Мансур Джалялетдин: «ДУМ РТ появилось потому, что по каждому вопросу в Уфу не наездишься»

«Казань, 90-е годы. Это уникальное время, в котором были и митинги, и забастовки, и голодовки, и получение Татарстаном суверенитета, и пикеты с требованием вернуть мечеть или медресе, и намазы прямо на улице»

КАЖДЫЙ РАЗ ЕЗДИТЬ В УФУ ЗА ПОДПИСЬЮ МУФТИЯ БЫЛО УЖЕ НАКЛАДНО

О, верующие!
Если кто отвратится от веры своей,
Бог явит [взамен] других людей,
Любимых Им и любящих Его.
(Коран, 5: 54) 

Я начал работать на посту заместителя муфтия в 1992 году.

После распада Советского Союза во времена перестройки, когда был принят закон СССР от 1 октября 1990 года «О свободе совести и религиозных организациях», начался другой взгляд на религию, потихоньку государство начало возвращать те здания, которые до революции принадлежали духовенству: церкви, синагоги, медресе, семинарии. Это происходило стихийно по всей России, под давлением верующих местные власти передавали им ранее национализированные здания, иногда, правда, после акций протеста.

Например, в Казани на улице Московской находился военкомат, а раньше это был монастырь. В Раифском монастыре находилась детская колония…

Когда нам вернули мечеть «Иске-Таш» (памятник архитектуры в Ново-Татарской слободе Казани — прим. ред.), меня муфтий РТ назначил там имамом. Параллельно мы занимались возвратом и восстановлением других мечетей. Только в Старо-Татарской слободе было 8 мечетей, которые использовались не по назначению в советские годы. Азимовская, Апанаевская, Галеевская, Сенная, Розовая мечеть, Закабанная мечеть на Хади Такташа, «Голубая» мечеть — в них располагались художественная, музыкальная школа, библиотека, склады, коммуналки, квартиры и так далее. И мы добивались у властей возврата каждого здания. Выселение людей и учреждений оттуда шло с большим трудом и даже с приключениями.

Этой осенью состоялась презентация автобиографической книги «Сохраняя прошлое, заботимся о будущем» («Үткәннәрне саклап, киләчәкне кайгыртып») одного из самых авторитетных мусульманских деятелей республики, имам-хатыба мечети Аль-Марджани Мансура хазрата

Одновременно с этим в памяти осталось, что это был очень непростой период, когда мусульманская умма разрасталась, появлялись и регистрировались все новые и новые общины. Татарстанское духовное управление мусульман появилось во многом потому, что по каждому вопросу в Уфу не наездишься, надо было решать здесь и сейчас. То есть это был не раскол, как многие пытались интерпретировать, а разрастание мусульманской общины. Сейчас, наверное, это трудно понять, но в то время нам приходилось каждый свой шаг, каждую свою потребность обосновывать. Государство повернулось к нам лицом: хотите мечеть построить — пожалуйста, хотите медресе открыть — пожалуйста, хотите книгу издать — пожалуйста. И каждый раз ездить в Уфу за подписью муфтия было уже накладно.

Первая официально зарегистрированная мусульманская религиозная организация появилась в Уфе. Оренбургское магометанское духовное собрание было создано по указу Екатерины II в 1798 году. Аксакалы хотели, чтобы это было в Казани, но в те времена основные транспортные узлы находились ближе к Уралу, поэтому сделали центром Уфу. Но время менялось, возникли новые обстоятельства.

После перестройки стали появляться региональные муфтияты — Татарстана, Башкортостана, Самарской, Нижегородской, Пензенской областей и т. д. В то время в ведении ДУМ РТ находилось 28 мечетей, а сегодня в нашем регионе зарегистрировано уже более 1,5 тыс.приходов.

И после такого долгого периода застоя в советские времена, после периода, когда атеизм был нормой жизни, началось развитие религии. Все это не просто было для принятия и осознания. Возврат людей к вере проходил с трудом, убеждать людей сложно. Но мы прошли этот тяжелый путь, и нам есть что вспомнить. Это уникальное время, в котором были и многочисленные митинги, и забастовки, и голодовки, и получение Татарстаном суверенитета, и пикеты с требованием вернуть мечеть или медресе, и намазы прямо на улице, на площади Свободы, и в Кремле, возле башни Сююмбике, прямо на асфальт стелились коврики, читался намаз, а если шел дождь, укрывались зонтами… Такое время было, нынешняя молодежь даже представить себе такого не может.

У меня возникли разногласия муфтием, я считал, что нам не надо вмешиваться в политические процессы, наша задача — восстановление мечетей, строительство медресе и развитие Ислама. Но Габдулла хазрат (Галиуллин — прим. ред.) не мог оставаться в стороне от общественной жизни. Тогда появилась партия «Иттифак», появился ТОЦ (татарский общественный центр), они прибегали к помощи муфтия, чтобы вести народ за собой. А я считал, что мусульмане уже принадлежат к «партии» Аллаха, поэтому мы не можем и не должны принадлежать ни к какой другой политической партии. Нельзя религиозному деятелю вмешиваться в политику, тогда ты уже, получается, не по пути Аллаха идешь. А он тогда со мной не соглашался. Поэтому я от него ушел и стал заниматься ремонтом мечети «Иске-Таш», а потом — «Голубой мечети».

Наши пути тогда разошлись, но это было по работе, а дружеские отношения продолжались. Наша дружба зародилась еще в период учебы. Мы учились в Бухаре, а он — в Ташкенте. Его однокурсниками были Ахмат Кадыров (муфтий, а затем — первый президент Чеченской Республики — прим. ред.), Шараф Чочаев (муфтий Кабардино-Балкарской Республики — прим. ред.), Умар Идрисов (видный религиозный деятель, аксакал ДУМНО — прим. ред.), мы пересекались, общались.

«Голубая мечеть» стояла на улице Нариманова (ныне Сары Садыковой). Это было здание постройки 1912 года, дореволюционное, с историей. В советские годы там находилась 8-я швейная фабрика. Стояли огромные станки, грузовой лифт. Когда мы все это оттуда вывозили, естественно, здание мечети оставалось разгромленным»

АРАБЫ ТАК И НЕ ПРИЕХАЛИ, МОЯ МАШИНА УШЛА В ЭТУ МЕЧЕТЬ, ЗАТО ОНА БЫЛА ОТРЕМОНТИРОВАННОЙ

И когда я взялся за восстановление «Голубой мечети», Габдулла сказал: «Ты не восстановишь ее никогда!» Она стояла на улице Нариманова (ныне — на улице Сары Садыковой). Это было здание постройки 1912 года, дореволюционное, с историей. Когда сгорела Старо-Татарская слобода, осталась только эта мечеть. Есть фотографии, где все в руинах, а мечеть не пострадала — люди от пожара в первую очередь старались спасти ее.

В этом здании в советские годы находилась 8-я швейная фабрика. Там стояли огромные станки, грузовой лифт. Когда мы все это оттуда вывозили, естественно, здание мечети оставалось разгромленным. Между первым и вторым этажами не было даже пола и потолка, одни стены, железки торчат, крысы везде бегают — кошмар! Там был Т-образный пристрой, минарет отсутствовал.

И вот, мы с женой Налей сидели и думали, с чего начать, что делать, откуда брать деньги. Сделали там одну комнату, а потом стали заниматься остальным. В пристрое была коммуналка, люди там жили. Порядка 11 квартир там располагалось. Людей не выселяли, минарет не давали делать. Но эту мечеть я потихоньку начал восстанавливать в 1993–1994-м. Мы поменяли окна, сделали перекрытия, пол и потолки, крышу отремонтировали. Первый этаж восстановили.

В принципе, нужда, наверное, заставила научиться добывать средства, крутиться. Аллах помог тогда. Я очень хотел показать, на что я способен. Появилась возможность — у дальних родственников был свой леспромхоз, они решили дать доски. Сосед по Савинке одолжил «КАМАЗ» с прицепом, я поехал за досками в Пермскую область, позвал с собой отца и дядю Рафика.

Мой другой сосед, Рашид, тогда в строительной организации работал, они как раз могли сделать отделку в мечети. А в тот период многие мечети в Казани помогали восстанавливать арабы. И их в эту мечеть привез Габдулла хазрат, показал все. Они решили оказать спонсорскую помощь. «Вы, — говорят, — делайте пока, мы деньги пришлем». Уехали. Мы все отремонтировали, люди поработали. А спонсоров и след простыл. Денег нет, с людьми рассчитываться надо.

У меня тогда была вишневая «девятка» с тюнингом «Шарлотта» — кто знает, тот помнит, что это был предел всех мечтаний в те годы. И стоила она ровно столько же, сколько нужно было заплатить за ремонт. Арабов нет и нет. Мне ребята сказали: «Отдай машину, а когда деньги привезут, другую купишь». А у меня сердце кровью обливается — машина-то новенькая, «нулевая». Пришлось отдать, надо было с людьми рассчитываться. Муфтий мне дал старенькую «Волгу» для работы. Арабы так и не приехали, моя машина ушла в эту мечеть, зато она была отремонтированной, отштукатуренной. Полы постелили, начали там потихоньку проводить намазы.

Людей, живших в пристрое, мы включили в программу по ликвидации ветхого жилья. Они сопротивлялись, не хотели уезжать из центра города, у них были крепкие стены, вода, канализация, газ. Но перекрытия и полы там были деревянные, и там случился пожар. И жильцов все-таки выселили. Мы все расчистили, надстроили четвертый этаж по монолитной технологии. И там мы открыли женское медресе.

Рабочая планерка при реставрации мечети Марджани

И ТУТ МЕНЯ ОСЕНЯЕТ: А ПОЧЕМУ БЫ МНЕ НЕ ОТКРЫТЬ МАГАЗИН?

«Если раб поможет брату по вере,
то Всевышний берет на Себя
обязательство помочь рабу»

В 1995 году мне предложили возглавить мечеть Аль-Марджани. После того, как она была передана уфимским духовным управлением мусульман в ведение татарстанского, руководства в ней не осталось, нужно было заново все начинать: зарегистрировать общину, открыть расчетный счет и тоже сделать ремонт.

Здание на тот момент требовало огромного ремонта. Мне сказали: «Ты можешь! „Голубую мечеть“ пока оставь, сейчас надо восстановить мечеть Аль-Марджани». В данной мечети меня назначили имамом. Мы там с Гусманом хазратом Исхаковым вдвоем начали работать. Через некоторое время он открыл Российский исламский университет и ушел работать в том направлении. Я остался в Аль-Марджани. Помню, окна были в мечети такие старые — если откроешь, то не закроешь, если закроешь, то потом не откроешь. Рамы сыпались, стекла из них выпадали, балясины старые, щели везде были.

И я обратился ко всем знакомым, друзьям, у кого есть возможность, выделить финансы, чтобы поменять окна и крышу. В первую очередь надо было менять крышу, местами железо проржавело и даже сгнило. Друзей было много, потому что я в Казани родился и вырос.

«Окна были в мечети такие старые — если откроешь, то не закроешь, если закроешь, то потом не откроешь. Рамы сыпались, стекла из них выпадали, балясины старые, щели везде»

Это был 1996 год, и деньги были не в ходу. Тогда были векселя, а зарплату людям выдавали товаром. Большинство расчетов велось по бартеру. И тогда в роли свободно конвертируемой валюты была бутылка. А нам такое делать нельзя было, поэтому приходилось выкручиваться. Был тогда КЦ «Союз», коммерческий центр на улице Ибрагимова. Там наши ребята работали. Я пришел туда, и директор, Фагим, мне предложил взять товар — камазовские колеса — и продать, чтобы выручить деньги. А тогда автомобильный рынок находился на углу Ибрагимова и Проспекта Ямашева, возле магазина «Автомобили». Я туда пришел, посмотрел, представил, как я стою и торгую шинами, стало не по себе — я же не торгаш какой-нибудь! Они мне пообещали найти покупателя, но я должен был сам эту резину отгрузить. Я забрал товар, целый «КАМАЗ», выгрузил во дворе мечети Аль-Марджани, благо двор был огромный.

На следующий день приходит мужчина, солидный такой в галстуке и спрашивает:

— У вас резина в продаже есть?

— Да, есть.

— Сколько стоит?

— 330 рублей оптом, в розницу — 350.

— Куда хотите деньги потратить, для чего?

— Крышу мечети надо делать.

— Хорошо, я у вас все забираю по 350 рублей по розничной, и пусть это будет мой вклад в ремонт мечети.

И перечисляет все деньги!

И тогда я пошел к своим друзьям, один корпусную мебель предлагает, другой — мягкую мебель. Обратился к друзьям в химкомбинат на площади Вахитова, они мне предложили стиральные порошки, моющие средства…  На парфюмерном заводе — та же история. И все обещают найти покупателя.

Элеватор на Левченко мне зерно предлагает. А куда мне его девать? Мне ребята посоветовали пойти на птичий рынок в Соцгороде, там это зерно голубятники разобрали моментально. Денег нет, а крутиться надо. И жизнь меня заставила крутиться. Я научился делать бизнес тогда от безысходности.

И тут меня осеняет: а почему бы мне не открыть магазин? Мне благотворители дают товар бесплатно, поэтому я могу продавать его в своем магазине дешевле. Коммерция тогда активно развивалась, кооперативы, у меня друзей предпринимателей было очень много, они отдавали свой товар, называли цену. Я решил построить Исламский торговый дом. Напротив мечети и сейчас находится этот магазин.

Тут я взял также мебель, моющие средства. Людей как-то находил, мне помогали. Съездили на склад парфюмерии, привезли мне даже как-то зубную пасту, щетки — все это выставили на продажу. Однажды даже получили контейнер галош, нам как-то удалось галоши обменять на доски.

Это мне пригодилось то, что я изучал в Турции. У них тоже религия отделена от государства. И имущество религиозных общин не принадлежит государству. И отдельному человеку оно тоже не может принадлежать. Оно принадлежит вакфу.  И я тоже стал вводить эту систему вакфов, чтобы мечети могли содержать себя не за счет садака, а за счет бизнеса. Мы эту систему в 1996 году даже в Конституцию Татарстана внесли, я выступал перед депутатами с соответствующим предложением. Правда, позже Конституционный суд России ее отменил. 

А когда мы только начинали, не было ни денег, ни пожертвований, чтобы строить и содержать потом мечети. Надо было крутиться и находить средства — сдавать, продавать, обменивать. Вот так у нас закрутилось все: и торговый дом, и мечеть.

Но «Голубую» я тоже не бросал. Две мечети параллельно поднимал.

Потом другие мечети стали открываться, возвращаться старые мечети. На их территории в советские годы были библиотеки, училища, склады — всему этому нашлось место. Нашли, куда их переселить.

И возникла еще одна проблема — стало не хватать имамов для мечетей. Советский период закончился. Где взять образованных имамов? Бухара такого количества не готовила. И здесь у нас родилась идея строительства медресе.

Вспоминая все это, я понимаю, какой это хороший был толчок к развитию! Мне доверили самую старинную мечеть — Аль-Марджани. Это первая каменная мечеть в Татарстане после взятия Казани Иваном Грозным! Первая соборная мечеть! И именно мне поручили ее восстанавливать! Это очень ответственно и трепетно одновременно. И вот здесь я понял, что это была воля Всевышнего! Эта та самая мечеть, которая сыграла в моей жизни самую основную и важную роль. С нее и начался мой путь в вере!

С порога именно этой мечети меня отправили учиться в Бухару. Судьбоносная встреча, когда меня впервые привели в эту мечеть, когда поставили меня имамом-председателем (тогда две должности было: имам мечети и председатель мечети) — все это те ниточки, которые начали связывать мою жизнь с судьбой и историей самой древней мечети Татарстана. Тогда я понял, что Аллах меня для этого и привел сюда, и обучил меня, и быть мне здесь имамом и восстанавливать ее.

Восстанавливать не на что — садака нет, деньги надо зарабатывать. Чтобы заработать, надо что-то создать, чтобы дать людям рабочие места, а мечети — финансирование. То есть это было создание того института, который мог бы сам себя обеспечивать. Если хочешь стать имамом, мечеть должна быть у тебя красивенькой, отремонтированной, теплой и уютной. А за все это необходимо платить, и немало. Содержание мечети (коммунальные платежи, текущие ремонты, уход за территорией и пр.) не укладывается в одни только пожертвования. А еще надо оплачивать работу сотрудников, которые там работают (хазраты, бухгалтер, плотники, уборщицы, другой персонал). В бюджете страны и республики не заложено содержания культовых зданий и имамов, а мечеть огромная, чем больше море, тем больше к нему рек нужно подводить!

Мечеть — это огромное здание, требующее больших финансовых вложений. Поэтому приходилось много трудиться, создавать и думать. Мы создали Исламский торговый дом, потом — магазин халяль (дозволенное в исламе — прим. ред.).

Магазин халяль — это требование времени. 1997 год, люди уже начали приезжать из других стран и городов. Из Пензенской области, из Самары, Сергача, Нижегородской области стали нам поставлять халяль-колбасу. Мусульман становилось больше, они приезжали в Казань и искали по городу халяльную колбасу, то есть начал формироваться потребительский спрос на подобную продукцию.

Реставрация минарета, 2003 год

СТАЛИ САМИ ЗАРАБАТЫВАТЬ, ПЕРЕСТАЛИ ХОДИТЬ КЛЯНЧИТЬ

В те годы мы создали и совет муфтиев России, я стал его сопредседателем в 1994–1995 годах. Как главный мухтасиб Татарстана я вошел в совет муфтиев России. И я часто бывал в Москве. На территории Московской соборной мечети стоял целый халяль-павильон. Там и магазин был, и кафе. Реализовывали мясо, просто тушами оно уходило. Колбасу не успевали привозить — скупалось моментально. По их примеру мы в Казани тоже решили создать что-то подобное.

Здание, которое мы взяли, было разрушенным, стояло просто четыре стены.

Я попросил строение у казанского горисполкома под создание халяль-магазина. Здание заброшенное, там была свалка. Мы его отремонтировали. На открытие приехали глава района, префект. «Халяль ризык» стал первым халяль-магазином в Казани. Нам поставляли мясо, колбасу. Привозят нам по оптовой цене, мы продаем по розничной. Появилась прибыль. Не садака, а прибыль! На эти деньги мы могли мечеть содержать. А на ее ремонт уходила прибыль от торгового дома.

Потом в Казань стали приезжать мухтасибы и обращались с просьбой открыть халяль-заведение, кафе, чтобы питаться дозволенным. В то время на улице Каюма Насыри находилась кухня, потом из нее сделали рюмочную. И я очень много воевал в свое время против того, чтобы рядом с мечетью стояла рюмочная.  Выходил на власти и на руководство рюмочной, чтобы этот вопрос решили. Некрасиво же это, нехорошо, что рюмочная напротив мечети. И мы обратились в исполком города Казани. Председатель — Камиль Шамильевич Исхаков — распорядился отдать нам это здание. Мы его отремонтировали, открыли там первое халяль-кафе.

Когда в мечеть приезжали высокие гости, один из наших прихожан готовил нам плов в казан-кебабе или другие вкусные блюда. И мы предложили ему стать поваром в новом кафе. А потом нам дали еще одно здание, на улице Марджани, мы там открыли еще одну халяльную столовую.

Эти два заведения приносили средства на содержание мечети. Одно мы назвали «Узбечка», т. к. узбеки там работали. Рядом было кафе «Марджан» — там подавались татарские национальные блюда. Это были первые мусульманские кафе в городе. Потом уже стали открываться подобные халяльные точки на улице Кирова (ныне — Московскай), в свое время мы поставили халяль-бистро на Чеховском рынке.

На доходы открытых нами предприятий мы отремонтировали мечеть: поменяли окна, ковры, крышу, заменили полумесяц. Стали сами зарабатывать, перестали ходить клянчить.

Оставшиеся деньги мы вкладывали в развитие производства. Сейчас вокруг мечети целый комплекс, который содержит мечеть. Нет ни одной мечети, которая бы жила на садака (пожертвования — прим. ред.), это невозможно. Расходы, коммунальные платежи большие, и если мечеть не занимается какой-нибудь предпринимательской деятельностью, если нет какого-то спонсора, мецената, то имам, и ничего не делая, не сможет обеспечить нужды мечети.

Когда стали развиваться мечети, я был мухтасибом города Казани. Кадров не хватало. Мой однокашник, Наиль Яруллин, был тогда ректором медресе «Мухаммадия». Я его просил направить ко мне выпускников на практику, чтобы я мог из них готовить имамов и распределять по мечетям. Он выполнил мою просьбу, спасибо Всевышнему. Выпускались тогда Алмаз хазрат, Ирек хазрат, Рустам хазрат, Ильнар хазрат, Ильфар хазрат, Фанис хазрат, Нияз хазрат, второй Нияз хазрат, еще один Рустам хазрат — они прошли практику в мечети Аль-Марджани и были распределены в открывающиеся мечети. Но кадров по-прежнему не хватало. Тогда, в 2003 году, нам пришла идея о создании медресе.  

Есть медресе «Имени 100-летия принятия Ислама», медресе «Мухаммадия», медресе «Ак Мечеть». Мы же создали Казанский исламский колледж. Почему колледж? Потому что я хотел, чтобы, помимо религиозного образования, выпускник имел образование светское, профессию какую-нибудь. Мы выпускаем преподавателей и имамов, а вдруг он потом не захочет по этому пути идти? И мы договаривались с курсами по автоделу и пасечниками, чтобы получали студенты и эти навыки. Если в деревню студент вернется, надо, чтобы он мог ухаживать за пчелами. С профтехучилищами мы тоже хотели договориться, но мы не нашли тех ребят, которые хотели бы учиться на токаря или слесаря. Средства на финансирование колледжа просил у друзей, обращался к бизнесменам. И также мы обязали имеющиеся халяль-точки общепита отвечать за трехразовое питание студентов и преподавателей.

И вс это независимо от наличия выручки или выполнения плана.

Денег за обучение мы не брали, обеспечивали всем: литературой, учебниками, компьютерами, формой для обучения (тюбетейки, камзол, рубашка). Исламский торговый дом отвечал за заработную плату преподавателей. Магазин «Халяль ризык» отвечал за коммунальные платежи.

Если посмотреть на положение дел сегодня, то станет видно, что любой ректор или директор религиозного учебного заведения ищет средства на его содержание. Просит у духовного управления, у фондов различных, у спонсоров. Просит на питание студентов, на заработную плату, на коммунальные платежи и пр. Они пытаются иметь подсобное хозяйство, кстати, мы тоже открывали подсобное хозяйство, чтобы обеспечить мясом своих студентов.

Я заходил в наш колледж, пробовал еду, которую студентам готовили, — вкусно ли. И не дай бог, чтобы мне не понравилось! Все знают: если хазрату не пришлась по вкусу пища, повар будет заменен. Я всегда добивался, чтобы готовили как дома.

Я, преподаватели и друзья колледжа ели со студентами из одного казана. Я просто заходил в колледж и смотрел. Тепло — значит, отопление оплачено, светло — значит, свет оплачен, вода течет — у студентов есть еда. Спрашивал преподавателей: «Довольны?» — «Да». Значит, процесс идет должным образом.

Создав Исламский торговый дом, точки общепита, магазины, которые приносили доход на содержание мечети, я освободил свое время на обучение и закрытие дефицита кадров. И мы не остановились, мы развиваемся. Вся эта система работает.  

«По всей России есть ребята, которые окончили наш колледж. У них существуют свои группы в мессенджерах, где переписываются бывшие студенты. Когда приезжают в Казань, обязательно заходят ко мне, это очень приятно»

НА РАМАЗАН ДАЖЕ ТЕ ВЫПУСКНИКИ, КТО НЕ ПОШЕЛ ПО ПУТИ РЕЛИГИИ, ПРИХОДЯТ ПОМОГАТЬ

Сейчас у нас в комплексе есть и халяль-гостиница, правда, небольшая. Имеется банкетный зал для проведения торжеств и других мероприятий. В комплексе все есть и все работает на самофинансировании. Т. е. мы не зависим ни от кого! Как хозяин в доме. Даже если он городской, у него есть сад, огород или дача. У него своя картошка, капуста, морковка, лук, чеснок и все прочее. На зиму он заготавливает варенье, солености, и он сам себя прокормить может. Сегодня у нас такая же система, когда мы сами себя прокормить способны. Более того, мы оказываем благотворительную помощь малоимущим, многодетным. У нас есть списки. В Курбан-байрам мы ездим по домам, мясо развозим, проводим благотворительные мероприятия.

Мы устраиваем различные конкурсы: чтецов Корана, азанчеев, спортивные соревнования по волейболу, футболу, хоккею, пинг-понгу, мероприятия между вузами, приходами.

Самое главное, мы обеспечиваем процесс религиозного образования и подготовки кадров. У нас есть список из сотни выпускников, которые нашли себя в этом направлении. Выпускников у нас гораздо больше, но не все из них пошли по линии религии. Почему? Например, если человек оканчивал советский вуз, то его государство отправляло в район учителем, врачом, участковым, агрономом или ветеринаром. Государство ему полный соцпакет выдавало, обеспечивало и жильем, и зарплатой. Даже если в деревню он какую-нибудь ехал учителем, ему предоставляли жилье, платили зарплату.

Студент, окончивший религиозное учебное заведение, в деревню поедет — кто ему что даст? Поедет ли он туда тогда? Ему жениться надо, семью нужно создавать, а на что? Да, он хочет быть муллой, а на что он станет жить, на что семью обеспечивать? Это очень серьезный вопрос, и поэтому у нас нет конкурса в религиозные вузы. И надо сказать, что я же брал в колледж не только ребят из Татарстана, но и со всей России по направлению муфтиев других регионов. Они просили принять на обучение, а потом обеспечивали у себя их работой. Сургут, Нижегородская область, Волгоград и имамы других городов и областей отправляли в наш колледж учиться своих ребят.

По всей России есть ребята, которые окончили наш колледж. У них существуют свои группы в мессенджерах, где переписываются бывшие студенты. Когда приезжают в Казань, обязательно заходят ко мне, это очень приятно. Студентов иногда не сразу узнаю: учился мальчиком, а сейчас взрослый человек, имам с бородой, отец семейства.

На Рамазан (месяц великого мусульманского поста — прим. ред.) даже те выпускники, кто не пошел по пути религии, приходят помогать, накрывают столы. Я их и волонтерами не могу назвать, они просто приходят угостить, обслужить постящихся — для них это благое дело, то, что им в медресе прививали. Приятно, что они сами приходят, сами помогают.

Еще у нас воспитанник был. Его привела к нам в мечеть учительница одной из школ Казани. Этот мальчик остался один, сирота. Родители умерли, сестру убили. Она очень просила за него. Мы его взяли, оформили опеку, еще одного потом взяли, через некоторое время еще одного. Те двое убежали, а этот остался. Назвали Мусой. Он жил у нас, рос, ходил в школу, учился хорошо. После школы я предложил ему учиться в нашем медресе. По окончании медресе я ему сказал: «Поедешь потом в Турцию, отучишься, будешь имамом». Но он в армию захотел. Отслужил три года и остался по контракту, прослужил пять лет. Сейчас работает в МЧС. Вот наш воспитанник!

«Минтимер Шарипович выслушал очень внимательно и дал задание подобрать место»

ЖИЗНЬ ЧЕЛОВЕКА — ПУТЬ ОТ АЗАНА ДО НАМАЗА

«Умным человеком является тот,
кто, не следуя своим желаниям и страстям,
готовится к тому, что ожидает его после смерти».

На сегодняшний день у нас планов громадье. Центр хафизов (знающих Коран наизусть — прим. ред.) сделать, открыть Институт имени Марджани и много чего еще.

Есть у нас еще два важных проекта.

По настоянию прихожан мы начали строить лагерь. Время само диктует, что нам делать. Города строятся, возрождаются, вместе с ними расширяются транспортные маршруты и растет инфраструктура. Городам-миллионникам уже нужно строить метро. Вот и мы всегда откликались на требования времени.

Пришло время, и мне сказали: «Хазрат, а ведь у нас нет мусульманского кладбища». Что делать?

Когда человек рождается, ему дают имя, произнося на ушко азан (призыв к молитве — прим. ред.). А когда умирает — читают намаз. Долго ли человек живет? От азана до намаза. Аксакалы часто говорили, что жизнь прошла за три дня. Только родился, бегал босиком, стал подростком, а потом раз — и уже старик! Очень быстро. Т. е. как от азана до намаза.

И вот мечеть: родился человек — читают азан, человек растет — ему начинают Коран преподавать, основы ислама: «Бисмилла скажи, когда кушать начинаешь. Поел — дога скажи». В школу идет, в медресе. Вырастает — никах ему читают. Человек растет потом больше и дальше. Умирает — провожает его опять мечеть. И когда меня попросили открыть мусульманское кладбище, я пошел к президенту РТ на прием и сказал: «Минтимер Шарипович, выделите, пожалуйста, площадь, дайте команду, нам нужно создать мусульманское кладбище». — «А что с тем кладбищем, Ново-татарским?» — «Минтимер Шарипович, оно же не мусульманское». — «Как так? Объясните мне». — «По мусульманским канонам, когда человек умирает, мы омываем его, в саван заворачиваем, намаз читаем ему, могилу выбираем, делаем ляхыт, специальная ниша, где покойник ложится, специальные доски, которые закрываем, головой в сторону Каабы кладем покойника, не на спину, а чуть набок. Делается все по шариату. А на многих кладбищах не по шариату. Просто по традиции. По-татарски. Поэтому нам нужно мусульманское кладбище, чтобы верующие одной религии могли там быть независимо от национальности. Вот у нас есть старо-татарское кладбище, и там только татары похоронены. А мы бы хотели мусульманское кладбище».

Минтимер Шарипович выслушал очень внимательно и дал задание подобрать место. Это был 2000 год.

Когда нам подбирали место, там была комиссия из 22 ведомств, как сейчас помню. Я присутствовал на всех совещаниях. Естественно, это минземимущество, минэкологии, Роспотребнадзор (тогда санэпидемстанция), минкульт, министерство водных ресурсов и прочие, очень много служб и инстанций надо было обходить. Подходит ли то или иное место, нет ли там грунтовых вод, не загрязняется ли экология, очень долго мы это проходили, и, наконец, в 2003 году нам дали распоряжение о выделении земли Пестречинского района, почти на 40 га земли.

Это были поля племенного конезавода в деревне Званка. Мы сделали межевание. Тогда мерой была палка и считали саженями. Площадка получилась неправильной формы, и сейчас с правильными замерами межевания она не совпадает. Землю выделили под мусульманское захоронение, кладбище. Мы взяли разрешение на строительство.

Сначала нам в аренду дали эту землю. Но мы письмо написали. И нам постановление переделали на договор о безвозмездном пользовании. Мы стали искать материалы для забора. Не из досок же его делать, снова нужны финансы. Надо провести простое освещение для административного здания. Это же в поле находится все. Нужно было поставить ворота, аллеи, сделать тропинки, дорожки, проездные дороги, домик сторожа, административные здания, водокачку, воду провести невозможно, поселения-то рядом нет, а значит, скважину необходимо пробурить. И вот таких хозяйственных работ было очень много.

Для сравнения: сметная стоимость кладбища, строящегося сейчас в Киндерях, — 350 млн рублей. И вот мы начали все это создавать своими силами, государство нам ни копейки денег не давало. Духовное управление тоже. Муфтий сказал, что ему это не нужно, все было в 2003 году. И пришлось мне, нашей Казанской соборной мечети и структурным подразделениям самим заниматься и искать деньги. У меня было предприятие, и у дочки тоже, за счет спонсоров, меценатов, моих друзей также начали строить: кто кирпич, кто цемент, кто бетон, кто асфальт, кто провода, кто столбы привозил.

Хочу выразить искреннюю благодарность Рафкату Кантюкову (Рафкат Абдулхаевич Кантюков, советник генерального директора ООО «Газпром трансгаз Казань», президент волейбольного клуба «Зенит-Казань» — прим. ред.), он большую помощь оказал.

Очень многие помогали, крупный бизнесмен Ильгизар Шамильевич Хусаинов внес большой вклад. Конечно, ресурсы всех наших халяль-точек мечети Марджани были задействованы: моя дочь Гульназ, магазин «Халяль ризык», кафе «Марджан», ритуальные услуги и мы с Салихом-абыем (это первый директор кладбища Салихжан хазрат Закиров).

Кладбища делятся на три категории: муниципальные, вероисповедальные и воинские. Муниципальные предназначены для всех, в том числе и для атеистов. На вероисповедальных хоронят людей одной веры. И воинские — для людей, погибших во время несения службы. Наше кладбище называлось «Государственное вероисповедальное кладбище». Потом, когда земли района перевели в городскую черту, его переименовали в «Муниципальное вероисповедальное кладбище при мечети Марджани».

Мансур Джалялетдин