Новая европейская бедность

Европейские бедные не похожи на бедняков из развивающихся стран, тем не менее их жизнь тяжела и унизительна, и всерьез ей может позавидовать разве что африканский бездомный. Чтобы понять, что такое европейская бедность, корреспонденты «Эксперта» объехали самые разные страны Евросоюза.  

Сергей ЖеглоБашни лондонского района Кэнери-Уорф видны на многие километры вокруг. В небоскребах из стекла и металла трудятся десятки тысяч банкиров, трейдеров, бухгалтеров, юристов и прочих работников квалифицированного труда. Правда, по окончании рабочего дня большинство из них разъезжается весьма далеко от Кэнери-Уорфа — района в восточной части Лондона, где в последние полтора десятилетия на месте заброшенных верфей и товарных складов построили новый финансовый центр. И никто из них не отправляется в бетонные коробки социального жилья, которые разбросаны по всему Восточному Лондону. 

Один из таких комплексов — Эйлсбери-истейт в районе Сазерк, всего в четырех остановках метро от Кэнери-Уорфа. Из окон большинства квартир угрюмого многоэтажного комплекса видны огни небоскребов делового центра. Однако от их богатства этот уголок Лондона отделяет не только несколько километров, но и гигантская разница в доходах, образовании, образе жизни и в жизненных перспективах. 

«Большинство обитателей таких комплексов социального жилья ведут жизнь, которую не мыслят на другом берегу Темзы работники из Кэнери-Уорфа или Сити. У многих нет не только работы, но и банковского счета, каких-либо сбережений. Они живут в квартирах с минимальной обстановкой и часто в условиях антисанитарии. Что хуже всего, многие из них оказались в ловушке бедности, в которую попали не только они, но и их дети. И им будет очень сложно из нее вырваться», — рассказывает «Эксперту» Джемма Ковини, сотрудник гуманитарного фонда City Parochial Foundation. 

Ее слова подтверждает окружающая действительность. Одинокие молодые мамы, на вид не старше 20 лет, в спортивных костюмах из дешевых магазинов, ведут гулять на игровую площадку своих едва научившихся ходить детей. Им навстречу идет скромно одетая женщина с усталым лицом, в руках у нее пакеты с едой из недорогого супермаркета Morrison’s. Прозрачный пластик пакетов позволяет увидеть содержимое — преимущественно консервы и полуфабрикаты, самая дешевая и быстро утоляющая голод еда. 

Чуть поодаль в футбол играют подростки, попутно обсуждая, где найти деньги на билет на метро, чтобы поехать в центр. «В это время дня школьники должны делать уроки. Но в этом социальном комплексе многие дети не придают учебе особого значения, потому что не видят для себя никаких перспектив. В это трудно поверить, но многие дети из этого комплекса никогда не были в других районах города, в том числе в Кэнери-Уорфе, который виден из многих окон, потому что у их родителей нет денег даже на общественный транспорт», — говорит Джемма Ковини. 

Как при Диккенсе

Впрочем, бедность в Британии не ограничивается пределами лондонских районов социального жилья — в целом по стране в бедности живет более 13 млн человек, или почти каждый пятый. «Серьезной проблемой бедности в Британии, да и в Европе в целом, является то, что сам факт рождения в бедности влияет очень на многое — от шансов на получение работы до продолжительности жизни», — рассказывает Питер Кенуэй, экономист лондонского Нового института экономической политики (NPI). Например, по британской статистике, вероятность того, что родившиеся в бедности мужчины так и не найдут работу, в три раза выше, чем у тех, кто родился и рос в семьях со средним или высоким достатком. 

Человек, появившийся на свет в небогатом районе шотландского Глазго, проживет в среднем 54 года. Родившийся же в более богатом районе Лензи-Норт в том же городе доживет до 82 лет

К школьному возрасту дети из бедных семей начинают отставать в успеваемости по сравнению с детьми среднего класса. По статистике фонда Oxfam, ребенок, родившийся в небогатом районе шотландского Глазго, проживет в среднем до 54 лет. В то время как родившийся в более богатом районе Лензи-Норт в том же городе доживет до 82 лет. И прожитые годы у последнего окажутся счастливее: почти 7% британских семей не может себе позволить отмечать Рождество, самый главный праздник в Британии. Родители в бедных семьях жалуются, что они разрываются между необходимостью балансировать семейный бюджет и покупать детям подарки. «Ведь дети все еще верят в Санта-Клауса», — говорит корреспонденту «Эксперта» одна из матерей-одиночек в Эйлсбери-истейт. 

Еще одна группа населения, наиболее подверженная бедности, — безработные. Хотя безработица в целом по Британии сегодня составляет 7,7%, около трети этих людей оказываются безработными очень надолго, на них не сказываются циклы экономической активности. «Экономические реформы правительства Тэтчер оставили очень суровое наследие во многих бывших промышленных центрах страны — от Ньюкасла и Бирмингема до Манчестера и Шеффилда. Ожидания, что потерявшие работу сталевары, шахтеры или машиностроители найдут новые рабочие места, не оправдались. Наши исследования показывают, что 40–45 процентов людей, потерявших работу в 1980-х, так и не вернулись на рынок труда, оставшись на соцобеспечении, часто за счет выплат для инвалидов. Уровень их доходов позволяет выживать, однако помещает их в условия бедности. Ведь в отличие от ряда других стран Европы, например Германии или скандинавских государств, социальная система Британии не столь щедра», — рассказал «Эксперту» сотрудник отделения New Policy Institute в Ливерпуле Том Макиннесс. 

Самые очевидные жертвы бедности в Британии — получатели социальных пособий, финансовые перспективы которых под большим вопросом из-за проводимого в стране сокращения госрасходов. Однако бедны не только они, но и имеющие работу. Минимальная зарплата в Британии (которую ввели лишь в 1999 году) составляет сейчас 9,4 доллара в час (до выплаты налогов). При 40-часовой рабочей неделе это 1,34 тыс. долларов чистого дохода в месяц. С учетом цен (прежде всего на жилье) такая зарплата означает бедность. 

«Те виды работ, за которые люди получают минимальную зарплату — официанты, уборщики, продавцы в супермаркетах и так далее, — означают бедность в том случае, если отрабатывать обычную рабочую неделю. Чтобы избежать бедности, им приходится работать по 60–70 часов в неделю, часто в нескольких компаниях, — рассказывает Мэрион Фаррелл, сотрудница благотворительного фонда Joseph Rowntree Foundation. — Как и во времена Диккенса, наличие низкоквалифицированного рабочего места не означает выхода из бедности». 

Национальный долг

Пример целой нации, которая наделала долгов в лучшие времена и внезапно свалилась в бедность, — Венгрия. В 2008 году она пережила стремительное падение курса национальной валюты, поставившее страну на грань дефолта. Самой большой проблемой для десятимиллионного венгерского населения стали кредиты, взятые в годы экономического роста в иностранной валюте: долларах, евро и швейцарских франках. 

«Почти все население села — безработные, денег ни у кого нет. Если люди и работают, то в подавляющем большинстве это нелегальные подработки», — рассказывает пенсионер Бернхард Шиллинг, который переехав из Германии в Венгрию, вместо спокойной старости получил полную занятость в качестве эмиссара благотворительной немецкой организации «Конвой надежды»

Сергей Сумленный

Мы сидим в офисе венгерского филиала компании Intrum Justitia — международной коллекторской компании. Офис сборщиков безнадежных долгов расположен на северной окраине Будапешта — города, в котором живет больше 20% населения страны. То тут, то там в красивейшем Будапеште можно увидеть замороженные стройки — это девелоперы свернули строительство на время кризиса, как только иссяк кредитный ручей, питавший экономику страны. «На протяжении тридцати лет мы наблюдали активный рост, ускоренный кредитами», — говорит о европейской экономике Петер Фелфалуши, исполнительный директор венгерского филиала Intrum Justitia. Открывшись западной финансовой системе и зарекомендовав себя маленьким, но надежным сборочным цехом Европы (чего стоят одни цеха Audi), венгры начали немедленно приобщаться к кредитному богатству. 

«Более 90 процентов займов в Венгрии бралось в иностранной валюте, в первую очередь в швейцарских франках. Если кто-то хотел купить дом, то у него не вставал вопрос, может ли он его себе позволить. Люди напрягали свои возможности до предела. Они высчитывали минимальную сумму, необходимую им в месяц для проживания, и за счет остального дохода выплачивали кредит, не делая резервов. Они не беспокоились о риске, об обменных курсах и так далее. Они покупали квартиру площадью 100 квадратных метров, даже если им было достаточно 80 метров. Это была прелюдия», − вспоминает г-н Фелфалуши. 

Обменный курс форинта обвалился в считаные недели. Кредитные платежи граждан, получавших зарплату в форинтах, взлетели до небес. «Располагаемый доход в странах Европы сократился на 6–10 процентов, за исключением Польши, которая чувствует себя лучше. В Венгрии же он упал на 18 процентов. Если бы люди не набрали кредитов на предельно возможные суммы, это не было бы проблемой, но сейчас они должны возвращать их. Около 100 тысяч венгерских семей может потерять свои дома. Конечно, люди сами виноваты в том, что набрали кредитов, но финансовые продукты стали слишком сложны даже для профессионалов. А эти необразованные люди вообще ничего не понимали. Я думаю, 95 процентов из них не понимали сути кредита. Богатые не нуждались в больших кредитах, обычно у них есть резервы, чтобы выплатить долг. Большинство тех, кто взял кредит, — это бедняки и нижний сегмент среднего класса. Если вы видите рекламу по телевидению, она вся про то, что “вы заслуживаете”. Вы заслуживаете Сейшелы, вы заслуживаете дом, вы заслуживаете то и это. И человек думает: а ведь точно, заслуживаю! Вот почему я бы ввел регулирование хотя бы того, как банки могут рекламировать определенные виды кредитов. Сейчас вы рекламируете не кредит, а продукт. Вы рекламируете поездку на Сейшелы или большую квартиру», — рассуждает г-н Фелфалуши. 

Кредитный кризис, ударивший по среднему и низшему классам, порой принимает в Венгрии странные формы. Несколько месяцев назад местные медиа взахлеб сообщали о юной венгерке, выставившей на интернет-аукционе свою девственность, чтобы расплатиться по ипотечному долгу своих родителей. История, отлично вписавшаяся в тематику желтой прессы, демонстрирует, однако, накал проблемы. После нескольких лет более или менее обеспеченной жизни десятки тысяч семей действительно могут оказаться на улице. А это, в свою очередь, может привести к серьезным социальным волнениям. В конце концов, всего четыре года назад по Будапешту прокатились демонстрации, в ходе которых протестовавшие против правительства даже выкатили на улицы города музейный танк Т-34. 

«В истории Венгрии было много таких примеров. В 1930-х жители нападали на полицейских и убивали их, если те пытались выселить крестьян из домов. Крестьяне делали оружие. Сегодня политики более осторожно подходят к этим вопросам», − говорит заместитель председателя венгерской Палаты судебных приставов Ференг Части. Г-н Части опаздывает на встречу в ремонтируемом офисе Палаты приставов на добрый час, а когда приезжает, оказывается похож на большого медведя. Широкий, крепкий, с крупными чертами лица, он носит шлепанцы на толстые носки и с гордостью показывает на стены своего кабинета, где обильно расставлены большие и маленькие судебные молотки, символ власти. 

«Убеждать выплатить долг по частям? Нет, мы работаем не так, как Intrum Justitia, мы государственная структура, мы можем принудить платить», — говорит он, слегка сдерживая ухмылку и многозначительно прищуриваясь. 

По мнению г-на Части, главная проблема борьбы с бедностью в Венгрии — это все-таки не снисхождение к беднякам, а социальная справедливость. «Где справедливость для обычных людей? Для тех, кто добросовестно платит по кредитам, кто работает и платит налоги, из которых оказывается социальная помощь? Если мы будем излишне мягкими, все объявят себя банкротами. Тогда выселять придется не сто семей, а тысячи. Государство должно послать обществу два сигнала: во-первых, мы готовы применить силу, чтобы контракты исполнялись; во-вторых, ни один неплательщик не сможет избежать судебного решения», — говорит он и рубит воздух рукой. 

Дороже Германии

В том, что жесткая рука государства может решить венгерские проблемы, сомневается немецкий предприниматель Андреас Меллендорф. Уже много лет он живет в Венгрии и уверен: социальное положение многих венгров дошло до критической черты. «Продовольствие, бензин стоят в Венгрии не дешевле, а то и дороже, чем в Германии. Молоко здесь дороже, чем в Германии, сахар дороже и так далее — потому что крупные сети наживаются благодаря низкой конкуренции. Если сравнить зарплаты по покупательной способности, то местные зарплаты составляют около 25 процентов немецких. Даже в Германии людям все труднее сводить концы с концами — что говорить о Венгрии?» — рассуждает г-н Меллендорф. 

Дом Меллендорфа расположен в престижном районе Будапешта, на улицах запаркованы машины с немецкими и словацкими номерами — регистрируя машину за рубежом, богатые венгры уходят от налогообложения. Впрочем, так или иначе, инфляция задевает всех. «Удорожание жизни происходит постоянно, и многие аспекты никак не отражаются в статистике. Например, то, что исчезает возможность бесплатно запарковать машину на улице. Или то, что некоторые дороги становятся платными. Эти факторы стоимости жизни не будут упомянуты ни в одной формуле подсчета инфляции», — говорит немецкий предприниматель. 

Итогом нарастания социального давления, считает Андреас Меллендорф, может стать настоящий взрыв: «Венгрия подошла к грани приемлемости социальных условий. У меня есть знакомый венгерский бизнесмен, он и его друзья ожидают возможной гражданской войны — вплоть до того, что они с друзьями сняли грузовой самолет “Антонов” и держат его наготове», — говорит г-н Меллендорф. 

«Умоляю, инвестируйте в свиноферму»

Но если Будапешт еще более или менее успешно справляется с бедностью, в основном за счет туризма, то в венгерской провинции дела идут куда хуже. Село Мучи лежит всего в паре часов езды от Будапешта и в полусотне километров от курортной Мекки Венгрии — озера Балатон. Основанное полторы сотни лет назад переселенцами из немецкого Гессена, сегодня Мучи, где живет около 500 человек, представляет собой достаточно жалкое зрелище. 

«Почти все население села — безработные, денег ни у кого нет. Если люди и работают, то в подавляющем большинстве это нелегальные подработки», — рассказывает пенсионер Бернхард Шиллинг. Несколько лет назад, выходя на пенсию, житель Баден-Вюртемберга Шиллинг решил переселиться из Германии в тихую небогатую страну и остановился на Мучи. Тогда он еще не знал, что вместо спокойной старости он получит полную занятость в качестве эмиссара благотворительной немецкой организации «Конвой надежды». Грузовик за грузовиком Шиллинг принимает поношенную одежду и старую мебель, посуду и бытовую технику. Помещение, из которого г-н Шиллинг раздает товары местным жителям, — маленькая мазанка в центре села. На стене висят огромные четки-розарий. «Это тоже кто-то пожертвовал», — поясняет Шиллинг. 

Главный раздаваемый товар — одежда. «Кроме поношенной одежды, которую жертвуют частные лица, приходит много новой одежды из торговых сетей — с легким браком. Такую одежду я стараюсь починить и тоже раздать», — говорит жена Шиллинга. Одно время некоторые жертвователи пытались сбыть «Конвою надежды» совершенно бракованные вещи, и организации пришлось ввести плату за пожертвования: одна коробка — один евро. В итоге жертвователи стали ответственнее подходить к выбору вещей, а «Конвой» может частично оплатить транспортировку. 

В селе достаточно много машин — в основном «трабанты», брошенные восточными немцами, когда двадцать лет назад они бежали на запад через Венгрию. Но основная проблема не машины, а бензин. «В деревне многие жители настолько бедны, что покупают бензин для пил и мотоблоков в литровых бутылках — они не могут поехать за бензином на заправку и ждут, когда кто-то из обеспеченных жителей привезет его», — поясняет Шиллинг. 

Главное препятствие для развития села — полное отсутствие работы и оторванность от мира. Дорога до Мучи частично не асфальтирована, поэтому прямого автобусного рейса из ближайшего города сюда нет. Чтобы добраться до ближайшего места, где есть работа, надо ехать окружным путем со многими пересадками. Сельский староста Корнель Биндер, огромный грузный мужчина с густыми черными усами, разводит руками: «Чтобы заасфальтировать дорогу, нужны деньги. Евросоюз готов их дать, но не больше 25 процентов от стоимости проекта. 75 процентов должно профинансировать само село. Таких денег у нас нет, поэтому живем без автобуса». 

Несколько месяцев назад Мучи подало заявку на другой проект — на который деньги были. В рамках европрограммы благоустройства сел для повышения их туристической привлекательности теперь по всему селу, отрезанному от внешнего мира, через каждые пятьдесят метров, расставлены превосходные вазоны для живых цветов. Что наглядно демонстрирует действенность европейских фондов по поддержке отстающих стран Европы. Корнель Биндер, похоже, отлично понимает нелепость такого украшения. «Тут остаются только дураки», — бормочет он, отвечая на вопрос, хочет ли, чтобы двое его детей остались жить в Мучи. 

С Бернхардом Шиллингом мы проходим по селу. Немецкий пенсионер указывает на дома, поясняя, где живут рачительные хозяева, а где — транжиры, не берегущие и того, что имеют. «Вот, смотрите, это двор хорошего хозяина, все чисто и ухоженно. Но это исключение. А вот соседний двор — все уже разваливается. Я хорошо знаю этого хозяина, он пару месяцев назад разобрал свой колодец, продал все кирпичи из него и теперь просит у соседа воды для полива. Вообще, тут много брошенных домов, люди их разбирают и продают кирпичи. Или разбирают свои коровники. Так поступали еще после войны, когда венгры и цыгане захватывали оставленные немецкие дома», — говорит г-н Шиллинг. 

«Бывает еще хуже, они просят посевную картошку и не сажают ее, а съедают, — сокрушается жена г-на Шиллинга. — Или вот одна семья: жена забеременела двойней, они попросили достать в Германии коляску для двойни, но чтобы дети сидели друг за другом, иначе она не проходила бы в дверь. Мы достали. И тут выяснилось, что один из детей родился больным. Что бы вы думали? Коляска заброшена, мать этим ребенком вообще не занимается, просто ждет, когда он умрет, даже не гуляет с ним». 

Пожилая женщина внезапно словно переключается и всплескивает руками: «Послушайте, вы не представляете, как тяжело этим людям. Поденщик получает 3500 форинтов за четырнадцатичасовой рабочий день, это 11–12 евро. Они едят мясо далеко не каждый день. Тут рядом с селом стоит почти достроенная свиноферма на несколько сотен голов — все почти готово. Я знаю, в России много богатых людей, бизнесменов. Я умоляю, пусть кто-то инвестирует сюда, эта ферма была бы спасением для села, просто спасением. Это же единственное, что эти люди действительно могут хорошо делать». 

Жизнь на грибах

В доброй тысяче километров от Мучи, в латвийском городке Ливани, можно услышать те же самые жалобы и надежды. Небольшой городок на востоке Латвии, в исторически бедном регионе Латгалия, — типичный пример бедного города с закрывшейся промышленностью, потерявшего значительную часть населения. «Почти в каждой семье кто-то уехал в Великобританию или Ирландию. У меня два сына в Ирландии, там уже внучка родилась», — говорит «Эксперту» Лолита Беча, управляющая в Ливани благотворительным общинным центром организации Balta Maja. Беча — высокая, красивая латышка, одновременно рассказывает о ситуации в Ливани на русском, немецком и английском. 

Бедный район Риги

Сергей Сумленный

Уже много лет Balta Maja пытается помогать жителям города получить навыки, способные облегчить их существование в тяжелой экономической ситуации: на курсах кройки и шитья их учат, как можно починить порвавшуюся одежду, а с помощью западных фондов Balta Maja раздает жителям коров и рои пчел. «Только бы человек работал. А на следующий год тот, кто получил рой, должен дать пчел еще одной семье или передать теленка», — говорит г-жа Беча. 

«Конечно, мы не в Риге, мы работаем больше. У всех есть огороды, уже в феврале на всех подоконниках выращивают рассаду помидоров. Или вот в этом году грибов было много — на одних грибах и ягодах, думаю, можно прожить. Это естественно, это как вторая смена после работы, — вторит ей пенсионерка Венеранда Цауне, с некоторой гордостью отмечая: — Мы и бусы, и шапки, и носки научились делать — все продаем в Европу, на рождественские рынки». 

Проблемы Ливани типичны для латышской провинции. В центральном офисе благотворительной католической организации Caritas в Риге активист Инесе Мичуле рассказывает, что в некоторых городах Caritas открыла специальные суповые кухни для детей из бедных семей, там дети могут хотя бы сытно поесть. «Порой родители не пускают детей в школу, потому что нет денег на портфель, на сапоги, на книги. Я лично знаю семью, где родители говорят: вот этот ребенок не пойдет в этом году в школу. Другие ходят, а этот — нет. Конечно, из школы приходят, ищут этих детей. Но социальные работники не всегда могут найти их — родители лгут, что ребенка нет дома», — с горечью говорит г-жа Мичуле. 

Латвия, страна с двухмиллионным населением, очень сильно пострадала от кризиса. Но даже и до кризиса доля бедных в населении этой страны была самой большой в Евросоюзе — 23%, и это с учетом всех социальных трансферов. Рижские кафе дороже, чем берлинские, но это сфера, рассчитанная в первую очередь на туристов. Рядом с дорогими ресторанами, практически в центре города, стоят много лет не крашенные разваливающиеся деревянные дома, а прохожих с потухшим взглядом явно куда больше, чем в других европейских столицах. 

В латвийской Лиепае был случай, когда начальник дорожной полиции города каждый год в отпуск ездил в Данию на пушную ферму, чтобы подработать на неквалифицированной работе, — он сдирал там шкуры

«Нищие — это люди без работы. А бедные — это люди работающие. Например, учитель получает 200 латов. При этом он весь день работает, у него высшее образование — но он бедный. 200 латов хватит ему, чтобы заплатить за квартиру и скромно питаться. Для него, конечно, и речи не идет об отпуске, одежде и так далее. Или полицейский: он тоже может получать от 200 до 300 латов, если только не перерабатывает, не берет полторы ставки. То же самое с врачами, медсестрами. У нас был вообще вопиющий случай. Начальник дорожной полиции крупного города Лиепая каждый год в отпуск ездил в Данию на пушную ферму, чтобы подработать на неквалифицированной работе — сдирал шкуры с пушных зверей. Все люди стараются подработать: учитель — репетитором, полицейский — сторожем», — эмоционально рассказывает Юрий Соколовский, политик из латвийской партии «ЗаПЧЕЛ» («За права человека в единой Латвии»). 

Энергичный худощавый мужчина с открытым лицом, Соколовский подробно рассказывает о том, как именно житель Латвии может стать и становится по-настоящему бедным: «Если вы теряете работу, то первые два месяца получаете 70 процентов от своей зарплаты, потом от двух до пяти месяцев, в зависимости от стажа работы, — 50 процентов, а затем только 45 латов в месяц. Это около 65 евро. При этом одни только платежи за двухкомнатную квартиру зимой могут легко составлять до 100 латов. Недавно из фондов ЕС была оплачена программа полугодовой занятости безработных на уборке улиц — с зарплатой 100 латов. Так улицы городов мгновенно стали чистыми», — усмехается г-н Соколовский. 

«Это современное рабство»

В центральном офисе латышского профсоюза работников науки и образования LIZDA на двери огромный плакат: тугой ремень, стягивающий группу людей. «Это символизирует удушающую политику экономии», — поясняет мне одна из сотрудниц. Бюджетники, в том числе учителя, — одни из главных кандидатов в бедное население Латвии. «Начиная с 2009 года в образовательном секторе произошло резкое сокращение расходов. Бюджеты образовательных учреждений были сокращены: на 40 процентов для школ, на 50 процентов для вузов и на 60 процентов для исследовательских центров. Я сама преподаю в вузе и получаю сегодня лишь треть от того, что получала два года назад, потому что сначала мне сократили зарплату, а потом уменьшили количество часов преподавания. Прежде всего сокращению подвергаются женщины, не имеющие профессорской должности», — говорит «Эксперту» один из лидеров LIZDA Ильзе Трапанциере. 

В Латвии очень просто скатиться в полную нищету

Сергей Сумленный

Хотя лицо г-жи Трапанциере остается спокойным, чувствуется, как она волнуется, когда рассказывает о том, как тысячи работников науки и образования превратились в бедняков: «Спросите учителей, как они выживают. Я не знаю, как им это удается. Полная ставка учителя — 255 латов в месяц, или чуть больше 300 евро. Конечно, они получают доплаты за работу с тетрадями, за подготовку к занятиям, за классное руководство и так далее — в сумме это дает еще 30 процентов зарплаты. Но это все равно мало. Три года назад я была уверена, что работа учителя — это очень хорошо, что это надежное место с хорошей зарплатой, и всем советовала идти работать в школу. И что сейчас? В прошлом году закрыли 58 школ, еще 84 были слиты. В этом году 9 закрыто, 24 слиты». 

Хуже всего, однако, приходится ученым — для них сокращение финансирования означает полный крах всех надежд сделать карьеру в исследовательской сфере. «Денег на исследования нет. Нет исследований — нет публикаций, нет цитирования, и мы становимся неконкурентоспособными на европейском рынке. Многие наши фармакологические и химические исследовательские центры вынуждены продавать свои услуги шведским компаниям. Такие исследователи востребованы, но все результаты забирают шведы, они публикуют их, получают патенты и даже не называют имен наших исследователей. А наши ученые не имеют права писать статьи об этом. Это современные рабы: им нельзя говорить, они могут только работать. Даже на европейских конференциях им запрещено об этом говорить. Один наш исследователь был на такой конференции, там он сидел рядом с нобелевским лауреатом, и тот спросил его: “А вы чем занимаетесь?” Но ему нельзя было говорить о своих исследованиях!» — возмущается г-жа Трапанциере. 

Работа вместо школы

Образование становится одной из первых жертв бедности — не только в Латвии или Германии, но и в Южной Греции. Один из самых старых членов Евросоюза (с 1981 года), Греция до сих пор во многом остается неразвитой страной с архаичным аграрным сознанием. Как и сто лет назад, бедные граждане пытаются повышать эффективность семейного бизнеса за счет бесплатного детского труда — в ущерб образованию. 

«Один из самых важных факторов воспроизведения бедности — это уход детей из школы. В сельскохозяйственных и туристических регионах дети бросают школу еще до девятого класса, чтобы работать. Доля таких детей выросла с 10 тысяч в год в 2007 году до 17 тысяч в нынешнем. И это трагедия. Эти дети оказываются не просто низкоквалифицированными, они не образованны вовсе. Многие из них не могут даже написать свое имя. Они говорят: “Моей семье нужны деньги”. Но это неверный путь. В итоге бедность наследуется точно так же, как наследуется богатство», — говорит Никос Бузас, аналитик греческого национального центра социальных исследований EKKE. 

В центральном офисе Коммунистической партии Греции кажется, будто на греческой земле возник кусочек СССР. Перед входом в офис стоит памятник Ленину и развевается красный флаг

Сергей Сумленный

Никос Бузас — один из ведущих исследователей проблемы бедности в сельских регионах Греции. По его подсчетам, в отдельных регионах доля бедных существенно превышает 30%. Это вызвано особенностями социальной системы Греции, зачастую игнорирующей проблемы женщин в сельской провинции, а также низким образовательным уровнем населения. 

Когда г-н Бузас говорит о детском труде, я представляю себе старшеклассников, бросивших школу ради заработка, однако уже через день реальность поправляет меня. В уличной таверне городка Янина, недалеко от границы с Албанией, я вижу, как девочка лет семи работает официанткой: принимает заказы и разносит готовую еду. На часах уже за полночь, и присутствие девочки в таверне выглядит именно как тяжелая работа, а не спонтанное желание ребенка, заскочившего пообедать, помочь своему отцу. Информировать полицию в данном случае бесполезно — каждый полицейский прекрасно знает, что происходит в таверне на центральной улице города. 

Одна из проблем бедности в Греции в том, что для бедных слоев населения семья — это и опора, и система, подавляющая любые попытки социального восхождения, объясняют мне греки. «Семья — это единственная поддержка для людей, это скала, на которой все держится, — но при этом она же и обуза. Большинство живет с родителями — лет до тридцати и даже дольше», — говорит Иоаннис Скандалис, молодой грек из Янины, долгое время работавший в гуманитарной организации Humanet, а сейчас занятый в фармацевтической логистике. Иоаннису повезло: несмотря на молодость, у него есть работа, которая может его прокормить. 

Другим в Янине и окрестностях повезло меньше: «Почти в каждой семье есть безработные. Новых рабочих мест почти нет. Компания, в которой я работаю, новая, ее мало кто знает, но к нам каждый день люди просто звонят в дверь и спрашивают, нет ли работы для них. Сельское хозяйство было единственной работой, которой люди здесь умели заниматься. Долгие годы говорили, что надо работать в каких-то других отраслях: люди оставляли дома и переезжали в города, сейчас в Фессалии, в других регионах масса брошенных домов. Но работы в городах нет. Единственный способ спастись от безработицы — вернуться к сельскому хозяйству и кормить себя», — говорит г-н Скандалис. 

Назад к плугу

Идея вынужденного возвращения к сельскому хозяйству популярна в бедном регионе Янины. «Мы — сельскохозяйственный регион, здесь масса фермеров. Но если это семья, то фермером числится только муж, а жена — формально помощник. Ее не существует для государства, у нее нет прав на больницу, лекарства и так далее. Раньше фермеры не были бедными, а сейчас — бедные. Из-за политики Евросоюза в регионе прекратили выращивать апельсины, мы закупаем их в Бразилии! Масса фермеров уничтожили апельсиновые деревья, потому что Евросоюз потребовал сделать это. Смотрите дальше: сегодня мы производим 350 тысяч тонн пшеницы в год, а нужно миллион тонн. Но в 1980 году мы производили два миллиона тонн. Тогда мы могли прокормить себя, сегодня — нет», — возмущается активист коммунистической партии в Янине Фотини Цолу. Цолу состоит в компартии уже двадцать лет, «половину своей жизни», говорит она. «Коммунистическая идея не только самая правильная. Она основывается на знании, а не только на идеях», — говорит г-жа Цолу. 

Греческий городок Янина: сил на то, чтобы привести в порядок вторые этажи, у многих уже не хватает

Сергей Сумленный

Янина — идеальный регион для компартии, хотя Греция вообще левая страна. Официальный уровень безработицы здесь 12,5%, но на деле речь идет о куда более высоких цифрах. Статистика не считает безработными людей, проработавших в году хотя бы один день. По городу, как и по Афинам, развешаны плакаты с политиками из правительства партии ПАСОК — на фоне виселичной петли. На дверях разваливающихся домов надписи «Продается». Благодаря своей природе Янина могла бы быть туристическим центром, но отсутствие приличных гостиниц и неразвитая инфраструктура делают ее неинтересной для туристов из ЕС, а бедность самой Греции и окружающих стран закрывает возможности внутреннего туризма. «Люди работают на двух работах, с утра до ночи, и все равно денег не хватает. А чиновники говорят: вы сами виноваты. Это основная их идея, что бедные виноваты во всем, и в кризисе тоже. Люди страдают депрессиями, много самоубийств — из-за стресса», — резюмирует г-жа Цолу. 

Крепость коммунизма

Эмоциональные слова активистки компартии из Янины я снова слышу в Афинах. В центральном офисе Коммунистической партии Греции кажется, будто на греческой земле возник кусочек СССР. Перед входом в офис стоит памятник Ленину и развевается красный флаг, сотрудники ходят по коридору с томиком избранных работ Карла Маркса, и, похоже, это единственная возможность в Афинах проехаться не на немецком лифте OTIS, а на старом греческом лифте. Само огромное бетонное здание окружено трехметровым стальным забором, массивные ворота открывает охранник, сидящий в бронированной будке. «Коммунисты — традиционная мишень провокаторов», — поясняет по-русски член ЦК КПГ Элезиос Вагенас. Огромный плакат на торце здания, на котором изображен кулак, громящий надпись «ПАСОК», название правящей в Греции партии, видимо, является ответом на все возможные провокации. 

«Проблема бедности в Греции очень остра. По официальным данным, бедных больше 20 процентов населения, то есть свыше двух миллионов человек», — рассказывает член ЦК КПГ Макис Пападопулос. «Например, согласно исследованию профсоюза трудящихся частного сектора (это проправительственный профсоюз, это не коммунисты), человеку нужно 800 евро при наличии собственного жилья и 1100 при аренде жилья. Один из важных показателей роста бедности — рост заявок на получение кредитов. 60 процентов греков имеют кредиты, 20 процентов затрудняются их выплачивать, почти 3 процента вообще прекратили выплаты. Если в 2007 году 3,7 процента кредитов по ипотеке обслуживалось нерегулярно, то в 2010 году — 8 процентов. По потребительским кредитам эти цифры выросли с 6 до 20 процентов. Каждый десятый грек сокращает расходы на одежду, каждый двадцатый — на продукты питания», — говорит г-н Пападопулос. 

Здесь, в Афинах, трудно понять, насколько верны упреки коммунистической оппозиции. Да, в самом центре города можно увидеть побирающихся детей, а в скверах немало бездомных. Однако до сих пор Греция остается страной, где показатель площади жилья, приходящегося на одного человека, один из самых высоких в Европе. В то время как часть греков работает на высокооплачиваемых государственных синекурах, другая часть месяцами не видит зарплаты — как, например, внештатные работники Акрополя, перекрывшие вход в исторический памятник, требуя выплатить им долги по зарплате. 

Одна из проблем бедности в Греции в том, что для бедных слоев населения семья — это и опора, и система, подавляющая любые попытки социального восхождения

«Греция — это бедная страна богатых людей», — говорит мне коллега-журналист. По-настоящему богатые греки стараются не платить налоги, а социальная система перегружена сложнейшей системой пенсий, в том числе наследуемых, например детьми чиновников. В итоге действительно нуждающимся денег часто не хватает. 

Однако в ситуации экономического кризиса правительство мало что может сделать, считает Никос Бузас из EKKE: «Масштаб сокрытия налогов всегда был прекрасно известен. Это исключительно политическая проблема. Если бы правительство хотело решить ее, это было бы просто — в других странах Европы эту проблему решили. Наше общество выстроено несправедливо, и в этом главная проблема. Около 70 процентов налогов с доходов, собираемых правительством, — это налоги с зарплат и пенсий. То есть это налоги, которые платят самые бедные граждане. Эта ситуация должна измениться. Я не знаю, как и когда». Похоже, единственной силой, которая может выиграть от продолжающегося обеднения греческого общества, здесь, как и во многих странах Европы, могут стать только левые популисты. 

Новый низший класс

В отличие от юга Европы на севере бедность распространена куда меньше. Бедность практически не заметна на улицах скандинавских городов, и это подтверждают цифры. В состоянии «риска бедности» живет лишь 10–12% населения Швеции или Дании, а доля тех, кто живет за гранью бедности, оказывается еще ниже — 7–8%. 

«Низкий уровень бедности достигается за счет социальной модели, которая построена в Северной Европе и подразумевает перераспределение доходов от богатых к бедным. В Дании, например, через налоговую систему перераспределяется две трети ВВП. Существующий в скандинавских странах социальный контракт предусматривает, что богатые соглашаются платить за то, чтобы не видеть вокруг себя бедность. В условиях небольших по населению Скандинавских стран такая модель работает — бедность действительно оказывается на низком уровне по сравнению с другими странами Европы», — рассказала Лисбет Педерсен, экономист Датского национального центра социальных исследований в Копенгагене. 

У такой социальной модели глубокие исторические корни. Во-первых, переход к демократической форме правления в Северной Европе произошел еще в конце XIX века, в отличие стран на юге, которые опоздали почти на столетие. Во-вторых, небольшое и однородное по своему происхождению население создавало ощущение общности, которая привела к идеям взаимопомощи. В-третьих, на севере наследственные классы никогда не играли такой роли, как в остальной Европе, что способствовало развитию бесклассовой сплоченности. Сочетание этих факторов привело к построению «сети безопасности», которая подразумевает достойный уровень жизни для всех членов общества, включая гарантию от бедности. 

«Социальные трансферы ведут к тому, что бедность невелика. Около 20 процентов населения трудоспособного возраста в Скандинавских странах живет за счет разного рода пособий по безработице, включая пособия по нетрудоспособности. Если бы их не было, то здесь, в Швеции, отмечался бы столь же высокий уровень бедности, как и в других частях Европы», — рассказал «Эксперту» Ян Эдлинг, экономист Стокгольмского университета. 

При этом работающие скандинавы практически гарантированно зарабатывают достаточно, чтобы не скатиться в бедность. Например, в Дании минимальная зарплата установлена на уровне 21,4 доллара в час. «В Швеции нет понятия минимальной зарплаты, но сильные профсоюзы обеспечивают уровень оплаты труда, который позволяет работающим шведам не оказаться в условиях бедности. Особенно если речь идет о долгосрочной бедности, которая совсем не типична для скандинавских стран», — рассказал «Эксперту» Эрик Бихайен, научный сотрудник Шведского института социальных исследований в Стокгольме. 

Невысокому уровню бедности способствует и инклюзивный характер рынка труда в Скандинавских странах, где работает около 80% женщин, и многие люди, достигшие пенсионного возраста, предпочитают продолжать работать. «Бедность становится характерной лишь для тех групп, которые маргинализованы или недостаточно интегрированы в скандинавские общества. Например, это иммигранты, участие которых в рынке труда значительно меньше, чем населения страны в среднем. Очевидно, их перспективы найти работу гораздо хуже из-за недостаточного знания языка и отсутствия навыков и квалификации», — отмечает Лисбет Педерсен. 

В Дании лишь 1,1% пенсионеров — этнических датчан живет в условиях бедности, тогда как среди пенсионеров-иммигрантов эта доля составляет 27,4%

Дания и Швеция в последние десятилетия испытали серьезный приток беженцев из стран с вооруженными конфликтами — Сомали, Боснии, Ирака, Афганистана и т. д. Сегодня около 10% населения этих стран составляют жители с иностранными корнями. В отличие от экономических мигрантов иммигранты-беженцы не пытаются включиться в местный рынок труда. Имеющиеся у них навыки (обычно сельскохозяйственные или ремесленные), привезенные из Сомали или Пакистана, не востребованы, поэтому они предпочитают жить на социальные пособия. А их хватает, чтобы не голодать, но совершенно недостаточно, чтобы выйти из бедности. «Результатом становится формирование нового низшего класса. И этот низший класс самых бедных быстро меняет свой цвет. Львиная доля бедных в Дании — недавние иммигранты. И лишь меньшинство составляют датчане, в основном из маргинализованных групп, таких как наркоманы», — рассказал «Эксперту» Йонас Юуль, сотрудник Экономического совета движения труда в Копенгагене. 

Этот низший класс в Скандинавских странах крайне маргинализован. Например, если в Дании лишь 1,1% пенсионеров — этнических датчан живет в условиях бедности, то среди пенсионеров-иммигрантов эта доля составляет 27,4%. Причина в том, что иммигранты, которые прибыли в страну в возрасте 65 лет и старше, не имеют права на государственную пенсию. Похожая ситуация характерна и для детской бедности. Так, лишь 2,7% детей в этнически датских семьях растет в условиях бедности. Среди иммигрантов эта доля превышает 32%. 

Растущие в иммигрантских районах скандинавских городов дети могут оказаться «заключены в бедность» из-за своего происхождения, недостаточного знания языка и отсутствия навыков, востребованных в новом для них обществе. «Многие дети иммигрантов не мотивированы на учебу, поскольку их родители не считают это важным. Для поколения родителей переезд в Швецию оказался серьезным скачком в уровне жизни. И хотя здесь они оказываются внизу социальной лестницы, они часто не видят необходимости повышать свой уровень, в частности путем включения в рынок труда. Как следствие, многие дети иммигрантов здесь, в Мальме, обычно заканчивают школу с небольшим набором навыков, что не позволяет им получать высшее образование или делать карьеру. Как и их родители, они выбирают жизнь на социальные пособия», — рассказала «Эксперту» Коринна Мальстрем, социолог Высшей школы Мальме. В Мальме, третьем крупнейшем городе Швеции, 30% населения имеет иммигрантское происхождение и 20% детей живет в условиях бедности. 

Но в отличие от своих родителей дети мигрантов не знали абсолютной бедности Сомали и Афганистана, что ведет к совершенно иному психологическому восприятию бедности. «Психологически они переживают свою бедность совсем иначе, поскольку видят лишь довольно благополучную жизнь на севере Европы, — печально рассказывает Ян Эдлинг. — Как результат, бедная иммигрантская молодежь фрустрирована. И некоторых это ведет к радикальным идеологиям, например к фундаментальному исламизму, а некоторых — к мелкой или даже организованной преступности».

 Будапешт—Мучи—Афины—Янина—Рига—Ливани—Копенгаген—Мальме—Стокгольм—Лиссабон—Порту—Брага—Суонси—Кардифф—Ливерпуль—Бирмингем—Лондон

(Эксперт, 13.12.2010)