Как нам реорганизовать академию наук Татарстана. Часть 2-я

Российские академии сельскохозяйственных наук и медицинских наук станут частью РАН, а академии образования, художеств и архитектуры и строительных наук перейдут в ведение федеральных органов исполнительной власти. Об этом, как сообщает РИА «Новости», вчера заявил министр образования и науки Дмитрий Ливанов. Подобную реформу предполагает новый законопроект, который будет внесен в Госдуму на следующей неделе, уточняет агентство со ссылкой на пресс-секретаря премьер-министра Дмитрия Медведева Наталью Тимакову.

Законопроект предполагает трехлетний мораторий на выборы новых членов РАН. За этот срок должны будут подтвердить полномочия избранного президента РАН (недавно таковым стал Владимир Фортов) на этом посту. Кроме того, в соответствии с документом будет создано специальное агентство для управления имуществом научных институтов РАН (ранее премьер-министр Медведев говорил о необходимости дать ученым возможность заниматься наукой, не отвлекаясь на имущественные и хозяйственные вопросы). «Этот орган будет условно называться агентством научных институтов РАН», – сказал Ливанов.

Источники РИА «Новости» в руководстве РАН при этом утверждают, что план реформирования академии, оформленный в законопроект, разрабатывался без участия академиков и не был с ними согласован…

ПРОБЛЕМА СЛОЖНА, НО РЕШАТЬ ЕЕ НАДО

Необходимость реформировать академию наук назрела и в Татарстане. В этой статье мне бы хотелось остановиться на том, как следовало бы организовать научную деятельность в республике.

Хочу сразу заметить, что это некая модель, скорее, даже идеальная, которую очень сложно осуществить без больших перетрясок. В свое оправдание могу сказать, что перетряска не касается тех исследователей, кто непосредственно занят научными изысканиями. Более того, такая перетряска должна им помочь в работе. Но сначала тем, кто далек от этой темы, расскажу, как сегодня организована научная деятельность в нашей стране. А чтобы было понятно, «откуда растут ноги» у системы, остановлюсь вначале на том переходном периоде, когда она могла быть сломана вовсе, но чудом уцелела. Это будет также и неким экскурсом в историю для читателей, не заставших те времена.

Итак, к моменту распада СССР в стране сложилась трехуровневая система организации науки. Наука была разделена на академическую, вузовскую и отраслевую составляющие. И это разделение практически сохранилась до сих пор, несмотря на назревшую необходимость и желание прогрессивной части научного сообщества изменить ситуацию. Собственно, попыткой сделать это является спор минобразования с академией наук России, который некоторые пытаются перевести в плоскость личных взаимоотношений между министром Ливановым и академиками. Но не зря Владимир Путин, явно не становясь на сторону члена «медведевского правительства», дал понять, что поднятая проблема сложна, но решать ее надо.

Академия наук СССР была тем штабом, который должен был управлять всей научной деятельностью в стране. Там были почти все ресурсы страны, направляемые на развитие науки. Если на Западе низовые научные подразделения решают вопросы организации и саму работу вышестоящих академических структур, построенных на добровольных началах (это в большей степени добровольные общества, ассоциации), у нас же выстроилась довольно жесткая организационная структура. Академия наук сама себе определяет порядок работы институтов и других научных подразделений. Она может учреждать институты и их же ликвидировать, она владеет и оперирует огромными суммами, недвижимостью по всей стране.

И эта система как некая пирамида возвышается над наукой. Наверху «бессмертные», которые являются непререкаемыми авторитетами, хотя, возможно, все их работы были сделаны так давно, что они и сами забыли, что же они там сделали. Другие прорывались наверх этой пирамиды, используя связи, подкупая других членов этой организации. Достигнув верха, они стали теми управленцами, кто может двигать финансовыми потоками, выделять гранты, определять закупки, распоряжаться собственностью. Они генералы от науки и уже не идут в бой как рядовые. И не зря тут в комментах постоянно жалуются, что работу делают конкретно одни, а другие вешают себе ордена и медали, присваивают очередные звания, получают гранты. И так получается, что развиваются только те направления в науке, которые находятся под покровительством «генерала» от науки в академии. Те скудные ресурсы опять же идут на то, чтобы поддержать то, что давно уже пора закрыть как бесперспективные направления в науке.

Ильяс Илалдинов

АКАДЕМИЯ ЗАНИМАЛАСЬ ФУНДАМЕНТАЛЬНЫМИ ПРОБЛЕМАМИ В НАУКЕ, НЕ ИМЕЯ ПОЧТИ НИКАКОГО ОТНОШЕНИЯ К ПРИКЛАДНЫМ АСПЕКТАМ

Конечно, так не должно быть. Наука ведь не сбербанк, куда вложил что-то, а потом живешь на процентах. Общество должно оценить вклад ученого в развитие науки, дать премию, дать хорошую пенсию на старость, но не возможность почивать на лаврах. Научный сотрудник должен постоянно заниматься исследованиями, «жить» в лаборатории, выдавая результаты своей работы. И он не должен постоянно делать карьеру в науке. Вся эта карьерная лестница к науке никакого отношения не имеет. Должен быть почет и уважение в обществе за достижения в науке, но не возможность подниматься по карьерной лестнице, которую сами же и выстроили, наделяя многочисленными званиями и степенями.

На следующем уровне вузовская наука. Вузовская наука развивалась и теперь развивается в основном в нескольких крупных университетах и специально организованных вузах, наподобие МФТИ, МИФИ и т.д. Хотя по традиции, как мы помним и знаем, многие открытия в России до революции были сделаны преподавателями университетов. Можно сразу навскидку перечислить тех знаменитых ученых, которые, работая в Казанском университете, сделали очень важные открытия. И я думаю, что из обывателей не сразу вспомнят или вообще вспомнят ли тех, кто прославил академическую науку в Казани.

Но проблемы вузовской науки в России общеизвестны. Это недофинансирование научной деятельности, отсутствие инфраструктуры (оборудования, оперативное снабжение материалами), избыточная учебная нагрузка на преподавателей, хотя требование по научной работе никто не отменял, низкая оплата труда, отсюда и отсутствие квалифицированных кадров. И опять та же управленческая пирамида, которая здесь также выстроена, как и в академической науке.

Отраслевую науку развивали профильные министерства для своих нужд. Для этого создавали свои отраслевые институты, были задействованы и профильные вузы. Но уровень этой науки определялся потребностями самих предприятий, а они часто и сами не знали, что же им следует выпускать. Экономика ведь была плановой, не гибкой, все распределялось на пять лет вперед, а что там будет через пять лет, особо и не вдавались. Поэтому очень часто отраслевые институты занимались очень узкими задачами, методиками контроля качества продукции на предприятиях и тому подобными проблемами.

Вся эта система работала вполне успешно до определенного момента. У каждого была своя ниша. Академия наук была в основном сосредоточена в Москве и Подмосковье, где выстроила свою сеть институтов. Были институты в Новосибирске, в Ленинграде и еще в нескольких городах России, а также в союзных республиках. Академия занималась фундаментальными проблемами в науке, не имея почти никакого отношения к прикладным аспектам, имея в виду производство. Хотя закрытых тематик было много, академия наук тоже работала на ВПК (военно-промышленный комплекс).

АКАДЕМИКОВ ВСЕ БОЛЬШЕ – ОТКРЫТИЙ И ПАТЕНТОВ ВСЕ МЕНЬШЕ

В Казани тоже был организован Казанский научный центр АН СССР, куда вошел ряд академических институтов. В основном они занимались теми же проблемами, которые стали традиционными для Казани, как бы отпочковавшись от Казанского университета. Это в первую очередь химия фосфорорганических соединений и электронный парамагнитный резонанс.

Некоторое количество сотрудников ведущих университетов также включались в работу над фундаментальными проблемами в науке. Даже было негласное соперничество, например, между ведущими московскими академическими институтами и МГУ при решении проблем в области теории гравитации, теории относительсности, космологии. Или в области ЭПР в Казани. Но было и тесное сотрудничество. Отставание шло при переходе к отраслевой науке. Здесь силы распределялись неравномерно. Были ведущие институты, но они, скорее, были закрытого типа, работали над оборонными проектами. Потому и само научно-техническое развитие шло так неравномерно. Были очень крупные достижения по некоторым вопросам, но в целом шло медленное угасание.

Количество научных сотрудников в Советском Союзе по сумме уже было сопоставимо с количеством работающих ученых во всем остальном мире, а количество публикаций, патентов, признанных открытий становилось все меньше. В какой-то мере это было связано и с тем, что работа в науке была престижной и очень хорошо оплачивалась, а требования к самой работе были не очень четко определены. Можно было заниматься чем-то, не имеющим никакого большого смысла ни в науке, ни на практике, публикуя статьи в многочисленных журналах, защищая диссертации, обретая статус. Все это проходило, количество таких людей становилось все больше, а результатов их деятельности все меньше.

МЫ СТРОИЛИ РАКЕТЫ И АТОМНЫЕ БОМБЫ, НО ПОЛНОСТЬЮ ПРОВАЛИЛИ ВЫПУСК ТОВАРОВ НАРОДНОГО ПОТРЕБЛЕНИЯ

Такая система работала вполне успешно, когда государство тратило значительные суммы на науку. Советский Союз участвовал в гонке вооружения, и затраты на науку были вполне оправданы. Опять вспоминаю один случай, который произошел на семинаре у академика Виталия Гинзбурга. Это было уже ближе к концу 80-х. Он пришел страшно возмущенный тем, что они добивались увеличения затрат на науку, а формально получилось, что им увеличили бюджет с 16 млрд. рублей до 18 млрд., но из них 17 млрд. по закрытым статьям. Другими словами в статье расходы на науку реально на фундаментальную науку тратили только 1 млрд. рублей. Это и был бюджет АН СССР.

Когда закончил литься «золотой дождь», хотя он, скорее, лился на военную науку, закончилась и наука. Это, конечно же, грубо, но вся советская наука была ориентирована на ВПК. Все остальное как-то проходило мимо. И все зависело от возможностей самого государства поддерживать этот уровень трат на науку. Потому мы казались вполне успешными, когда строили ракеты и атомные бомбы, но полностью провалили выпуск ТНП (товары народного потребления) и вообще те направления, которые не интересовали военных. Сама организация научной деятельности тоже была полностью ориентирована на потребность ВПК.

Так долго продолжаться не могло. Ведь попытка того же Гинзбурга убедить правительство в необходимости увеличения затрат на чистую науку была попыткой перевести вектор развития отрасли от ВПК к ТНП. Это была попытка дать сигнал военным, что надо переходить на мирные рельсы. Но вместо этого еще больше увеличили бюджет разработок для ВПК. Генералы не хотели сдаваться, да и в самой академии было велико желание получать деньги на развитие ВПК. Не последняя роль в развале страны и ее экономики принадлежит тем генералам и маршалам, непомерный аппетит которых ничем нельзя было ограничить. Они не чувствовали ответственности за государство…

ВСЕ БОЛЬШЕ СТРАН ПЕРЕХОДЯТ НА НОВЫЙ УРОВЕНЬ ТЕХНОЛОГИЧЕСКОГО РАЗВИТИЯ

Переход страны на новые экономические отношения не изменил систему научной деятельности. Она осталось прежней, хотя уже не отвечала тем требованиям, тем вызовам, которые возникали в развитии общества.

Мы сейчас много пишем о том, как много научных сотрудников уехали за рубеж, и этот поток не прекращается до сих пор. А ведь стоило бы задуматься почему? Почему в основном уезжают те, кто мог бы плодотворно работать у себя в стране, и если бы остались, то могли бы повысить средний интеллектуальный уровень в России? А сегодня это очень важный показатель развития общества, не зря это четко отслеживают на Западе, проявляя беспокойство о его снижении за счет притока мигрантов с низкой квалификацией.

Ответ ясен. Все больше стран переходят на новый уровень технологического развития. А это возможно только при достижении определенного уровня развития самой науки в обществе. Отсюда и все расширяющаяся востребованность в научных кадрах в этих странах. Там есть адекватная и нормально функционирующая система научной деятельности. Конечно, и там при желании можно найти какие-то недостатки. Любая система несовершенна, и всегда идет развитие. Мы же пока топчемся на месте. Власть стала уже понимать, что надо менять ситуацию, но она может опираться только на тех, кто составляет основу старой системы. А они не хотят чего-то менять. Им так удобней, да и финансовые потоки, которыми они сегодня управляют, не стимулируют их к переменам.

ЧТО ЗНАЕТ ИВАН, ЧЕГО НЕ ЗНАЕТ ДЖОН?

Замечу, что развитие многих стран и их дальнейший переход на новый технологический уровень подстегнул Советский Союз своими успехами в космосе. Первыми среагировали американцы, и появилась знаменитая статья «Что знает Иван, чего не знает Джон?», которая полностью изменила отношение властей США к системе образования, к организации научной деятельности, да и самой науке в стране. Это было в конце 50-х – начале 60-х. Была полностью изменена структура управления наукой и организация научной деятельности.

До этого в США убедили себя в том, что они после войны обладают несомненным преимуществом по отношению к своим потенциальным противникам как в военной области, так и в науке. Хотя еще в 1945 году Буш-старший в то время возглавивший отдел научных исследований и разработок при правительстве США, предлагал изменить структуру управления наукой и организацию научной деятельности в США. Но дело сдвинулось только после запуска СССР искусственного спутника. Тот же научный фонд, который предложил создать Буш-старший и не получивший поддержки в то время, стал национальным научным фондом, финансировавшим научные исследования и подготовку кадров для научной деятельности. В 1959 году появился федеральный совет по науке и технике при президенте Эйзенхауэре, объединивший представителей министерств обороны, здравоохранения, просвещения, НАСА, КАЭ и национального научного фонда. А в 1962 году он превратился в управление по науке и технике при президенте США, который и координировал всю научную деятельность и подготовку кадров. Национальная академия наук выступала как консультативный орган. Его статус определяется тем, что его бюджет не превышает 1% государственных затрат на науку, а большинство Нобелевских лауреатов из США вовсе не члены этой академии.

Вся научная деятельность в США концентрируется в трех точках: университеты, корпорации со своими научными центрами и лабораториями, национальные центры и институты, специально созданные государством для тех задач, которые по своим финансовым возможностям не потянут университеты, а корпорациям эти исследования не очень интересны. Хотя во многих случаях после создания таких центров они тоже проводят там свои исследования по конкретным темам. Например, в области космических, атомных исследований, исследований в области элементарных частиц. Это очень крупные фундаментальные задачи. Именно здесь возникают прорывные открытия. В качестве примера приведу проект «Геном человека» – проект по расшифровке генома человека. Это международный научно-исследовательский проект под руководством национальных институтов здоровья США, учреждения департамента здравоохранения США, состоящий из 27 институтов и исследовательских центров. Эти институты полностью финансируются правительством. Но вот проектом расшифровкой генома человека занялась и частная компания, кстати, провела более успешно, чем под управлением государства. Основные работы были выполнены в университетах и научных центрах США, Канады и Великобритании, но финансировались государством через гранты. Эти исследования имеют фундаментальное значение и являются важным шагом для разработки новых лекарств и развития новых направлений в медицине.

Замечу, что целью таких крупных научных проектов для решения фундаментальных проблем, финансируемых государством, является не только само решение проблемы, но и возможность направить усилия исследователей в нужном направлении. Вслед за теми, кто занимался реализацией таких проектов, идут уже сотни других лабораторий и научных центров, чтобы получить не только научные результаты, но и перевести все достижения в этой области в практическое русло. Кстати, тот же проект полета на Луну – как раз пример из той же серии. Практического значения этот проект не имел, но позволил поднять уровень научно-технического развития на очень высокую ступень.

Это я к тому, что очень часто можно услышать, что надо развивать только прикладную науку. Зачем тратить деньги на решение чисто научных проектов, которые могут даже в отдаленном будущем не дать практической отдачи. Но тут вспоминаю две истории. Первая случилась в конце 30-х годов прошлого века. У Резерфорда, который занимался исследованиями атомного ядра, спросили о том, какие применения найдут его работы. На что он ответил, что, возможно, через полвека человечество найдет применение и его работам. А это случилось, как мы знаем, намного раньше. Взрыв атомной бомбы произошел через 7 лет после этого интервью. Другая история связана с Маргарет Тэтчер. Она, выступая на одном из заседаний правительства, когда речь зашла о сокращении расходов на науку, заявила, что только одна работа Джеймса Максвелла по теории электричества окупила все расходы на науку в мире на многие десятилетия вперед.

Основную роль в США, да и в остальных развитых странах, в научной деятельности традиционно играли и играют университеты. Именно здесь делается наука и одновременно идет подготовка кадров. Национальные научные центры и центры при корпорациях также тесно сотрудничают с университетами, вплоть до передачи этих центров им в пользование. Очень важную роль играют корпорации, которые тратят огромные суммы на НИОКР у себя. Но они также финансируют и университетские исследования.

В КАКОЙ-ТО МОМЕНТ НУЖНА СИЛЬНАЯ РУКА, ЧТОБЫ ПРОВЕСТИ РЕОРГАНИЗАЦИЮ. НО…

Конечно же, все здесь я описал довольно грубо, но основные моменты следующие.

Во-первых, государство управляет научной деятельностью напрямую, не создавая для управления такие структуры, как академии. Власть сама ставит глобальные цели, стратегические задачи, определяет порядок финансирования для решения этих задач, следит за порядком расходования этих средств, но не вмешивается в текущие дела тех лабораторий и университетов, которые заняты решением этих задач, они от нее независимы.

Во-вторых, существуют сразу несколько таких организаций, как академия, ассоциации, в том числе организованные и самим государством, но выполняющие только роль консультантов по науке и образованию, но не имеющие прямого отношения не к кадровой политике, не к финансированию науки.

В-третьих, создает и напрямую финансирует через научные фонды национальные научные центры для решения фундаментальных задач в науке, имеющих стратегическое значение для развития государства, ее обороны. Это как локомотивы науки.

В-четвертых, все научные коллективы, все исследователи находятся в равных правах вне зависимости от принадлежности к академии или университету при получении грантов. Главное здесь – результат. Создается настоящая конкурентная среда в области науки, которая не зависит от прежних заслуг исследователя.

И, наконец, в-пятых, существует большое количество различных источников финансирования науки, включая государственные, полугосударственные и частные. Все это тоже усилиями самого государства, которое дает налоговые льготы, налоговые каникулы и т.д., поощряя финансирование науки.

Все эти изменения позволили США очень быстро оказаться во главе стран с развитой экономикой и провозгласить о том, что она уже находится на новом уровне, который назвали «экономикой знаний» или стадией постиндустриальной экономики. По его стопам рванулись и другие страны. Та же Япония, Южная Корея, Тайвань. Да и страны Европы, традиционно имели подобную организацию науки, а Германия после войны также пошла по стопам США. Мы же остались с той структурой организации науки, которая была успешной во времена индустриализации.

Как тут написал комментатор Наблюдатель к предыдущей статье: «Нужен Берия как организатор проекта». Да, в какой-то момент нужна сильная рука, чтобы провести реорганизацию, но вот работать постоянно под таким прессом невозможно и непродуктивно. Ведь Берия был всего лишь неким надсмотрщиком за подневольным трудом тех, кто сидел в шарашках. Конечно, они находились в более льготных условиях, чем остальной люд в империи. Это чтобы они как-то могли терпеть свое положение. Но как это обеспечить в условиях, когда «золотую клетку» не создашь, причем на длительное время и по многим направлениям в науке. Потому это абсолютно не проходит. Тем более для тех, кто не очень в курсе, научная деятельность относится к той человеческой деятельности, где важна свобода для творчества. Очень часто человек, занятый в науке, ценит даже не деньги и свое положение в обществе, а саму возможность свободно заниматься наукой, удовлетворяя свое личное любопытство.

ДО ПРИХОДА ОБАМЫ НАИБОЛЕЕ ВОСТРЕБОВАННЫМИ И ВЫСОКООПЛАЧИВАЕМЫМИ БЫЛИ ТЕ СПЕЦИАЛИСТЫ, КОТОРЫЕ НАДУВАЛИ ПУЗЫРЬ НА УОЛЛ-СТРИТ

Итак, какова в моем видении организационная структура научной деятельности в Татарстане. Отдаю отчет, что локально ее и не создашь, хотя бы потому, что все более или менее серьезные научные и образовательные учреждения не находятся в компетенции республиканских властей. Основной единицей, как для образовательной деятельности, так и для научной, должна стать кафедра в высших учебных заведениях. Это самая мелкая единица в той пирамиде, которую воздвигли управленцы от образования. В науке это лаборатория, а над ней также большая пирамида из управленцев. Объединив эти структурные единицы, мы получим кафедру, которая будет и должна заниматься наукой и образованием. Каково соотношение этих видов деятельности решается конкретно по каждому случаю. В составе одной кафедры могут быть несколько лабораторий. Хотя может так случиться, что и не одной, например, там, где речь идет о чисто теоретических исследованиях.

Недавно слушал доклад профессора из США о системе подготовки кадров в области химической технологии в университетах. Интересную мысль высказал о рейтингах университетов. Показал первые 10 самых престижных университетов в мире. 7 из них находятся в США, 3 в Великобритании. Затем таблица средней годовой зарплаты по специальностям в США для тех, кто получил степень магистра и PhD по этим специальностям. И картина в этом ракурсе выглядит совершенно иначе. Оказалось, прославленные университеты по этим специальностям специалистов… не готовят. А готовят по ним другие вузы, которых в списке-то и нет, или они входят в сотню, а туда уже очередь желающих учиться. Так что рейтинги – это результаты прошлых заслуг университетов, а сейчас очень важно реагировать на потребности общества. Оказалось, важно предложить программу обучения для студентов, после окончания которых они станут специалистами по востребованным специальностям, а значит, и высокооплачиваемым. А программу обучения они могут готовить только там, где уже готова база для подготовки таких специалистов, которая включает как раз исследовательские лаборатории и активную науку в этой области. Нельзя писать учебную программу, не имея научной базы для этого, не имея лаборатории и исследователей, занятых в этой области. Почему сложилась так, что самые рейтинговые университеты оказались не совсем готовы к таким изменениям, и что за изменения прошли в США. Тоже очень интересная особенность гибкости системы образования и науки в США.

До прихода Барака Обамы в списке наиболее востребованных и высокооплачиваемых специалистов были юристы, банковские служащие, экономисты, т.е. те специальности, которые надували финансовый пузырь на Уолл-стрит. Они делали деньги. Это закончилось кризисом и сдуванием пузыря. Обама сейчас проводит другую политику, в основе которой энергонезависимость и усиление реального сектора экономики – возврат к производству конкурентоспособной продукции. Смена вектора сразу отразилось и на специалистах. Вначале возникла потребность в специалистах по альтернативным видам энергии. Рост зарплаты у них скакнул до небес, и те вузы, где работали над этими проблемами, стали очень и очень востребованы. Программу обучения быстро скорректировали и начали подготовку специалистов. Сразу начался подъем их рейтинга.

Однако успехи альтернативной энергетики оказались не столь очевидными, а на сцену вышли те инженеры и исследователи, которые смогли разработать технологию добычи сланцевого газа. Это была реакция научного и инженерного сообщества на тот вызов, который был дан ростом цен на углеводороды. Теперь уже эти специалисты стали в рейтингах наиболее ценны. И по оплате опередили юристов, экономистов и банковских работников, создав потребность в подготовке этих специалистов. И выигрывают те университеты, кто быстро среагировал на эту потребность. А это возможно только там, где подготовка кадров и наука едины.

У НАС НОРМА СООТНОШЕНИЯ ПРЕПОДАВАТЕЛЕЙ И СТУДЕНТОВ - 1 К 15. А В ТОМ ЖЕ ОКСФОРДЕ ИЛИ КЕМБРИДЖЕ - 1 К 1

Потому и у нас тоже следует создать такую систему научной деятельности, чтобы она составила единый комплекс с образовательной деятельностью. А как это сделать, если не совместить науку с обучением студентов в вузах. Поэтому большинство подразделений ИОФХ, КФТИ и т.д. должны быть переданы университетам, также как и некоторые институты АН РТ. Отмечу только, что все, что относится к гуманитарному направлению АН РТ, следовало бы выделить в отдельный институт. Такие отдельные республиканские научные центры или институты следует создавать только в одном случае, когда нет возможности сконцентрировать эти исследования на одной кафедре. Или при решении очень больших, глобальных задач. К сожалению, в республике пока такие задачи и не сформулированы.

Чтобы не возникла некая путаница, подчеркну, что речь идет о довольно большой, относительно сегодняшних учебных кафедр, структуре, где должны будут также заниматься научной деятельностью. Это возможно в рамках одной или нескольких лабораторий внутри кафедры. Их объединяет только общее направление, по которой будет идти и подготовка специалистов на кафедре. Все лаборатории должны участвовать в получении грантов на исследования.

В качестве примера, почти навскидку (специально вопрос не рассматривал) приведу КФТИ. Там есть лаборатория нелинейной оптики, а в КФУ кафедра оптики и нанофотоники, где работает пять профессоров, четыре доцента и два ассистента. Лабораторию нелинейной оптики возглавляет академик РАЕН, два доктора наук, пять кандидатов наук и три человека без степени. Так сложно будет адаптировать эту лабораторию с этой кафедрой? Конечно же, нет. Просто на сотрудников лаборатории ляжет дополнительная нагрузка по работе со студентами, а сотрудники кафедры будут больше работать на науку. Если нет соответствующей профильной кафедры в университетах, то имеет смысл создать, взяв за основу эту лабораторию. Хотя я знаю, что довольно значительное количество тех же лабораторий в КФТИ тесно сотрудничают и с КФУ. Но надо их просто объединить, убрав пирамиду из управленцев, почти без ущерба для самих сотрудников этих лабораторий. КФТИ выбрал навскидку, такая же история и с ИОФХ. Там тоже все подразделения имеют соответствующие темы исследований и очень часто и названия, которые можно без всяких проблем объединить с соответствующими кафедрами в КФУ и КНИТУ-КХТИ. Тоже относиться и к институту биохимии и биофизики, институту механики, институту проблем энергетики.

И еще. У нас нормой служит соотношение преподавателей и студентов 1 к 15. А, например, в том же Оксфорде или Кембридже – 1 к 1. И это как раз и достигается за счет того, что на кафедрах и факультетах много сотрудников, занятых и преподаванием, и наукой. Тогда у них остается время и на науку, и на обучение.

Понимаю, что предлагаемый вариант почти неосуществим, хотя бы потому, что КФТИ, ИОФХ, КФУ, КНИТУ-КХТИ, КНИТУ-КАИ и т.д. принадлежат совершенно разным государственным учреждениям. Но вот и могла бы стать задачей той структуры управления наукой и технологиями в РТ, создать такое экспериментальное поле в Татарстане, объединив и науку и образование. Могу только сказать, что к этому идет и в России. Не зря развернулась борьба министерства по науке и образованию и академии наук России. Но там перетягивают одеяло два суперминистерства, и верховная власть пока никому не отдает предпочтения, считая, что процесс должен пойти по эволюционному пути. Они пытаются еще создать нечто альтернативное, типа «Сколково», думая пойти по третьему пути, но это тоже тупиковый путь, пока существуют два центра власти в науке и образовании, они только будут постоянно бороться за выживание.

Далее, следовало бы убрать ту надстройку в вузах, которая возникла уже в последние годы. Это происходит потому, что управление в вузах, как и в академии, идет сверху. Управленцы создают дополнительные структуры, а ведь все было просто даже в советские времена. Были кафедры и лаборатории, которые создавались при факультетах. И все. Кафедра и лаборатория, выше – факультет. Два уровня. На третьем уже ректорат. Сейчас уже объединяют факультеты или переименовывают факультеты в институты, создавая сложные структуры. Возникают институты, управления, отделы, кроме факультетов и кафедр. Зачем?

И самое главное, следовало бы сделать кафедры, в составе которых научные лаборатории, основной единицей в университетах, наделив их правами по выбору декана факультета, ректора вуза. Внутри же кафедры его главу тоже выбирают на конкурсной основе по рекомендации ученого совета сами сотрудники кафедры. Бюджет вуза тоже формируется из отчислений тех же кафедр на содержание ректората. Сами кафедры должны быть финансово независимы, но за работу должны отвечать перед ученым советом. Ученый совет может решать вопросы создания и ликвидации кафедр, распределения денежных средств, поступающих при обучении студентов между кафедрами в зависимости от их вклада в образовательный процесс. Научные же гранты – это полностью в распоряжении тех кафедр и лабораторий, кто смог их получить. Они будут тратить их, исходя из своих потребностей, но с отчислением за услуги представляемые службами вуза.

Для чего это нужно? Ответ, вроде, очевиден, но все же. Есть два способа организации любого дела. Первый способ. Приходит начальник и заставляет делать дело, как он это понимает. Он же и распределяет ресурсы. Хорошо, если начальник знающий, порядочный и умный. Но очень часто эти качества не все присутствуют. Тогда все дело оказывается в руках одного человека. Другой способ. Это когда собираются разные люди, и сами выбирают себе начальника из своей ли среды или приглашают, но он полностью зависит от них. Он не может распределять ресурсы, увольнять или принимать новых людей, не посоветовавшись с коллегами. Этот способ устраняет многие проблемы, но он требует активности самих сотрудников, и так, чтобы эта активность не подменяла «коллективный разум». Мы привыкли к первому способу организации дела, но вот чаще успеха достигают те, кто организует дело по-другому. Это относится и к науке.

Чтобы опередить некоторые вопросы, замечу, что, во-первых, мы еще не рассматривали те научные проблемы, на которые следовало бы акцентировать внимание в республике. А это в свою очередь несколько скорректирует предлагаемую систему научной деятельности, сделает ее более отчетливой. Во-вторых, то, что написал, это мои взгляды на проблему организации науки в республике. Они есть у каждого, кто так или иначе сталкивался с существующей системой. Их можно принимать, можно отвергать, но проблема остается.

Ильяс Илалдинов

Читайте также:

Как нам реорганизовать академию наук Татарстана. Часть 1-я