Нияз Игламов: «В России такая тенденция: чем жизнь хуже, тем театр лучше»

Нияз Игламов

«ГОСУДАРСТВО ВСЕ БОЛЕЕ АКТИВНО ДЕЛАЕТ ЖИЗНЬ В СТРАНЕ НЕВОЗМОЖНОЙ»

— Нияз Рауфович, за время поездки вы посмотрели в общей сложности 17 спектаклей в разных театрах Закамья. Каково ваше общее впечатление?

— В прошлом году наметилась тенденция очень мощного преодоления застоя и рутины в театрах России. Было много резонансных премьер в Москве и в Санкт-Петербурге, театральные люди стали говорить о некоем Ренессансе. Я второй год работаю экспертом в «Золотой маске», побывал во многих городах России и могу сказать, что это не локальное явление. Возрождение происходит по всей стране.

Эта тенденция коснулась и Татарстана. Но несмотря на то, что в республике много театров, нельзя сказать, что у нас очень театральный регион. Все-таки национальная театральная культура несколько отдалена от общих тенденций: мощных событий немного, хотя они все чаще появляются. Вообще, эта поездка меня порадовала: ни в одном театре я не увидел спектаклей низкого художественного уровня, которые до этого часто появлялись в театрах Закамья.

— С чем связан театральный Ренессанс?

— С тем, что наша общественная жизнь и моральный климат ухудшаются. Государство в лице всех ветвей власти все более активно делает жизнь в этой стране невозможной. Безумие законов, которые принимает Дума, и то, что законы эти поддерживаются значительной частью отравленного телевидением населения — все это создает фон, на котором театр вновь начинает играть роль социального рупора. Он не только художественно, но и содержательно растет, ищет новые формы для высказывания новых мыслей. В России вообще есть такая тенденция: чем хуже жизнь, тем театр лучше, тем он более востребован в обществе.

При этом театры в России все еще разобщены. В Челнах вот есть три профессиональных театра — это татарский драматический, «Мастеровые» и театр кукол. Они не всегда знают, что происходит друг у друга, и это печально, потому что все они плывут в одной лодке и делают одно дело.

— Ощутит ли изменения зритель?

— Я думаю, интерес людей увеличится. Чем честнее и злободневнее театр говорит со зрителем, тем больший у него успех. Конечно, некоторым театрам придется пройти через череду зрительского оттока, в связи с чем они, возможно, решат сменить сценическую модель, выбрать иной путь развития. Старый зритель уйдет, придет новый.

«ЗАДАЧА ТЕАТРАЛЬНОЙ ОБЩЕСТВЕННОСТИ — ПРИВЛЕЧЬ НОВЫЕ СИЛЫ В ДРАМАТУРГИЮ»

— Если говорить о зрителе, что отличает его в национальном театре?

— У любого человека в числе главных субстанциональных начал есть тяга к самоидентификации, поиску и нахождению своей «инаковости». Что такое народ, нация? По сути, это нечто, что отличает группу одних людей от других. Понятно, что ни татарский язык, ни татарская культура не могут на равных конкурировать с русской, не имея самостоятельного государства или нормального федерализма в стране. Поймите правильно, я не говорю сейчас об отделении или еще о чем-то. Просто глобализация и агрессивный масскульт наступают по всем фронтам. Кстати, и русская культура пусть в меньшей степени, но испытывает те же проблемы. В этих условиях нам, татарам, приходится прилагать больше усилий по консервации своей культуры. Татарский зритель не так активно готов включить в круг своего внимания вещи не татарские из-за боязни разрушить свой национальный дух, менталитет. Потому что театр — это главное место, где сохраняется живой литературный татарский язык, традиции, например, те же элементы исторического костюма, которые мы в быту уже не встретим, но на сцене они присутствуют.

Татарский зритель достаточно сильно сопротивляется влиянию извне. С другой стороны, театры не могут законсервироваться и жить как фаршированные кабачки в банке. Путь формирования репертуара любого национального театра в России долгий, сложный и кропотливый — здесь многое зависит от паритета между традицией, новыми формами и от деликатности его руководителей.

— Каковы на сегодняшний день задачи национальной татарской драматургии?

— Я не думаю, что есть отдельные задачи у татарской, русской или английской драматургии. Задача всегда одна — «глаголом жечь сердца людей». У национальной драматургии одна серьезная проблема — ее просто мало. Конечно, в Татарстане есть и классика, которую время от времени можно ставить, и несколько современных актуальных авторов. Но просто мало пишущих людей.

Успехи современной русской драматургии в том, что пишут десятки, сотни, если не тысячи авторов — из этого потока 30 - 40 хороших пьес в год возникает. Здесь нет никакого другого секрета. И в советские годы было то же самое, когда шел валовый поток «драмодельной» драматургии, и литературные части театров были переполнены графоманскими пьесами, часть из которых была абсолютно непригодна, они потом гнили на складах, никто их никогда не ставил... Но тогда же возникли прекрасные драматурги: Афиногенов, Салынский, Арбузов, Володин, Розов, Вампилов, Радзинский, Петрушевская, Зорин. Мы не назовем более 20 - 30 имен, а ведь авторов в советский период были тысячи. Это абсолютный переход количества в качество. Мы пока не можем дать определенного количества татарских пьес, поэтому наблюдается некий застой. Задача театральной общественности сейчас — привлечь новые силы в драматургию.

— В татарской драматургии всегда существовал этот кризис?

— Всегда. Сказывается еще и то, что авторов мало, а театров стало больше. До начала 90-х в республике было всего 4 профессиональных татарских театра, сейчас их 11, при этом 3 находятся за пределами Татарстана, в Башкортостане и Оренбургской области. При существующем количестве реально пишущих драматургов пьес на такую «ораву» не напасешься. Поэтому я считаю вполне закономерным обращение к переводной драматургии. Этого не надо бояться. Есть распространенное мнение, что татарский зритель не примет переводную пьесу, я считаю, это все же вопрос выбора пьесы, а не самого факта перевода. В Челнах есть достаточно самобытный драматург Равиль Сабыр — в этом году мы не увидели спектаклей по его произведениям, но он перевел пьесу «Ветер шумит в тополях» французского режиссера Жеральда Сиблейраса. Перевод — это тоже творческая учеба для драматурга.

Авторы, определяющие вектор развития татарской драматургии: Ильгиз Зайниев, Мансур Гилязов, Зульфат Хаким. Есть драматурги старшего поколения, которых мы не сбрасываем со счетов: Юнус Сафиуллин, Ризван Хамид, Рабит Батулла. Нельзя сказать, что мы очень сильно бедствуем, просто должны прийти молодые ребята с новым типом мышления, которые хорошо владеют татарским языком, но при этом имеют богатый кругозор, а не выросли «на картошке с солью». Ни для кого не секрет, что «деревенская» тема себя почти исчерпала. Нужны люди, которые мыслят современными категориями и не считают зазорным учиться.

— Русским театрам проще с выбором пьес?

— Русский зритель не так трепетно относится к своей национальной драматургии — он готов смотреть и свою, и зарубежную классику. К русским театрам можно применять более строгие критерии оценки хотя бы потому, что они не испытывают проблем с репертуаром. Или не должны испытывать.

— Мы с вами беседуем сразу после просмотра «Вассы Железновой» в «Мастеровых». Каковы ваши впечатления?

— Если говорить о «Вассе» — это сейчас очень популярная пьеса, она много где идет. И сказать что-то новое в ней сложно. В спектакле «Мастеровых» есть новизна в трансформации образов — те персонажи, которых мы привыкли видеть в определенном ракурсе, здесь подаются совершенно необычно. Заглавный образ Вассы решен очень нетрадиционно — это молодая, полная сил, сексуальная, красивая женщина, которая никого не любит. Она, по большому счету, не любит и деньги, для нее это не очень важно. Она скорее живет так, потому что все так живут, она просто подчиняется традиции, инерции поведения.

Но еще больше меня порадовал детский спектакль «Золушка», который поставил режиссер Георгий Цнобиладзе. Мне кажется, это абсолютно постмодернистский дискурс: сюжет всем известной сказки Шварца отступает на задний план, уступая место визуальным эффектам, цитатам, игрой с залом для детей и игрой со смыслами для взрослых. Этот спектакль для меня важнее, потому что «Васса» в большом, серьезном смысле не говорит миру ничего нового. Я и раньше знал, что в театре «Мастеровые» сильная труппа, что они работают с качественным драматургическим материалом, что они привыкли к хорошей режиссуре, у них есть вкус, высока постановочная культура. Нельзя сказать, что «Васса» до глубины души потрясла меня. А вот в «Золушке» я открыл многое, чего раньше не замечал в Шварце. Это один из путей, по которым, на мой взгляд, должен развиваться детский театр, чтобы взрослым было так же интересно, как детям.

«ПОТЕРЯЕШЬ ДЕТСКОГО ЗРИТЕЛЯ — МГНОВЕННО ВЕРНУТСЯ ДЕВЯНОСТЫЕ»

— Вы видели детские спектакли и в других городах. Как вы оцените их качество?

— Нам показали несколько детских спектаклей, и, кроме кукольных спектаклей, почти все они были плохие. Но они таковы не только здесь, но и по всей России, и в мире дела не лучше — это тенденция. Потому что психология и сознание современного ребенка изменились. Если предыдущие поколения росли на Гайдаре и Алексине, Мумий-троллях и Карлсоне, на, в общем-то, качественной детской литературе, то сегодняшний ребенок такую возможность не использует, он просто не любит читать. Телевизор и компьютер отбивают у него вкус. А театр не знает, как этому сопротивляться, просто не умеет, не научился, не нашел верный подход. Лучшие театры и лучшие детские режиссеры, правда, уже нащупали ходы. Есть, например, «Снежная королева» Романа Феодори в Красноярском ТЮЗе, активно работает РАМТ, ТЮЗ Брянцева, кстати, МХТ и ряд других коллективов. Но наши режиссеры пока не поняли и вряд ли в массе поймут: детский спектакль не случайное явление в биографии, не дурацкая новогодняя история, не чес по садикам и школам. Детскому театру нужно посвятить всю жизнь — тогда будет толк и смысл, дети станут цепляться за подол материнских платьев и вопить: «Ну когда же мы опять пойдем в театр!» А пока...

Есть еще один момент. Театры наши очень бедные, и это ни для кого не секрет. Государство выделяет 65 тысяч рублей на постановку одного спектакля при госзадании 4 спектакля в год. Это говорит о том, что театр из внебюджетных денег, которые он зарабатывает на спектаклях, должен вкладывать в постановочный фонд. Потому что дешевле, чем на 300 тысяч материальной базы (и то, без учета гонораров), хороший спектакль не поставишь. Особенно спектакль для детей. Дети ценят колдовство и волшебство, фокусы и превращения, расписными картонными декорациями и цветными тряпочками их не очаруешь, хотя на первом месте все равно должна стоять творческая фантазия, а не бюджет.

— Почему так важно не потерять детского зрителя?

— Потому что если его потерять — мгновенно вернутся 90-е. У ребенка, не получившего эстетического воспитания, «закалки» театром, велик риск стать неуправляемым подростком и будущим хулиганом. Конечно, не каждому ребенку это угрожает, но есть определенная тенденция, есть законы существования театра в социуме. Власти города должны быть кровно заинтересованы в том, чтобы возникло новое здание театра кукол, потому что в Закамье сегодня это самый авторитетный детский театр, уже который год он вынужден играть только на выездах.

«ИЗОБРЕТАТЬ ЧЕЛНИНСКИЙ ВЕЛОСИПЕД НЕ СТОИТ»

— В Челнах вообще существует проблема со зданиями театров.

— Она очень сильно связана с творческим процессом, просто не все эту связь видят. Трудно требовать от людей качественных спектаклей с таким допотопным звуком, светом, машинерией. Я тут краем уха слышал, что городские и республиканские власти поддерживают идею создания в городе театрального центра. Я считаю, это будет плохой затеей. Нужно строить каждому театру отдельное здание. Напрячься один раз и построить на века. Я ничего не понимаю: в годы войны по всей стране строили театры, а сейчас, когда нефть фонтаном бьет и нет нужды в гонке вооружений, мы не можем построить в таком классном во всех отношениях городе, как Челны (мне, и правда, здесь очень нравится, гораздо больше, чем в Пензе или Рязани) каждому театру по зданию?!

А отрицательные примеры театрального «сожительства» в России есть, например, в Йошкар-Оле, где ТЮЗ существует под одной крышей с театром кукол, в Хабаровске, в Башкортостане. Кое-где, как в Тюмени, театры уже начали объединять с филармониями. Все зависит от региональных властей, где-то они более или менее разбираются, а где-то совершенно не понимают, что такое театр.

— Почему создание театрального центра нежелательно?

— Неизвестно, кто будет нести финальную ответственность за здание. Я уж не говорю про художественный процесс — каждый будет бить себя в грудь и доказывать, что он лучше спектакли ставит и больше денег зарабатывает. Что им, отдельные кассы делать, отдельные входы? Это плохая идея, потому что нигде в мире это не работает. Изобретать челнинский велосипед не стоит. Если по ряду причин это все-таки произойдет, и, скажем, татарский театр объединят с театром кукол, первый просто перестанет ставить детские пьесы — не выдержит конкуренции. Ничем хорошим такое объединение не обернется, и те люди, которые сейчас пытаются во что бы то ни стало ускорить этот процесс, в конечном счете совершают ошибку.

С другой стороны, в Альметьевске вот сделали шикарный ремонт театра, но «забыли» отремонтировать механику сцены. До сих пор там старый свет и звук, а руководство не может найти эти несколько миллионов. Я уж не говорю про свет в челнинском татарском театре или тем более в театре кукол — там ничего нет, полная нищета.

— Какие способы привлечения средств для театра являются наиболее эффективными?

— Файндрайзинг — кое-где это работает. Сейчас появились большие возможности для получения грантов. Подашь заявки на 20 грантов — один, может быть, реализуется. Одной из главных должностей в каждом театре должна стать ставка человека, который сидит и целыми днями ищет новые гранты, и пишет на них заявки. Не менее важен и поиск спонсоров. Бизнесмены неохотно дают деньги на постановки, у нас все очень плохо в стране с законом о меценатстве, поэтому сначала нужно влюбить в театр конкретного предпринимателя. С первым не получилось, со вторым не получится, с третьим получится наверняка. А уже после того как влюбили, просить с него какие-то деньги — да и того делать не придется, он сам предложит. Как это случается в Москве и других городах, чем мы хуже? На деньги спонсоров построены театры «Студия театрального искусства» и «Мастерская Петра Фоменко». А как живут театры в Америке, Европе? Очень немногие из них поддерживает государство, остальные как-то выживают и приносят при этом умеренную прибыль.

— То есть театрам, как и прежде, не стоит ждать поддержки от властей?

— Надо смотреть на мир без розовых очков и понимать, что серьезной поддержки от государства не будет. Оно свои обязательства и так, в принципе, выполняет. Дай Бог, чтобы государство строило театры и вкладывалось в текущий ремонт, обновление сценической аппаратуры. Больших финансовых вливаний, особенно на пороге кризиса, который нам обещают ведущие экономисты, не предвидится. Ведь когда речь идет о деньгах... Я понимаю логику руководства: если здесь ты построишь театр, то там уже не построишь больницу. Театрам нужно понять, что многое в их руках.

У нас пока мало компетентных руководителей театров, которые на самом деле понимают, как надо строить театральное дело. Здесь негативно сказывается и косность мышления — люди работают по старинке, как будто Советский Союз не рухнул. Надо «выходить из леса» и видеть, что мир большой и, несмотря на все сложности, можно успешно функционировать. Я понимаю, это звучит несколько радужно. Но у некоторых же получается, и получается преимущественно у тех, кто пашет и постоянно совершенствует свои методы ведения театрального дела. Успешный администратор продает некий конечный театральный продукт. Вопрос: как он это делает? Ведь продать спектакль — это целая наука, которой нужно учиться.

«ТЕАТРУ НА ПЕРИФЕРИИ СЛОЖНО ОЦЕНИТЬ ПРАВИЛЬНОСТЬ СВОЕГО ДВИЖЕНИЯ»

— Как вы оцениваете роль критика в жизни театра? Насколько сильно он может повлиять на дальнейший творческий рост режиссера, актеров?

— После этой поездки я вижу, что моя жизнь не лишена смысла. На самом деле, мое участие в театральном процессе — 3 копейки, но эти 3 копейки часто перевешивают чашу весов и являются решающими. Например, когда театр колеблется в выборе пути развития или в каком-то конкретном случае, когда режиссер размышляет, стоит или не стоит ему браться за материал. Или когда театр поставил что-то новое, экспериментальное для себя, и никто еще толком не понимает, хорошо это вышло или плохо. Театру, особенно находящемуся на периферии, зачастую сложно реально оценить правильность своего движения.

В ХХ веке в СССР и даже за рубежом критик в основном давал устные или письменные отклики на тот или иной спектакль, делал анализ сезона или освещал частную театральную проблему. В XXI веке театральная критика становится одной из ведущих театральных профессий. Сегодня критик похож на пчелку — он разносит пыльцу с растения на растение, это мелкое, но важное существо.

Объективные проблемы театра часто коренятся на территории некомпетентности отдельных субъектов. Некоторые режиссеры «сидят» на собственных былых заслугах, а это плохо работает в нынешних условиях. Они не видят себя со стороны, не видят, как они убого архаичны, насколько они отстали от современности. Для этого и существуют критики — чтобы показать, что есть проблемы в театре и спектакле. Человек, который слушает нас, примет ровно столько, сколько готов принять, и только то, с чем внутренне готов согласиться. Если он не готов, критик может быть сколь угодно убедительным — слушатель ему не поверит. 3 копейки работают только тогда, когда художник колеблется.