Борис Акимов, LavkaLavka: «Для фермеров есть огромные пороги на грани диверсий»

Борис Акимов: «В чем проблема фермера? Он говорит: «Я посажу, выращу, но не знаю, кому продать» Фото предоставлено LavkaLavka

«ЕСТЬ ОГРОМНЫЕ ПОРОГИ НА ГРАНИ ДИВЕРСИЙ ИЛИ ВРЕДИТЕЛЬСТВА»

— Борис Алексеевич, вы создали крупнейший в России фермерский кооператив LavkaLavka. Вместе легче выстоять?

— Мы объединили фермеров в первую очередь на почве организации канала сбыта. LavkaLavka как бренд и торговая сеть развивается с 2009 года. Сейчас в ней могут реализовывать свою продукцию 200 хозяйств. В чем проблема фермера? Он говорит: «Я посажу, выращу, но не знаю, кому продать» — потому что есть огромные пороги на грани диверсий или вредительства. На магазинную полку ему попасть невозможно: требуют так называемый маркетинг-бонус за каждый квадратный миллиметр этой полки. А у него нет этих денег, он же не холдинг. Требуют невозможную для него сертификацию. А самое главное — мало кто об этом задумывается — ему говорят: «Хорошо, заходи. Но нам нужны тысячи тонн картошки». Два железнодорожных состава — откуда он их возьмет? LavkaLavka выступает таким агрегатором, который собирает ручейки фермерской продукции в полноводную реку.

— Чаще всего фермерская продукция дороже, причем вне зависимости от качества. Поэтому покупать ее готов не каждый.

— Мы разработали и постоянно совершенствуем стандарты качества. У нас есть досье фермеров, есть некая собственная госприемка. Не секрет, что в условиях Москвы наша продукция многократно дороже, чем, например, в «Ашане», «Пятерочке» или «Магните». Но при этом есть потребители, которые готовы мотивировать в прямом смысле рублем: покупать эту дорогую продукцию.

— Со сбытом вопрос решили. А что дальше?

— Сейчас мы приступили к строительству первого фермерского хаба в Тульской области. Он будет перерабатывать молочную, мясную и овощную продукцию и поставлять ее не только на пищевые производства, но и в крупные сети. В Европе фермерские рынки и рыночки очень распространены. В нашей стране в силу определенных конъюнктурных вещей их пока нет, но они точно будут: интерес очень большой.

И рынок — это только первый слой. Наша задача сконцентрировать в одном месте малых производителей региона и дать им возможности розничной и оптовой торговли, переработки, глубокой переработки. Уже сейчас у нас помимо розничного и оптового рынка есть производство по консервации овощей. Запускается второй цех по глубокой переработке — овощи дегидрируют или сушат. Мы уже заключили договор: будем поставлять их находящемуся неподалеку заводу Unilever. Кстати, впервые в России местные дегидрированные овощи попадают в производственную цепочку мирового пищевого гиганта. Прежде они поставлялись из Китая. Это одна из задач биокоина: способствовать появлению таких фермерских хабов по всей стране, в том числе в Татарстане.

«Сейчас в LavkaLavka могут реализовывать свою продукцию 200 фермерских хозяйств» Фото предоставлено LavkaLavka

«БИТКОИНЫ — ЦЕННОСТЬ, КОТОРУЮ НЕ ОЧЕНЬ ХОЧЕТСЯ ПОМЕНЯТЬ НА КОЛБАСУ»

— Биокоин — так называемая фермерская криптовалюта, которую вы создали. Чем вас не устроил рубль?

— Все современные финансовые институты — инвестфонды, банки и так далее — заточены в первую очередь на то, чтобы помогать крупному бизнесу. Малый же бизнес всегда получает финансирование по остаточному принципу, хотя он больше другого подвержен проблемам кассового разрыва и нехватки инвестиционных средств. Поэтому и возникла идея создать дополнительный инструментарий для поддержки типичного для кооператива LavkaLavka малого сельского бизнесмена.

— По чьему подобию вы создали свою криптовалюту?

— Мы не изобретали велосипед: создали платформу BioCoin и способ его распространения, отталкиваясь от уже существующей технологии BitCoin. Это не просто криптовалюта или платежная система, это система лояльности. Вступившие в нее бизнесы начисляют своим покупателям биокоины и принимают их к оплате. Соседние бизнесы видят, что одна из причин выбора потенциального конкурента то, что он начисляет биокоины, и тоже присоединяются. Спрос на биокоины начинает расти. Чем большее количество бизнесов нуждается в них, тем выше становится курс, тем больше мотивация покупателей и тем, опять же, выше курс. Круг замыкается.

Мы все как потребители сталкиваемся с системами лояльности. Самая известная — это «Спасибо» от Сбербанка. Но все эти бонусы и баллы предназначены для внутреннего использования: тут я получил, тут могу и потратить. Здесь же другая экономическая парадигма: я могу продать. Например, недавно мы открыли новый магазин на Патриарших прудах в Москве. Предложили одному из поставщиков оборудования: «Давай мы расплатимся с тобой биокоинами». Он согласился, потому что ему очень хочется к этому приобщиться. Так же и фермер, которому мы заплатили биокоины, может приобрести какое-то оборудование у этого поставщика. При этом мы можем дать фермеру биокоины сразу в день поставки и гарантированно выкупить их, например, через месяц по цене сегодняшней поставки. Если курс растет, фермер свою криптовалюту не продает. Он только рад, что через месяц еще 20 процентов заработал на ней просто за счет роста курса.

Фермер может воспользоваться нашей криптовалютой и как финансовым рычагом, и как элементом договоренности. В нашем кошельке BioCoin уже встроена функция микрокредитования. Банк — это долго, и вообще непонятно, дадут или нет, да еще какой будет процент. А здесь есть возможность на очень льготных условиях привлечь средства для решения конкретной задачи прямо сейчас. Скажем, приехал я на базу и понял: «Мне же надо закупить в два раза больше кормов». Я могу сразу закинуть себе какую-то необходимую сумму.

Смарт-контракт подтверждает, что человек взял на таких-то условиях такую-то сумму на такой-то срок и тогда-то должен ее вернуть. Главная задача заключается в том, чтобы тот пункт, где продаются корма, тоже принимал биокоины. Это основная из наших задач: сделать так, чтобы фермеру было легко воспользоваться этой технологией во многих местах. Это сейчас и происходит. Просто еще немногие успели прочувствовать процесс запуска биокоина внутрь нашей системы. Ведь он сам запущен недавно — 4,5 месяца назад.

— То есть пока немногие из 200 хозяйств вашего кооператива уверовали в фермерскую криптовалюту?

— Как все новое, это идет сложно. Я думаю, что вера пока измеряется 10–15 процентами. Но все больше разных бизнесов хотят к нам присоединиться. Сейчас внутри системы уже около 30 бизнесов. В том числе тех, кто имеет отношение к фермерам: поставщики топлива, кормов, удобрений, биосредств по защите растений, производители квасного и сырного оборудования. Также биокоины планирует принимать завод «УАЗ». До конца года таких бизнесов будет порядка ста.

«Наша продукция многократно дороже, чем, например, в „Ашане“, „Пятерочке“ или „Магните“. Но при этом есть потребители, которые готовы мотивировать в прямом смысле рублем: покупать эту дорогую продукцию» Фото предоставлено LavkaLavka

— А часто ли покупатели расплачиваются биокоинами?

— Не буду лукавить: пока что редко. Человек, расплачивающийся биокоинами, это скорее криптоэнтузиаст, которому интересно попробовать новое. К тому же, например, биткоины сейчас никто не воспринимает как платежное средство из-за того, что их курс слишком быстро рос (за текущий год с $1 тыс. до $7 тыс. за монету — прим. ред.)? — скорее для большинства это способ умножения собственного капитала. То есть это некая ценность, которую не очень хочется поменять на колбасу.

— Какие у вас будут проценты?

— А это будут решать комьюнити. Фермер может посмотреть, какие есть предложения и выбрать, что ему нравится. Исчезает смысл в кредитовании. Никто не возьмет кредит, даже если условия выгодные.

— Вы готовы к тому, что эта идея может потерпеть крах? Вам будет жаль?

— Я cтараюсь вообще ко всему относиться спокойно. Всю эту историю с блокчейном мы встраиваем в свой основной бизнес. То есть он не является для нас базой как для многих других, кто проводит ICO. Поэтому если что-то не получится, будет, конечно, неприятно, но не смертельно. С другой стороны, я не вижу особых причин, почему это не должно получиться.

«Мы образовали альянс с создателем татарстанской криптовалюты иткоин Денисом Рындиным (на фото)» Фото: «БИЗНЕС Online»

«ЗАЧЕМ ИДТИ В БАНК ИЛИ ИНВЕСТФОНД, КОГДА ВОКРУГ ЕСТЬ ЛЮДИ?»

— Допустим, эта система заработала. Что дальше?

— Мы уже думаем, как сделать так, чтобы малый и средний бизнес на своей платформе мог выпускать свои токены (монеты — прим. ред.) и с их помощью привлекать средства для инфраструктурных проектов.

— О чем речь?

— О краудинвестинге. Зачем, например, надо идти в банк или обращаться в инвестфонд, если можно сказать людям вокруг: «А давайте откроем здесь парикмахерскую, кафе, цех по переработке молока». Если каждый из вас даст хотя бы тысячу рублей, мы уже сможем это сделать. Скинулись и решили проблему. Это как община на Руси, откуда мы все с вами родом. А взамен ты получил токены, которые подтверждают, что именно ты такому-то человеку дал на такое-то дело, потому что токены были выпущены под этот проект и в них зашито обязательство выкупа или предоставления услуг в этой парикмахерской.

— Но это же можно сделать и без блокчейна?

— Можно-то можно, но как оформить это юридически — непонятно. Когда мы делали подобные вещи, выкрутились, проведя это через ООО. Но членами общества с ограниченной ответственностью могут быть максимум 49 человек. Поэтому мы запустили три проекта в несколько сот миллионов рублей. То есть народное инвестирование все-таки ограниченное. А так скажут, мол, делай ЗАО или АО, которое стоит открыть диких денег. Блокчейн же позволяет создать простое технологическое решение по проведению таких краудинвестинговых проектов.

«Одновременно я увлекся темой еды»Фото предоставлено LavkaLavka

«МЫ ВЫВОДИМ ДЕРЖАТЕЛЕЙ КОШЕЛЬКОВ НА ПОВЕРХНОСТЬ»

— Некоторые считают, что криптовалюта — это средство ухода от налогов.

— Напротив, она делает все гораздо более прозрачным, чем при тех же расчетах за наличные. Смарт-контракты на блокчейне облегчают документооборот, снимают бюрократические препоны. Бумага может ведь и потеряться.

— Криптовалюта идет на смену наличным деньгам?

— Я думаю, наличные деньги никуда не денутся. С появлением интернета тоже предрекали, что книги, кино и театр умрут. Но этого же не случилось. Хотя, например, Швеция уже как будто официально приняла закон об отмене наличности. Это как раз понятно — государство хочет контролировать расходы.

Вообще, криптовалюта одновременно имеет свойства безналичных и наличных денег. Биткоины, с одной стороны, вроде как безналичный расчет: моментально кнопочкой переводишь их кому угодно. С другой стороны, эти деньги находятся у меня в кошельке в телефоне. Потерял я телефон или его у меня украли — и я, как и в случае с наличными, лишился своих денег. В случае со многими криптовалютами кошелек анонимный. Конечно, видно, что перевели биткоины, но кто кому и за что — непонятно. Мы же специально для того, чтобы не ставить государство в неудобное положение, выводим держателей кошельков на поверхность. Они у нас не анонимные.

— Вы уже проводите ICO?

— Да. Мы хотим продать 800 миллионов биокоинов и привлечь примерно 15 миллионов долларов. С одной стороны, эти средства пойдут на развитие инфраструктуры системы лояльности для того, чтобы работал блокчейн-модуль, который бы мог переводить баллы в криптовалюту. С другой — на создание фермерской инфраструктуры. Это криптовалюта, так или иначе подкрепленная реальными активами, будь то мясо или другая аграрная продукция. Здесь есть большой экономический смысл. Потому что если мы хотим добиться органического роста курса, нам нужно что-то выращивать.

— А если неурожай или падеж скота?

— Сельское хозяйство давным-давно успешно страхуется... Когда мы с вами сажаем одно зерно, мало кто из нас, горожан, задумывается о том, сколько будет в колосе зерен. Порядка ста. То есть соотношение один к ста, представляете? Какой еще процесс может давать такую рентабельность? Никакой. Только мать сыра земля. Все остальное — это перекладывание денег из кармана в карман.

«УГРОЗЫ ФИНАНСОВОЙ СТАБИЛЬНОСТИ ГОСУДАРСТВА НЕТ»

— В нашей стране непонятное новое зачастую объявляют сомнительным. У вас не было страха, что вас могут объявить мошенником и вы окажетесь в тюрьме?

— Честно говоря, нет. Во-первых, мы действуем абсолютно в рамках российского законодательства. Нам, на самом деле, неважно, будет регулирование криптовалюты или нет. По сути, мы создали систему лояльности, просто на блокчейне. Биокоин — это балл, у которого лишь больше ликвидности, чем у обычных баллов.

Мы два раза имели разговор с прокуратурой. Он вполне ожидаемый, потому что мы делаем какие-то пограничные вещи. И нормально, что регуляторы обращают на это внимание. Это их работа — выяснять, что происходит вокруг. Поэтому мы спокойно реагируем на то, что нами интересуются.

Этот интерес скорее помогает, чем мешает. Что греха таить: это привлекает дополнительное внимание, прессы в том числе. Плюс помогает самому себе задавать правильные вопросы — как более адекватно отразить реальность? Потому что были примеры, когда бизнес (например, парикмахерская) говорил: «Мы принимаем биткоины». А потом их вызвали в прокуратуру, и они пошли на попятную: «Мы уже не принимаем биткоины». — «Почему?» — «Нам сказали, что это денежные суррогаты». Может быть, вы просто не смогли правильно объяснить? Например, когда к нам приходят, мы говорим, что это наша маркетинговая акция, которая просто привлекла в наш магазин дополнительную клиентуру, которой интересна тема криптовалюты. То есть на самом деле мы вносим деньги, пробиваем чек.

Нарушений не усмотрено. В условиях правового вакуума (а криптовалюта в финансовом законодательстве РФ пока не трактуется никак) это важно. Есть разные предположения, что это — цифровой товар, акция, какая-то облигация или цифровой актив? Есть такая вещь, как презумпция невиновности: то, что не запрещено, вроде как разрешено. Вообще, угрозы финансовой стабильности государства нет. Мы платим налоги в рублях.

«В Европе фермерские рынки и рыночки очень распространены. В нашей стране в силу определенных конъюнктурных вещей их пока нет, но они точно будут» (на фото Борис Акимов в Каталонии) Фото предоставлено LavkaLavka

— Эльвира Набиуллина очень критически отзывалась о криптовалютах. Но за последнее время было несколько авторитетных высказываний о том, что это все-таки интересно, это надо рассматривать. На ваш взгляд, с чем связаны эти подвижки?

— Пока это еще неоднозначный поворот. Центробанк до сих пор относится к этому скептически, хотя у многих крупных чиновников были положительные отзывы. Я думаю, это связано с тем, что криптотехнологии, блокчейн наступают. Наверно, как любая технология, они несут в себе какой-то негатив. Но никуда от этого не денешься, нужно с ними жить. Понятно, что если нельзя запретить, надо возглавить движение. Вот сейчас и пытаются придумать формулировку, как это можно сделать. Кстати, меня пригласили к участию в российской ассоциации криптовалют и блокчейна. Ее учредил Герман Клименко, советник Путина по интернету. Плюс он предложил мне возглавить так называемое русское ICO — подразделение, которое будет как раз будет заниматься вопросами правового и технологического регулирования криптовалют в России.

«ЕЩЕ КТО-ТО ИЗ ДРЕВНИХ СКАЗАЛ: «Я — ТО, ЧТО Я ЕМ»

— С некоторых пор у вас появились бизнес-интересы и в Казани.

— Да, я недавно презентовал в вашем городе второй наш проект, связанный с фермерской криптовалютой биокоин. Интерес к Татарстану понятен: это ключевой регион России. Мы хотим создать в Иннополисе центр компетенций по блокчейну, который бы использовал его в малом фермерстве. Мы создали альянс с создателем татарстанской криптовалюты иткоин Денисом Рындиным. Будем совместно создавать программное обеспечение. Иначе говоря, писать блокчейн. Еще кто-то из древних сказал: «Я то, что я ем». Блокчейн — это, по сути, децентрализованная база данных, в которую в режиме реального времени записываются данные о родословной того или иного продукта, который попадает к нам на стол.

Потребитель получит идентифицированный продукт. А самое главное — непосредственно от фермера, с минимальными издержками на логистику, ретейл и так далее. Скажем, на упаковке творога будет корп, прочитав который, можно будет понять, откуда он привезен и каковы условия его производства. Иными словами, блокчейн — это во многом тот утерянный старый ГОСТ, когда все работали в единой системе качества, как говорится, не за страх, а за совесть.

Сейчас есть технические условия, но каждый производитель устанавливает их как бог на душу положит. Отсюда все существующие проблемы. Потребители хотят недорогую и качественную продукцию. А производитель хочет получать максимальную маржу и кладет туда уже ставшую притчей по языцех «пальму». Мы объединяем производителей, которые исповедуют принципы органически чистого земледелия. Это ни в коем случае не попытка загнать всех в определенные рамки. Если фермер может позволить себе этим пренебречь, если он работает только на прибыль, а дальше хоть трава не расти, это его личное дело.

«Когда мы с вами сажаем одно зерно, мало кто из нас, горожан, задумывается о том, сколько будет в колосе зерен. Порядка ста. Какой еще процесс может давать такую рентабельность?» Фото: «БИЗНЕС Online»

— В какие сроки вы хотите реализовать этот проект?

— Думаю, в тестовом режиме этот вопрос решим в ближайшие четыре-пять месяцев. Как рабочий вариант — ближе к году. А вообще, это процесс бесконечный, как жизнь...

— Каких инвестиций это требует?

— Вклады сторон не разглашаются. Но, к примеру, размер инвестиций в единственный в России фермерский хаб в Тульской области превысил 400 миллионов рублей.

— Достигнув личного успеха, вы теперь ратуете за возрождение фермерства в целом?

— За каждым фермером стоит какая-то деревня и живущие в ней люди. Мы всегда хотели донести до потребителя, что покупая молоко или сыр у конкретного человека, ты улучшаешь жизнь деревни и в конечном итоге можешь воздействовать на развитие той или иной территории.

— Сама по себе идея хорошая...

— Она подкреплена нами на практике. Например, мы решили, что раз есть такое жуткое место, как поселок Териберка на берегу Баренцевого моря (именно там снимался фильм «Левиафан»), надо туда поехать. Начали проводить там фестивали, заниматься бизнесом, привлекли инвестиции. Туда пришли другие бизнесы, поехали туристы. За каких-то 2,5 года жизнь там, мягко говоря, изменилась. Териберку собирались закрыть, а сейчас там уже четыре гостиницы, дайвинг-центр, ресторан, строят первый за 50 лет многоквартирный дом.

Сейчас как раз оттуда должны появиться первые ягоды. И конкретный потребитель в Москве или регионе, покупая их, с одной стороны, приносит себе удовольствие, с другой — развивает это место. Хочется и в Татарстан привнести идею — «потребляя местное, я развиваю свою малую родину».

«Скоро открываем ресторан. Тогда уже точно окончательно переедем туда жить вместе с детьми» Фото предоставлено LavkaLavka

«У ЖУРНАЛИСТОВ ИСЧЕЗЛО ПРАВО НА ЭКСКЛЮЗИВНОСТЬ»

— Кто вы по профессии?

— Образование у меня философское. Я кандидат философских наук.

— Это был ваш осознанный выбор?

— Вообще я скорее тяготел к истории. Но потом решил, что, может быть, будет больше пользы и поступил на политологию. Уже в аспирантуре стал изучать философию. Я бы не сказал, что пошел в аспирантуру, потому что очень хотелось. Скорее мне было важно сделать приятно отцу.

— А кто у вас папа?

— Доктор химических наук. Ему хотелось, чтобы я был кандидатом. Ну и чтобы уже не бросать, я довел дело до конца, защитился. Не могу сказать, что меня это не интересовало. В какой-то момент мне даже показалось, что я буду заниматься философией профессионально. Но в начале 2000-х годов заработать этим было трудно. Поэтому я продолжал со времен института и до 2010 года работать журналистом в разных журналах: Rolling Stone, «Афиша», мужских глянцевых журналах. До того я какое-то время работал в газете «Коммерсантъ». Последнее место работы — это сайт и журнал «Сноб». Я зарабатывал деньги именно этим.

— Зачастую журналистов посещает разочарование.

— Разочарование, на самом деле, было, но оно больше связано с интернетом.

— В том смысле, что все СМИ перешли в интернет?

— Даже не в том смысле, что перешли, а то, что у журналистов исчезло право на эксклюзивность. Одно дело ты работаешь в журнале: вышла какая-то новая книжка или состоится уникальный концерт. Тебя ждут, читают, потому что по-другому они могут об этом и не узнать. То есть ты носитель тайного знания. Интернет все это разрушил. Любой человек завел блог, о чем хочешь там написал. Одним словом, ныне кто угодно сам себе журналист. И сама журналистика сильно изменилась. В том числе из-за этого.

— Она и качественно другая стала.

— Да, скорость написания, куча фактических и орфографических ошибок... Одновременно я увлекся темой еды.

— В каком смысле?

— Мы с женой начали много готовить дома. Устраивали званые ужины. У нас каждую неделю была какая-нибудь историческая реконструкция. Например, говорили: «Давай сделаем ужин помещика Собакевича из „Мертвых душ“ Гоголя. Это интересно». Читаешь и думаешь: «Можно ли это приготовить — бараний бок, фаршированный гречневой кашей с луком?»

— Кому из вас эта идея пришла в голову?

— Мы придумали это вместе с женой. Она по профессии пиарщик-архивист, но в результате стала ресторатором.

— На все эти явства надо же еще средства найти.

— В «Снобе» хорошо платили. (Смеется.) Можно было себе позволить уток, гусей, индюшек...

— Кого вы приглашали на званые ужины: друзей?

— Да. Самый большой ужин был, наверное, человек на 25 — ну сколько за стол влезало. Готовила в основном жена. Я больше помогал как поваренок. Какого-нибудь индюка на 12 килограммов фаршировали гречкой и печенью. Даже сложнее: перепелки фаршировались салом и уже этими перепелками фаршировалась индейка. (Смеется.)

«Еще я развожу кур: павловская порода, орловская ситцевая, кучинская, серая крупчатая» Фото предоставлено LavkaLavka

«У НАС ПОРОДА ОДНА: ДЕРЕВЕНСКАЯ»

— Сразу возникает вопрос: где взять эти продукты?

— Вот именно. Попробуйте, например, найти индейку на 12 килограммов или гуся. Приходишь в магазин, а их там нет. Мы стали ездить искать, кто нам может продать. Сначала по рынкам. Но зачастую и там было сложно найти тот или иной продукт. Находя, мы стали выяснять, откуда вообще приехали эти продавцы и откуда продукт, который они продают. И поняли, что очень много запутанного или откровенного вранья.

Например, говорю: «Мне нужен гусь владимирской породы». Они: «У нас порода одна — деревенская». Уточняю: «Какая: бойцовская, тульская, небольшая серая?» Они не понимают. Или спрашиваю: «Есть ли у вас брюква?» Переспрашивают: «Клюква?». Чаще всего думают, что это типа репы или редьки. На самом деле это корневая капуста. Между прочим, это был любимый овощ Гете. Он пришел в Россию только в XIX веке. Кто-то вспоминает: бабушка в детстве сушила кусочки брюквы и мы зимой ее ели. Она была сладковатой... Одним словом, тебе для рецепта нужна брюква, а ее нигде нет.

— Вы придерживались стопроцентной достоверности?

— Да, нужно в точности повторить рецепт. Но где взять гуся, скажем, владимирской породы? Смотришь в интернете: какой-то мужик занимается гусями. Звонишь. А он: «Я владимирских гусей только на племя развожу». Удивляешься и приходишь к мысли: вот оттого, что их не едят, их почти и не стало. Люди вообще не едят гусей. А если едят, то даже не понимают, какой они породы. Например, во Франции разводят кур брестской породы, потому что все хотят съесть именно брестскую, а не абы какую. Они даже проводят фестиваль этой курицы, потому она и жива.Вот если бы люди понимали, что они хотят есть именно владимирского гуся, то такой гусь бы существовал и в Суздальском районе Владимирской области, где его раньше разводили, и птицеводство бы так не разрушилось. То есть тот или иной вид, сорт или порода — это не просто какая-то интересная аграрная мулька, за этим стоит целый пласт социальной, экологической, культурной реальности, который мы теряем. То есть за одним гусем может стоять жизнь нескольких деревень, которые испокон веку его выращивали.

— Владимирский гусь уже утрачен?

— Пока нет, но он внесен в международную красную книгу исчезающих сельскохозяйственных видов. Или попробуйте спросить у продавца, какой сорт чеснока он продает. Естественно, никто не знает. Я выращиваю много разных сортов чеснока. Вообще, это моя специализация. В том числе возрождаю брейтелевский чеснок. Это старинный сорт Ярославской губернии, внесенный во всякие госреестры, которого уже почти не существовало. А благодаря мне о нем узнал мир.

«Здесь есть большой экономический смысл: если мы хотим добиться органического роста курса, нам нужно что-то выращивать» Фото предоставлено LavkaLavka

«СНАЧАЛА СОЗДАЛИ СБЫТОВУЮ СЕТЬ, А УЖ ПОТОМ СВОЕ ХОЗЯЙСТВО»

— И какое же развитие получили ваши званые ужины?

— В 2009 году мы стали вести блог в ЖЖ, в котором писали, куда за какими продуктами едем. Спрашивали: «Может, еще кому-то привезти?» Так родилась идея продавать продукты через интернет. Мы совмещали ее с журналистикой. Продукты развозили один день в неделю, товарищ был там директором. В конце концов сделали сайт и оба ушли с прежней работы.

Открыли онлайн-магазин, потом офис, базу, склад. Через несколько лет у нас появились первый розничный магазин, кафе, ресторан. Я считаю, правильно мы сначала создали сбытовую сеть, а уже потом свое хозяйство...

— Когда вы почувствовали себя полноценным фермером?

— Перерождение шло долго. Наверно, лет пять прошло от первой выращенной утки до понимания того, что я фермер.

— Каких вложений это потребовало?

— Сбережений у меня было немного, поэтому это и тянулось так долго. На наше малое фермерское хозяйство семейного типа мы в общей сложности потратили миллионов шесть-семь за несколько лет.

— Как вообще вы, коренной москвич, решили работать на земле?

— Когда мне было два годика, мои родители купили дом в довольно далекой деревне в Ярославской области, к которой ведут два километра бездорожья. Но я это место очень любил. Летом мы там подолгу жили. До школы я там вообще проводил по полгода. Огород, где родители заставляли меня что-то делать, мне тогда был не по душе. Когда папа умер, мама перестала ездить в деревню, а я продолжал там жить летом уже с женой и детьми. Через тему еды мы как-то перешли к тому, почему бы не посадить грядочку укропа и лук. А как-то я приехал на рынок, смотрю: живых гусят продают. Думаю: почему бы не удивить жену? Привез. Правда, четыре из пятерых гусят померли, потому что в их выращивании я тогда ничего не понимал...

«В принципе, у меня есть почти все: коровы, cвиньи, козы, цесарки, гуси, утки, индюки, кролики. Единственное — пока нет баранов и лошадей. А так, даже ослы есть» Фото: «БИЗНЕС Online»

«ЭТО ТАКОЕ ЭСТЕТСТВО, ЧТО ПОКРУЧЕ, ЧЕМ В ПАРИЖЕ»

— Супруга помогала вам в ваших начинаниях?

— С огородом да. Мне, в принципе, все это стало нравиться все больше. Самый большой наш успех — это спаржа. Она растет до первого урожая три года и только на четвертый становится многолетником, а вообще произрастает около 25 лет. Когда ты, живя в обычной русской деревне в Ярославской области, ешь на завтрак яйца пашот со спаржей, приготовленные из свежайших яиц из собственного курятника и спаржи, которую ты только что срезал с огорода и сделанной собственными руками черной солью, это невероятно вкусно, и это такое эстетство, что покруче, чем в Париже.

— Что это за черная соль?

— Это русская традиция: делать на чистый четверг перед Светлой пасхой соль. Ее смешивали с большим количеством ржаной муки или мокрого хлеба и запекали в печи. Потом толкли и весь год ели. Соль получалась очень вкусной — как приправа, с ароматом бородинского хлеба.

— Но все это требует трудов.

— Конечно, нам пришлось нелегко. Когда мы перестали справляться сами, наняли помощника. Сейчас у нас там работают два человека. Мы с семьей пока болтаемся между Москвой и деревней, а хозяйство живет круглый год. Скоро открываем ресторан. Тогда уже точно окончательно переедем туда жить вместе с детьми.

— Думаете, ресторан в деревне будет востребован?

— Он в первую очередь рассчитан на туристов, потому что это Золотое кольцо России — Переславль совсем рядом.

«На наше малое фермерское хозяйство семейного типа мы в общей сложности потратили миллионов шесть-семь за несколько лет» Фото предоставлено LavkaLavka

— Фермерство может быть прибыльным?

— Фермерское хозяйство пока приносит доход в гораздо меньшей степени. Основной бизнес — это фермерские магазины, рестораны, рынки. В моей сети LavkaLavka в Москве в том числе продаются и какие-то мои продукты. Пока их у меня не так много.

— Что собой представляет ваше фермерское хозяйство?

— В принципе, у меня есть почти все: коровы, cвиньи, козы, цесарки, гуси, утки, индюки, кролики. Единственное — пока нет баранов и лошадей. А так, даже ослы есть.

— А они вам для чего?

— Навоз полезный. (Смеется.) Просто ослов в соседней деревне продавали, я и купил. Пока все это в относительно небольших количествах. Еще год назад у меня не было ни одной коровы, а сейчас их уже три и еще бык. Все коровы стельные. Отелятся, численность скота увеличится.

— Вы по-прежнему придерживаетесь исконно русских пород?

— Стараюсь. Например, коровы у меня местной породы, ярославской. Хотя есть и не местные. Я даже с чесноком экспериментирую. Знакомые привозят мне чеснок со всего мира: с Алтая, из Кашмира, Непала. Еще я развожу кур: павловская порода, орловская ситцевая, кучинская, серая крупчатая. Но при этом все равно люблю кур чилийской породы Араукано: маленькие бесхвостые куры несут голубые яйца. Петухи у них кроют всех остальных курочек. Если их не отделять, они перемешаются вообще со всеми...

— В общепринятом смысле фермер — человек от сохи, решивший заработать на том, что умеет делать своими руками. Вы разрушаете это представление. Вы новый русский фермер?

— Типа того.

— И традиционный вопрос «БИЗНЕС Online»: ваши три секрета успешного бизнеса.

— Секрет заключается в том, чтобы делать то, что очень хочется, нравится, что вдохновляет, несмотря на то, что объективная экономическая реальность говорит о том, что этого делать не надо. Второе — на пути реализации задуманного проявлять волю, настойчивость и такой энтузиазм, чтобы эта экономическая нецелесообразность уходила на второй план и реальность вокруг начинала меняться как в песне «Машины времени»: «Не надо прогибаться под изменчивый мир, пусть лучше он прогнется под нас».