ИЗ АРТХАУСА В МЕЙНСТРИМ

В новейшую историю российского театра 2010-е войдут эпохой бума иммерсивного театра, в котором зритель оказывается в эпицентре действия, разворачивающегося на расстоянии вытянутой руки, а все происходящее вокруг напоминает не традиционную драму, а авантюрный квест. Иммерсивные спектакли долгое время оставались смутным объектом желания отечественной сцены, привлекавшим интерес, как водится, своей недоступностью. С тех пор как в 2011 году в Нью-Йорке состоялась премьера легендарного уже спектакля Sleep no more, быстро ставшего такой же достопримечательностью города, как статуя Свободы, редкий вернувшийся из США российский турист не рассказывал с восторгом о дарк-кавере шекспировского «Макбета», разыгрывавшемся одновременно в 90 комнатах гигантского особняка, который режиссеры и артисты из компании Punchdrunk приспособили под театральные нужды. Иммерсивный бум достиг России лишь к концу десятилетия: интерактивные спектакли плодятся как грибы после дождя, вырастая в самых неожиданных местах и вызывая неутихающий интерес публики.


Какие только художественные и продюсерские идеи не были опробованы за это время: кто-то, как создатели нашумевшего столичного спектакля «Вернувшиеся», делавшегося американской командой Journey Lab, копировал западный формат «под ключ»; кто-то делал ставку на отечественного производителя, в лабораторных условиях выращивая продукт, замешанный на национальной интонационности и идентичности, — так сочинялся «Черный русский», шоу по мотивам «Дубровского» в пересказе режиссера Максима Диденко и художницы Марии Трегубовой. Но, сколь стилистически разными ни оказывались бы иммерсивные спектакли, выпущенные за последние годы в России, все они объединены одним и тем же отличительным свойством: ориентированные на самую что ни на есть широкую, неискушенную аудиторию, эти проекты пользуются инструментарием поискового, радикального театра. Из авангарда — в поп-культуру, из артхауса — в мейнстрим: в России иммерсивный театр следует тем же маршрутом, что и на Западе.


ИГРА ПО-КРУПНОМУ

Вовлечение зрителя, превращение его из пассивного наблюдателя в активного участника спектакля, работа со зрительским восприятием, производство нового чувственного опыта как главная задача театрального зрелища — эти установки неожиданным образом объединяют спектакли создателей заточенных на массовый успех иммерсивных проектов и пионеров экспериментального театра вроде Хайнера Геббельса или немецкой группы Rimini Protokoll, хорошо знакомой Казани по недавней лаборатории «Свияжск АРТель». На первый взгляд находящиеся на полярных полюсах, эти феномены современной театральной сцены оказываются куда ближе друг к другу, чем к академическому театру — жестко регламентирующей угол зрения иерархичной структуре, музею возвышенных эстетических образцов, на экспонатах которого висит табличка «не трогать». Поисковый театр рубежа ХХ и XXI веков методично разрушал пресловутую театральную «четвертую стену», отказываясь от рампы и постепенно устраняя все барьеры, отделяющие публику от артистов, — не будет преувеличением сказать, что логическим завершением данного знакового процесса в эволюции театрального языка выглядит именно иммерсивный жанр, предоставляющей зрителю максимальную степень свободы.

В этом смысле вполне закономерно, что первый за пределами двух столиц масштабный иммерсивный проект реализуется именно в Казани, справедливо заслужившей за минувшие годы репутацию регионального форпоста экспериментального театра, и что продюсируется он упорно трудившимся на этой ниве фондом «Живой город». Постановщик спектакля Диана Сафарова и ее правая рука, второй режиссер проекта Регина Саттарова, аккумулируют в «Анне Карениной» весь опыт, накопленный в предшествующих камерных, лабораторных проектах фонда — настало время заставить работать их на широкую аудиторию: «Каренина» выглядит кульминацией многолетней деятельности «Живого города» и одновременно выходом на качественно новый уровень работы. Если прошлые проекты фонда были обращены преимущественно к казанской повестке и городскому зрителю, то «Каренина» ориентирована на республиканскую и федеральную сцену: при удачном стечении обстоятельств проект Сафаровой вполне может стать визитной карточкой культурной жизни современного Татарстана.

ИСКУССТВО ПРЯМОГО ДЕЙСТВИЯ

Впрочем, и в сугубо городском контексте «Каренина» выглядит проектом как минимум незаурядным, ориентированным на решение нескольких принципиальных социокультурных задач. Первая из них связана с пространством, в котором будут разворачиваться события спектакля, — бывшим зданием казанского Центрального загса, долгое время стоявшим без дела и фактически возвращенным на городскую карту прошлогодней лабораторией «Город АРТ-подготовка». Сделав исторический особняк на улице Мусы Джалиля одним из главных героев постановки, авторы казанской «Карениной» следуют всем заветам мировой практики джентрификации — когда люди искусства, облюбовав богом забытую часть городского ландшафта, делают ее притягательной для горожан. И не так уж важно, останется ли после завершения сценической судьбы «Карениной» этот особняк театральной площадкой или власть имущие предпочтут использовать его в иных целях. Куда важнее то, что авторы постановки возвратят его городу в совсем ином статусе — как намоленное «место силы», находящееся на проторенной театральной публикой тропе.

Другой важный социокультурный сюжет, возникающий в контексте премьеры иммерсивной «Карениной», связан с едва ли не самой болезненной проблемой современного театра — необходимостью привлечения молодой публики, все меньше интересующейся классическими жанрами искусства и все чаще совершающей выбор в пользу новых медиа. Опыт европейской сцены последних лет доказывает, что именно нетрадиционные форматы театральных представлений являются главным фактором прироста молодой аудитории: зрители, попавшиеся на удочку вау-эффекта иммерсивных шоу, впоследствии становятся ценителями более традиционных театральных форматов, а это значит, что неофиты, которых, конечно, будет множество среди зрителей «Анны Карениной», вполне вероятно пополнят ряды публики Качаловского и Камаловского театров: влияние этого проекта на театральную экологию Казани, как принято говорить в таких случаях, трудно переоценить уже заочно.


И вот что, пожалуй, самое интересное: каждый раз, когда на драматической сцене появляется очередная трактовка одного из больших русских романов, в абсолютном большинстве случаев претензии к постановщикам сводятся к одному и тому же тезису — мол, авторы сконцентрировались на той или иной сюжетной линии в ущерб содержанию подлинника. Но в том-то и дело, что одномерность традиционного театрального повествования по умолчанию противоречит той «многоканальности», которая отличает крупную романную форму XIX века. Не случайно в предпремьерных интервью Сафарова рассказывала, что десятки сюжетных линий романа Толстого вынуждают ее работать над десятками самостоятельных постановок, каждая из которых идет по несколько часов — переплетаясь, они образуют сложносочиненный организм новой «Карениной». Где, казалось бы, классика русской прозы, а где один из главных жанров актуальной сцены, но, как ни удивительно, иммерсивный спектакль с его полифонической драматургией оказывается куда более подходящим жанром для воплощения литературной хрестоматии, чем самые что ни на есть почтеннейшие театральные форматы.

В проекте «Живого города» встреча старого и нового искусства снимает надуманные противоречия между классикой и современностью, между прошлым и настоящим, а их, как известно, в сегодняшней России то и дело напрасно пытаются столкнуть лбами, противопоставив друг другу. Как именно этот важнейший из сверхсюжетов казанской «Анны Карениной» будет реализован в спектакле Сафаровой, мы узнаем всего через несколько дней.

Дмитрий Ренанский