотном графике два дня на обучающий семинар в пользу нуждающихся или сдаст кровь ради больных, то это куда сильнее поможет ему изменить свое мышление и укрепить осознание ответственности перед всем обществом. И, самое главное, при таком подходе исламский благотворительный посыл будет наполняться реальным, а не ритуально-декоративным содержанием.

Уважаемый Исмаил эфенди, сам того не замечая, в принципе косвенно соглашается с главной моей мыслью. «Неужели автор не понимает, — пишет он о мясе жертвенных барашков, — что это всего лишь символ, связывающий нас, современных верующих, с историей нашей веры, а через нее — с чем-то более и высоким, и глубоким?» Все верно, жертвенный барашек лишь символ. А сила символа, как известно, не определятся числом его растиражированных копий. Это значит, что (если развивать высказанную Емельяновым мысль) в Курбан-байрам достаточно принести в жертву только одного барана на весь город, мухтасибат или махаллю. И даже в этом случае символ праздника сможет реализовать свое предназначение — напомнить нам о великих идеях гуманизма и человеколюбия, заключенных в мусульманском торжестве. Другими словами, мой оппонент сам же подспудно ведет нас к идее отказа от буквализма в понимании религиозных обрядов ислама.

«ЛИШЬ БОГ ЕДИН, ВСЕ ОСТАЛЬНОЕ МНОЖЕСТВЕННО»

Емельянов атрибутирует мне понимание религии как некоего набора моральных, этических, правовых постулатов, который со временем должен кардинально меняться, безжалостно сбрасывая все, что, по мнению автора, безнадежно устарело. Однако, выступая против такого «радикального пересмотра» ислама, мой оппонент указывает, что в религии «существует постоянная, или „константа“», и «эта „константа“ — Всевышний, который проявляет себя в нашем переменчивом мире через тексты Священного Писания и предания».

В данном месте те, кого называют исламскими реформаторами (хотя вернее было бы их именовать фундаменталистами), аплодируют Емельянову стоя. И ваш покорный слуга тоже присоединяется к их бурным овациям.

Действительно в исламе есть одна единственная константа — это Бог. «Кто искренне скажет, что нет божества, кроме Бога, — учил наш Пророк, — тот войдет в рай». Все остальное не так существенно. Принцип единобожия — фундамент ислама, его геном, то главное, ради чего нам и было дано Откровение. А исламское реформаторство стоит на страже этого самого принципа. Потому его представителей корректнее называть фундаменталистами, ибо их усилия направлены не столько на изменение форм проявления ислама, сколько на сохранение его сути. Они борются за то, чтобы ничто не затмевало и не разрушало глубинную основу нашей религии — принцип единобожия.

Исламские «реформаторы» часто говорят: «Лишь Бог един, все остальное множественно». Применительно к религии это означает, что все прочие ее атрибуты изменчивы и не несут в себе окончательной ценности. Только Единый Бог достоин нашего поклонения. Только к Нему должен быть обращен наш внутренний взор. Но если мы начинаем сакрализировать ма сива-х («то, что вне Его»), то мы неизменно впадаем в латентное многобожие, ибо попытка держаться за иные «константы», помимо Бога, не что иное, как политеизм (язычество), в корне противоречащий самой сути ислама. Великая угодница Бога Рабиа аль-Адавия сформулировала эту фундаментальную мысль в своей известной молитве: «Господи, если ты ввергнешь меня в ад, мне все равно. Если ты вознесешь меня в рай, мне все равно. Мне важно лишь то, чтобы Ты был мною доволен».

СО ВРЕМЕНЕМ ХАНАФИТСКАЯ ШКОЛА, КАК И ВСЕ В ЭТОМ БРЕННОМ МИРЕ, МЕНЯЕТСЯ

Принцип единобожия, вдребезги разбивающий догматизацию любых религиозных форм, был манифестирован при жизни Пророка. Приведем пару примеров.

Поначалу верующие молились в сторону Иерусалима. За первой киблой мусульман стояла целая концепция веры, которая привлекала на свою сторону многих людей. Однако Бог однажды резко меняет киблу на Каабу. И тем, кто вместо тотальной власти Бога был привязан сердцем к прежней концепции, пришлось нелегко. Как пишет Ибн Хишам и другие мусульманские историки, со сменой киблы многие мусульмане отвернулись от Пророка и ислама.

Другой яркий пример был явлен во время Худайбийского перемирия. В тот год мусульмане вознамерились отправиться в хадж, однако мекканские язычники воспрепятствовали его совершению. В конечном итоге была достигнута договоренность, что верящие вернутся для хаджа на следующий год. Перед возвращением в Медину Пророк тем не менее велел своим ученикам обрить головы, как это делают все паломники после совершенного хаджа. Многие мусульмане вновь воспротивились ломке принятых правил. И Пророку ничто не оставалось, как личным примером вдохновить верующих не держаться за свои вроде как правильные концепции относительно религии.

Радикальные изменения религиозных предписаний мы наблюдаем и при праведных халифах. Халиф Умар менял даже то, о чем высказывался Пророк. Например, первый ввел коллективное исполнение таравих намаза, хотя посланник Бога однозначно давал понять, что не желает этого. Увеличил Умар и число палок в наказание за распитие спиртного, ибо изменились условия — стало больше пьющих.

После праведных халифов знамя борьбы за чистоту единобожия подняли асхаб ар-рай, сторонники рационального ислама, во главе которых стоял великий имам Абу Ханифа. Он во всех религиозных предписаниях искал так называемое илля (обоснование), сообразно которому и призывал толковать нормы шариата. Так, илля скоромной милостыни по случаю окончания месяца Рамадан — помощь ближнему. И поэтому с появлением в халифате денежной системы в школе имама Абу Ханифа появилась фетва, допускающая заменять при раздаче этой садаки натуральные продукты денежным эквивалентом, ибо деньги служат изначальной задаче гораздо лучше пшена и изюма.

Однако со временем ханафитская школа, как и все в этом бренном мире, меняется и происходит ее закостенение. На авансцену борьбы за суть против власти форм выходят суфии, а Абу Ханифа становится в их глазах олицетворением всей той косности, которая охватила некогда созданный им мазхаб. «Абу Ханифа не учил любви, — скажет об этом Аттар. — У Шафии нет хадисов о ней». Выше процитированная Рабиа аль-Адави — яркий пример истинного монотеизма в исполнении суфиев.

СЕГОДНЯ МУСУЛЬМАНСКАЯ УММА ПЕРЕЖИВАЕТ НОВЫЙ ЭТАП В СВОЕЙ БОРЬБЕ ЗА ЕДИНОБОЖИЕ

Однако и суфизм за века своего существования также обрастает ритуалами и всевозможными баснями, не имеющими ничего общего с изначальным учением ислама. Этот наносной слой взялись срезать салафиты. Они выступили против бездумных религиозных традиций мусульман, усматривая в них проявление ширка (многобожия). Салафиты вооружились против поздних суфийских наслоений скальпелем Сунны и призывали верующих осознавать, имеют ли под собой религиозное обоснование их традиции и обычаи, а если они не восходят к исламскому первоисточнику, то не жалея выбрасывать их на свалку истории. Однако и салафизм уже неактуален.

Сегодня мусульманская умма переживает новый этап в своей борьбе за единобожие. Многим критически мыслящим мусульманам приходит осознание, что концепция Сунны, о которой Бог не говорит ни в одном из аятов Корана и становление которой произошло лишь через два века после смерти Пророка, как и поздний суфизм, активно использовалась в качестве канала приписывания Пророку того, чего он никогда не говорил и не совершал. Значит, в толще хадисов многое относится лишь к наслоению поверх подлинного первоисточника, которое ведет лишь к ма сива-х («тому, что вне Его»).

И, как это было во вменена Пророка, праведных халифов, Абу-Ханифы, ранних суфиев и первых салафитов, призыв держаться только за Бога, а не за догматы, возникающие вокруг Него и по Его поводу, вызывает волну сопротивления. Статья Емельянова и горы гневных комментариев в соцсетях — вполне ожидаемая реакция. Злость и агрессия вплоть до призывов начать уголовное преследование того, кто высказывает непривычные суждения, появились не сегодня. Так было всегда. А все потому, что выкорчевывать из себя ментальных идолов больно и тяжело. Однако другого пути к Богу у нас нет, ибо если мы хотим по-настоящему обрести Его в сердце, то обязаны стать мусульманскими реформаторами своей эпохи, которые счищают отжившие слои луковицы религиозных форм и всегда зрят только в корень, где сияет вечный и неизменный свет Единого Бога, стоящего в основании всех форм бытия, которые мы по ошибке провозглашаем финальной целью верующего.

Мнение автора может не совпадать с позицией редакции