Николай Беляев: «Ни минуты не жалею, что вернулся в Казань»

- Николай Николаевич, вы так внезапно в свое время уехали из Казани и так же неожиданно вернулись, что бы это значило?

- У меня четыре крови – русская, польская, еврейская и цыганская, так что, думаю, это генетически.

- «Охота к перемене мест»?

- Да, как Пушкин называл, «охота к перемене мест». А я еще и геолог по образованию. И в геологию из-за этого пошел, и чуть ли не до океана добирался, до Тихого, по Сибири. Вся моя жизнь – перемена мест.

- В Казани у вас было насиженное место, вы были известным, почитаемым и читаемым поэтом, городской знаменитостью…

- Нет, знаменитостью я не был, и слава Богу. Знали, конечно. Но вот из Казани сорвался, мне хотелось пожить на родине отца. Мать у меня – ивановская, отец – костромской. И когда я увидел, что под Владимиром есть желающие поменять жилье на Казань, то подумал: вот оно, исполнение моего желания. И я поехал. Тем более что в Казани было неспокойно. Я работал тогда я союзе писателей РТ, а союз гудел. Председателем тогда был Ринат Мухамадиев, он у нас прежде был парторгом. Молодой, совершенно другого направления в литературе, он намекал, что я не его человек. Я его успокоил, сказал: «Не бойся, я скоро уеду». Я уже решил, куда мне ехать.

- И что за жизнь началась на новом месте?

- Итак, мы уехали. Уехали в довольно-таки большое село, оно называлось Никольским по храму. В этом деревянном храме в свое время ночевали мощи Александра Невского, когда их везли в Лавру из Владимира. В селе есть его памятник.

- Вы поэт, жена – искусствовед, как вы там могли прижиться?

- У нас было 20 соток земли, я копал их три года, с тех пор у меня несколько пальцев не разгибаются, сухожилья сжались. Оперировать их надо, но не хочется.

- В материальном плане как можно было выжить в селе городскому жителю?

- Ну как, натуральное хозяйство, 20 соток огород, только этим и жили. Сад-огород, в саду облепиха росла, я ей торговал. Сам махорку выращивал.

- Курили?

- Курил. А куда денешься? 1992 год – все исчезло с прилавков. Приходилось изыскивать какие-то средства.

«УДАЛОСЬ ИЗДАТЬ ДВЕ КНИГИ»

- А книги удавалось издавать в этот период?

- Удавалось, как ни странно. В Красноярске у меня книга тогда вышла, Роман Солнцев, друг мой, издал мою рукопись в серии «Новинки сибирской поэзии». Я ведь по Сибири шастал и к нему заезжал не раз. Потом Николай Алешков издал мою книгу в Набережных Челнах, она называлась «След ласточки», хотя я ее хотел назвать «Беданские бредабрики».

- А это что такое?

- Да сам до сих пор не знаю! Придумал – и все.

- На гонорары от издания этих книг можно было прожить?

- Гонорары были чисто символические, как и всю жизнь. Наш труд оплачивается очень плохо. Быть поэтом – это вроде бы звучит. Впрочем, сейчас уже даже не звучит. Экономически жить на это нельзя. Но я как-то вот живу.

- Ваше решение вернуться в Казань чем было продиктовано?

- Произошло чудо. У меня в столе 20 лет лежала рукопись книги о художнике Аникеенке. Я не надеялся издать ее, много раз эту рукопись предлагал разным людям, но не получалось. И вдруг ко мне приезжает на машине с сыном вице-президент академии наук Татарстана Наиль Валеев. И он предложил мне книгу об Аникеенке издать. Как он о ней узнал, я не знаю. Мы с ним хорошо посидели, поговорили. Он просто сказал: «Все, я ее издаю». И к новому году он привез мне книжку изданную – это был такой подарок! Валеев издал книгу на свои деньги, но немножко денег еще и мне на столике оставил.

- И возвращение в Казань было как-то связано с этой книгой?

- Эту книгу Наиль Валеев подарил президенту РТ Рустаму Минниханову, он подарок принял. Валеев еще принес президенту письмо татарстанской интеллигенции, в котором содержалась просьба помочь поэту Беляеву вернуться на родину, потому что во Владимирской области нет никаких условий. Хотя там у нас был большой дом с гаражом, там у меня сын остался. И президент помог, нам дали вот эту квартиру, где мы с вами сейчас разговариваем. Это аренда. Мы платим за нее одну из наших пенсий – пенсию жены. На мою пенсию в 8 тысяч мы живем. Но мы снова в Казани, и это чудо.

- Вам кто-то помогает, Николай Николаевич?

- Нет. Одно чудо уже произошло, трудно ждать второе.

«НЕ МОГУ НИКУДА ХОДИТЬ И ПРОСИТЬ»

- Ваши книги после возвращения в Казань издавались?

- Нет, конечно.

- Ну, почему же «конечно»?

- Я просто не могу никуда ходить и просить, у меня ноги больные, не ходят. Я раздариваю свои старые книги и все.

- Какой вы нашли Казань после разлуки с ней?

- Город прекрасный, разросся фантастически. Я 10 лет не был в Казани, ее не узнать.

- После вашего отъезда выросло целое поколение поэтов, вы поддерживаете с ними вязь?

- Все мои друзья постепенно уходят. Ушел Равиль Бухараев, но есть и живые, те, что помоложе. Дай им Бог здоровья, и прожить подольше.

- А стихи в старом новом городе пишутся?

- Пишу. Вот перед вашим приходом написал. «Килька – рыбка мелкая, мальковая. Но живет в морях большими стаями. Там ее и ловят бестолковую широкозахватными сетями». Это у меня пойдет в «Казанскую тетрадь».

- Это же здорово, что чувство юмора вас не покинуло.

- «Казанскую тетрадь» недавно в Москве издали. Это одна из моих главных книг, как и книга об Аникеенке.

- Кстати, Аникеенок каким был человеком?

- Художник был. Это было главное в нем. Я намеренно в книге опускал вещи, которые мне в нем не нравились. Но они ведь в каждом из нас есть. «Друг – другой, и должен быть другим», – у меня есть такое стихотворение.

- У вас большая коллекция его работ?

- Нет. Вот этот мой портрет его работы. У жены есть ранние и поздние его работы. У нас есть одна его работа с выставки, из псковского цикла уже, когда он из Казани уехал. Мы ее купили у родственника Аникеенка. Жена моя ее выбрала, а родственник хотел ее нам подарить, но мы решили ее купить, уплатили, сколько могли. Родственник, тесть его, был больной, ветеран войны, какие уж тут подарки? Заплатили немного, но тогда и цены были другие. Мы привезли работы в Казань из нашего села, их надо чистить и реставрировать, пока еще руки не доходят. Но вот продавать никогда не будем.

- Стены у вас уже есть, так все остальное в Казани получится.

- Есть стены и крыша. У нас там в деревне крыша текла, так что она для нас была важной. А здесь, в новом доме, хорошая крыша.

«МНЕ В КАЗАНИ НИКОГДА ПРОСТО НЕ ЖИЛОСЬ»

- О чем у вас сейчас сердце болит? У поэта сердце ведь всегда болит.

- Трещина прошла мощная. В мире. Она проходит через сердце поэта. Так Гете об этом писал. У меня она прошла в 1992 году, когда из Казани уехал. Страна стала другой, и я хотел наблюдать за этим из российской глубинки. Я понимал всегда, что советской власти вечно не будет.

- Поэты – люди чуткие, это понятно.

- Писал в стол. Даже мой однофамилец – один из секретарей обкома – Раис Беляев в свое время мне бросил: «А, ты еще в студенческие годы антисоветчину писал». Он был идеологом в то время. Эта фраза была брошена при директоре «Таткнигоиздата», а он ушки держал на макушке. Поэтому мне в Казани просто не жилось.

- Вы и дальше планируете заниматься стихами?

- А я больше ничего не умею. Инженерное свое образование я забыл, геологию я люблю до сих пор и помню все свои экспедиции. 12 сезонов я в геологии провел, а это достаточно, чтобы выйти на пенсию. Правда, потом все переиграли и перестали это засчитывать, и учебу не засчитывают, а я и в университете учился, и на высших литературных курсах. Нас с пенсиями надули.

- Союз писателей РТ не пытается вам помочь?

- Я член союза писателей РТ, член союза российских писателей. Российский союз немного поддерживал, бывало, это были разовые стипендии, небольшие.

- После вашего возвращения председатель союза писателей РТ вас не навещал?

- Нет, конечно. С какой стати он пойдет к какому-то поэту? Дело в том, что пищущие на русском языке мало интересуются, что делается в татарской секции, и наоборот.

- Почему наши писатели такие разобщенные?

- Дело, наверное, в языке.

- Вернувшись, вы смогли как-то познакомиться с культурной средой Казани?

- Да, немного. Кое с кем я все-таки поддерживаю связь. Вот недавно, к сожалению, ушла от нас Юнона Карева, она была женой моего друга Станислава Говорухина. Мы с ним на геологическом факультете вместе газету выпускали размером в 10 листов. Там для меня была первая литературная школа. В театр бы хотел сходить, слышал, что театры в Казани хорошие, но идти мне трудно, у меня ноги не ходят. Лечусь, таблетки ем.

- Вы сейчас какую-то книгу в печать готовите?

- Я мог бы сейчас сдать в печать две рукописи – одну побольше, другую поменьше. Стихи у меня есть.

- Не жалеете, что в Казань вернулись?

- Ни одной минуты!

+18