Алексей Рыбников: «Симфонический оркестр Татарстана — один из лучших в России. Дифирамбы ему были и в Москве, и в Европе. Это чудо, которое сделал Александр Сладковский» Фото: Сергей Елагин

«МУЗЫКАЛЬНАЯ ЖИЗНЬ В КАЗАНИ УДИВИТЕЛЬНО КАК ХОРОША»

— Алексей Львович, вы не первый раз в Казани — изменения в облике нашего города заметны?

— Казань поражает, честно говоря. Между моими приездами сюда были временные промежутки, и изменения вижу колоссальные. Когда первый раз в столицу РТ приехал, сошел с поезда и подумал: «Бедный Александр Сладковский, как же он тут будет работать?! Все перекопано...» Это когда Казань строилась. Сейчас совершенно другое, сейчас Сладковскому можно позавидовать — насколько комфортно он здесь живет и работает. В Казани стало уютно, все сделано со вкусом, не просто новострой, а гармонично со стариной. И ваш город продолжает строиться. Невероятно! Мне кажется, что с Казанью все нормально.

— Как оцените музыкальную жизнь города?

— А с музыкальной жизнью Казани тем более все хорошо! Симфонический оркестр Татарстана — один из лучших в России. Дифирамбы ему были и в Москве, и в Европе. Это чудо, которое сделал Александр Сладковский. При встрече я его расспрашивал, как ему это удалось. Просто, говорит, дисциплина… И талант, естественно. Но без дисциплины ничего не получается. Сегодня у него совершенно феерический оркестр.

Кроме того, в Казани есть театр оперы и балета, где я смотрел оперу «Набукко» в дни Шаляпинского фестиваля. Поразительный принцип работы театра: своих солистов нет, а приглашают лучших. Хотя лучшие в мире все равно оказываются татарские… И постановки на высоком уровне. Неудивительно, что этот театр приезжает в Европу и сидит по несколько месяцев в каком-нибудь городе, заполняя залы.

Так что музыкальная жизнь в Казани удивительно как хороша. Это не комплимент, а просто констатация факта.   

— Вы давно знакомы с маэстро Сладковским?

— Со Сладковским мы познакомились в Большом зале Московской консерватории. Это была знаменательная встреча, когда Фуат Мансуров дирижировал свой последний концерт с симфоническим оркестром Татарстана на фестивале лучших оркестров мира. После этого Сладковский дирижировал мою Пятую симфонию. И мы немножко принимали участие в его судьбе, чтобы он стал главным дирижером вашего оркестра. Александр много дирижировал моей музыки, нас сегодня многое связывает. Как председатель союза композиторов России я должен сказать, что он дирижирует музыку современников много и часто, тем самым вдохновляя современных композиторов на творчество.

— «Немножко принимали участие в его судьбе» — это как? Властям Татарстана подсказали его кандидатуру на пост главного дирижера ГСО РТ?

— Нет-нет! Просто иногда достаточно выразить восторг в нужном месте и в нужное время. Но не искусственное мнение, а свое искреннее.

«МЫ СТАРАЕМСЯ ЗВУКАМИ ВЛИЯТЬ НА ПОЛИТИКУ»

— Правда ли, что вы договорились с театром имени Джалиля о постановке здесь вашей оперы «Война и мир»?

— «Война и мир» — это такой трехактный «монстр», который очень сложно ставить в современных условиях. Я много работал — и опера стала двухактной. Мне кажется, она только выиграла от этого. Мы начинаем репетиции в театре Алексея Рыбникова. Я хочу сделать модель в живом исполнении, чтобы апробировать, как все получается в реальном виде. Сегодня «Войну и мир» ждут во многих странах — приглашают показать, поэтому мы будем делать гастрольный вариант. Очевидно, в Москве тоже где-то будем ставить.

Но мне очень интересно, что в Казани можно это делать с оперными певцами. Как именно сделать, я пока не очень представляю, потому что там много текстов, которые произносятся на фоне музыки, много речитатива. Без микрофона это исполнить очень сложно. Я хочу сделать здесь, чтобы была и опера, и драма, и балет. Там некоторые вещи решаются через балет — битва при Аустерлице, Бородино. Есть драматические сцены, есть оперные. Будем с вашим театром решать, как все это сделать.  

— Принципиальное решение, что это здесь состоится, принято?

— Да, мы специально приезжали в театр, разговаривали. Но раньше 2020 года я не успею. В декабре я заканчиваю третий, последний, фильм своего цикла. И весь 2019 год будет посвящен большому симфоническому циклу.

— «Война и мир» — это созвучно сегодняшнему дню, когда в мире так неспокойно опять?

— Как ни странно, сегодня в ток-шоу часто вспоминают про Наполеона. Очевидно, эта формула войны, которая велась против России многие столетия, сохраняется и сегодня.     

— Находит ли отзвук в ваших произведениях сегодняшняя ситуация в мире — тревожная и жестокая? Как вам слышится нынешнее время? (Аделя Зиганшина)

— Мы стараемся звуками влиять на политику, как всегда делали композиторы. Стравинский написал «Весну священную» за несколько лет до революции. Прокофьев писал произведения, где уже была революция, — все содрогалось в музыке. Скрябин какие произведения писал! Никакой революции пока не было, а в музыке уже все состоялось! Композиторы не идут вслед и ничего не отражают — они предвидят, предчувствуют, все выражают в музыке, а потом это происходит в реальности. Музыковеды и другие специалисты исследуют, как прорастают предчувствия в литературе и музыке. В «Бесах» Достоевского практически все уже было написано про революцию. Предчувствия есть — и, безусловно, в музыке это выражается.

Что касается «Войны и мира», то главным для меня была судьба Болконского, вернее, данная линия, через призму его восприятия всех событий. На этом все строится: судьба человека, который ищет себя — как ему реализоваться, осуществиться в этом мире, вообще за что зацепиться, чтобы жизнь не была бессмысленной... Но он так и не находит ответа. И даже последнее, за что он цеплялся, — любовь к Наташе... и здесь у него ничего не получилось. В результате он практически жаждет этой смерти, которая его и настигает. Обретение какого-то высшего смысла жизни — самое главное в данном произведении. Ну и вообще зрителю всегда интереснее следить не за разными событиями, а за судьбой одного героя и через него узнать события.

 «ЛЕНКОМ ПОЧЕМУ-ТО УШЕЛ С МУЗЫКАЛЬНОЙ СТЕЗИ»

— Как вы считаете, почему рок-оперы «Звезда и смерть Хоакина Мурьеты» и «Юнона и Авось» до сих пор имеют такой оглушительный успех?

— Театр Алексея Рыбникова находился недавно с концертами в Прибалтике — Вильнюсе, Каунасе, публика просто «порвала на части»: люди вставали, пели. Было что-то невообразимое, учитывая, что там не такое простое отношение к России. То же самое было в Германии и Швейцарии, когда мы были там весной. И в декабре опять туда поедем. Такой успех действительно загадка для всех. Да, бывает запоминающаяся мелодия, но все равно со временем теряется острота восприятия. Здесь острота восприятия не потерялась за столько лет. С другой стороны, возьмем «Кармен» Жоржа Бизе, любое произведение Верди, Чайковского. В моем случае 35 лет прошло, а там — сотни лет! «Щелкунчик» как был актуален десятки лет назад, так и сейчас. Наверное, надо так писать, чтобы это долговечно существовало.    

— Вы давно были на «Юноне и Авось» в Ленкоме?

— Очень давно!

— Вам не интересно посмотреть, как это звучит сегодня?

— Мои новые проекты настолько увлекают, что, к сожалению, не остается времени. А вообще, конечно, надо пойти послушать — может, что-то нужно подправить. Ленком почему-то ушел с музыкальной стези. Когда я в 1981 году впервые вышел на сцену Ленкома — и такие были овации! — я не представлял себе, что это последний мой выход на сцену данного театра. В 1981 году! Я уверен: если бы мы с Ленкомом за это время понаделали бы много новых спектаклей, это было бы очень интересно и ярко. Но почему-то так не произошло.

— Когда говорят «Рыбников», большинство сразу вспоминают «Юнону и Авось», а ведь вы столько еще всего написали, столько хорошей музыки… Вы не считаете себя заложником «Юноны и Авось»?

— Это название пристало не только ко мне, но и к Ленкому, к Николаю Караченцову. Но вот «Кармен» к Бизе тоже пристало. Много есть примеров. Это феномен инерции человеческого мышления. Люди не могут все запомнить, особенно в наш век, когда обрушивается такой поток информации. Не хочу сказать, что у них три извилины, но запоминать люди могут в очень маленьком пределе. Когда начинаешь говорить, удивляются: ах, и это, и это?

Как все уложить в мозгах — это уже задача PR-технологий, которыми я вообще не занимался. Пиарить, пропагандировать, вкладывать в мозги — я этим не занимался, что является большой ошибкой. Раньше до этого и руки не доходили, и казалось это неважным. Сейчас это нужно, будем заниматься этим.

САМ СЕБЕ РЕЖИССЕР, ПРОДЮСЕР, АВТОР СЦЕНАРИЯ И МУЗЫКИ

— Почему PR стал вам нужен сегодня?

— Потому что я снял фильмы. Первый — «Дух Соноры» по «Хоакину Мурьете» с новыми стихами Юлия Кима. Это полноценный игровой художественный музыкальный фильм — рок-опера, который я хочу довести до сознания многих: и до любителей старого «Хоакина Мурьеты», и до тех, кому интересно, как в новом сюжете живет эта музыка. А вот для того, чтобы зритель пошел в театры и кинотеатры, нужен PR. То же самое со вторым фильмом — «Литургией оглашенных». Это произведение я написал давно, мы его в Соединенных Штатах Америки показывали, а сейчас я хочу, чтобы его посмотрели здесь. Поэтому — хочешь не хочешь — пиаром придется заниматься.

— Что значит «снял фильм»? Как режиссер?

— Как режиссер, продюсер, автор сценария и музыки.

— Когда и где мы это увидим, на каком экране?

— Чтобы зритель пришел в кинотеатр, он элементарно должен знать, что это за фильм. Зритель должен понимать, на что он идет. Когда картина рекламируется через телевидение — это легко: зритель видит, о чем она, и делает для себя вывод. А когда нет контакта с телеканалами, то зрителя сначала надо подготовить. Учитывая, что фильмы-оперы в кинотеатрах вообще не показывались, я хочу показать свои фильмы в театрах — с живой рок-группой и с живым оркестром. У нас сейчас часто показывают фильмы в сопровождении живого оркестра. Показать фильм «Литургия оглашенных» с хором и оркестром в театре — вот это для меня было бы очень интересно. Думаю, это будет оригинально.

— А как живая музыка будет совмещаться с происходящем на экране?

— Все очень просто: саундтрек с шумами и голосами будет идти вместе с изображением, а все музыкальные куски мы просто убрали оттуда, их будут играть вживую под трек, который будет идти в наушники музыкантам. Таким образом будет синхронизировано изображение и живая игра рок-группы.  

— Когда состоится премьера?

— Это зависит только от меня. Я сейчас заканчиваю свой третий фильм — «Потерянный». У меня был план такой — три фильма. В декабре я его должен сдать, в январе мы репетируем, а весной, я думаю, обязательно покажем.

— В Москве? А гастроли будут?

— Я думаю, что сразу должны быть запланированы гастроли.

— В Казань приедете?

— Обязательно!

— А какая рок-группа будет работать вживую?

— Недавно я был на 85-летнем юбилее Марка Захарова, и мы там встретились с ребятами из основного состава «Аракса» — того самого, с которым мы в первый раз играли «Хоакина Мурьету». Они живы-здоровы, в прекрасной форме. Я им предложил тряхнуть стариной и сыграть в мемориальном спектакле. Они в принципе могут сыграть, мы это можем показать в Ленкоме, сделать такую премьеру. И в театре Алексея Рыбникова есть хорошие рок-музыканты — это братья Поздняковы, которые могут это сыграть. Ну а дальше посмотрим, какие рок-группы.  

— Вы сказали, что пиариться проще, когда есть контакты с телевидением. У вас нет таких контактов?

— Когда приглашают на разные передачи — это один контакт, но другое дело — когда деловые контакты. Чтобы возникали деловые контакты, этим надо заниматься. А я за три года снял три больших игровых музыкальных фильма! Это очень тяжелая работа, которая требует большой подготовки и огромных физических затрат. Эти три фильма заняли всего меня, мое время, мне некогда было думать о налаживании контактов. Это отдельная работа, а я в одном лице и режиссер, и продюсер, и все на свете.

— Почему так-то? Почему нет директора хотя бы?  

— А они не понимают процесса создания музыкального фильма, технологию его создания. Это совершенно другое, нежели снимать просто сериалы или фильмы.

— Легче себя нагрузить, чем кому-то объяснить?

— Это не объяснишь, надо быть образованным в этом смысле, надо знать технологию создания музыкального фильма. У нас никто этим не занимается! Я очень надеюсь, что пройденный мною путь поможет другим и они тоже захотят снять музыкальные фильмы. Технология-то уже будет придумана. 

— Вы написали музыку к огромному количеству фильмов и мультфильмов. Что привело вас в кинематограф и держит до сих пор? (Гришина Л.)

— Я прекратил писать музыку для фильмов уже давно, работать в чужих проектах можно только до какого-то возраста. Я сам сейчас делаю музыкальные фильмы, свои проекты кажутся интереснее. Времени-то мало, чтобы его тратить на участие в чужих картинах.

«КОГДА Я ДЕЛАЛ СВОЙ ТЕАТР, МНЕ ГОВОРИЛИ: «ЗАЧЕМ? ПОМЕЩЕНИЯ НЕТ…»

— У театра Алексея Рыбникова нет своей концертной площадки, есть ли шансы ее получить?

— Наверное, уже настало время, чтобы у нас было постоянное место в Москве. Но театр, несмотря на это, живет сегодня очень напряженной и интересной жизнью. У нас и «Авось», и «Мурьета», и чудные детские спектакли — «Волк и семеро козлят», «Буратино», «Красная шапочка», другие спектакли. Я надеюсь, с «Войной и миром» получится что-то интересное.

Но вместе с тем очень жесткие условия ставит департамент культуры Москвы: мы обязательно должны столько-то зарабатывать, у нас должно быть столько-то зрителей, столько-то спектаклей. Планка очень высокая. И зарплата у актеров должна быть очень высокая, чтобы не подводить статистику московскую и вообще российскую. Свое здание — легко сказать, а это значит, что зал должен быть заполнен стабильно и спектаклей должно быть много. Мы должны существовать не на дотационной, а на коммерческой основе. Зритель поддерживает наш театр, и у нас так получается уже много лет. В нашем театре «Юнона и Авось» и все другие спектакли идут уже по 10 лет. Сыграно тысячи спектаклей, и зрителей пришло огромное количество.

Когда я делал свой театр, мне говорили: «Зачем свой театр? Что это такое? Помещения нет…» А мы, не имея никаких условий, добились, мне кажется, высоких показателей. Мне очень важно, что у нас музыкальный театр, где все ноты поются так, как они должны петься, ничего у нас не проговаривается, просто так не пробалтывается, а сделано так, как написано в партитуре. И зритель это очень ценит. Мы были и в Израиле, и в Америке, практически во всех странах Европы. Премьера нашего театра была во Франции, у Пьера Кардена. Сегодня нас ждут и в других странах. Театр развивается, и мне кажется, что уже настал тот момент, когда мы можем занять какое-то помещение в Москве, попытаться сделать так, чтобы оно стало нашим. А строить новое здание невозможно — Александру Градскому 20 лет строили…

— У вашего театра большая труппа, она постоянная?

— У нас есть постоянный костяк — более 50 человек, но и приглашенные тоже есть, конечно. У нас ведь название «творческая мастерская», к нам приходит молодежь, у нас все время кастинги идут. Прежде чем кого-то взять в штат, они у нас на договоре работают — мы смотрим, как эти люди себя проявят, есть ли у них стремление к росту. Профессиональные мерки у нас очень высокие.

«КОМПОЗИТОРЫ НАЧАЛИ ВЕРИТЬ В ТО, ЧТО ОНИ КОМУ-ТО ЕЩЕ НУЖНЫ»

— Вы еще возглавляете совет союза композиторов России. Это-то вам зачем?

— Вот там как раз работают профессионалы. Надо было восстанавливать союз композиторов из праха и пепла, в котором он оказался после 90-х годов: из имущества почти ничего не осталось, практически прекратилась творческая деятельность. А тут вдруг союз музыкальных деятелей и фонд правообладателей сказали: нет, давайте сделаем так, чтобы союз композиторов возродился и продолжал свое существование. Прежде всего для этого нужно было собрать по крохам то имущество, которое осталось, отремонтировать эти помещения, наладить контакт с местными организациями, собрать всех снова, ведь московский союз композиторов отделился, петербургский союз отделился, было несколько не связанных между собой союзов, некоторые из них даже враждовали.

— Что удалось сделать за прошедшие полтора года, есть ли осязаемые положительные изменения?

— Во-первых, ожили организации на местах, во-вторых, московский и петербургский союзы снова стали вместе с российским союзом композиторов. Этот процесс срастания продолжается, но пока есть какие-то сложные имущественные вопросы. Дом композиторов в Москве отремонтирован, фестиваль «Московская осень» будет звучать уже в новом помещении. И главное — композиторы потихонечку начали верить в то, что они кому-то еще нужны. С композиторами совсем плохо дело было: им негде было найти себе применение. Люди, которые пишут серьезную музыку, бились как могли. В кино — свои композиторы, с консерваторским образованием не очень-то там и нужны. 

Был сделан первый шажок — фестиваль камерной музыки, в мае был концерт в зале Чайковского с участием Сладковского. Планируются и концерты, и конкурсы, и фестивали. Это непростой процесс, но мы хоть заявили о себе. Когда Дом звукозаписи хотели уничтожить, мы выступили против именно как союз композиторов. К нашему голосу прислушались, и даже администрация президента. Союз заявил о себе, что он существует.

— Творческие союзы — разве это не отжившие структуры?    

— Контроль за творчеством — этого нет, это изжило себя, но поддержать-то нужно. За рубежом нет союза композиторов, зато там поддерживают музыкальное творчество на государственном уровне, там есть гранты. Например, во Франции оркестрам ставится условие: вы должны играть музыку французских композиторов в таком-то объеме, и вот вам на это деньги. То есть средства выделяют оркестрам, чтобы они играли определенную музыку. Поддержка есть, только она в странах в разных формах выражается.

— Разве в России нет поддержки композиторов?

— В России, конечно, нет никакой поддержки! У нас только говорят, что каждый год выпускают 60 композиторов разные консерватории, — и все. А дальше — иди аккомпанировать в детском саду. Вот и все твое композиторское будущее… А ведь российская композиторская и музыкальная школы с очень-очень-очень великим прошлым, и не хотелось бы свое настоящее прекращать.

— Как вы считаете, какой должна быть государственная политика в отношении композиторского творчества, чтобы связь времен не прерывалась, чтобы композиторы могли комфортно работать?

— Наверное, надо решить финансовый вопрос, но с этим пока не очень получается. Надо хорошо продумать, как это сделать. Всем известно, что государство финансово не поддерживает союз кинематографистов, но зато оно создало фонд кино, министерство культуры каждый год выделяет значительные средства на создание фильмов. На творчество кинематографистов выделяются очень большие деньги. А почему бы не сделать фонд музыки, чтобы поддерживать композиторов? И не только им платили бы за то, что они пишут музыку (хотя это тоже необходимое условие, чтобы можно было существовать за счет своей профессии), но и давать деньги на исполнение музыки, на постановку музыкальных спектаклей. Может быть, даже делать госзаказы на какие-то определенные вещи. Такая практика в Советском Союзе была, музыка развивалась очень здорово.

— Как союз композиторов об этом заявляет, например, министру культуры?

— Прежде чем обращаться в высокие инстанции, надо придумать систему того, как финансировать творческий процесс. Наш следующий шаг — и очень важный — обязательно получить финансовую поддержку творчества. Хотя союз музыкальных деятелей начал поддержку: на фестивали, на конкурсы, на приведение в порядок имущества союза композиторов. А вот для поддержки творческого процесса пока не придумана форма.

— Брать деньги у государства опасно — у нас и режиссеры сидят под домашним арестом…

— Пять тактов не дописал — вот теперь сиди…

— Не боитесь этого? Ведь чиновникам не понять, что творчество и творцы — это какая-то другая планета…

— Но дело в том, что кино — это производство, и понятно, почему там тратятся такие огромные средства. Музыка — это не производство, это создание творческого продукта.

— Но проведение музыкальных конкурсов и фестивалей — это тоже своего рода производство.

— Там все понятно, министерство отработало, контроль очень жесткий идет, а с творчеством сложнее. Кстати, раньше была замечательная система авторских отчислений от исполнения русской классики. Играли Чайковского, Бородина, Глинку, Рахманинова и так далее, а авторские платились в музыкальный фонд. И получалось, что классики поддерживали современных композиторов. Эта система замечательно работала: поддерживала композиторов, заказывала им произведения и оплачивала, даже жилые дома строила.

— Как вы смотрите на то, чтобы был госзаказ театрам на постановку новых опер и балетов, чтобы тем самым обязывать их заказывать музыку у современных композиторов? Это реально?

— Конечно! Они с удовольствием закажут, если будут деньги от государства. Мы как раз и ломаем голову — как это сделать, чтобы именно этим стимулировать творчество. 

— Вы руководите советом союза композиторов России, а наш земляк Рашид Калимуллин возглавляет в этом союзе правление.

— Замечательный человек, мы с ним дружим.   

— Как вы с ним делите функции?

— Совет и правление — это как законодательный и исполнительный органы. Совет определяет политику и стратегию союза, а правление занимается текущей работой. Например, при приеме в союз композиторов человек сначала идет на заседание правления, а потом на совете утверждается его кандидатура.

«ВЕСЬ ЭТОТ СОВРЕМЕННЫЙ АВАНГАРД БЫЛ ПРИДУМАН 100 ЛЕТ НАЗАД»

— Где сегодня 30–40-летние композиторы? Они есть вообще? Вы можете назвать их имена?

— Нет, не могу. Знаете, меня об этом спрашивали еще в конце прошлого века… Вы спросите дирижеров всего мира, почему они в концертных залах играют Моцарта, Шопена, Брамса, прах которых уже даже исчез, и почему они не играют музыку композиторов, которым сейчас 30–40 лет. Да потому, что эту музыку можно слушать! Все очень просто: кроме оркестра, кроме всего этого музыкального мира есть еще слушатели. На самом деле слушатель — главный, это ради него пишется музыка, ради него все надрываются: и музыканты, и дирижеры, и композиторы. Чтобы слушатель слушал. А если он не хочет слушать? Пусть все дирижеры мира начнут играть музыку молодых композиторов и будут пустые залы? 

— Выходит, на потребу публики надо строить концертные программы, чтобы люди пришли?

— Только на потребу! Все творчество, которое вы слышите, — весь Моцарт, весь Бетховен, весь Чайковский, весь Брамс — все на потребу! Потому что слушатели есть главная составляющая концертной акции. Это на его потребу работали все великие композиторы.

— Почему бы не поэкспериментировать и не исполнить музыку неизвестного молодого композитора? Вдруг публике понравится?

— Что они пишут?! Весь этот современный авангард был придуман 100 лет назад, они просто сейчас повторяют все это. Дело в том, что музыку 100 лет назад разрушили — гармонию разрушили, мелодию разрушили. Так в руинах она и находится…

— А кто так «постарался» 100 лет назад?

— Разрушение делали талантливо. Авангарду уже 100 лет, в то время и другая музыка писалась. В одно время были и авангардисты, и Рахманинов тоже писал. А были люди, которые разрушали. Сейчас почему-то остался только культ разрушения — разрушения звука, разрушения основ. Но ведь музыка — не простое дело, она выражает физические законы мира, соотносится с физическим состоянием человека и его физической реакцией. Если музыка противоречит физическим законам мира, то навряд ли человек будет хотеть ее слушать.

— А как вы относитесь к авангардной музыке Софии Губайдулиной?

— Это было поколение, которое…

— …было в поиске?

— Почему в поиске? Я ненавижу это слово. Поиски оставьте дома, за закрытой дверью, никому не показывайте! А вот когда найдешь что-нибудь — иди и показывай. Губайдулина свои поиски никому не показывала, а показывала свои находки. Их было три композитора — Шнитке, Денисов, Губайдулина, которые мужественно стояли на своем, против всей махины советской идеологии, отстаивали свой музыкальный стиль. Но у них и с талантом, и с харизмой все в порядке!

— На ваше ухо такая музыка комфортно ложится?

— Вы знаете, на мое ухо ложится очень многое. Я столько всего переслушал! И я умею принять правила игры, которые предлагает композитор, и по этим правилам слушать музыку. И мне интересен тот мир, который мне открывают разные современные композиторы, высказываясь достаточно непростым языком.

«Губайдулина свои поиски никому не показывала, а показывала свои находки»Фото: Ирина Ерохина

«ПОНИМАЕТЕ, ТАЛАНТЛИВОСТЬ ХОЧЕТСЯ ВСТРЕТИТЬ, БОЖЬЮ ИСКРУ»

— Чтобы написать музыку, которая осталась бы на века, композитор должен обладать каким-то жизненным опытом?

— Не обязательно. Жизненный опыт иногда может сильно мешать создавать. Если у человека есть талант, наоборот, лучше освободить его от жизненных обстоятельств, чтобы ему ничто не мешало.

— Если нет заметных молодых композиторов, выходит, у нас провал, нет связи поколений российской композиторской школы?

— Может, они и есть, но при приеме в союз композиторов, когда они представляют нам свои партитуры, какого-то прорыва я пока не вижу, хотя и очень жду. Понимаете, талантливость хочется встретить, божью искру. Чтобы, когда ты слушаешь, тебя что-то зацепило, не оставило равнодушным. К сожалению, многие композиторы не ставят перед собой такую задачу. Или, может, не получается у них.

Конечно, есть люди, которые что-то пишут, но для того, чтобы они ярко проявились, очевидно, нужны какие-то условия. Задача союза композиторов — создать общую систему поддержки творчества всех, а уж каждый, в зависимости от своего таланта, распорядится этой поддержкой. Но многие композиторы говорят, что им не нужен союз, что у них какой-то свой союз. Сегодня нет никакой узурпации власти. Кто-то в одиночку развивается.

— Композитор может вообще услышать что-то такое, что его зацепит, в творчестве другого?

— Конечно! Не музыка современников, конечно, но меня цепляла музыка Прокофьева, Чайковского, когда она вторгается в твой мир. Великая музыка цепляет и рождает желание сочинять, что-то делать.

— Почему музыка современников не может зацепить? Может быть, просто ревность и зависть?

— Вы представляете, что такое харизма актера на экране? И в музыке должна быть харизма. Если ее нет, если музыка унылая и серая, то она никому не нужна.

«Когда я пишу, я же хочу, чтобы это как-то воздействовало на публику, прежде всего эмоционально. Если воздействует, значит, я не зря старался»Фото: Сергей Елагин

«ЧЕЛОВЕК, КОТОРЫЙ СЧИТАЕТ СЕБЯ ГЕНИЕМ, УЖ ТОЧНО НЕ ГЕНИЙ»

— Космическая музыка. Откуда Рыбников черпает вдохновение? (maximteregul)

— Меня всегда удивляет сравнение с космосом. Космос на 96 процентов состоит из черной материи, там жесткое космическое излучение, там мертвые планеты. Космос — это кошмар!

— Звездное небо — это романтика!

— Да какая романтика?! Космос — это очень страшно, он враждебен человеку. А вот человек является для этого космоса таким подарком! В космосе жизни нет, я убежден, она есть лишь на Земле, которая является абсолютным чудом и феноменом, очень непростым, потому что, мне кажется, наша жизнь действительно создана высшими силами и мы являемся чудом на самом деле. Космос по сравнению с нами вообще ничто!

— А вдохновение в чем черпаете?

— Говорят же, что Боженька в темечко поцеловал, ангел какой-то пришел и что-то продиктовал… Наверное, все-таки от каких-то высших сил, но не из космоса, а какой-то другой вселенный свет приходит — все эти музы. Вообще, конечно, это загадка и для самого композитора. Все спрашивают: «Откуда, откуда?» Непонятно. Особенно в музыке.

— Один наш читатель про вас написал коротко: «Он гений». А вы ощущаете себя гением?

— Нет. Невозможно ощутить себя гением. Я для себя абсолютно нормальный человек, с разными жизненными обстоятельствами. Чем я только в жизни не занимался, чтобы просто выжить, бороться со всеми жизненными обстоятельствами. Даже книжку написал. Человек, который считает себя гением, уж точно не гений, а скорее графоман. Человек не может ощущать себя гением. Вот если он что-то напишет стоящее и оно много раз выдержит проверку временем, тогда можно сказать, что там было заложено что-то настоящее, талантливое. Знаете, бывают имена: о, гений! А потом имя-то осталось, а стихов или музыки в памяти не остается. Мы таких очень много знаем. Есть люди, которые стараются сделать себе имя, распиарить его — имя, имя, имя, а произведений за этим никаких не стоит.

— А как на вас действуют бурные овации после концерта?

— Когда я пишу, я же хочу, чтобы это как-то воздействовало на публику, прежде всего эмоционально. Если воздействует, значит, я не зря старался.  

— Овации вдохновляют?

— Конечно, вдохновляют. Значит, что-то у меня получается. А чтобы получилось — это непростой процесс…      

— Алексей Львович, спасибо, что уделили время и ответили на вопросы наших читателей. Успехов вам!