Фото: Сергей Елагин

«Я ПЫТАЮСЬ НАЩУПАТЬ МЕЛОДИЮ КАЗАНИ — КАКАЯ ОНА, ЧТО ЭТО?!»

— Игорь, ты приехал в арт-резиденцию не только для того, чтобы собирать номер для журнала «Юность», но и чтобы познакомиться с городом, погрузиться в его историю и культуру.  Расскажи, какой тебе показалась Казань? Что удивило, что понравилось, а что, наоборот, показалось неприглядным?

— В Казани я уже в общей сложности две недели, и пестрое лоскутное одеяло казанского ландшафта запало в душу. В Казани надо пожить, надо породниться с ней, поругавшись с контролером автобуса, — тогда она покажет свое личико. Ведь ругаются только со своими, чужака такой чести вряд ли удостоят! К Казани надо присмотреться, принюхаться к ее запахам. Кстати, благодаря своему носу я обнаружил хлебозавод на улице Марджани. Я вышел к нему по запаху закваски, причем не случайно, — когда я был студентом, я два месяца проработал на хлебозаводе. 

Я живу между Старо-Татарской слободой и Суконкой, и мои нынешние блуждания по Казани благодаря тебе, Ильдар, похожи на поиски Ногайского юла. Той милой сердцу старины, что, увы, уходит безвозвратно. Казань в этом отношении — настоящая жемчужина стилей, декора, смешение красок, кровей, лиц, когда в одной капле воды отражено и древнее булгарское, мордовское, татарское, итальянское, русское. Когда я вчера услышал муэдзина, то не мог понять: не сон ли  это? Ведь последний раз я его слышал в Марокко, было жарко, а тут — морозец!

Я пытаюсь нащупать мелодию Казани: какая она, что это? Возможно, это джаз от группы Dr.Vaks Band, которую мы слушали в музее Аксенова на улице Карла Маркса, саксофон Чарли Паркера? Может быть, звук тальянки на входе в метро «Площадь Тукая»? Иной раз в снегу Казань словно задумывается о чем-то. В окружении заснеженных граций бронзовый Гавриил Романович вспоминает свое детство под Казанью в селе Сокуры. Снежный покров удивительно идет городу, напоминая отороченную мехом боярку.

Музей изобразительных искусств на Карла Маркса выплескивает радостные весенние и летние краски на одинокого посетителя. Все богатство классики от Тропинина, Шишкина, Айвазовского, Серова и Бурлюка. И само здание музея — бывшая генеральская резиденция — напоминает резную шкатулку. Все это контрастно не совпадает с новыми домами. В Москве Новый Арбат когда-то назвали вставной челюстью. Вот и в Казани это вызывает отторжение, как аляповатый дом на улице Муштари, напротив союза писателей. Категорически не нравится city — новые бетонные коробки с зеркальными витринами. Этими коробками Лужков добивал Москву. Они безликие, ни уму, ни сердцу ничего не говорят. Когда я буду мэром Казани, я снесу весь этот city и воскрешу Суконку. Шутка.

Фото: Ильдар Абузяров

«О ГОРЬКОМ МОЖНО ГОВОРИТЬ БЕСКОНЕЧНО. ГЛАВНОЕ — ЕГО НЕЛЬЗЯ ЗАБЫВАТЬ»

— Поговорим о литературе. Первым делом в Казани ты отправился в казанский музей Горького. С чем это связано? В постсоветское время Горького попытались отодвинуть с переднего плана литературоведения в темный угол памяти. Для меня отчетливым маркером этого процесса «забытия» стало даже не переименование моего родного Горького в нижний Новгород (что можно понять), а превращение пединститута имени Горького в педуниверситет имени Минина. Вот и вчера у нас блистательно замолчали 150-летие со дня рождения Максима Алексеевича. Спрашивается, что мешало даже не как-то отметить, а просто упомянуть о дне рождения величайшего русского писателя ХХ века? А ты как ты относишься к творчеству и личности Максима Горького?

— Горький — замечательный образец make myself. Это и по сей день миф, сфинкс, которого так до сих пор и не разгадали. Во-первых, он автор блестящих новелл «Детство», «В людях». Его незабываемые народные типажи (Челкаш, Макар Чудра), его талант схватывать и передавать характерную черту в портрете уникальны. На его рассказах молодым надо учиться. Во-вторых, его книга о Толстом, на мой взгляд, одна из самых лучших по сей день. Да, он типичный русский интеллигент начала прошлого века с постоянными сделками с совестью, компромиссами, хитростью, ложью, трусостью. Но гений и злодейство иной раз вполне уживаются и вполне уютно в одном человеке, тем более талантливом. А Горький очень талантлив, хотя у него множество плохих вещей, например, роман «Мать», который он начинал писать в Америке. Кстати, ни один русский писатель, за исключением Набокова, не был так популярен в Новом свете. Горького, когда он приехал собирать деньги на революцию, бурю, встречали толпы народа. Журналисты в буквальном смысле осаждали его... Так вот «Мать» носит явный отпечаток горьковской англомании. Видимо, в этот момент он учил английский, и в тексте много вспомогательных глаголов have (иметь).

Всякий раз, когда в стране разгорался пожар — первая Русская революция 1905 года и Великий Октябрьский переворот, — Горький позорно скрывался в Италии. Причем Капри — это не обыкновенное местечко, а престижный и дорогой курорт, где в основном отдыхали олигархи. И это не случайно, ведь никакой он не пролетарский писатель, а происходил из мещанской среды. Отсюда эта тяга к роскоши, иной раз чрезвычайной, особняк Рукавишникова в Москве — явное тому доказательство. О Горьком можно говорить бесконечно. Главное — его нельзя забывать.

В музее Горького я познакомился с замечательными и добрым людьми, смотрительницей Нажией Каримовной. Она мне напомнила любимую бабушку Горького Акулину Ивановну. И еще это Прохор Самопекин из Свияжска. У него в музее пекарня, где он выпекает самый вкусный хлеб. Ведь и ныне музей находится в здании бывшей пекарни Даренкова, где в молодости работал Алеша Пешков. Прохор — это монах в миру, он служит хлебу, как священник в церкви или мулла в мечети. Выпекание хлеба — это таинство. 

«Горький — замечательный образец make myself. Это и по сей день миф, сфинкс, которого так до сих пор и не разгадали»Фото: «БИЗНЕС Online»

«АКСЕНОВ — ЭТО ПОПЫТКА ПРИВИТЬ ДИЧОК РЕАЛИЗМА К СТИЛЯЖНИЧЕСТВУ»

— Еще один писатель, с которым теперь ассоциируется Казань, — это Василий Аксенов. Мы с тобой были в музее Аксенова. И так уж получилось, что имя Аксенова связано с журналом «Юность», который ты представляешь. Аксенов работал в журнале «Юность», печатал там свои самые первые и лучшие рассказы, повести, романы: «Коллеги», «Затоваренная бочкотара»... Можешь рассказать об Аксенове, его творчестве и его периоде работы в журнале «Юность»? Что об этом говорят старожилы журнала и знавшие его авторы?

— Аксенова с Горьким можно сравнить разве уровнем лицемерия. Оба в этом отношении были людьми с двойным дном, одна мораль — на вынос, для общественного, что называется, пользования, другая — для себя.

Василий Павлович Аксенов и «Юность» когда-то очень давно были одним целым. Именно под обложкой, на которой красовалась девушка Красаускаса в 1958 году, вышли рассказы «Факелы и дороги» и «Полторы врачебных единицы». Аксенова в «Юности» звали по-домашнему, почти любовно — Васька-кот. Василий Аксенов работал в журнале в отделе национальных литератур, и ему из республик присылали подарки, подношения. Поэтому он в буквальном смысле жил в редакции, на сметане мешон. Молодой Аксенов полон задора, огня, но мне все же кажется, что этой бесшабашности в языке он учился у Доктороу!

Его миграция в сторону американской литературы неслучайна, и поэтому, а может, и вопреки всему этому, Аксенов, судя по его кошачьей повадке и увлечению джазом, всегда разный, всегда неожиданный. После оглушительного успеха в СССР он примеряет чесучовый пиджак диссидента и пишет, может быть, один из лучших своих эмигрантских романов — «Остров Крым».

— Ты говоришь, что Аксенов был под влиянием Доктороу, которого переводил. Но весь этот роман «Рэгтайм» поверхностный. В нем сразу обо всем и ни о чем. Китч, скетч и склейка. Не кажется ли тебе проза Аксенова такой же поверхностной и раздерганной? Уж лучше бы переводил американских писателей первого ряда, например Фолкнера или Воннегута. Как бы ты сам охарактеризовал аксеновский стиль?

— Жанр этого романа Доктороу можно определить как роман-джаз. Аксеновская проза тяготела к джазу, хотя, как мне кажется, чисто внешне. В этом переводе было стремление, как и у Набокова, стать американским писателем. Ведь «Рэгтайм» — это прежде всего ретроспективный роман о начале зарождения джаза, кинематографа, очерк нравов. Мало кто знает, что в начале ХХ века в самой из свободной стран неграм и евреям была заказана дорога в университет!.. Но американцем он так и не стал — все же он далеко не Набоков. Поэтому приехал, как «барин из Парижу», немного карикатурный, спесивый, вычурный!

Вообще, Аксенов — это попытка привить дичок реализма к стиляжничеству, к «пене дней», сделать из соцреализма этакий джем-сейшн. Но все равно попытка была интересная, потом автор резко поменял свой стиль, он стал более жестким. Вообще Аксенов, как и Горький, разный. Надо нащупать своего Аксенова, как музыку Казани. Он любил джаз, завещал играть джаз в своем доме-музее. Но играя иногда  фальшивил...

Дом-музей Аксенова мне понравился. Он хороший, теплый, большой. Представляю, сколько в нем призраков. Рядом по соседству — музей Боратынского, размещенный в бывшей людской, в три раза скромнее. У Хлебникова, который тоже отметился в Казани, вообще нет музея. Но в этом нет никакого символизма, а просто амбиций у Василия Павловича хватило бы на троих классиков.

В коридоре дома — старые лыжи, на которых написано «Юность».

Все начинается с юности, с самого начала.

— Приходил ли Аксенов в журнал «Юность» после своего возвращения из эмиграции? Или он вжился в роль диссидента так, что ему не с руки было восстанавливать старые знакомства?

— Нет, увы, в «Юность» он так и не вернулся, в Казани, на фестивале имени себя, успел побывать. Но это другое, почти барство, сибаритство, когда чешут за ушком и можно мурлыкать. А в журнале, может быть, сидят люди с песьими головами, сунься только — слопают, и вся недолга.

Васька-кот, привыкший к уюту, словно не захотел мириться с тем, что его стиляжничество и dolce vita не по достоинству оценено страной, которая сквозь бурелом идеологии прорывалась к светлому будущему. К хорошему быстро привыкаешь, а отвыкать труднее. Диссиденчество — хорошая лазейка для бездарностей, которой многие воспользуются.

Тут еще вот какая тема. Есть такая версия, что Катаева уволили не из-за аксеновской повести «Звездный билет». Старожилы «Юности» рассказали, что все было совсем по-другому. Катаев захотел быть главным редактором «Литературной газеты». Уверовав, что все сложится так, как он задумал, Валентин Петрович написал заявление об уходе, то есть он уволился из журнала и уехал в Переделкино на свою дачу. Он ждал назначения целый год. Целый год журнал был без главного редактора. После этого его и уволили, но и место главного редактора «Литературки» заняли другие люди. Еще поговаривают, что после ухода Катаева Василий Павлович Аксенов надеялся занять его место, но тоже не сложилось, а диссидентская история выдумана для биографии.

«Аксенов, судя по его кошачьей повадке и увлечению джазом, всегда разный, всегда неожиданный»Фото: «БИЗНЕС Online»

«АКЕЛЛА ПРОМАХНУЛСЯ»

— Получается, все дело в банальной выгоде и коммерческом интересе? Ведь одно дело, когда у «Юности» тираж был 4 миллиона экземпляров и за публикацию в журнале можно было купить машину, как делал тот же Окуджава. Другое дело, когда уже с журнала нечего было взять...

— Да, под патронажем ЦК комсомола «Юность» действительно была очень влиятельна. Чтобы представить, что из себя представляла «Юность» в те годы, расскажу случай, произошедший с Лидией Константиновной Зябкиной, нашим легендарным секретарем при Полевом. Лидия Константиновна частенько опаздывала на работу, и Полевой, естественно, отчитывал ее за это. И вот после очередного опоздания Полевой вызвал ее на ковер и спросил, до каких пор она будет продолжать это безобразие. До тех пор, ответила Лидия Константиновна, покуда буду стоять в очереди в туалет в коммунальной квартире. Полевой тут же позвонил по «вертушке» и попросил удовлетворить его просьбу о предоставлении сотруднице журнала «Юность» квартиры. И квартиру тут же дали! 

Но вряд ли кого-то можно осуждать за нежелание сотрудничать с обедневшим изданием. Невозвращение, непопадание во время, в темп музыки, как в джазе, — с литераторами это бывает. Вспомним Солженицына, Войновича...

— Лучше быть на расстоянии. Или вовсе не быть?

— Между человеком и художником — интервал длиною в жизнь. Тот маленький Вася, который родился в Казани, его родители — партийные деятели и пламенные коммунисты. «Отец, Павел Васильевич, был председателем Казанского горсовета и членом бюро Татарского обкома партии. Мать, Евгения Семеновна, работала преподавателем в Казанском педагогическом институте, затем — заведующей отделом культуры газеты „Красная Татария“, была членом партии...» Родители отправляются в лагеря, а Вася — в детский дом, откуда его через год забирают родственники... Так вот Вася никуда и не уходил. Его портрет висит на четвертом этаже журнала. Он принадлежит «Юности», как и «Юность» ему. В самом начале своей карьеры он молод, полон планов и сил. Его отношение к стране, в которой он вырос, поначалу восторженное. Его первые повести появились на волне оттепели.

— Как отразилась оттепель на русской литературе? Можно сказать, что сибарит Аксенов — отпрыск оттепели?

— Оттепель сегодня оценивают по-разному, почему-то по преимуществу соотнося ее с докладом Хрущева на ХХ съезде. Руки брадобрея у горла немного ослабили хватку. Но, кажется, все проще. Просто страна получила возможность, может быть, впервые за много лет жить переведенной на советскую почву картинкой dolce vita. Каплей западной жизни, разведенной в холодной воде, быть немного итальянцами и американскими шалопаями, забыв про кодекс строителей коммунизма. Вспомним замечательный фильм Данелии по сценарию Геннадия Шпаликова «Я шагаю по Москве». Человек в хрущевскую оттепель вдруг ощутил себя беззаботным и бесшабашным. За эту беззаботность молодых людей предыдущее поколение заплатило и немалую цену. Но вольный ветер напевает другие мотивы, жизнь, как босанова.

Повесть «Коллеги» сразу становится популярной. Как свидетельствует аннотация к книге: «Это повесть о молодых коллегах — врачах, ищущих свое место в жизни и находящих его, повесть о молодом поколении, о его мыслях, чувствах, любви. Их трое — три разных человека, три разных характера: резкий, мрачный, иногда напускающий на себя скептицизм Алексей Максимов, весельчак, любимец девушек, гитарист Владислав Карпов и немного смешной, порывистый, вежливый, очень прямой и искренний Александр Зеленин. И вместе с тем в них столько общего, типического: огромная энергия и жизнелюбие, влюбленность в свою профессию, в солнце, спорт». Профессия, солнце, спорт — почти синонимы. И все это всерьез и, хочется верить, надолго.

Спустя пару лет по этой повести Алексей Сахаров снимет одноименный фильм. В ролях — целая россыпь звезд, а тогда начинающих, молодых актеров: Олег Анофриев, Василий Ливанов, Василий Лановой, Нина Шацкая, Тамара Семина, Ростислав Плятт и многие другие.  Он и сейчас смотрится. Это почти гимн молодости, не бессмысленной, но все же радости жизни. Напомню, автору сценария тогда было 30 лет. Пройдет 10 лет, и вот эта легкость и беззаботность уже в прошлом. Далее пойдет полоса диссидентства, романы «Ожог» и «Остров Крым». Оттепель постепенно проходила и в скором времени задули холодные ветра, а вместе с ними, видимо, появилось ощущение какой-то невыносимой тяжести бытия.

— И Аксенов взбунтовался?

— Не надо забывать о том, что «бунтовала», выпуская не вполне состоявшиеся в литературном плане вещи, вроде того же «Метрополя», в основном золотая молодежь, которая, за редким исключением, не знала о том, что творится за пределами двух столиц — почти как сегодня, когда на Болотную площадь выходят хипстеры, уставшие от офисной рутины, чтобы булки размять. Расхождение с властью было не идеологическое, а, как сказал Синявский, стилистическое, скорее напоминающее бунт избалованного ребенка против родителя, который решил умерить его растущий вместе с возрастом аппетит.

В 80-х Аксенов эмигрирует в Штаты, к которым до этого примерялся, словно к модному фасону пиджака в пору стиляжничества. Ну а когда вернулся, то окончательно и бесповоротно потерял страну. Бывший детдомовец, хлебнувший лиха в детском доме для детей заключенных сполна, в 1993 году, во время разгона Верховного Совета, подписывает письмо в поддержку власти. А власть, как некогда большевики в 1917-м, лупит осколочными из танков по Верховному Совету. И в Белом доме гибнут пацаны, выросшие на аксеновском «Ожоге».

— Как можно оценить поздний период его творчества? Мне, мягко говоря, он кажется не совсем удачным.

— Это уже другой Аксенов и книги другие: затянутая «Московская сага», провальная «Москва-ква-ква» и «Редкие земли» с не очень удачным экивоком в сторону комсомола и опального олигарха. Презентация в модном клубе, издательский китч: сумочки с именем автора и названием книги, играет джаз, к сумочке и напиткам прилагается диск с записями. Акелла промахнулся. Вначале было слово. Слово яркое, сочное, молодое, как  яблоко. А потом — уже «мэтр», «мастер», которому милы уют и каминное тепло литературных гостиных, где вручают премии за былые заслуги. А его археологов, о которых он писал в начале своей писательской карьеры, перестройка выбросила на помойку. Он не вернулся не только в «Юность», и не только потому, что юность прошла, — и это не самое страшное и странное. Он не вернулся к ним, к своим героям, для которых профессия, солнце, спорт — почти синонимы. Он не вернулся к себе 30-летней давности. Той страны, из которой он уехал, не стало, он предпочел «редкие земли» и благополучие неблагополучию и больной совести русского классика.

«Евтушенко, видимо, не мог терпеть на олимпе рядом с собой никого»Фото: Олег Косов

«ДЛЯ МЕНЯ БЕЛЛА АХМАДУЛИНА — СИНОНИМ ПОЭЗИИ!»

— Еще одна звезда и один «эмигрант-перебежчик» «Юности» — Евгений Евтушенко. Что можешь сказать о взаимоотношениях Евушенко с Аксеновым и другими шестидесятниками?  Хорошо известны «натянутые до предела» отношения Евтушенко с Бродским и Аксенова с Бродским. Мне Василий Павлович сам об этом рассказывал. А Андрей Тарковский в своем дневнике писал о Евтушенко: «Какая бездарь! Оторопь берет. Мещанский авангард. В свое время Северянин был в тысячу раз талантливее. А что от него осталось? „Ананасы в шампанском“? И презрительные улыбки. Жалкий какой-то Женя. Кокетка... В квартире у него все стены завешаны скверными картинами. Буржуй. И очень хочет, чтобы его любили. И Хрущев, и Брежнев, и девушки...»

— В советское время ходила такая шутка про Евтушенко. Мол, Франция совместно с Россией собираются снять фильм «Три мушкетера». Автор сценария, режиссер и исполнитель главной роли будет Евгений  Евтушенко. Понятно, что Тарковский, которому после «Андрея Рублева» не давали долгое время снимать кино, завидовал славе Евтушенко. А Евтушенко, видимо, не мог терпеть на олимпе рядом с собой никого, в том числе и Аксенова.

Но в повести «Таинственная страсть» Аксенов расквитался со всеми своими врагами по полной, в том числе и с Евтушенко, которого ненавидел. После выхода сериала Евтушенко рыдал: не бегал я за Фиделем Кастро с флагом. Есть такие строчки у Дмитрия Кедрина в стихотворении «Кофейня»: «У поэтов есть такой обычай, вкруг сойдясь, оплевывать друг друга». Но как можно не прощать врага своего, если об этом своего сына попросила мама Василия Павловича, Евгения Гинзбург? Она любила Евгения Александровича и хотела, чтобы они с Васей помирились.  

Но эмиграция Аксенова и Евтушенко — разного поля ягоды. Аксенова, как считают его исследователи, правительство вынудило уехать. Евушенко никто не вынуждал, он уехал после того, как не без его деятельного участия (он был депутатом) развалился СССР да, и чего греха таить, страна, могучая империя.

Хотя далеко до этого в конце 60-х написал одно стихотворение под названием «Клопы». Вот оно:

У кубинского МИДа очередь,

Очень красочная она!

Коммерсант, багровый, как окорок,

и сюсюкающая жена.

Заведений владелицы пышные,

попик, желтый, словно грейпфрут, —

всё здесь бывшие,

                         бывшие,

                                      бывшие,

всё бегут,

              всё бегут,

                           всё бегут.

В двери лезут они чуть не с дракою,

так, что юбки трещат и штаны.

Было время —

       когда-то драпали

точно также из нашей страны.

Всем, кто рвется в Америку

       с жадностью, —

ни малейших препятствий нет.

И безжалостное

       «пожалуйста!» —

вот рабочей Кубы ответ.

Вижу лица, изобличающие

то, что совесть у них нечиста.

Жалкий вид у вас,

       получающие

заграничные паспорта!

И народ говорит:

«Что печалиться? —

видя рвение этой толпы —

Дезинфекция облегчается,

если сами

                  бегут

                          клопы!»

Вот так забавно для него аукнулись его слова. По мне — он не был эмигрантом. Он всегда жил так, как ему было более комфортно, зарабатывая и там, в Новом свете, и тут, давая концерты в зале имени Чайковского, куда позволить себе купить билет может не каждый. Но и Аксенов, и Евтушенко совсем не похожи на эмигрантов первой волны. Те покидали Россию навсегда, для них это была трагедия, нищета, путь в неизвестность. А эти двое ехали, дабы жить в комфорте и уюте, сыто есть и мягко спать. Я ни в коем разе никого не осуждаю. Как говорится, каждый выбирает по себе...

Фото: Сергей Елагин

— Для Казани дорого имя еще одной звезды «Юности» — Беллы Ахмадулиной. Я видел в редакции ее портрет! Белла Ахатовна всегда упрямо подчеркивала свое татарское происхождение и также тесно связана с «Юностью».

— Я видел Беллу Ахатовну пару раз вблизи, а она умела держаться на расстоянии, словно проводя между собой и остальными невидимую черту. Поначалу мне казалось, что это излишняя гордыня, как в одном из ее стихотворений:

Она была такая гордая —

вообразив себя рекой,

она входила в море голая

и море трогала рукой...

А потом понял: между поэтом и толпой должна быть пауза или цезура. Особенно, если поэт — женщина. И не только из-за гордыни. А еще и потому, что поэт —это всегда немножечко или даже не немножечко, но миф, на сотворение которого уходит иной раз вся жизнь. Женщина — существо хрупкое, ранимое, женщина-поэт — вдвойне. Разрушить этот миф может каждый, прикоснувшись к нему нечистыми руками или даже помыслами. А она не хотела и не могла позволить, чтобы эта невидимая грань исчезла, до конца оставаясь красивой и несколько даже надменной в этой своей красоте холодноватой чайной розы, которую тронул тлен увядания. Она сопротивлялась увяданию до конца, оставаясь гордой, не желая сдаваться жестокому натиску времени.

Изабелла, Виноградная лоза, красное вино, кровь Господа. А Белла — bella (в переводе с итальянского «красавица») — из Изабеллы выпорхнет бабочкой уже позже, в оттепель, вегетарианскую, по словам Ахматовой, эпоху. Бабочка — олицетворение души, поэзии, невообразимой легкости и очарования бытия. Андрей Вознесенский скажет о ней так:

Жми, Белка, божественный кореш!

И пусть не собрать нам костей.

Да здравствует певчая скорость,

убийственнейшая из скоростей!

Могла ли Ахмадулина не быть поэтом? Она была обречена. Стихи явились той единственной средой, стихией, в которой этот светоносный эльф советской литературы и смог существовать. Для меня Белла Ахмадулина — синоним поэзии!

Фото: Сергей Елагин

«ПУБЛИКА В КАЗАНИ ФАНТАСТИЧЕСКАЯ»

 — В Казани мы с целью собрать специальный посвященный Казани номер «Юности». Каковы критерии отбора? Какова сейчас редакционная политика и есть ли предпочтения?

— Критерий один: талант. В Казани и на периферии вообще очень много талантливой молодежи. Вот ей и надо помочь выявить свой талант. «Юность» всегда славилась именно этим. Вообще молодежь к хорошему надо приучать и немножечко заставлять, к примеру, читать классику, слушать Мацуева, джаз. Ведь в доме Аксенова в этот зимне-весенний вечер были свободные места, а джаз первостатейный. Музыканты играли с таким драйвом, что, как мне кажется, я до сих пор хожу по Казани, танцуя. Джаз, кофе, метель, разговоры о Кортасаре на «кольце» — это ведь тоже Казань.

Журнал «Юность» начисто лишен снобизма и корпоративности. Надеюсь, наша любовь к Казани и ее творцам будет взаимной!

— Ну и последний традиционный вопрос про арт-резиденцию «Старо-Татарская слобода» и твои «встречах» и «невстречах»  в Казани. Как тебе казанская литературная общественность?

— Собирая тексты для номера, мы встречались с писателями в союзе писателей, что в особняке Руковишникова, переговорили с председателем союза писателей Татарстана Салиховым Данилом Хабибрахмановичем, договорились что СП Татарстана поможет собрать номер «Юности так», чтобы в нем обязательно приняли участие и татароязычные писатели и поэты с достойными переводами. Также встречи прошли в библиотеке и арт-кафе «Калитка», на них казанские авторы принесли много рукописей. Я заберу их в Москву для тщательного прочтения и отбора.

Публика в Казани фантастическая. Она меня поразила своим темпераментом, тактом и умом, заразив вдохновением. В Москве очень редко встретишь такую публику, перед которой можно по-настоящему раскрыться!

Возле резиденции на улице Марджани озеро Нижний Кабан, рядом с берегом — кромка незамерзающей воды. Здесь, как повествует плакат, идет эксперимент по вживлению в городскую среду лебедей-шипунов. Подкармливая их хлебом, я вот о чем подумал. В городскую среду надо вживлять и культуру, культуру чтения и письма. Если будущее поколение будет читать хорошие книги, оно будет и гармонизировать окружающее их пространство. И Казань вновь засверкает, как татарская княжна Сююмбике, своими талантами!

P. S. Рукописи для журнала «Юность» можно отправлять на сайт казанской арт-резиденции tatsloboda@list.ru