«Что было в работе с Татьяной Георгиевной приятно: мы всегда шли на беседу с эскизами и выходили с четким совместным пониманием решения той или иной задачи», — признаются руководители студии OFFICE DE Architects Дмитрий Куликов и Евгений Жирков. В интервью «БИЗНЕС Online» они поразмышляли о том, какими качествами должен обладать главный архитектор, рассказали, почему не любят участвовать в российских конкурсах, и объяснили, почему термин «элитное жилье» в Казани лучше исключить из оборота.
Дмитрий Куликов и Евгений Жирков: «Партнерство сформировалось, наверное, еще на этапе совместной работы над конкурсами, а желание свободы творчества стало основой для DE Architects»
«ВСЕГДА БЫЛО СТРЕМЛЕНИЕ РАБОТАТЬ НАД БОЛЬШИМИ, ЗНАКОВЫМИ ОБЪЕКТАМИ»
— Дмитрий, Евгений, как давно существует ваше бюро, чем занимается, какие проекты в портфолио? Кто у вас главный, наконец?
— Главного нет, у нас равноправие! Свое бюро у нас появилось давно, идея возникла еще в 2008 году. Начинали с проектов разного формата — не было какой- то конкретной специализации. Еще будучи студентами КГАСУ, мы уже начинали заниматься проектированием, проходили практику, участвовали в конкурсах, в студенческой жизни, — все это плавно перешло в дальнейшую совместную работу. Фактически сразу после вуза мы не «потерялись», а продолжили работать вместе.
— И вы сразу решили создать свой архитектурный бизнес? Ну ведь так не бывает!
— Естественно, сначала была работа в разных компаниях — и в европейских, и в России. Мы получили определенный опыт, все очень нравилось, это органично перешло в то, что мы стали работать вместе и над собственными проектами. Партнерство сформировалось, наверное, еще на этапе совместной работы над конкурсами, а желание свободы творчества стало основой для DE Architects.
«В какой-то момент познакомились с заказчиком, у которого появилось желание сделать в Казани что-то новое — интересное. И мы в этом желании были едины» (на фото — награжденный премией Urban Awards ЖК Legato)
— Начинали, наверное, с интерьерных решений?
— Как ни странно, первыми нашими проектами были большие общественные здания, офисные комплексы, торговые центры. Мы делали абсолютно все — проектировали дома, интерьеры, участвовали в разработке генпланов. Не было какой-то одной специализации.
— Под вашим авторством идут довольно заметные в Казани проекты. Например, награжденный премией Urban Awards жилой дом Legato, ЖК «Островский», Kalinina House, Rotterdam, реконструкция «Меги». Как вы взялись за такие вещи?
— Всегда было стремление работать над знаковыми, большими объектами. В какой-то момент познакомились с заказчиком, у которого появилось желание сделать в Казани что-то новое — интересное. И мы в этом желании были едины. Как-то так складывается, что у наших заказчиков современное мышление, и в работе не было ограничений: идеи поддерживались, шла совместная работа, очень интересная, интенсивная, плотная. А когда у девелопера и архитектора есть единое видение и он не мешает архитектору… Вы понимаете — не мешает! Значит, дает работать, дает время на поиск. Включается фантазия, накладывается опыт — и получается очень хороший результат.
— Сколько ваших проектов в итоге реализовано в Казани?
— Мы, конечно, не считали, но несколько многоквартирных домов построено, и еще несколько проектируется. Что-то пока в режиме паузы — идут согласования.
«Когда у девелопера и архитектора есть единое видение и он не мешает архитектору… Вы понимаете — не мешает! Значит, дает работать, дает время на поиск» (на фото — ЖК Rotterdam)
ПОЧЕМУ 70% ПРОЕКТОВ ИДУТ В КОРЗИНУ, КАКИМ МОГ БЫ БЫТЬ ODETTE И ЧТО НЕ ТАК С «АРХИТЕКТУРНОЙ БЮРОКРАТИЕЙ»
— Как вы обтекаемо назвали бюрократию — режим паузы! Насколько зарегулирована архитектурно-градостроительная сфера в Казани?
— Скажем так, в Казани очень специфичные нормативы и требования, порядок согласования проектов. И эти требования очень сильно поменялись за последние 10 лет. Какие-то проекты разрабатывались, потом нормативная база менялась буквально на ходу, проекты шли в корзину. Тот же самый Legato на первых эскизах имел 9 этажей в разных уровнях. Правила игры менялись, к примеру, в историческом центре. Появилось другое видение, иные подходы к сохранению объектов архитектуры, градостроительной среды в целом. Сами понимаете, ситуация такая — к городу пристальное внимание у руководства. Поэтому многие проекты, наверное, ждут своего часа, а какие-то уже трансформировались во что-то новое.
— В качестве примера такой трансформации можно вспомнить Odette на «Черном озере». Вы ведь тоже участвовали в конкурсе и изначально проектировали более современный образ здания?
— Изменения проектов — это специфика профессии, это нормально. Когда мы работали над идеями апартаментов на «Черном озере», наш проект назывался иначе — Black Swan, в переводе «Черный лебедь». В конкурсе на проектирование участвовали несколько компаний, и первоначально стояла задача предложить современное решение. Но затем, видимо, у заказчика появилась уверенность, что это должен быть более классический образ. На этом этапе мы уже не участвовали полноценно в дискуссии.
— Изначально архитектурным сообществом ставилась задача построить здание как естественное продолжение «Черного озера». Но в итоге заказчику рекомендовали неоклассический стиль в духе «Связинвестнефтехима».
— Нам ближе современные решения. Это была сильная идея: увязать парк «Черное озеро» с несколькими общественными и коммерческими пространствами с развитой динамичной структурой — магазины, коворкинг, оранжерея, кинотеатр… Проект был интересный именно по своей идее! Не только в архитектурных деталях, а по своей сути, наполнению. Вообще, надо отметить, что у архитектурных бюро процент реализации проектов не такой высокий, как может показаться. Многие девелоперские компании делают проекты на перспективу, заказывают их на конкурсной основе. То есть несколько архитектурных ателье участвуют, но у заказчика есть свое видение, и он выбирает один — такова, повторимся, специфика нашей профессии.
— Это не расстраивает?
— Нет, это опыт. Но, поскольку проектировщики тратят на это усилия, время, работа над такими проектами тоже оплачиваемая.
— Сколько человек сегодня работают в вашей компании?
— У нас полный состав. Отдельно дизайн, отдел архитектурного проектирования — это, конечно, главное подразделение, отдел инженеров, конструкторов.
«На этом пятачке исторического центра — серьезнейшая градостроительная ситуация! Недаром эксперты говорят о том, что без предложений по разрешению транспортной ситуации проектировать здание бесполезно»
НОВЫЙ ПРОЕКТ «КОЛЬЦА»: «НАЧИНАТЬ НАДО НЕ СО ЗДАНИЯ! ГЛАВНОЕ — ЭТО МЕСТО ДОЛЖНО БЫТЬ УДОБНО ДЛЯ ГОРОЖАН»
— А почему вы не участвовали в конкурсе на реконструкцию ТЦ «Кольцо»? Важнейший для центра Казани проект, все-таки ваш опыт позволил бы предложить цельное видение.
— Мы видели формат конкурса другим. Подобные конкурсы обычно проводятся немного иначе, поэтому мы решили не участвовать.
— «Немного иначе» — что вы имеете в виду?
— Участие в подобном конкурсе должно быть оплачиваемым, в первую очередь. Это серьезная работа, очень важная точка в городе, И она требует максимальной концентрации бюро. Было много внутренних рабочих факторов, которые для нас на тот момент стали решающими в принятии такого решения. К тому же, обратите внимание: всего 10 проектов-участников. Это очень мало. Удивляет, что мало было заявлено международных архитекторов, российских. Хотя конкурс, как мы слышали, вышел за пределы Татарстана. Возможно, просто было мало времени — на концепцию давали, кажется, три недели. Хотя о самой разработке проекта говорят уже давно, для серьезной работы такого лимита времени недостаточно.
— Видимо, у заказчика есть желание в короткие сроки провести реконструкцию, ведь проект разрабатывается уже несколько лет, и все никак не удается прийти к общему знаменателю.
— Это его выбор. Однако хорошая архитектура не терпит спешки.
— На ваш взгляд, это должно быть какое-то современное здание? Или как раньше, в 90-е, — Татпотребсоюз, Музуровские номера, чтобы оно вписывалось в историческую Казань?
— Давайте не будем отталкиваться от здания! Надо начинать с того, что это должно быть очень удобное место для горожан. Там проходят большие потоки людей: там и станция метро, и автобусные остановки, и транспорт — общественный и частный. Приезжают туристы, очень много туристов. Там просто, так скажем, концентрация людей, и для них все это должно быть очень комфортно. И потом, вспомните — в начале 2000-х эта постройка решила многие проблемы. Центр стал очень активным именно тогда. Был полностью оживлен этот узел, строились новые здания, там закипела общественная жизнь. По-своему все эти постройки отвечали своим целям! Просто сейчас время поменялось, и видимо, у руководства города и руководства республики изменились взгляды, появилось новое ощущение городской среды. Время меняется, меняются подходы и к архитектуре, и к градостроительству, и к целям возведения объектов. К тому же и у современных горожан уже другие требования. Все идеи должны быть ориентированы на удобство и на новый формат. На наш взгляд, здание должно быть суперсовременным, лучшим зданием в городе!
«Сейчас время поменялось, и, видимо, у руководства города и республики изменились взгляды, появилось новое ощущение городской среды. Время меняется, меняются подходы и к архитектуре, и к градостроительству»
— Если бы вы были организатором конкурса — какие условия бы прописали?
— Это все-таки не вопрос рекомендаций. Тут надо садиться и обсуждать формат, программу конкурса. Там же в чем момент? Задача была немножко двоякая. Все участники решали больше какую-то архитектурную композицию: работали с фасадами. А на этом пятачке исторического центра — серьезнейшая градостроительная ситуация! Недаром казанские и московские эксперты говорят о том, что без предложений по разрешению транспортной ситуации проектировать здание бесполезно. А вот так — «как вы считаете»… Нас уже спрашивали.
Сейчас получается конкурс идей, даже не проектов. Сам по себе это формат хороший: действительно, собрать идеи — как можно с этим поработать. Пускай они не будут привязаны к реальности, но могут дать какой-то свежий взгляд. В этом была задача конкурса. Но тогда надо привлечь максимальное количество участников, чтобы эти идеи были. А в итоге — 10 участников. Сами понимаете, среди 10 команд много идей не соберешь. Должно быть как минимум 50, 70, 100 участников. И идеи должны быть разные. Наверняка среди тех работ, которые там были представлены, есть какие-то хорошие идеи и решения. Вообще, сам спектр этих идей должен быть бо́льшим — от небоскребов до площадей. Тут не должно быть одной линии взгляда, необходимы разные фрагменты. И тогда можно будет увидеть: действительно, а может быть, здесь надо поставить высотку? А может быть, наоборот, площадь сделать, и она решит все проблемы... Идей должно быть много.
А если это не конкурс идей, тогда должно быть грамотно написанное техническое задание заказчиком: «Мне нужно здание не больше пяти этажей, с такими-то площадями, такими-то задачами, и с таким бюджетом». Выбрать пять-десять бюро — сделайте нам, пожалуйста, проекты. Это уже другой формат. В общем, подходить можно по-разному. Здесь был выбран такой путь. Он тоже дал свои плоды! Определенные работы представлены, можно сделать выводы.
«У нас идет поиск правильной организации архитектурного процесса. Очень большую роль сыграла Татьяна Георгиевна Прокофьева»
ИСТОРИЧЕСКИЙ ЦЕНТР: ДЕСПОТИЗМА БЫТЬ НЕ ДОЛЖНО, А «КЛОВЕРУ» И «БАРСЕЛОНЕ» ТОЖЕ ГДЕ-ТО ЕСТЬ СВОЕ МЕСТО
— Сейчас же идет разработка концепции развития исторического центра, вы в комиссию не входите. Но хотелось бы понять ваше видение: к чему нужно тяготеть и как найти компромисс между желаниями горожан, застройщиков, властей. Сейчас исторический центр у нас какой-то рваный. Есть пустующие участки на улице Хади Такташа, которые никто пока не трогает, потому что непонятно, что с ними делать — что можно, что нельзя, какая высотность там допустима. Как найти компромисс? Или такие здания, как «Кловер», тоже нужны?
— Возьмем за пример европейский опыт. У каждого города есть свой регламент, и в разных странах подход к этому разный. Где-то — очень жесткий: регламент написан на город, регламентировано все! У архитекторов есть дизайн-код, есть рекомендации по цветам фасадов, есть этажность. И ты проявляешь свой профессионализм в рамках этих ограничений. Это одна позиция. Где-то более живой подход — когда есть менее строгий регламент, и с помощью грамотно организованной градостроительной власти происходит позитивный процесс проектирования: в итоге появляются средовые объекты, а где-то — уникальные объекты. Но это уже мастерство архитектора и хорошо выстроенная структура управления.
«У каждого города есть свой регламент, и в разных странах подход к этому разный. Где-то очень жесткий, где-то — более живой»
У нас идет поиск правильной организации архитектурного процесса. Очень большую роль сыграла Татьяна Георгиевна Прокофьева. За 10 лет, что она была главным архитектором, конечно, многие вещи изменились к лучшему. Но, видимо, не все, раз есть такая потребность и такие дискуссии идут. Значит, городу необходим регламент, и рано или поздно его примут. Но опять-таки тут не должно деспотизма. Тот же пример с «Кольцом» — жизнь меняется, и что-то запрещать, наверное, не есть хорошо. Вообще, любой проект, когда он какой-то необычный, всегда вызывает у людей определенную дискуссию. И если о нем не говорят, то это проект неинтересный.
— Ну у нас больше всего говорят про «Барселону и про «Кловер». А сами вы как относитесь к таким объектам в центре?
— Как к ним можно относиться? Они есть! Тут оценку бесполезно давать какую-то. Но, опять же, они должны иметь свое место! Потому что их появление зависит от многих факторов. Это совместное видение и властей, и инвесторов, и заказчиков, и архитекторов.
— Но на своем ли они месте?
— Например, у нас есть знакомые, проживающие в «Барселоне», — они очень довольны и счастливы. С точки зрения работы архитектора… Это работа испанского архитектора Хосе Асебильо, отчасти он вел сопровождение этого проекта в рамках своей концепции. Это интересная работа. Она сделана грамотным специалистом. Что тут может быть еще непонятно, когда пригласили специалиста? Вы же к врачу когда идете, в нем не сомневаетесь…
«У нас есть знакомые, проживающие в «Барселоне», — они очень довольны и счастливы. С точки зрения работы архитектора… Это интересная работа. Она сделана грамотным специалистом»
— Ну смотря к какому.
— Вот вы пошли к испанскому (практически швейцарскому) доктору…
— Платному, дорогому.
— Ну да. Но он же не просто так платный и дорогой, верно? Архитектура — вещь такая: на одну треть это творческая составляющая. Мы не имеем права вообще оценивать. Говорить о том, хорошо это или плохо, тем более с позиции времени? Это не совсем правильно. Мы не знаем, что будет с городом. Может быть, вектор развития — в высотных зданиях, и это подход действительно востребованный.
— Я к тому, нужны ли еще такие здания, такие акценты в центре, например?
— Почему бы и нет? Наоборот, бывает так, что эти объекты притягивают к себе, и опять же насыщают город, дают ему новое дыхание. Всему свое место. Ведь смысл города в чем, почему он появился? Город — это место встречи людей. Здесь люди находят коммуникацию, все события идут интенсивно, и происходит позитивный процесс. Чем больше людей, тем больше коммуникаций, тем больше общения, тем больше результат — если говорить в широком смысле о каком-то назначении города. То есть это объективный процесс. И его бесполезно останавливать, кстати говоря.
«Мы очень плотно работаем с главным архитектором Казани. Все проекты уже с эскизной стадии мы продумывали так, чтобы они соответствовали новым тенденциям» (на фото — ЖК Kalinina House)
ЧЕМ ХОРОШИ И ПЛОХИ ВЕНТФАСАДЫ: «МНОГИЕ ПРОЕКТЫ СОЗДАВАЛИСЬ НА СКОРУЮ РУКУ»
— Лично вы во время работы над своими проектами часто слышали: «Не нравится фасад, идите дорабатывайте»?
— Ни разу такого не бывало. У нас же работа планомерная — мы работали и с заказчиком, и с городом. Все обсуждается изначально. Мы очень плотно работаем с главным архитектором Казани. Все проекты уже с эскизной стадии мы продумывали так, чтобы они соответствовали новым тенденциям. Понятно же, что проект в итоге все равно будет согласовываться, и мы учитываем те подходы, которые существуют.
— Ваш подход к проектированию достаточно современный. И хотелось бы понять, на что вы ориентировались. Может быть, на европейский опыт, какие-то города…
— Это не был ориентир на города или каких-то архитекторов — это наш личный опыт.
— Я к тому, что у вас авторский стиль довольно узнаваемый. Вот эти последние здания в историческом центре — мне уже кажется, что у них какой-то свой почерк. И хочется понять, как к нему пришли.
— Это рецепт какой-то (смеются). Нет, это просто работа над объектом. Мы над каждым объектом работаем, стараемся понять его суть. Место, какие материалы использовать… Бывает, что хочется сделать что-то такое — есть идея, а она не идет сюда. И приходится искать. Это поиск на 100 процентов. Так просто это не объяснишь, это вам нужно прийти и в процессе проектирования поучаствовать.
«У европейцев, к примеру, нигде открытый крепеж в вентфасаде не используется! Все крепления скрытые. Почему открытый крепеж получил такую популярность в России? Потому что быстро, есть материалы, которые доступны»
— Понимаю, сложно объяснить, вроде и ремесло, а вроде и творчество… Давайте поговорим еще о фасадах. Тот же керамогранит — его много где используют, но в последнее время слышна критика.
— Вопрос не в том, какой материал! Вопрос в руках, которые к нему приложены. Дайте скульптору деревяшку, и он из нее сделает произведение искусства! Так что это художественный вопрос. Проблема с вентфасадами есть, но она больше связана со строительными технологиями. Когда в России активно стала использоваться система вентилируемого фасада, появилось много некачественного крепежа. Технологии были еще не так развиты, специалисты были не готовы с ними работать. И применялись крепления плохого качества. Поэтому говорят, что теперь эти фасады падают. То есть это вопрос качества работы, исполнения, но не самого керамогранита. А почему он не нравится — ну, если использовать дешевую подсистему, которая сгниет через десять лет… А так сама идея вентилируемого фасада очень хороша сама по себе. Это хорошая система, которая позволяет очень много сделать архитектору.
— Все зависит от бюджета, от проекта строительства. У европейцев, к примеру, нигде открытый крепеж в вентфасаде не используется! Все крепления скрытые. Почему открытый крепеж получил такую популярность в России? Потому что быстро, есть материалы, которые доступны, керамика, которую производят у нас, достаточно доступна по деньгам, и это было быстрым решением для многих зданий. Но, опять же, тут многое зависит от самого решения — цветового решения, того, как построена структура фасада… Многие проекты, скорее всего, создавались на скорую руку. Наверняка не было времени, чтобы поработать над фасадом, поэтому сейчас мы видим критику.
— Над какими проектами вы работаете сейчас? Вы, насколько я знаю, проектируете жилой комплекс Taloni на Гаврилова?
— У нас есть текущие проекты, довольно интересные, но они сейчас в процессе — не стоит раньше времени много о них говорить. Среди этих проектов действительно есть ЖК Taloni, но подробности раскрывать пока рановато.
«Город — это место встречи людей. Здесь люди находят коммуникацию, все события идут интенсивно, и происходит позитивный процесс»
— Экологи и общественные активисты в свое время бурно высказывались против строительства этого комплекса.
— Когда такая компания, как «ЮИТ», начинает проект, мы видим их гигантский опыт во всем — от проектирования до строительства. Все-таки это финский концерн, и у них европейский подход — и к экологии, и к участку, и к жилому комплексу в целом. Поэтому можно сказать, что данный проект будет для города очень позитивным. Не в том смысле, что «ах, какие красивые здания», это все-таки не всегда главное. Главное в том, что применяются интересные градостроительные решения, в результате будет открыт подход к Казанке для горожан. И компания учитывает пожелания экологов — береговая линия полностью сохраняется для создания набережной в будущем. Само пространство, где будет находиться человек, должно получиться очень комфортным. В плане озеленения, в плане внутренней структуры оно должно быть очень приятным, и все люди, которые проживают вокруг, могут посещать это место. Жилой комплекс не закрывается, как это часто бывало прежде у других компаний, а, наоборот, дает новое прочтение территории. Даст развитие, причем здесь идет сохранение природного ландшафта. Никто не будет устраивать свалок, помоек — все будет под наблюдением.
— До этого для ЮИТа вы не проектировали?
— У нас были переговоры по поводу разных проектов, но вот на этом, скажем так, мы пока остановились.
«Понятие элитности применяется скорее в маркетинге, а в архитектуре от этого определения вообще надо уходить. Есть устоявшиеся в нашей профессии категории»
— А вы, получается, только над элитными проектами работаете?
— В нашей работе встречалось не так много элитных проектов, за исключением нескольких вилл, типология наших жилых объектов — это в основном комфорт-класс, бизнес-, социальные проекты.
— Однако тот же «КамаСтройИнвест» считается одним из основных игроков элитного сегмента. Потому что другой современной «элитки» у нас практически не строится.
— Понятие элитности применяется скорее в маркетинге, а в архитектуре от этого определения вообще надо уходить. Есть устоявшиеся в нашей профессии категории. С точки зрения архитектуры, те проекты в центре города, которые уже воплощены, имеют свою специфику. И нередко бывает, что приходит заказ на переработку проекта, который уже в стадии реализации. Например, там стоит готовый монолит, и ситуация уже сложилась на 70 процентов. Невозможно там сделать другой двор, невозможно сделать парковку. В такой ситуации те категории, которые приняты в нашей профессии — нормативы площади на человека, определенное количество общественных площадей, комфортное дворовое пространство, — очень сложно применимы. В каждом проекте есть локальные задачи, которые нужно выполнить. Гармоничное архитектурное решение, улучшенное планировочное решение… Каждый реализованный объект очень специфичный, и они не поддаются строгой категоризации. Это уникальные дома в исторической среде со своими сложностями и противоречиями.
— Что еще входит в сферу вашей деятельности?
— Частные заказы, государственные, бывают индивидуальные жилые дома — виллы, а также крупные общественные проекты, градостроительные работы. Естественно, мы с удовольствием беремся за конкурсные темы. Сейчас реже, чем раньше, но, если находим интересный конкурс, мы подаем заявку.
«Иногда хочется разгрузиться, дать полет фантазии, и это очень круто: в основном стараемся участвовать в европейских конкурса»
— В европейских конкурсах участвовали?
— Есть время свободное — мы участвуем. Иногда хочется разгрузиться, дать полет фантазии, и это очень круто: в основном стараемся участвовать в европейских конкурсах. С российскими организаторами у нас, к сожалению, есть негативный опыт: например, мы делали работы, вкладывались в них, а конкурс просто отменялся. Или какое-то сомнительное жюри выносит какое-то сомнительное решение… В общем, с российскими конкурсами это, увы, бывало. А в иностранных совсем другая среда, и с этим конкурсом ты расслаблен, просто занимаешься своей работой. Ее приятно сделать, и все. Никакой политической истории за этим не стоит.
— Вы не отслеживали — что-то реализовали в итоге из вашего видения?
— Как правило, европейские конкурсы — это конкурсы идейные. Реальный конкурсный процесс в архитектуре — это всегда закрытый и оплачиваемый конкурс между различными бюро. Инвестор просто выбирает то решение, которое ему нравится, и работает дальше уже с ним. То есть это закрытый конкурс, о котором даже никто не знает: компании работают и работают. А открытый конкурс — это очень часто какая-то политическая история или махинации.
«Самое главное, чтобы это было обсуждение направления, которое главный архитектор мог скорректировать исходя из понимания общих тенденций развития городского пространства. И при этом не думать, правильная архитектура или неправильная»
КАЗАНСКИЕ ТРЕНДЫ: КАКИМ ДОЛЖЕН БЫТЬ АРХИТЕКТОР, О ЧЕМ ДУМАЮТ ЗАСТРОЙЩИКИ И ГДЕ ПОДВОДНЫЕ КАМНИ ГЕНПЛАНА
— В Казани выбран главный архитектор — это Ильсияр Тухватуллина. Что вообще хотелось бы от главного архитектора Казани?
— Очень важно держать сильную управленческую линию. Для нас, для всех участников процесса, важно, чтобы главный архитектор видел происходящую картину в целом. Что было в работе с Татьяной Георгиевной приятно? Мы всегда шли к ней, например на беседу, с эскизами и выходили с четким совместным пониманием решения той или иной задачи. Это самое главное! Чтобы не было углубления в какие-то архитектурные детали, элементы, которые приходят сами собой на стадии проектирования. Чтобы это было обсуждение направления, которое главный архитектор мог скорректировать исходя из понимания общих тенденций развития городского пространства. И при этом не думать, правильная архитектура или неправильная. Это должно быть выверенное направление.
— Вам нравится, как сегодня развивается город? В плане благоустройства, общественных пространств?
— Конечно, да. Это безусловно позитивная дорога. То, что сейчас происходит в Татарстане, — такого нет ни в одном городе России! Мы задействованы во многих сферах проектирования, общаемся с людьми из разных сфер, и везде люди увлечены своим городом. Очень много специалистов и горожан болеет за город, это очень заметно. И сами проекты, кстати говоря, становятся более осмысленными. Тот период, когда городу жилые площади нужны были как дыхание, ушел в прошлое. Сейчас приходит другое время: проекты становятся более проработанными, и инвесторы уже более подготовленные. Люди сравнивают, как у нас, и как в других странах. Кому-то нужна специфика: детали, красота, более философский подход к осмыслению пространств. Сейчас больше таких интересных проектов.
— В чем сейчас казанский тренд?
— Город сейчас переходит на решение того, как правильно работать с двором. В этом вопросе есть много интересных подходов, и, вероятно, это будет следующий этап развития Казани. Отдельный вопрос — какими должны быть дворы в исторической части города. Двор должен быть включен в общественное пространство, но в то же время обязан быть и родным местом для жителей дома. Хотелось бы увидеть порядок во дворах.
«То, что сейчас происходит в Татарстане, — такого нет ни в одном городе России! Очень много специалистов и горожан болеет за город, это очень заметно. И сами проекты, кстати говоря, становятся более осмысленными»
— Есть какие-то примеры, на которые стоит ориентироваться?
— Есть очень хорошие примеры старых дворов, где осталась природная среда, где очень много зелени, деревьев… Там не хватает буквально каких-то штрихов. Дворы, которые создаются заново, иногда очень навязчиво искусственные. Создается ощущение, что архитектор и застройщик сделали их так, чтобы человека туда запустить и что-то он там делает. А вот дворы, которые были изначально, — если даже брать хрущевки те же самые — зеленые, большие. И если они благоустроены, то это приятные места — там приятно находиться. Вот эта природная среда — она же ближе человеческому восприятию.
— Но что для этого нужно делать? Больше деревьев сажать?
— И деревьев больше, больше зелени, больше свободных пространств. Но это сложно, особенно в центре: мы ограничены плотностью застройки, зачастую уже сложившейся.
— Вот-вот примут генплан-2040, который в будущем предполагает прокладку новых трасс. И жители разных районов, например Дербышек, активно протестуют против прохождения дорог через их поселок. Хотя дороги объективно нужны — чтобы люди из других районов не стояли в пробках. Ваше мнение — как в этой ситуации вести себя проектировщикам генплана и городским властям? Прислушиваться к жителям, которые против любых изменений, или все-таки развитие города ставить в приоритет?
— Дороги необходимо развивать. Но этот процесс должен идти согласованно с жителями тех или иных районов, надо минимизировать беспокойство для жителей. Опять же, если взять Дербышки — люди очень любят свой поселок. Он очень тихий, зеленый, там уже сформировалась своя спокойная среда: там есть лес, бассейн, лыжная база. Много разных положительных направлений сформировалось у людей, которые они не хотят терять. У них, может быть, и так есть немного, поэтому они это так берегут! Я даже знаю такие примеры, когда люди из центра в Дербышки переезжают — и не хотят обратно, потому что им нравится там жить.
— А городу как развиваться?
— Надо искать пути. Развитие — объективный исторический процесс, который, к сожалению или к счастью, никто не остановит. Но знаете, иногда есть решения… Это же человеческий фактор: градостроитель нарисует линию, у него есть несколько вариантов развития. Ему кажется, что так лучше, он же не знает дух этого места, и, может быть, с точки зрения планирования проще соединить две точки линией. Но должно быть грамотное и взвешенное решение с учетом интересов людей.
«Реальный конкурсный процесс в архитектуре — это всегда закрытый и оплачиваемый конкурс. А открытый конкурс — это очень часто какая-то политическая история или махинации»
О «КЛЯТВЕ ГИППОКРАТА», РАБОТЕ СТУДЕНТОВ КГАСУ ПО ВСЕМУ МИРУ И ЕВРОПЕЙСКОЙ АРХИТЕКТУРНОЙ ШКОЛЕ
— Одна из проблем современности — кадровая. Вы принимаете на работу студентов КГАСУ?
— Мы начинаем работу с ребятами с третьего курса, и уже учим их. А затем от нас, как правило, ребята разъезжаются по всему миру.
— Много таких, кто уезжает?
— Очень много — и из города уезжают, и из профессии уходят. Все профессии требуют усилий, но архитекторы прикладывают к проектам сверхусилия. Можно же с разной степенью вовлеченности работать. Но у архитектора должна быть своя «клятва Гиппократа»: либо делаешь хорошо, либо не берешься. Поэтому многие уезжают и за границу, и в Москву, где больше ставки в архитектурном бизнесе, в профессии — где сверхусилия достойно вознаграждаются. У нас, в Казани, например, больше развит частный сектор. То есть это формат небольших студий, состоящих из одного-двух-трех человек.
— Где люди на себя работают!
— Да, то есть ты ни к кому не привязан. Но там и сфера ответственности другая. Мы работаем с большими компаниями, с большими проектами, где немного другой подход. В Казани специфичная архитектурная среда, здесь архитектору сложно работать. Город не такой большой. В Москве другие объемы.
— Ну в Москве тоже жалуются: знакомая рассказывала, что сразу после вуза поехала в Москву, первый год работала в проектном бюро и разочаровалась, потому что все поставлено на коммерческие рельсы и к заказчику тебя не подпускают.
— Архитектор — это профессия такая… Это не тусовка! Тут ты работаешь и работаешь. Вкладываешься и вкладываешься. И неизвестно, когда к тебе придет какой-то значимый результат. Выпускникам можно пожелать только терпения. Хотите общаться с заказчиком — участвуйте в конкурсах, развивайтесь! Вы знаете, как в Европе построено архитектурное образование? Студент закончил университет. Дальше он идет работать — несколько лет в бюро. В разных странах по-разному, но общий принцип такой: чтобы начать свою карьеру, ты должен проработать какое-то время в архитектурной студии. В разных странах по-разному, в Америке — три года обязательной практики, где-то в других странах — пять лет. И это нормальный процесс: будучи новоиспеченным бакалавром или даже магистром, ты еще не знаешь, как все устроено. Конкурсы конкурсами, но наша профессия требует знаний и опыта.
— Это прямо на законодательной основе как-то у них прописано?
— Да. Вчерашний студент не может получить собственную практику, пока не пройдет такую ступень. В Голландии, кстати, может работать на себя сразу. Россия тоже идет по этому пути — просто более медленно, со своей спецификой. У нас есть требования СРО: нельзя серьезно заниматься проектированием, пока у тебя не будет лицензии. Это тоже требует определенных знаний и работы. Если ты проектируешь большие объекты, то тебе просто необходимо иметь какой-то определенный статус, опыт. Без этого невозможно.
— Вы говорите — многие уезжают. А почему, кстати, вы не уехали?
— У нас была возможность в свое время уехать, но нам нравится работать в своем городе. Нравятся люди, которые к нам приходят. Они все замечательные, они болеют за свою страну, хотят хороших решений, и мы помогаем им, потому что у нас такие же цели. У наших заказчиков, может быть, не всегда есть какие-то гигантские деньги на реализацию своих задумок, и наша задача — как раз помочь выбрать решения, которые позволят сделать лучше и город, и городскую жизнь.
OFFICE DE Architects / DE Project
Руководители:
Жирков Евгений Евгеньевич
Образование:
1999–2005 — КГАСУ, архитектурный факультет. 2005–2008 — аспирантура КГАСУ, тема: «Архитектура торговых центров».
Карьера:
2004 — участник венецианского биеннале / 9. International Architecture Exhibition Metamorph — павильон России — Workshop Russia.
2005–2014 — научная и преподавательская деятельность, преподаватель кафедры рисунка АФ КГАСУ.
2007–2008 — архитектор, архитектурная студия А. Чернихова.
2010–2015 — научная и преподавательская деятельность, преподаватель кафедры проектирования ИУЭП.
С 2008 по настоящее время — OFFICE DE Architects / DE Project.
Куликов Дмитрий Александрович
Образование:
1999–2005 — КГАСУ, архитектурный факультет. 2006–2007 — магистратура Hartford University, USA по программе МО РТ «Алгарыш». 2005–2009 — аспирантура КГАСУ, тема: «Ресурсосберегающая архитектура». Кандидат архитектуры.
Карьера:
2005–2015 — научная и преподавательская деятельность, преподаватель кафедры ТИА АФ КГАСУ.
2007 — победитель Archiprix International / международный конкурс лучших дипломных проектов.
2007–2008 — архитектор, архитектурная студия А.Чернихова.
С 2008 по настоящее время — OFFICE DE Architects / DE Project.
2016–2019 — член ГЭК КГАСУ по направлению «Архитектура».
Внимание!
Комментирование временно доступно только для зарегистрированных пользователей.
Подробнее
Комментарии 49
Редакция оставляет за собой право отказать в публикации вашего комментария.
Правила модерирования.