Геннадий Дегтярев: «В абсолютно коррумпированной ситуации ректор ходит по лезвию бритвы!»

Геннадий Дегтярев: «В советское время ректоров вообще не избирали — назначали. И пока он не подал заявление об уходе или не вышел приказ об освобождении с должности, работал» Фото: Ирина Ерохина

«ВЫБЫЛ ИЗ РЕКТОРОВ ПО ВОЗРАСТУ»

— Геннадий Лукич, вы возглавляли КАИ 20 лет. Солидный срок!

— Да. Я руководил КАИ с 1987-го по 2007 год и выбыл из ректоров по возрасту. До 70, а это предельный возраст для ректора, мне оставалось меньше года, поэтому я уже и не пытался.

— Тогда ведь тоже была выборная система?

— Конечно. В КАИ ректор тоже избирался на пятилетний срок.

— Потому что в советское время все мерили пятилетками?

— В советское время ректоров вообще не избирали — назначали. И пока он не подал заявление об уходе или не вышел приказ об освобождении с должности, работал, поэтому тогда и ректорствовали по 25 - 30 с лишним лет. Например, Назиб Жиганов руководил консерваторией 40 лет. Рубин Абдуллин хотя и избирается, уже тоже подбирается к этому сроку, он на этом посту 30 лет.

— Наверно, все же нужна свежая кровь?

— По идее, нужна, если она есть...

— Вы избирались ректором четыре раза подряд. Вам настолько доверял коллектив?!

— Видимо, да.

— А конкуренты на выборах у вас были?

— Сначала конкуренты были. А потом в соответствии с уставом было разработано положение: действующий ректор отчитывается за пройденные пять лет, и, если его работу одобряют, он дальше избирается на безальтернативной основе. То есть фактически коллектив дважды дает оценку его работе. Может случиться и так, что деятельность его одобрят, но на следующий срок не изберут.

— Вы это положение сами предложили?

— Нет, оно было разработано наверху. Я был готов к выборам и, честно говоря, был уверен, что меня изберут: чувствовал мнение коллектива и видел возможных соперников.

К слову, я первый избранный в Татарстане ректор. Вторым, через год, был избран ректор КХТИ Сергей Германович Дьяконов.

— Помните, как это было?

— Подошел 1987 год. Руководивший КАИ Юрий Васильевич Кожевников подал в отставку: мол, 10 лет поработал — хватит. Его предшественник, Рашид Нигматуллин, пытался построить «КАИ-град». На той стороне Казанки под него выделили 90 гектаров земли.

— Он что, хотел разместить там парк самолетов?

— В том числе, а сам ушел. Создание громадного вузовского городка требовало очень большой мобилизационной работы. А Кожевников был другого склада: математик-умница, он больше привык сидеть с ручкой. Он освободил место, и мы ринулись избираться.

— И много у вас было соперников?

— Два декана, я на тот момент был проректором по науке. Разработанной схемы выборов тогда еще не было. Мы проходили выборы во всех структурных подразделениях и только потом на конференции трудового коллектива.

«Я руководил КАИ с 1987-го по 2007 год, до 70, а это предельный возраст для ректора» Фото: «БИЗНЕС Online»

— Как думаете, почему победили именно вы?

— Не знаю (смеется).

— В каком возрасте вы стали ректором?

— Я был уже взрослый — 49 лет. А вообще в СССР ректоров назначали часто очень молодых. Когда, например, встал вопрос о закрытии Уфимского авиационного института, 33-летний Рыфат Мавлютов вышел с программой его развития. Ему поверили, доверили, и он потом долго, минимум 30 лет, руководил этим вузом. В Самарском аэрокосмическом институте ректор тоже не сменялся очень долго. Когда же ректоров начали избирать, тут уж долго не засидишься.

— Вы не готовили себе преемника?

— Готовил. У меня было несколько кандидатур, в том числе Юрий Гортышов. Он много лет был у меня проректором. Выборы есть выборы. Вообще говоря, выбирает народ, конференция. Но гласная или негласная поддержка бывшего ректора чувствуется всегда.

— Гортышов как ректор ваши надежды оправдал?

— Я надеялся, что он будет ректором минимум два срока (Юрий Гортышов покинул пост ректора в 2011 году — прим. ред.).

— Чем вы занимаетесь сейчас?

— Заведую кафедрой автоматики и управления, работаю с утра до вечера. У меня 20 преподавателей, 40 процентов из них профессора. Сейчас вот только пришел с работы, разложил бумаги, буду еще кое-что писать.

— Вы уже не президент КАИ?

— Я перестал им быть, когда после Гортышова пришел новый ректор Альберт Гильмутдинов.

«Я перестал быть президентом КАИ, когда пришел новый ректор Альберт Гильмутдинов»Фото: prav.tatarstan.ru

«В УСЛОВИЯХ НЕДОБОРА ТЕХ, КТО ПОЛУЧИЛ ДВОЙКУ, ПРИГЛАШАЛИ СНОВА»

— Какой период вашего ректорства был самым трудным?

— 90-е годы. Промышленность рухнула, и у нас возникла катастрофическая ситуация: абитуриенты перестали идти на авиационные специальности, а у нас их было 22! И авиационный завод, а он тогда поувольнял всех работников, от нас отвернулся: «Ваши специалисты нам не нужны». Было время, когда конкурс заявлений на одно место составлял 1,04 — то есть попросту отсутствовал. Но мы выжили.

— Каким образом?

— В условиях недобора выкручивались: тех, кто получил у нас двойку, а по результатам экзаменов обычно сразу отсеивалось процентов 30 абитуриентов, приглашали обратно в приемную комиссию, и они снова писали заявление. Кроме того, чтобы поправить дело, мы стали вводить новые специальности: не авиационные, но такие, которые нам под силу поднять, — технические, экономические и даже гуманитарные. Например, открыли специальность «электрооборудование автомобилей и тракторов», и народ повалил. Первый год набор был 30 человек. На электрооборудование летательных аппаратов подали три заявления, а на нее — 45. То есть студенты пришли уже с избытком. Мы у всех приняли экзамены и укомплектовали и ту, и эту специальность.

И делали так во многих случаях. Например, когда на втором факультете двигателей летательных аппаратов исчез конкурс, мы ввели специальность «двигатели внутреннего сгорания для автомобилей», и абитуриенты снова к нам пошли. Мы довели число специальностей, кажется, до 60 и поправили дело. Добивались на них выделения и бюджетных мест. В итоге сохранили и старые авиационные специальности.

— А сейчас авиационные специальности востребованы?

— Сейчас, как говорят, есть положительная производная. КАПО начинает работать. Там не только ремонтируют, совершенствуют, но и мечтают производить новые самолеты. Кроме того, появились новые авиационные фирмы с интересной тематикой. Например, МВЕН. Энергичные молодые парашютисты начали изготавливать уникальные парашюты, с которыми можно не только человеку прыгать, но и спасать летательные аппараты. Они быстро вышли на международный уровень. Неплохо развиваются также ОКБ имени Симонова и Казанский вертолетный завод.

Сейчас непрофильные специальности из вузов пытаются убрать, бюджетные места на них не дают. И с платниками стало хуже, но денег в вузах достаточно много, потому что всюду конкурсы, гранты.

— Зарубежные?

— Наши. Российский фонд фундаментальных исследований (РФФИ), российский научный фонд (РНФ), затем программы минобраза России.

— Но у вузов разная тематика.

— Неважно. Допустим, объявляется правительственный конкурс на проекты, идущие с предприятий: такой мегагрант на 150 миллионов рублей. Например, на совершенствование двигателей для вертолетного завода. Его особенность в том, что этот проект должен выполнять вуз. Конечно, тут уж смотрят все.

Мы выиграли один раз, второй. А в прошлый раз, в восьмую очередь, КАИ пролетел, а выиграл вдруг энергоуниверситет. Сейчас вот победу снова одержал авиационный институт.

«Сейчас есть положительная производная. КАПО начинает работать. Там не только ремонтируют, совершенствуют, но и мечтают производить новые самолеты» Фото: president.tatarstan.ru

«УСЛЫШАВ «ВЫ ВЫИГРАЛИ», Я ЗАПЛАКАЛ»

— Наверно, отладив систему, вы спокойно почивали на лаврах?

— Трудностей хватало всегда, но я боролся. В 2007 году наш вуз стал единственным в Татарстане, кто выиграл российский конкурс инновационных образовательных программ. Его выиграл как раз я, уходя из ректоров.

— Что лишний раз подтвердило, что вы хорошо работали?

— Да (смеется). У меня были очень сложные отношения с бизнесменом Михаилом Скоблионком: он у нас чуть половину общежития не отобрал. Я до Москвы дошел, но эти площади отвоевал. Скоблионок в ответ пустил слух, что КАИ — самый коррумпированный вуз. И тут как раз этот конкурс. Ситуация хуже не придумаешь. Думаю, раз только что передали по радио про «коррупцию в КАИ», кто-то из членов комиссии да слышал. Поднимет этот вопрос на заседании — и все, конец! И в самом деле, когда мы выбились в лидеры, кто-то спросил: «А это тот самый вуз...?» И тем не менее проголосовали за нас.

Я попросил одного из членов комиссии: «Когда будет окончательное решение, ты мне, пожалуйста, позвони». И вот идет заседание, я сижу на вокзале, жду фирменный поезд «Татарстан», и он звонит: «Вы выиграли». Услышав это, я заплакал от радости, потому что очень переживал.

А потом был объявлен конкурс на создание сети национальных исследовательских университетов с финансированием примерно в 1,5 миллиарда рублей в течение пяти лет. Я тогда уже не был ректором, был президентом КАИ, но в подготовке программы принимал самое непосредственное участие. Мы снова выиграли. Это позволило в значительной степени переоснаститься, кое-что подремонтировать и даже построить. У нас ведь на той стороне, на проспекте Фатыха Амирхана, построен второй корпус — сейчас там разместился Германо-российский институт новых технологий (ГРИНТ). И эта площадка продолжает застраиваться — уже не за счет средств грантов, а специальных конкурсов.

«Кожевников освободил место, и мы ринулись избираться. Моими соперниками, а я тогда был проректором, были два декана. Почему победил именно я? Не знаю» Фото: Ирина Ерохина

«РЕКТОРОМ ДОЛЖЕН БЫТЬ СВОЙ ЧЕЛОВЕК, А НЕ КОМАНДИРОВАННЫЙ»

— В КНИТУ-КХТИ сложилась непростая ситуация. Что говорят об этом в вашем вузе?

— Да что тут говорить? Я слышал от своих: мол, там проректора засудили. Кстати, симпатичный мужик, работящий, умный, энергичный. Но каким-то образом оказался замешан. Теперь, говорят, пишет из заключения письма, якобы уже на других.

— Кстати, Ильдар Абдуллин выходец от вас, из КАИ.

— Когда Абдуллин был в авиационном институте, я с ним не общался. Мы с ним, как говорится, были на разных фронтах. А вот когда он стал в КХТИ проректором, то в поезде встретимся, то где-то еще: деятельные люди ведь часто находятся в разъездах.

Сейчас трудно работать открыто, честно. Понимаете? Приходится где-то проходить по грани.

— И поэтому можно, не заметив, переступить закон?

— Да. Шагнуть в пропасть запросто.

«Мы с Ильдаром Абдуллинным были на разных фронтах.Он симпатичный мужик, работящий, умный, энергичный. Но каким-то образом оказался замешан» Фото: «БИЗНЕС Online»

— Сейчас в экс-КХТИ как раз проходят выборы ректора. Что вы об этом думаете?

— КХТИ — замечательный большой вуз. В нем развиты научные школы. И не только в химии, но и в области теплотехники, энергетики, информационных технологий. Они молодцы. В последние годы все время хотя и немного, но опережают нас в рейтинге.

Этот вуз имеет исключительное значение для Татарстана. Поэтому его проблемы — это проблемы республики.

Что касается выборов ректора, то в таком солидном университете, я думаю, это должен быть человек из своих, а не приезжий откуда-то, не командированный. Человеку со стороны придется долго адаптироваться к новым условиям. В КХТИ достаточно энергичных образованных людей, поэтому есть возможность найти достойного ректора в своей среде.

Он должен хорошо знать коллектив. Ну если не поименно, то как минимум его сильные и слабые стороны и в целом представлять научные школы. Второе: должен уметь повести за собой, мобилизовать людей для решения тех задач и проблем, которые он поставил или которые продиктованы жизнью. И третье — этот человек должен обладать характером, способностью защитить коллектив. Сейчас такое время: жмут ведь не только какие-то проблемы. Сверху вносятся концепции, требуют новые программы и т. д. Иногда мы вынуждены заниматься не тем делом, которое необходимо для образования. Например, бумажной волокитой.

Если идет давление сверху, задача ректора — ослабить это давление. А часто бывает по-другому: ректор, наоборот, еще усиливает это давление для того, чтобы засветиться наверху: вот какой он молодец! Выполняет установки, которые идут сверху, первым, да еще более глубоко. Вот это опасно. Кроме того, ректор должен обладать и человеческими качествами.

— Они при руководстве не мешают?

— Может быть, и мешают. А с другой стороны, народ тебя оценивает и по ним. Поэтому человечность, может, и трудно сохранить, но надо. Особенно когда ты избираешься много раз. Если к тебе пришли люди с какой-то просьбой, ты не можешь просто так от них отмахнуться.

— Вы лично, будучи ректором, с кого брали пример?

— Таких руководителей, как Иосиф Виссарионович Сталин, сейчас найти трудно.

— Вы относитесь к нему с симпатией?

— По крайней мере, к тому, как он работал: непрерывно, без отдыха. Головы, конечно, сворачивал, но во все вникал и знал, каким должен быть хороший танк или самолет. К тому же он хотя и был властелин, но нищий в нынешнем понимании...

— А вы старались все постигать?

— Я пытался все новое и хорошее, что появлялось у других вузов, обязательно внедрить у нас. В МАТИ в свое время был очень хороший ректор Борис Митин. Бывший завотделом в ЦК, он был деловой и везде успевал. К тому же у него были хорошие связи во властных структурах, а их надо иметь всегда. Это люди, к которым можно обратиться, которые тебе помогут и защитят.

— Вам удавалось выстраивать такие отношения с Минтимером Шаймиевым? Вы были к нему вхожи?

— Запросто. Ему было достаточно позвонить, причем напрямую, безо всяких: «Минтимер Шарипович, можно к вам зайти?» «Заходи». Всегда был доступен и премьер-министр Рустам Минниханов...

— Шаймиев вникал в проблемы образования?

— Да. Как ему и положено: по-человечески.

«ЕСЛИ БЫ МОЙ СЫН БЫЛ РЕКТОРОМ, Я С НИМ ОБСУЖДАЛ БЫ СИТУАЦИЮ КАЖДЫЙ ДЕНЬ»

— Насколько типичный случай для вузовской среды, когда ректором после отца становится сын, пусть и на основании выборов?

— Да, это, безусловно, удивительный, нетипичный случай (смеется). Он становится типичным для коммерческих вузов. Но там это право собственника.

— А вы никогда не хотели сделать своим преемником сына?

— Сын у меня есть, но он пошел по другому пути.

— Вы с Сергеем Дьяконовым ректорствовали практически в одно время. Вероятно, общаетесь до сих пор?

— Редко, все заняты своими делами, но, когда видимся, конечно, обнимаемся. Технологический университет все-равно остается за ним.

— Курирует?

— Еще бы! Если бы у меня был сын ректором, я бы каждый день обсуждал с ним ситуацию. Я считаю, Герману Сергеевичу очень повезло, что у него такой советник. Он умница и как специалист, и как ученый.

— Некоторые считают, что сын с ректорством не справился.

— Он руководил вузом пять лет, потом переизбрался. Даже если на третий раз его не изберут, я считаю, он молодец: 10 лет руководить вузом. То, что КХТИ теперь КНИТУ, — его заслуга.

— Случись такая серия уголовных дел в ваше ректорство, вы бы предпочли с честью уйти?

— Не знаю, я в такой ситуации не был (смеется). Но вообще она — следствие общей ситуации с высшим образованием. Как от этого уберечься? Должен быть ангел-хранитель.

— Каково, на ваш взгляд, сегодня быть ректором?

— Вообще говоря, ректор в нынешних условиях вынужден ходить по лезвию бритвы: в абсолютно коррумпированной ситуации никуда не денешься, если хочешь везде участвовать и побеждать.

— Имеете в виду, что коррумпирована система высшего образования?

— Не только. Вы посмотрите на жизнь вокруг. Сейчас у нас вся страна борется с коррупцией. Президент говорит о коррупции, премьер. Говорят все, а коррупция процветает.

«Трудностей хватало всегда, но я боролся. В 2007 году наш вуз стал единственным в Татарстане, кто выиграл российский конкурс инновационных образовательных программ» Фото: Ирина Ерохина

«НЕ ДАВАЛИ НИ КОПЕЙКИ: НИ НА КРЫШУ, НИ НА ТУАЛЕТ!»

— Во времена вашего ректорства этого было меньше?

— Я стал ректором еще при советской власти. Тогда какая коррупция, даже мысль об этом на ум не приходила. Все боялись, потому что чуть что, сразу партбилет на стол. Только дружеские отношения. Дружеские в каком смысле? Зашел поговорил, анекдот рассказал, бутылку водки вместе выпили.

— Но наверняка вы тоже сталкивались с проблемами?

— У нас вообще все было очень сложно. Сейчас ведь в вузы идет огромное количество денег. А тогда, помню, кроме зарплаты и стипендии ничего не было. Не давали ни копейки: ни на крышу, ни на туалет!

— И где же вы брали деньги на ремонт той же крыши?

— Зарабатывали.

— Но коммерция тогда как будто была запрещена?

— А мы зарабатывали не на коммерции: ввели платное образование. Надо было как-то жить. Мы посмотрели, как вдруг начали разворачиваться частные вузы. Думаем: у них же вообще ничего нет, а живут! Мы решили, что тоже обязательно будем это делать. Создали во всех городах филиалы и начали зарабатывать денежку, но самым честным путем. В платном образовании коммерции ведь фактически нет: человек вносит энную сумму и учится.

— Эти деньги окупают лишь зарплату преподавателей и затраты на обучение?

— Конечно, и обеспечивают развитие.

— Вы сами поняли, что так нужно поступить или кто-то подсказал?

— Помню, ко мне пришла Нэлла Прусс и стала уговаривать стать учредителем ТИСБИ. Я ей вежливо отказал, решив, что буду заниматься этим сам. На следующий же день провел совещание, и мы взяли курс на платное образование.

— Вы побоялись, что не хватит сил на свой вуз, да еще и на коммерческий?

— Ну да. Нужно же все организовывать.

— Прусс из-за этого на вас не обиделась?

— Нет, мы с ней в хороших отношениях. Она героическая женщина, просто подвигла меня развивать платное образование. Как бы сказала: «Ты что спишь?»

«Героическая женщина, просто подвигла меня развивать платное образование. Как бы сказала: «Ты что спишь?» Фото: «БИЗНЕС Online»

«СИСТЕМА ОБРАЗОВАНИЯ ПУЩЕНА ПОД ОТКОС»

— Как вы в целом оцениваете сегодняшнюю систему высшего образования?

— Сейчас работать еще более сложно, чем тогда. Вы не читали письмо профессорши из Саратова Веры Афанасьевой министру образования России Ольге Васильевой? Она в нем написала о пяти причинах разрушения системы образования. Перечислила все теперешние пороки. И молодец, что написала.

— Нищета, канцелярская шизофрения, псевдостатьи, псевдомонографии, ложь, страх, лицемерие... Вы согласны с ее письмом?

— Все согласны.

— Может, иные мужчины побоялись написать, а она взяла и сделала?

— Именно. Она и об этом пишет: все боятся, все лгут, все говорят: «У нас все хорошо».

— То есть проблемы системные?

— Именно. Система образования пущена под откос. Как можно работать, если зарплата мизерная? Недавно спрашиваю у женщины-доктора наук из КХТИ: «Какая у тебя сейчас зарплата?» Она ответила, что 39 тысяч. Какого труда ей стоило прожить эти годы, занимаясь активно, может быть, в ущерб чему-то, научной работой. И как можно жить на 39 тысяч с семьей? Это просто безобразие. Ввиду таких зарплат сейчас в вузе не остается работать молодежь.

— Уходит в коммерческие структуры?

— Естественно. Ассистент не получает и 20 тысяч! Да сейчас уборщица не хочет работать за такие деньги. Девушка-аспирантка после защиты, может быть, и останется. Неважно, как много ты получаешь, но вроде есть какая-то статусность. Разве плохо на вопрос о том, где ты работаешь, сказать, что в КАИ или в КХТИ. А мальчишка защитился, и все: его как ветром сдуло. Если он не попал в какой-нибудь грант, то точно уйдет.

— В медицине повышения зарплат были, а сферу образования забыли?

— Нет, у нас тоже провозглашено: средняя зарплата по вузу должна быть в два раза больше, чем в промышленности. По факту, может быть, так и есть.

Но сейчас как? У одного может быть гигантский грант, и он получает миллионы. Даже если они эти миллионы поделят на всех, кто выполнял работы в рамках гранта, получится солидная зарплата. А нужно ведь, чтобы хорошо оплачивался именно труд преподавателей, которые учат студентов, чтобы они получали солидную основную зарплату, не чувствуя себя бедняками.

— Труд преподавателя в нашей стране всегда был недооценен или они когда-то получали достойную зарплату?

— При советской власти ректор получал на уровне секретаря обкома, и тогда не было такого разрыва в зарплатах. Допустим, ректор получал теми деньгами 600 рублей, а заведующий кафедрой — 500. Сейчас же оклад ректора в десятки раз больше оклада профессора. Это неправильно...

Достоевский полтора столетия назад сказал: чтобы построить коммунизм, надо 100 миллионам головы отвернуть, а остальных уравнять в бедности. Представляете, до чего мудрый был мужик? Так ведь и сделали: головы отвернули если не 100 миллионам, то большому количеству людей, а остальных уравняли в бедности. И это было здорово: никто ни на кого не имел злобы и не указывал пальцем. Окончил вуз — поступай в аспирантуру. После аспирантуры защищай кандидатскую, докторскую: двигайся, если ты хочешь, чтобы твоя жизнь была заметна. И это действительно работало. Сейчас же идет колоссальное расслоение во всех сферах. А раз так, каждый стремится на своем месте что-то урвать, всеми правдами и неправдами чего-то достичь. И в этой ситуации стать успешным и при этом остаться чистеньким очень трудно.

«Сейчас я заведую кафедрой автоматики и управления, работаю с утра до вечера. У меня 20 преподавателей, 40 процентов из них профессора» Фото: Ирина Ерохина

«ПОКА Я БЫЛ РЕКТОРОМ, НИ ОДИН ПРЕПОДАВАТЕЛЬ НЕ СЪЕЗДИЛ ЗА ГРАНИЦУ!»

— По каким показателям оценивается деятельность ректора?

— Есть официальные рейтинги вузов. Если вуз идет впереди, значит, ректор эффективный. Это один из важных показателей.

— А на основании каких данных составляется рейтинг?

— Во-первых, рейтинги есть разные. Наверху смотрят, какие абитуриенты куда поступают. Если, допустим, в КФУ поступают с баллом ЕГЭ 270, то есть под 90 по каждому из трех предметов, это суперхорошо, а если 170, то уже на грани почти плохо. Таким образом, оценивается качество поступающих, а по нему делают вывод: ага, этот вуз пользуется спросом.

— Но ведь до сих пор какие-то специальности более востребованы, чем другие. Поэтому это не может объективно отражать рейтинг вуза.

— По крайней мере, это значит, что данная специальность нужна.

— Нет какого-то одного безусловного рейтинга?

— Нет. Авторитетные рейтинги сейчас международные. Необходимо, чтобы на твою статью кто-то ссылался. Если не ссылаются, то зачем писал? Но мы в этих системах раньше не работали, наш вуз вообще был закрытым. Поэтому о каком цитировании могла идти речь? Когда я стал ректором, предыдущий руководитель вуза с чувством гордости и собственного достоинства сказал мне: «Не увлекайтесь заграничными командировками. Пока я был ректором, ни один преподаватель не съездил за границу!» Поэтому какие там рейтинги.

— Надеюсь, вы не восприняли его слова буквально?

— Нет. Высшая школа Советского Союза, вообще говоря, считалась авторитетной в мире: ракетно-космический щит, ядерная энергетика. Мы, например, установили тесные связи с Бразилией. Отправили туда человек 10 преподавателей. Они учили бразильцев математике, электротехнике и не только, был даже один моторист. Но я отнимал у них до 40 процентов зарплаты в пользу вуза. Это же были 90-е годы: денег взять было негде.

— И они соглашались?

— До поры до времени. Спустя какое-то время попросили: «Давайте будем отдавать не 40 процентов, а хотя бы 20?» Я согласился. А как-то приехал к ним в Бразилию. Там было много преподавателей из МАИ и МЭИ. Я спросил про это у них и услышал: «А мы ничего не платим». Мне стало неудобно перед своими, и в конце концов они тоже перестали платить.

Мы ездили за рубеж, смотрели, общались. У нас были хорошие отношения с Китаем.

— Что их интересовало?

— В первую очередь авиация. У нас был договор, он есть и сейчас. Китайцы приезжают целенаправленно. Допустим, на месяц — прослушать курс лекций. Наш нынешний ректор создал Германо-российский институт новых технологий.

— Вы эту идею одобряете?

— Одобряю. Наш ректор вообще весь мир объехал: был в Америке, Англии, Китае, Германии. В этом его большой плюс. Он утверждает, что лучшее инженерное образование в Германии, поэтому нам надо учиться у них. Кстати, одну из программ — по автоматике — ведет моя кафедра автоматики и управления.

«Ильшат Гафуров, наверно, пришел к Сергею Когогину со словами: «У нас все-равно больше денег, отдайте КАМПИ нам». И этот аргумент его убедил» Фото: «БИЗНЕС Online»

«КФУ, МОЖНО СКАЗАТЬ, СОРБОННА МЕСТНОГО РОЗЛИВА»

— Как в целом вы оцениваете сегодняшних ректоров казанских вузов?

— В целом всех оцениваю положительно. Вот в энергоуниверситете новый ректор Эдвард Абдуллазянов, на прошлой неделе его избрали на новый, пятилетний, срок, молодец, старается. Построил 17-этажное общежитие, с народом умеет ладить...

— Кстати, один из заметных ректоров — Ильшат Гафуров. Его считают крепким хозяйственником.

— Он сильный ректор, везде успевает. Они ездят на выставки, участвуют во всевозможных конкурсах...

— КФУ все укрупняется: там и медицина, и инженерный факультет. А теперь еще присоединили Альметьевский нефтяной институт.

— АГНИ, я считаю, присоединили зря. Надо было присоединить его к КХТИ. Также как Камский политехнический институт (КАМПИ) надо было присоединить к КАИ, а не к КФУ. У нас были такие мысли. КАМПИ нам больше подходит по тематике: он же машиностроительный.

— Это свидетельство успешного лоббизма Гафурова?

— Решительного лоббирования, но я его понимаю. Гафуров, наверно, пришел к Сергею Когогину со словами: «У нас все равно больше денег, отдайте КАМПИ нам». И этот аргумент его убедил.

— На ваш взгляд, подобные объединения — это зло или благо?

— В определенных условиях и до определенных условий в этом нет ничего страшного.

Если говорить о КАМПИ, уровень самостоятельности у него сохранился. Конечно, его директор подчиняется Гафурову, но у него достаточные полномочия.

— Например, один из самых старых университетов мира, Сорбонна, основанный еще в XIII веке, сегодня включает в себя 13 самостоятельных университетов.

— КФУ, можно сказать, Сорбонна местного розлива. Вообще, сейчас все идут по этому пути. К примеру, МАИ присоединил Московский авиационный технологический институт (МАТИ). Вышка (Высшая школа экономики — прим. ред.) тоже присоединила несколько вузов, включая даже математический институт...

А коллективу КХТИ я желаю удачного выбора, ведь от этого в значительной степени зависит его будущее: темпы и результаты развития.