Мухаммат Сабиров: «Я, вообще-то, невесту украл»

В новой студенческой форме

«УЧИСЬ» — ТАКОВ БЫЛ ДУХ САБИРОВСКОЙ ОБЩАГИ»

С первого курса я учился без троек, всегда стремился получать повышенную стипендию. В отличие от тонких школьных учебников технические знания приходится усваивать по толстенным многотомникам. Заучить такой объем информации просто невозможно. В первую очередь надо, что называется, схватить саму идею, а потом внимательно изучить многочисленные формулы и схемы, которые составляют логическую структуру дисциплины. У меня была хорошая зрительная память, и я пользовался этим преимуществом. Взяв экзаменационный билет, я старался тут же вспомнить нужную схему, ее расположение на странице. Затем последовательно на основе этой схемы выстраивал ответ на вопрос. Успешной сдаче экзаменов также способствовала активная работа на лекциях; я всегда стремился внимательно слушать преподавателей. Кстати, лекции нам читали очень сильные специалисты горного дела. Со своей стороны преподаватели тоже изучали студентов. Обычно к сессии у них складывалось определенное мнение о каждом из нас. Они безошибочно определяли способности и глубину знаний, учитывали проявленное усердие, что, безусловно, влияло на экзаменационную оценку.

Мои старания находили поддержку среди ребят нашей комнаты. Мы были все из бедных семей, рассчитывать на помощь из дома не приходилось. «Учись» — это был дух, который постоянно питал атмосферу взаимоотношений обитателей нашей комнаты. Кроме стипендии у нас был еще один источник дохода, об этом мне хотелось бы рассказать подробней. Для деревообрабатывающей фабрики, которая находилась в Черниковке, по реке Уфимке доставляли баржами сырье. Это была липовая кора (или корье) в тюках длиной до двух с половиной метров. На фабрике из лыка изготавливали мочала, вили веревки. Требовалось быстро разгрузить баржу, чтобы она не простаивала. Чем быстрее разгрузишь — тем больше вознаграждение. Работа была тяжелая, поэтому на разгрузку набирали ребят физически сильных и выносливых. Я деревенский парень, к работе привычный, поэтому сразу попал в ограниченное число «постоянных грузчиков». За нами приезжали утром к общаге либо днем в институт. Сразу разносилась молва: баржа пришла! Многие, и я в их числе, тут же уходили с занятий. В такие дни в аудиториях оставалось человек пять, это были студенты, которые не участвовали в разгрузке. «Где остальные? — спрашивали преподаватели. — Что, опять баржа?» И отменяли занятия. Впрочем, шума по этому поводу в институте никто не поднимал — время тяжелое, студенты — в основном выходцы из бедных семей. Преподаватели и администрация института с пониманием относились к нашим проблемам, поэтому никаких мер дисциплинарного характера в отношении тех, кто работал на разгрузке барж, не принимали.

На нескольких бортовых автомашинах мы мчались в речной порт. На месте — переполненная баржа, с берега на борт перекинуты мостки. Тут же бригадир приступает к распределению работ: кому идти в трюм баржи, кто будет таскать тюки на берег, а кому укладывать кору на причале. Мне, сколько помню, всегда выпадало перетаскивать тюки на берег... На тебя кидают связку корья, тюк достаточно тяжелый. Трюм загружен до верху, баржа сидит низко в воде, поэтому сходни наклонены. Лезешь по ним вверх, а они раскачиваются, того и гляди, сам упадешь или корье уронишь, за что штраф полагается. Не хочешь штраф платить — лезь за тюком в ледяную воду, а на дворе уже осень! Бывало, тащишь тюк, по спине вода холодная течет... Чтобы выдержать такой безостановочный многочасовой труд, нужно было иметь не только недюжинную силу, но и крепкий характер. По окончании работы бригадир получал деньги под расчет и распределял их между нами — грузчиками. А на следующий день, отдохнувшие и с деньгами в кармане, отправлялись в институтскую столовую. Там устраивали обед из первого, второго и третьего блюда. Обычно на такой обед денег не хватало, случалось, что вообще в столовую не на что было сходить. Я не считаю, что был в ту пору чрезмерно политизирован и всеми помыслами предан делу партии. Я и мои сверстники жили повседневными заботами — учебой и юношескими интересами. Я был обычным парнем своего времени, как тогда говорили, активистом. И хотя наша семья пострадала в годы коллективизации, лишилась дома, коня и всего сельхозинвентаря, но ни отец, ни мать никогда вслух об этом не вспоминали. Нас воспитали в истинно советском духе, поэтому призыв учиться и трудиться еще лучше я воспринял в буквальном смысле. Когда деньги достаются тяжело, то и тратить их с легкостью не станешь. Я стал понемногу откладывать, копить. Первый и второй курс я проходил в ватнике и ботинках «прощай, молодость». А потом ух какое пальто себе справил — настоящее зимнее с воротником! Там же на базаре купили мне шикарные брюки. Теперь я выглядел как настоящий городской парень.

На третьем курсе по институту был издан приказ: всех студентов — будущих горных инженеров — одеть в специальную форму с погонами УфНИ — Уфимский нефтяной институт. В гарнизонном ателье для каждого из нас быстро сшили полный комплект обмундирования. Так из бедных студентов мы вдруг превратились в «мини-адмиралов». Медные пуговицы, брюки клеш и зачехленная фуражка с кокардой — строго и изящно! Кстати, многие военные на улице нам честь отдавали, потому что принимали за военнослужащих непонятного рода войск в форме нового образца. Было заметно, что девчата теперь стали знакомиться с нами охотнее.

ПОХИЩЕНИЕ НЕВЕСТЫ

В Кушнареково на каникулах Мухаммат познакомился с местной девушкой, которую звали Фагима. Довольно быстро он понял, что это — его судьба. И вот, как-то во время посиделок на берегу реки, он сказал: «Фагима, послушай, отсюда домой ты уже не вернешься. Пойдем к нам, ты станешь моей женой. Я тебя люблю, мне другой не надо...» Мухаммат Сабиров вспоминает: «Она обиделась, быстро встала, и мы пошли обратно. Когда поравнялись с нашим домом, я схватил ее за руку и потянул к калитке... «Мама, Марьям aпa, — позвал я своих, — выходите скорее, открывайте калитку. Я жену несу!» А сам держу Фагиму, не даю ей вырваться. Наконец, из дома выбежали женщины, открыли нам, и я внес свою суженую во двор. Тут мама спохватилась, бросилась в дом за подушками и зерном. По обычаю, невеста должна переступить порог по мягкому, чтобы так же мягко жилось, а зерном нас осыпали, чтобы богатыми были. Мы вошли в комнату, сели. Сестра Марьям набросилась на меня с упреками: «Что же ты делаешь? Ты же советский студент, комсомолец. И ты, Фагима, тоже комсомолка, мастер производства...» «А что я сделал? Сама видишь, невесту украл, — говорю, — как положено по обычаям...» Дядя, Шакир абый, привел к нам в дом родителей Фагимы. Мать сразу подлетела к дочери да и как ущипнет... Тут я вскочил, заслонил собой невесту: «Не трогайте! Фагима отныне — моя жена, я в обиду ее никому не дам, даже родной матери». Мать Фагимы растерялась от неожиданного напора с моей стороны, негодование ее смягчилось. Тут вмешался отец Фагимы, Сахап абый: «Нехорошо вы поступили, дети мои. Месяц ведь еще как познакомились, не узнали друг друга. Не по теперешним законам все это, нехорошо...» Однако стол был накрыт, тут и бутылка вина появилась. Старшие нас еще постыдили для виду, но делать нечего. Все сели за стол, закусили, стали обсуждать создавшееся положение. «Как вы собираетесь жить, ты подумал? — спрашивают меня. — Ты в Уфе, институт еще не окончил, как будешь семью содержать? А Фагима здесь на хорошей работе, зачем ей из Кушнаренково уезжать?» Об этом я и сам размышлял, да так ничего и не надумал. Но теперь мне стало легче: главное — Фагима со мной, значит, вместе что-нибудь придумаем, как-то проживем».

И молодые Сабировы перебрались Уфу. «У нашей семьи, у нашего дома было много друзей, — рассказывет о тех временах Мухаммат Галлямович. — Фагима с моими институтскими товарищами и их подругами быстро нашла общий язык, я хорошо ладил с ее родственниками, которые продолжали нас навещать, одним словом, мы жили полнокровной жизнью. Вот только жить приходилось на зарплату жены и мою стипендию, ходить на заработки я уже не мог — настала горячая пора, я приступил к работе над дипломным проектом. Фагиме приходилось нелегко, несмотря на то, что в Уфе заведовала она небольшим хозяйством — молочным заводом местного МВД. Работа ее была хлопотной и ответственной. Молочные продукты расходились не только по заказам МВД, но и руководства республики. Первым секретарем Башкирского обкома партии был в то время Семен Игнатьев, в прошлом крупный чин НКВД. Он нажил болезнь желудка, поэтому строго соблюдал диету. Ежедневно на завод приезжала его домработница, возможно, родственница, за набором молочных продуктов для «первого»: молоко, сметана, творог — все продукты установленного процента жирности, первой свежести и высшего качества. Она увозила этот набор продуктов на его служебной машине, предварительно сделав заказ на следующий день. Пользовались заказами и другие высшие руководители республики. Их наборы развозили по домам на заводской полуторке. Водитель, кстати, много лет проработавший в этой системе, безошибочно знал, кому какой бидончик нужно завезти, это адресов 20, и никогда не ошибался, хотя на бидонах не стояло фамилий получателей. После доставки заказов немного продуктов оставалось, потому что объем выпуска планировался с учетом резерва. Эти продукты шли в небольшой магазин при заводе, он располагался тут же в подвале. Продавали остатки и на самом маслозаводе, за наличный расчет, на это Фагима имела разрешение начальства. Эта смешанная схема реализации: наличная, безналичная и через магазин, была достаточно запутанной, и я опасался, что у Фагимы может образоваться недостача. Порядки в те годы были строгие: даже за незначительную недостачу могли привлечь к уголовной ответственности. А поскольку в институте нас обучали азам бухгалтерского учета, планирования и составления смет, я взялся помочь жене. Еженедельно все чеки, накладные, счета я сводил по приходу и расходу, полученные остатки передавал Фагиме для сверки. Довольно скоро я разобрался в хитросплетениях производственного и складского учета молочного производства и заодно стал учить Фагиму. И вот, по результатам наших расчетов получалось, что каждую неделю образуются неучтенные излишки. В учетные данные мы их, разумеется, не включали, потому что это расценивалось бы как нарушение. Несколько литров неучтенного молока доставались нам. Жить стало сытнее. Довольно скоро я стал замечать, как из худосочного студента, у которого пупок прилипает к позвоночнику, я превращаюсь в упитанного молодого человека.

Фагима тоже поправилась, но не на «дармовом» молоке. Просто она забеременела. Мы мечтали иметь ребенка, но никогда не загадывали, кого нам больше хотелось — мальчика или девочку. Я заведомо был согласен, лишь бы все обошлось благополучно. Все-таки первый ребенок!

Защитился я на четверку, но не огорчился — на диплом с отличием все равно не тянул. Об аспирантуре, большой науке я не мечтал, для инженера-нефтяника и простой диплом сгодится, рассуждал я. Дипломы нам вручали в торжественной обстанов­ке, состоялся выпускной вечер, было прощание с преподавателя­ми и друзьями.

Впрочем, больше запомнился не выпускной вечер, а распреде­ление. В те годы нефтяная промышленность бурно развивалась по всей стране, квалифицированных кадров не хватало, особенно спе­циалистов с высшим образованием. Поэтому в УфНИ поступило столько заявок, что для каждого выпускника был широкий выбор — перед нами был весь Советский Союз.

Свой я к тому времени уже сделал. Этот вопрос мы обсудили с Фагимой заранее, решили: едем в Татарию. Выбор был ос­нован на конкретных соображениях. Родились и выросли мы в Башкирии, по национальности были татарами. Еще в институте я заме­тил, что в Уфе стремятся продвигать кадры «коренной» националь­ности. Башкирам, или записавшимся башкирами татарам, предос­тавлялись преимущества при решении кадровых вопросов. Так реализовывалась политика приоритетности формирования национальной интеллигенции и управленческих кадров. Еще одно обстоятельство, которое было связано с решением в пользу Татарии, — это перспектива большой татарстанской нефти. Первые скважины появились в Татарии еще во время вой­ны, в 1943 году. Запасы нефти тогда оценивались как небывалые; нефтяная промышленность развивалась невиданными темпами, потребность в специалистах была острая. Вот почему, когда на распределении вызвали меня и предложили выбирать любую из разложенных на столе заявок, я без колебаний выбрал направление в объединение «Татнефть». Комиссия одобрила мой выбор. Вместе со мной в Татарию решила ехать большая группа выпускников.

Снова пришлось расставаться с любимой женой. И теперь не только с ней, но и с маленькой дочкой, к которой я сильно привязался. Мы были уверены, что разлука наша будет недолгой. Управление «Татнефти» в те годы находилось в Бугульме. Столица нашего нефтяного края, город Альметьевск, еще только строилась. При поступлении на работу я сразу объявил: «У меня жена и маленькая дочь, пошлите меня работать туда, где можно быстрее получить квартиру». «Так ты у нас папаша! Понятно, — ответили мне, — в таком случае тебе лучше ехать в „Альметьевбурнефть“, во вторую буровую контору. Там сейчас много жилья строят, не пройдет и года — получишь новую квартиру. Так я оказался в Альметьевске».

Продолжение следует.

Подготовил Михаил Бирин