Айдар Файзрахманов много лет известен и как эстрадный певец, и как солист оперного театра, и как руководитель госансамбля фольклорной музыки РТ Айдар Файзрахманов много лет известен и как эстрадный певец, и как солист оперного театра, и как руководитель Госансамбля фольклорной музыки РТ Фото: Андрей Титов

«НАВЕРНОЕ, КОГДА НА ВЕСЫ ПОЛОЖИЛИ ВСЕХ КАНДИДАТОВ…»

— Айдар Фатхрахманович, поздравляем вас с вручением Госпремии имени Тукая! И надо провести небольшой ликбез, поскольку вы ее получили за научно-исследовательскую работу, о которой рядовой читатель знает не так много.

— Невозможно сделать так, чтобы обо мне всё знали, потому что радио и телевидение работают не только на Айдара Файзрахманова. Думаю, то, что Тукаевская премия в этом году была вручена мне, — плод моей деятельности в целом. Наверное, когда на весы положили всех кандидатов…

К этому шел не только я один, но и мой коллектив, имею в виду Татарскую государственную филармонию, ансамбль фольклорной музыки республики, тех, кто принимал непосредственное участие в создании, например, двухтомника с нотной обработкой фольклорных произведений «Онытырга мөмкин түгел». Это очень большой труд, потому что одно дело — найти фольклорный материал, второе — этот материал должен быть сценически поставлен (смотришь на реакцию публики), научно разработан в том плане, чтобы его могли исполнять любые профессиональные коллективы, любые самодеятельные… Для этого я тоже приложил немало усилий. 

— В чем конкретно состоит научная разработка?

— Обычно фольклористы что делают? У меня очень много сборников, скажем, Джаудата Файзи, Александа Ключарева. Там дается одна строчка. Она написана нотными (но относительно) знаками. Эти ноты можно трактовать и так и так, потому что они не могут передать всю татарскую мелизматику. Через ноты ее очень трудно передать. Если даже ты ее сам напишешь, то любой музыкант, который станет играть, будет делать это по-своему. Он должен прочувствовать.

Какой-то материал находили в архивах. Например, у меня есть материалы о пленных татарах в Первой мировой войне, которые немцы записали в лейпцигской тюрьме. И мне их оттуда привезли журналисты. Меня поразило: там есть пение 19-летнего узника, песня называется «Заман», она настолько запала в душу, что я не только сделал ее сценическую подачу, но и создал потом клип. Сначала мы дали звучание вот этого парня, потом свои аранжировки (уже научный труд) показали всей публике. Клип делал известный клипмейкер из Башкорстостана Рияз Исхаков. Он специально ездил в Польшу, снимал могилы наших воинов, погибших в Первую мировую войну. Мы эти эпизоды тоже показывали. И это одна песня. Представьте, что таких песен, таких находок в двух сборниках у нас получилось где-то за 150. Это ведь не только песни, мы там даем образцы наших костюмов, показываем наши инструменты.

И я был приятно удивлен, когда на фольклорном фестивале «Түгәрәк уен» услышал, как поют, буквально подражая нашему ансамблю. Это меня радует.

— А на эстраде как относитесь к таким заимствованиям?

— Иногда я поражаюсь, когда у нас на эстраде случаются подобные каверзные моменты: человек возражает, что взяли его песню и по-своему спели... или даже не его песню, а народную. Наоборот, если кто-то поет песни, которые я раньше исполнял на эстраде (а у меня есть две очень популярные песни: «Мин сине шундый сагындым» и «Су буеннан әнкәй кайтып килә»), для меня это еще одно возвращение на татарскую эстраду. Филюс Кагиров недавно спросил, можно ли ему спеть, отвечаю: «Дорогой ты мой…» Я ему букет на сцену вынес за то, что он спел «Су буеннан әнкәй кайтып килә». В народе ведь это продолжает жить. Песню «Керим әле урманнарга» Хайдара Бигичева все должны петь, как и «Кара урман» Ильгама Шакирова!

Но меня, конечно, очень коробит, когда эти известные песни наша молодежь, даже лауреаты каких-то конкурсов, начинает петь искажая. Народная песня не должна искажаться! Меня вводит в возбужденно-агрессивное состояние, когда песню Сары Садыковой меняют и поют на другие стихи. Это уже нарушение авторских прав и этики…

— А бывает, что исполняют ее в стиле хип-хоп.

— Это другой вопрос. Я тоже не совсем сторонник подобного, потому что классика есть классика. Если песня исполнена, сохрани гармонию, внутреннее содержание композиции. У нас сейчас идет «Үзгәреш җиле». Самый такой больной вопрос…

— Скорее дискуссионный.

— Да, уже переболели. Я сторонник нового звучания, но оно ведь может быть не только в джазовой гармонии. Это дело вкуса. Почему мы Рустама Яхина играем в стиле джаз? А Чайковского почему не играем? Почему мы романсы Михаила Глинки не исполняем в джазовом стиле? Жиганова возьмем — он вернется сюда, ей богу! Композитор, когда пишет, слышит эту гармонию. Если даже мои песни начинать в какой-то другой гармонии…

— Насколько важна для вас нынешняя композиторская деятельность?

— Я не композитор, а песенник, пишу песни, выпустил уже три сборника. У меня за 100 песен где-то. На стихи моих сверстников — Рустема Мингалима, Мудариса Аглямова, Равиля Файзуллина, Роберта Ахметзянова, Ильдара Юзеева… Раньше я очень мало с ними общался, был не созревшим, а теперь дорос до их философии. Меня поражает Равиль Файзуллин, я буквально заболел данным поэтом в последнее время, 9 песен в прошлом году на его стихи написал. Он мне подарил 6 томов своих стихов, прозы. Я окунулся туда. Вот теперь мне принес Разиль-абый Валеев столько же сборников. Поэты увидели — для них это было отрадно.

Кроме того, со сцены практически ушла татарская поэзия, художественное слово (нәфис сүз). Поразительно! К нам, в Татарскую государственную филармонию, приезжает Василий Лановой читать стихи — народ битком. А у нас ушла эта традиция, хотя был Айрат Арсланов. Вот я и вернул такие поэтические вечера. Это одна ветвь моей Тукаевской премии. Первая ветвь — сборник «Онытырга мөмкин түгел», вторая — мои песни, третья — поэтические вечера. Их было уже четыре. И меня поражает то, как публика реагирует. Ну я актер — прошел оперную школу, поэтому не читаю стихи, а рассказываю их, переживаю, все это вижу перед глазами… Наверное, зародил даже определенный стиль рассказа стихотворений. И народ после этого мне начал читать похвалу: «Спасибо, Айдар-абый, за то, как ты читаешь эти стихи!» Я решил продолжить: сделал на 83-летие, по-моему, Ильгама Шакирова концерт «Кара урман аша». Сам поставил, сам вел. И прозу читал наизусть, и все стихи, которые я нашел и которые были посвящены Ильгаму Шакирову. Публика была без ума. 

И четвертая ветвь, наверное, самая весомая, эпопеи тукаевского лауреатства — наши гастроли по популяризации татарского фольклора. Было непросто. В 2003 году Асхат Сафин, в то время директор Татарской государственной филармонии имени Габдуллы Тукая, и художественный руководитель Ильгам Шакиров позвали меня. Они искали руководителя фольклорного ансамбля, который был создан уже в 1999 году. Сначала я взял тайм-аут на целый месяц…

— Вы были просто артистом на тот момент?

— В то время я уже заканчивал свою карьеру в оперном театре, вел передачу «Җырлыйк әле!», был заведующим кафедрой вокально-музыкального факультета в пединституте. Всегда на трех-четырех работах трудился параллельно. Я пришел через месяц и говорю: «Нет». Ильгам-абый: «Как? Все уже знают в министерстве. Министр Ильдус Тарханов уже знает. В какое положение ставишь?» Тогда я сказал: «Давайте на один год составим контракт. Если за этот год я почувствую, что не тяну эту работу, то ухожу. Вы ни слова — сразу разрываем контакт». Договорились. И пошло-поехало. Я забыл, что такое год, два, три… И так с 2002-го уже 17-й год руковожу.

«Я им в головы закладываю эти татарские мелодии, закладываю Ильгама Шакирова» Фото: «БИЗНЕС Online»

«СЕЙЧАС ВЫПУСТИ К НИМ МОЛОДОГО ИЛЬГАМА ШАКИРОВА, ОН ВЫЙДЕТ, СПОЕТ СНОГСШИБАТЕЛЬНО, НО НА НИХ ЭТО НЕ ПРОИЗВЕДЕТ ВПЕЧАТЛЕНИЯ»

— Что можете назвать главным своим достижением именно как руководителя Государственного ансамбля фольклорной музыки РТ?

— Главным достижением на сегодняшний день считаю коллектив, который можно показать любой публике, потому что мы выступали перед любым зрителем. Где-то за 40 стран уже, в некоторых из них мы побывали по 4–5 раз, а то и 10. Это Африка (Судан, Тунис), арабские страны (ОАЭ, Оман, Египет и так далее), Китай, Монголия. Про Европу вообще не говорю. В Германии только, наверное, раз 10 были, во Франции, Нидерландах… И самое отрадное: я не хвалюсь, но всегда смотрю на наших ребят, когда они выступают, и наблюдаю за публикой. Во-первых, они любуются нашими красавицами-девушками. У нас очень красивый народ. Я горжусь татарским народом. С этим чувством всегда возвращаюсь, с этим чувством продолжаю работать. Что бы ни говорили о татарском народе, как бы ни говорили… Иногда ко мне подходят поэты, когда видят наши выступления, и отмечают: «А ты передаешь энергетику татарскую». Мы привыкли всегда: у нас моңлы җыр… У нас это есть, иначе бы у нас не было Мусы Джалиля. 

На меня все смотрят и говорят: «Кыпчак». Да, я это чувствую, мне это не надо говорить. Я и есть кыпчак, я степной народ. Это моя энергетика. У себя дома в деревне, если делаю что-то по хозяйству, одним делом не занимаюсь — бегом-бегом: и баню топлю, и в огороде копаю, и тут же сажаю, тут же поливаю, и по дому еще успеваю делать. Всю жизнь был таким. Это мое воспитание, наверное. Очень люблю трудиться. Это папа, это мама. Относительно труда — особенно это папа. Когда мне было 9 лет, взял в руки косу, мы по 10 гектаров косили сена, по 10 гектаров в колхозе косили горох, ходили на сенаж. Это очень большой труд, поэтому я такой сухой, жилистый.

И моя работа привела меня туда, где я есть сейчас. Главное достижение — ансамбль и репертуар, который создан за это время, плюс это и костюмы, и инструменты. Всегда говорят: «Что у татар есть из инструментов? Ничего нет. Курай…» Есть, они были! Горловое пение: я мечтаю возродить его, а оно было у татар. Попросил у ансамбля «Караван-сарай» еще в те годы башкирский курай. Мне говорят: «Айдар-абый, нет. Для этого надо было башкиром родиться». Говорю: «Покажи мне, как надо». Показали. Целый год старался, но вытащил вот этот звук — әзләү называется. Очень трудный инструмент. Но я баянист, такое чувствую.

Я был первым татарским певцом, который вытащил на эстраду башкирский курай, был одним из первых, кто вытащил на татарскую эстраду тальянку. Да, Фан Валиахметов пел, конечно, под тальянку, но он ее не использовал в такой современной подаче, а я ее вплетал в аранжировку — и везде у меня тальянка, и народ принимал.

— И к чему сейчас татарская эстрада пришла, по-вашему?

— Я упомяну, почему у нас сейчас такой (будем говорить как есть) бардак. Даже не скажу, что это эстрада. Это не эстрада, а просто массовое увлечение пением. У нас кто поет? Бизнесмен поет, врач поет и получает звание «Заслуженный артист Республики Татарстан», «Народный артист Республики Татарстан». А почему мне не дают заслуженного работника сельского хозяйства? Знаете, сколько я картошки вскопал и вырастил? А мне не дают.

Прежде всего образование. Меня поражает, когда говорят: «Чтобы петь, зачем образование?» Чтобы культурно петь… Это не только на татарской эстраде, но и на русской то же самое. Разве с Иосифом Кобзоном кого-то сравнишь, с Ренатом Ибрагимовым кого-то сравнишь, с Аллой Пугачевой кого-то сравнишь?

— Ну вы все-таки на всех немножко свысока смотрите — как профессионал с консерваторским образованием.

— Я смотрю трезво. Имею не только возможность, но и право оценивать: у меня два музыкальных вуза за плечами. Я окончил музыкальный факультет пединститута как преподаватель музыки, а также Казанскую государственную консерваторию как оперно-камерный певец. Проработал 27 лет в театре имени Джалиля, пел с очень большими певцами, ездил на гастроли, работал с именитыми режиссерами. 

— Если мы не спросим вас про Элвина Грея, это будет неправильно. Что вы думаете о данном феномене? Почему молодой человек собирает дворцы спорта?

— Когда появился Фирзар Муртазин, тоже говорили, что феномен. Я ничего такого не говорю, Муртазин — хороший музыкант, но слово «феномен» нужно еще оправдать, он должен продержаться хотя бы 10–15 лет. У нас народ очень любит новаторство, клюет на что-то новое. Там клев хороший, он туда и клюнул… А Элвин Грей пускай поет! Даже в том, что мне не нравится, нахожу позитивные вещи: эти ребята поют на татарском языке, а это все равно лучше, чем если бы только один Айдар Файзрахманов пел на татарском, а все остальные — на русском. Да и молодежь сейчас совсем другая…

— Чем отличается, скажем, от вашего поколения?

— У них информация другая, видение этого мира совсем иное! Они в интернете, в мировом пространстве общения. Здесь не только исполнение Элвина Грея, но и его внешний вид людям импонирует, его умение держать себя на сцене. Сейчас выпусти к ним какого-нибудь молодого Ильгама Шакирова, он выйдет, споет сногсшибательно, уйдет, но на них это не произведет впечатления. Время. Но мы должны, учитывая формат нынешнего времени, уметь выжать оттуда что-то полезное для народа, языка, нашей культуры.

Меня тоже упрекают, говорят мне: это же не фольклор! Конечно, это не «Бурановские бабушки», это не из Лаишево «Каравон», а на основе фольклора подан материал, который воспринимается и молодежью, и стариками, и татарами, и русскими, и иностранцами. Мне стоя аплодировали в Прибалтике, а арабы меня в 2016 году четыре раза пригласили к себе. Только возвращаюсь, через два месяца они опять зовут наш фольклорный ансамбль. Я спрашиваю: «А почему?» Отвечают: «А вы нам нравитесь: ваше исполнение, ваш порядок, который в ансамбле». У меня нет хулиганства, все заняты делом. Меня поражает, что я, 65-летний бабай, смог вовлечь молодых в эту область. Очень доволен нашей командой. Да, большая текучка, иногда теряю ребят. Видят хороших исполнителей и выдергивают их, предлагая хорошие деньги. Естественно, они уходят. У меня нет таких возможностей.

«НЕ ДУМАЮ, ЧТО У РУСТАМА НУРГАЛИЕВИЧА ТОЛЬКО АНАТОЛИЙ ИВАНОВИЧ В ГОЛОВЕ ИЛИ АЙДАР ФАТХРАХМАНОВИЧ»

— К государству у вас есть вопросы? Вот ваш коллега по Татгосфилармонии Анатолий Шутиков, худрук Государственного оркестра народных инструментов Республики Татарстан, рассказывал в интервью «БИЗНЕС Online», что если бы в свое время не пробился к Минниханову, то мы бы могли потерять ГОНИ. 

— Я не думаю, что у Рустама Нургалиевича только Анатолий Иванович в голове или Айдар Фатхрахманович. Это человек, который охватывает всю нашу республику. Ему надо данный корабль вести, а это очень сложно. Есть люди, инстанции… Я, кстати, сколько ни обращался к Рустаму Нургалиевичу, до сих пор к нему на прием не попал. Но, если даже такого не случилось, это не говорит о том, что я от государства, от президента Татарстана не вижу внимания. Когда мы Минниханова встречаем, он со мной здоровается и спрашивает, как дела. Я отвечаю, что хорошо. Он видит, что у меня хорошо, что у меня команда работает. Иногда, например в прошлом году, президент нам просто выделил определенное количество денег на пошив костюмов. У меня есть грант, и у Анатолия Ивановича Шутикова есть грант. Это грант, который мы используем для пошива костюмов, часть используем для зарплаты ребятам, часть — для выпусков DVD- и CD-дисков. Поэтому на государство я не могу жаловаться.

— Какой у вас контакт с министерством культуры Татарстана?

— У меня великолепные отношения с министром Ирадой Хафизяновной Аюповой. Мы знакомы очень давно, знаю, какая она пришла к нам в Татарстан. За это короткое время она сумела понять, что к чему. Когда она работала в архиве, был всемирный форум архивных работников, Аюпова позвонила мне: «Айдар-абый, я больше никого не могу показывать. Пожалуйста, придите и выручите». Я пришел, дал им где-то получасовой концерт, она мне утром звонит: «Айдар-абый, огромное спасибо! Я после этого часа полтора-два учила всех танцевать по-татарски».

Мне после присуждения премии имени Тукая откуда только не звонили и не писали, даже из Калифорнии, [связывались со мной и] в «Фейсбуке». В последние годы я очень плотно занялся соцсетями.

— То есть вы продвинутый пользователь?

— Да. Я очень мощный блогер «ВКонтакте»: меня посещают 3 тысячи человек. Нынче начал «Фейсбук», у меня великолепный «Инстаграм». Получил около тысячи поздравлений…

— Вы сами ведете соцсети или кто-то вам помогает?

— Сам веду. Выкладываю Ильгама Шакирова и получаю за это огромную благодарность. Когда выкладываю свои старые записи, у них все переворачивается, люди возвращаются, благодарят… Выкладываю наши дуэты с Венерой Ганиевой, еще с кем-то. Но время идет, к сожалению. Но самое главное — я пока скачу на коне с этими ребятами. Я на поле битвы…

«Выкладываю наши дуэты с Венерой Ганиевой, еще с кем-то. Но время идет, к сожалению» Фото: Владимир Зотов

— Кстати, о старых записях. Организаторы того же «Үзгәреш җиле» преподносят свой проект как нечто новое на татарской эстраде. Но достаточно посмотреть на YouTube ваше исполнение «Мин сине шундый сагындым», чтобы понять, что с джаз-бендами наши артисты прекрасно выступали и в 70–80-е…

— Все это было, да. Потом был шикарный ансамбль эстрадно-симфонический у нас под руководством Рустема Утэя. 

— Почему данная традиция в какой-то момент, как принято считать, нарушилась?

— Во-первых, я по поводу образования уже отметил. Все хлынули на сцену! Появилась доступность сцены. Взял веник, поднялся и паришься там. Нет, это показатель искусства. На сцену имеет право выходить человек, которому есть что сказать. Даже у человека, который поднимается за трибуну, должна быть определенная культура общения с людьми, а здесь мы все хлынули на сцену. Все! Раньше это был профессионал, а здесь самодеятельность. Теперь у нас получилась профсамодеятельность. Это новое определение, которое я могу дать нашей стране.

Художественные советы — где они? Они должны быть. На рынок идет человек торговать своим мясом: извини, если у тебя лицензии нет, ты почему отравляешь народ? А здесь народ отравляешь духовно, у тебя лицензии нет!

— Но ведь народу нравится!

— Ну и что? Людей ведь еще воспитывать надо. Я бы не стал таким, если бы не получил должного образования. А ты наших ребят воспитывай со школьных лет… Человек на классическую музыку не потянется, если он не получит образования или достойной пропаганды этой музыки. Никогда не придет туда! Я до третьего курса консерватории был ориентирован на татарскую эстраду. После третьего, когда у нас был создан оперный класс, когда начал слушать Паваротти, Карузо и так далее, все во мне перевернулось. Все. Моей задачей было попасть в театр…

«ВОТ ФАЙЗРАХМАНОВ ПРИНЕС ДЕНЬГИ, ТЕПЕРЬ СО ВСЕМИ ВАМИ СМОГУ РАСПЛАТИТЬСЯ»

— Давайте поговорим о вашей оперной карьере в театре имени Джалиля.

— Наверное, попал туда из-за того, что поставил эту задачу. Ну и обстоятельства помогли. В 1981 году меня вдруг в общежитии находит директор оперного театра Масгут Габдрахманович Имашев. Он меня в 12 часов ночи поднял: «Мне сказали, что в консерватории есть такой парень. Айдар, я пришел к тебе. Пожалуйста, срочно надо». Оказалось, что немедля необходимо полететь в Ташкент, там труппа оперного театра, такие корифеи, как Сара Садыкова, Фахри Насретдинов, Раиса Билялова и так далее. В общем, эти глыбы. Надо полететь туда, выручить. «Мне сказали, что ты играешь на баяне», — сказал Имашев. А я на профессиональном уровне играл, аккомпанировал на баяне. Слетал, все нормально, приехал. Думаю: сейчас у меня появился шанс попасть в оперный театр. Но не тут-то было! Где-то к весне, в апреле, раз — и Имашева увольняют с поста директора оперного театра. Моя мечта вроде бы на этом закончилась.

И вдруг в мае встречаюсь с главным дирижером театра Виталием Куценко и вторым режиссером, они мне говорят: «Айдар, завтра к 10:00 приходи в оперный театр». Пришел, они меня сразу встретили у служебного входа и повели в кабинет только что пришедшего (месяц тому назад) Рауфаля Сабировича Мухаметзянова. Разговор такой: «Вот молодой парень нынче заканчивает консерваторию, мы думаем, что он будет очень полезен у нас в театре». Директор сказал, что ему нужны артисты на вторые партии. А мне хоть на третьи, хоть на десятые, лишь бы попасть в оперный театр! Мухаметзянов спрашивает: «У меня есть ставка такая. Женат или нет?» — «Да». — «У жены есть квартира?» — «Нет». — «Жену ты выбрал неудачно». Он меня спрашивает: «А что ты еще умеешь делать?» — «Умею аккомпанировать и играть на баяне». — «А на каком уровне играешь?» — «Вот с Хайдаром Бигичевым только что слетали в Останкино, был прямой эфир, я ему аккомпанировал. Так что можно у Бигичева спросить». На второй день Рауфаль Сабирович навел справки. Меня оформили. То, что я аккомпаниатор, сыграло очень большую роль.

Меня сразу кинули… Тогда работали бригадой. Через три года я стал самым популярным певцом в Татарстане. Лет 5–10 я продержался так. Рауфаль Сабирович меня два раза в год выбрасывал с гастрольными турне по Татарстану, я собирал полные залы, привозил сбор, и он расплачивался с артистами: «Вот Файзрахманов принес деньги, теперь со всеми вами смогу расплатиться». Было такое время. И это тоже прошло. Потом уже спектакли, спектакли, спектакли… После того как ушел на пенсию, еще ездил в Испанию с ними. Они не могли такого Мисаила в «Борисе Годунове» найти, как я. Был очень активный, живчик.

Последний спектакль, в котором выходил на сцену, — это «Любовь поэта». Я там играю Шурале. Самый лучший Шурале из лесов Кырлая, тем более что сам родом из Арского района.

Мне очень повезло с людьми в моей творческой жизни, я работал с великолепными артистами в оперном театре. При всех моих негативных моментах очень благодарен оперному театру. Шаляпинский фестиваль огромную роль сыграл, когда я вдруг начал слушать на данных фестах больших певцов, это был прогресс для всей труппы… Да, может быть, времена поменялись: труппы как таковой сейчас нет.

«Дух театра на сегодняшний день, не побоюсь этого слова, архаичный. Классика тоже должна развиваться» Фото: «БИЗНЕС Online»

— Рауфаль Мухаметзянов занимает директорское кресло уже 38 лет.

— Да, это тяжело. Об этом тоже надо думать, наверное, меняться необходимо. Если человек не меняется, думаю, надо менять.

— Сейчас по госзаданию театр имени Джалиля в год показывает по 110 спектаклей на своей сцене, у всех аналогичных театров в стране госзадание больше. Кроме того, где-то две трети спектаклей — это балеты, значит, в Татарском оперном театре показывают не более 35–40 оперных спектаклей в год, то есть примерно три-четыре в месяц.

— Об этом должны думать. Новые вливания необходимы. Дух театра на сегодняшний день, не побоюсь этого слова, архаичный. Классика тоже должна развиваться. Необязательно, скажем, играть под джаз. Не имею это в виду, но спектакли должны меняться. Наверное, и руководство должно меняться. В сторону современности. Когда человек перестает видеть что-то вокруг себя и живет только самим собой — вот это самое губительное. Я иногда бываю там — и даже меня порой не замечают в оперном театре. Они все еще живут тем Айдаром, который был у них солистом, пел вторые партии… И воспринимают меня таким.

Меня поражает, что они не знают этого, того, чего я достиг с ансамблем фольклорной музыки, они вне этого. Я это по-татарски называю «наданнык» («неосведомленность»), а люди должны жить осведомленно.

Но я Рауфалю Сабировичу очень благодарен, он мне дал две квартиры, два звания. Я навсегда запомнил его фразу: «Как, мой самый народный артист не имеет до сих пор народного звания?» Мы с Венерой Ганиевой получили звания заслуженных артистов РТ вместе, потом она ушла вперед, а я человек скромный… И через месяц мне дали звание. 

— Но вас держали в оперном в основном на моржовых партиях.

— Видимо, я профессионально не тянул на другие, вполне с этим согласен. Но во мне сидят высказывания Фуата Шакировича Мансурова, который отмечал: «Этот парень — очень талантливый человек. Знайте: он себя еще проявит». Это говорил Мансуров при коллективе. Был такой режиссер Михаил Панков, бас Большого театра. Он произносил при всех: «Это талантливый человек. Вот такие люди делают театр». Есть люди, которые замечали перспективу, видели ее, давали мне ориентир.

Если бы не было оперной школы, я бы, наверное, на сегодняшний день не смог бы руководить фольклорным ансамблем, потому что там вырос как режиссер, как актер. Когда режиссер Михаил Панджавидзе ставил «Любовь поэта», там была последняя сцена: пароход уплывает, начинается качка; и вдруг на провале он поднял и остановил. Я к Михаилу подошел и говорю: «Почему остановили?» Он отвечает: «А вы знаете, что здесь волны, пароход уплывает, не останавливайте». И потом отметил: «Это мне Айдар подсказал». Понимаете, есть люди, которые воспринимают, и есть те, которые не воспринимают. Если кто-то остался в 80-х годах и принимает меня только как моржового певца, то он просто глубоко ошибается. Жизнь продолжается.

Я всегда говорю: мне будет 65 лет, а продолжаю развиваться. Расту как музыкант, как человек, который все это чувствует. Элвин Грей, Тямаев — это болезни, буду говорить так. Пройдет. Взамен придет еще кто-то более креативный, на которого сразу все обратят внимание. Салават пришел тоже так. Он свое дело сделал, я ему благодарен, народ его полюбил. Но скажу одно: со сцены надо уходить вовремя.

— То есть поэтому вы и ушли, перестали быть эстрадным певцом?

— Мне говорили, что я рано ушел, а я отвечаю, что не ушел. Я со своим ансамблем пою свои песни — и они хорошо воспринимаются. А с эстрады ушел как певец, но думаю, что сделал это вовремя. Пускай немножко останется ностальгия, чем публика начнет тебя отталкивать.

«Наверное, та эпоха немножко к нему не подошла. Если бы Хайдар пел сейчас, я думаю, он бы стал всенародно известным не только в Татарстане, но и в целом» Фото: Владимир Зотов

«ИНОГДА Я ДАЖЕ СПОРИЛ С НЕКОТОРЫМИ АККОМПАНИАТОРАМИ ИЛЬГАМА ШАКИРОВА, ЧТО ХАЙДАР БИГИЧЕВ ЛУЧШЕ ПОЕТ НАРОДНЫЕ ПЕСНИ»

— Скоро будет круглая дата — 70 лет со дня рождения Хайдара Бигичева. Вы с ним вместе работали в оперном театре, а также как баянист. Бигичев действительно был выдающимся певцом?

— Да.

— И как эстрадный певец, и как оперный?

— И как оперный певец. У него были очень большие возможности. Наверное, та эпоха немножко к нему не подошла. Если бы Хайдар пел сейчас, я думаю, он бы стал всенародно известным не только в Татарстане, но и в целом. Иногда я даже спорил с некоторыми аккомпаниаторами Ильгама Шакирова, что Хайдар Бигичев лучше поет народные песни. И сейчас считаю, что он был певцом крупнее по масштабам, как профессионал… Он Отелло пел, Германа пел. Это ведь не всякому дается.

Парень из Нижегородской области приехал и… Да, мы гастролировали, я ему аккомпанировал. Последние годы он мне говорил: «Айдар, я с ностальгией вспоминаю те годы, когда ты мне аккомпанировал. У нас одинаковая душа с тобой. Я все мог тогда высказать, спеть так, как я чувствую, потому что ты мне давал эту энергию». Видимо, мои аккомпаниаторские способности помогали. Иногда с ним даже песни разучивал, подсказывал, как петь. У меня и тогда уже были эти моменты. Очень жаль, что он рано ушел — в 49 лет.

— Столько лет прошло, как это случилось, а до сих пор говорят, что ушел он во многом из-за ощущения того, что творчески не может себя полностью реализовать.

— Нельзя никого в этом винить. Я всегда был таким: вижу, что захожу в тупик, нужно вывернуться, уйти. Человеческие возможности безграничны. Просто мы их не успеваем раскрыть. Уйди в преподавательскую деятельность. Никто тебе не запрещает творить. Вот я ушел — кто мне запрещает?

Мне было очень обидно, когда меня в первый раз «прокатили» с Тукаевской премией. Ладно, я тогда не созрел. Это было в 2011 году. Тогда никому не вручили. Дали только коллективу авторов мечети Кул Шариф. Мне было очень обидно. А по интернет-голосованию я опережал всех вместе взятых кандидатов, все голосовали за меня. Но время, значит, не наступило. А сейчас вот наступило. Если бы нынче не дали, я бы тоже не обиделся — обидели бы большое количество моих поклонников, тех, кто меня поддерживал. Наверное, сами видели, когда вручали, а это был 3-тысячный зал…

— Да, на «Казань Экспо» в зале имени Ильгама Шакирова больше всех аплодисментов вам было.

— Они просто вырвались. Сколько поздравлений я получил! Но были и те люди, с которыми я прошел творческий путь, но которые даже не подошли и не поздравили. Но это их дело.

«Сколько поздравлений я получил! Но были и те люди, с которыми я прошел творческий путь, но которые даже не подошли и не поздравили. Но это их дело»Фото: «БИЗНЕС Online»

«А ЧТО БАБУШКИ? БАБУШКИ ПЛАЧУТ»

— А ваш зритель в какой возрастной категории прежде всего?

— Возрастных категорий нет. На сегодняшний день я работаю, например, в школах, даю концерты по линии министерства просвещения: с детского сада до 11-го класса. Эта категория в течение целого часа с места не встает. Когда я выступил в Елабуге, ко мне подошел ветеран-афганец (он директор данного учреждения), обнял меня: «Айдар-абый, я в жизни в первый раз вижу, чтобы дети в течение целого часа, забыв про туалет, забыв, что им надо поесть, что у них в кармане лежит конфетка, забыв про смартфоны, сидели и смотрели на сцену. Огромное спасибо вам за это!»

Меня всегда поражает, когда учитель говорит, что в течение 45 минут нельзя держать внимание ребенка, что такое невозможно. Только что мы выступили — подходит преподаватель и говорит возбужденно: «Айдар-абый, какой вы педагог!» Но дело не во мне, а в искусстве — они уходят туда. Они не убегают после этого за дверь, а мчатся на сцену: со мной фотографируются, с девочками нашими делают селфи… Для них это интересно. Концерт закончился, я поблагодарил их, пожелал, чтобы учились на четверки-пятерки, — и вдруг с последнего ряда бежит один мальчик. Я говорю: «Ты кто, әнем?» Отвечает: «Я Николай. А можно я попробую сыграть на барабане?» Я шучу: «Сам ты барабан! Это не барабан, а давул — турецкий инструмент». Весь зал смеется. Даю ему. Он аккомпанирует. Им хочется попробовать — интерес тут же появляется, его надо развивать. Вот определенный возраст.

А что бабушки? Бабушки плачут. При этом очень много молодежи на концертах. Кого только нет из ребят! Потом это же не архаика, не допотопность, даже не фольклорный первоисточник. Если бы вышли 5–6 наших бабаев, сыграли бы на тальянке и ушли, это публике неинтересно. А у нас идет зрелище — красиво. В то же время я им в головы закладываю данные татарские мелодии. Это важный момент. Они не забудут — я сюда закладываю Ильгама Шакирова; закладываю, как мой папа играет на гармошке.

— А сами со скольки лет начали играть?

— С 7 лет начал играть, мне тальянка была неинтересна. Возможностей мало для меня! Отец мне купил в 1962 году, когда мне было 7 лет, тальянку, рассказывал, как покупал, что в магазине чуть ли не пол-Арска собралось… Я потрогал, извлек пару мелодий, отложил. И вдруг вижу, что в том конце играют на гармошке. Побежал туда, смотрю: двухметровый Рафаэль-абый (дед вратаря «Ак Барса» Эмиля Гарипова) играет. Я прибежал домой: «Әтием, мне бы вот такую гармошку!» Но куда там?! Шестеро детей. Когда я учился в 8-м классе (это конец 60-х), вдруг мой абыем поступил на музыкальный факультет и на каникулы привез баян, чтобы позаниматься. Я взял этот баян и сразу начал играть. Абыем вот так сел: «Где научился?» Я отвечаю: «Нигде, знаю просто». Не помню, как научился играть на баяне, для меня это что-то заложенное природой. Брат меня начал готовить к поступлению на музыкальный факультет, я был хитрым, говорю: «Абыем, сыграй то, что здесь написано». Он сыграл, возвращается с работы: «Ну что, выучил?» Отвечаю: «Да, выучил». На слух играл. 

— Еще о зрителях. Вспоминается такой проект, как «Җанлы татар фестивале», концерт в театре имени Камала. Зуля Камалова, финский рокер Дениз Бадретдин, виртуозный гитарист Энвер Измайлов… Но всех их принимали довольно холодно и ждали вас.

— Это было еще в то время. Тогда не воспринимали ни Зулю, ни Дениза, ни Энвера, а меня вот так воспринимали… А сейчас иное время. И я другой. Публика с удовольствием воспринимает Энвера — с восхищением. Тогда это был проект Дениза Бадретдина, он приехал сюда, я его очень сильно поддержал, и мы с ним после этого были в Финляндии с гастролями — в пяти городах. Тогда Зуля туда не смогла приехать, но был Дениз Бадретдин, Энвер Измайлов, моя группа… То есть мы втроем. Потом мы планировали в Австралию к Зульфие, но не случилось. Данный фестиваль все равно свое дело сделал, после него начали приглашать в Казань Зулю Камалову, до этого у нас ее не знали.

«Я националист, но не шовинист, татарин и никогда этого не скрывал, но в то же время россиянин, за нашу землю» «Я националист, но не шовинист, татарин, никогда этого не скрывал, но в то же время россиянин, за нашу землю» Фото: Андрей Титов

«ДЕТИ И ТЕМ БОЛЕЕ ВНУКИ НАШЕЙ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ НЕ ЗНАЮТ ТАТАРСКОГО ЯЗЫКА»

— Обычно, когда беседуешь с представителем татарской творческой интеллигенции, тон разговора бывает минорный: столько проблем, язык, все плохо… А вы, кажется, с оптимизмом смотрите в будущее.

— Я таким пессимистам отвечаю. Перед вами сидит человек, который окончил русскую среднюю школу. Лучше меня вряд ли кто из вас говорит по-татарски. Лучше меня вряд ли кто знает лучше татарское музыкальное искусство, татарскую поэзию. Меня не государство этому учило. Государство меня учило в средней школе русскому языку. В институте у нас не было татарского языка, в консерватории — тем более. Я там учил итальянский.

Так что корни уходят в семью. Это должно быть заложено в семье. Если в семье у тебя всё на национальной почве, нет, не шовиниста, не националиста из тебя воспитывают… Но я слушал татарское радио, смотрел татарское телевидение. Тогда телевидение очень поздно появилось, в основном меня воспитывало радио: я слушал спектакли театра имени Галиаскара Камала, стихотворные выпады Айрата Арсланова, его дикторскую речь,.

— Но и в деревне сейчас потихоньку исчезает среда. Там дети по-русски разговаривают между собой. 

— Интернет открываем — все на русском, алфавит даже на русском. Я вот недавно поставил себе татарский алфавит на компьютер. Вот отсюда начинайте, работайте в этой области. В интернете должен быть максимальный татарский материал: о поэтах, композиторах… Человек заинтересовался — нашел. Интернет должен работать на татарском языке!. А у нас некоторые люди моего возраста вообще никуда не могут зайти. Компьютер к нам пришел и оттеснил и книгу, и в какой-то степени телевидение, и кино… А ты завоевывай компьютер, сделай его и татарским, и русским, и английским… Я, будучи настоящим татарином, мечтаю о трехъязычных школах.

— Которые создает Минтимер Шаймиев?

— Да, их создает Минтимер Шарипович. Я его благодарю за это и боготворю. Бабай снова сделал вот такой шикарный ход. Люди сейчас обязательно должны знать и татарский, и русский, и английский.  Моя дочка окончила университет в Ньюкасле (Англия) и прекрасно владеет татарским… Мои дети прекрасно говорят на татарском, мои внуки прекрасно говорят на татарском. А давайте посмотрим на наших корифеев. Кто у нас, когда татарский язык хорошо преподавался в школах, теперь знает его? Дети и тем более внуки нашей интеллигенции не знают татарского языка.

— Сейчас в самом разгаре разработка Стратегии развития татарского народа. У вас есть здесь какие-то предложения?

— Пропаганда — это не только кнутом учить в школе. Пропаганда языка, интернет, телевидение, радио… Я садился рядом с радиоприемником и ждал, когда будет татарский концерт. Это обычно бывало по четвергам. По понедельникам — художественная самодеятельность. Я очень любил слушать концерт художественной самодеятельности. В воскресенье в 11:40 подавался спектакль театра имени Камала… Вот такая пропаганда должна быть. Мы упускаем и радио, и телевидение…

У нас самое ценное — язык, но ценнее всего здесь в Татарстане толерантность. Мы живем в такой республике, столько у нас национальностей — за 30 где-то… Но мы живем толерантно, у нас нет никаких национальных трений. Есть определенные люди — я их называю шовинистами. Я националист, но не шовинист, татарин, никогда этого не скрывал, но в то же время россиянин, за нашу землю. Ну и что, я сейчас должен с вилами выйти на площадь Свободы, что ли? Сказка. Нам надо молиться — с руководителями Татарстану очень повезло: и с Шаймиевым, и с Миннихановым. В прошлом году питерцы приезжали в Казань, я спрашивал, как им столица РТ, они отвечают, что город — красавец. Мы должны стремиться к этому.