Шостакович XXI века – родом из Казани

Александр Сладковский и Лукас Генюшас

ГЛАС СВЫШЕ И ПИАНИСТ БЕЗ РУБАШКИ

В день своего приезда неделю назад, войдя в ГБКЗ им. Сайдашева где-то около 14:30, с удивлением увидела расходящихся на обед оркестрантов. Первый фортепианный концерт Шостаковича, оказалось, уже записан. Всего за три часа. В зале велась дозапись пианиста Лукаса Генюшаса. Тихонько просочившись в партер, не поверила глазам. Красавец-лауреат второй премии прошлогоднего конкурса им. Чайковского дубль за дублем вдохновенно разыгрывал фрагменты каденции без рубашки. Первый случай в моей жизни, когда на академической эстраде работал полуобнаженный человек. Действительно было жарко. Чтобы звук кондиционеров не попал в микрофоны, охлаждение в ГБКЗ им. Сайдашева, на месяц превращенном в рекординговую студию, включают только во время перерывов. Обнаружив мое присутствие, Лукас накинул, не застегивая, лиловую рубашенцию-распашонку.

Между фортепианными дублями из динамиков раздавался спокойный голос звукорежиссера, уточняющего, что и в каком такте стоит «немножечко изменить». «А так все восхитительно», — заканчивает каждую реплику Владимир Рябенко, звукорежиссер Мариинского театра, подаривший казанскому Шостаковичу свой персональный отпуск. Еще и еще раз исполняя требуемое, Генюшас точнехонько прикасается к клавиатуре. Бисерный пассаж, массивные аккорды — все повторы идут в фиксированном мышечном тонусе: без пережимов, «выстреливающих» нот и прочих случайностей. То, что из зала кажется идеальным, тем не менее провоцирует очередные «небольшие просьбы» звукорежиссера. В отличие от невозмутимого пианиста, ювелирно выполняющего требования, меня степень подробности звукорежиссерского слуха опрокидывает. В том смысле, что испытываю острый комплекс собственной слуховой неполноценности. В борьбе с этим чувством и дождалась: «Запись окончена. Большое спасибо».

На левый балкон вышел Рябенко: «Здравствуй, Лена. Помнишь меня?» Еще бы: в 2001 году мы познакомились в театре Додина в Петербурге, где Рябенко был звуковиком на постановке оперы «Царь Демьян». С тех пор, правда, «виделись» только в «Фейсбуке». И вот Казань. «Поднимайтесь ко мне в студию», — идем с Лукашей слушать записанное.

Сергей Догадин (слева) и Владимир Рябенко (справа)

ПЛАНШЕТНЫЕ НОТЫ, ЭЛЕКТРОННЫЙ КАРАНДАШ И ПАЛЕЦ ВМЕСТО ЛАСТИКА

Студия — она же комната 315. В комнате — стол, пульт, два ноутбука и переходящие с головы на голову наушники. Лукас смотрит в планшет с нотами и вертит в руках белую палочку — stylos, электронный карандаш, которым Володя Рябенко делает пометки в планшетных нотах. Лично мне все равно непонятно, как во время записи можно «схватить» ушами, да еще отметить электронным карандашом в нотах такое количество звуковых деталей, подробностей или желаемых эмоциональных градаций. «А это мой звукоинженер — дядя Паша», — Рябенко знакомит нас с улыбчивым парнем. Пока я разглядываю забранные в высокий хвостик волосы дяди Паши, Рябенко прессует интереснейшей информацией: «Знаешь, люблю записывать звук большим фронтом. У меня же действует микрофонная задержка. Вообще, ею пользуются многие. Просто я рассчитываю время задержки по-другому. Потому что какую задачу решает звукорежиссер? Вот есть первичные условия: зал, инструменты расставлены везде, около них разбросаны микрофоны. Но я-то слушаю все в две колонки. Проблема — как разместить микрофоны так, чтобы они ровно «прошли» в две колонки. В зале ты слышишь нечто «перед собой», а в студии — из двух колонок, стоящих от тебя справа и слева. То есть ты получаешь сигнал в первичном поле — с одной точки для ушей, а во вторичном поле — с боков».

Пытаюсь вникнуть и одновременно смотрю, как Лукас делает в планшете пометки электронным карандашом, которые пальцем, будто ластиком, тут же стирает. «А вообще, хороший зал, тут приятно играть, — говорит он. — Правда, в зале фальшь не слышна, а на мониторе ее, кажется, в четыре раза больше». Все-таки приятно иметь дело с самокритичными людьми.

Александр Сладковский с Александром Бузловым

«ЛЕДЕНЯЩАЯ ОБЪЕКТИВНОСТЬ» МИКРОФОНА (ИЗ ПЕРЕПИСКИ С ЛУКАСОМ ГЕНЮШАСОМ)

— Что думаешь о своем участии в этом проекте?

— Думаю, очень важно обновлять и переосмысливать «центральный репертуар». Новые люди, занимающиеся этим, и новое время сообщают привычным сочинениям другое звучание.

— Сам выбрал Первый концерт Шостаковича?

— Сразу попросил, если возможно, закрепить за мной Первый концерт, так как он уже не первый год был у меня в репертуаре. Это прозаично?.. Скоро, кстати, намереваюсь выучить и Второй.

— Приятно, что «Мелодия» сделала ставку на исполнение концертов Шостаковича лауреатами последнего Конкурса Чайковского?

— Достаточно. Хотя эта идея и появилась после конкурса, — более полугодия прошло. А вот мои контакты с «Мелодией», в свою очередь, возникли задолго до него. Сама идея выпуска лауреатских записей хороша и, думаю, в будущем может быть использована с пользой для всех сторон.

— Признайся, есть, наверное, вещи, которые во время записи раздражают?

— Не будет преувеличением или излишней вежливостью сказать, что раздражение или неудовлетворенность просто отсутствовали. Я был в очередной раз искренне восхищен качеством, самоотдачей, организованностью и осмысленностью работы коллектива и Сладковского.

— А вообще любишь записываться?

— Очень люблю. Благодарить за это должен тех замечательных звукорежиссеров, с которыми довелось работать. Они, конечно, играют решающую роль в происходящем, становясь на время и учителем, и публикой, и судьей для артиста. Надо сказать, что запись с оркестром вообще приближает процесс к концертному до максимума. Присутствие и участие коллег-музыкантов на сцене оживляет и вдохновляет солиста, заставляет абстрагироваться от «леденящей объективности» микрофона.

Александр Сладковский с Дмитрием Маслеевым

ТАКТИЧНЫЙ ФА БЕКАР И ПРОЖИГАНИЕ ЛАЗЕРОМ

Назавтра писали Второй фортепианный концерт с лауреатом первой премии «Чайковского» Дмитрием Маслеевым. С совсем другой музыкой и другого склада пианистом уложились в те же три часа. Чисто музыковедческой информации в этом сете было столько, что ни в какой учебник не вместить. Финал концерта в неквадратном размере 7/8 очень напомнил фрагмент мюзикла Бернстайна «Кандид» (песня Кунигунды). В перерыве даже поразмышляли со Сладковским, кто у кого идею мог перехватить. «Кандид» Бернстайна — 1956 года, Второй фортепианный концерт Шостаковича — 1957 года. Хотя бывает, что идеи в воздухе носятся. Всплывали, впрочем, по ходу дела и другие ассоциации. В том же финале Сладковский просит оркестрантов: «Ребята, а мне надо широко, чтобы как в Чайковском!..» Ребята тут же меняют «угол слухового зрения». Тем более что очень много от Чайковского, как выяснилось, есть у Шостаковича и в красивейшей медленной части сочинения. Прослушивая ее в студии с Маслеевым, чуть не перебивали друг друга: «Надо же, вот только казалось, что как у Чайковского. А вот уже рахманиновское...»

В отличие от Генюшаса, игравшего Первый концерт Шостаковича далеко не впервые, Маслеев специально — для записи в Казани — выучил Второй фортепианный концерт. Осенью этого года он исполнит его в Москве с дирижером Юрием Симоновым и оркестром Московской филармонии. Интересно, на какие сравнения выведет этот опыт самого пианиста, изрядно «помученного» взыскательным звукорежиссером: «Какая-то нота стреляет в такте 73. Первая доля...» Пишут дубль с оркестром. Еще дубль с оркестром. Звукорежиссер мягок: «Дмитрий, все хорошо», — но требователен: «Все-таки нота ля стреляет». Оркестранты — отцы родные — повторяют одно и то же, не подавая вида. Надо значит надо. Сладковский не давит на солиста, но постоянно уточняет задачи оркестровым группам: «Pizzicato восходящее — как фальцет...» Очередной дубль. Записано.

Следующий день — Первый виолончельный концерт с Александром Бузловым. Тут три часа только на первую часть ушло. На весь концерт — смена. Иначе расставлены микрофоны. Изменена рассадка оркестрантов. Совсем другой звуковой баланс с солистом. «Чем ниже инструмент, — объясняет мне в перерыве один музыкант, — тем сложнее записывать». Сложно, потому что Шостакович наколдовывал эту музыку словно из предгрозового воздуха. Так много в ней густой тишины, «мыслей в себе» и мнимо пустого пространства, которое нет-нет да полыхнет чем-то истошным, трагическим, жутким.

Слушаю реплики звукорежиссера: «Цифра 40. Альты, мне кажется, ваша ткань не впитывается в соло виолончели». Наслаждение литературой непередаваемое. Он продолжает: «Прямо с волоса начните... Поунисонистее хотелось бы... Соло кларнета, вам неудобна была одна нотка в третьем такте...» И настоящий шедевр: «Вторые скрипки, спасибо! Очень тактичный фа бекар». Не менее талантлив в формулировках и сам Сладковский: «Пусть будет живое и теплое. На морозе лежит!.. Но теплое». После кульминационного фрагмента литавристу: «Удар из пушки пыльный такой получился, а надо без пыли». Или струнным: «Зачем такими экспрессивными смычками?! Как лазер надо прожигать!»

Из событий официальных, конечно, важен визит 16 августа в ГБКЗ им. Сайдашева президента РТ Рустама Минниханова Фото: president.tatarstan.ru

СИМФОНИЧЕСКОЕ ПРОИЗВОДСТВО ФЕСТИВАЛЬНОГО ТИПА

Представить, что амбициозная запись всего симфонического Шостаковича — далеко не все, чему удивлюсь в Казани, мне и в голову не приходило. Однако неожиданностей, причем приятных, свалилось достаточно. В день, когда я сперва слушала, а потом дружилась с Маслеевым, в Казань инкогнито наведался на своем вертолете Михаил Плетнев. Накануне он объявился Сладковскому по телефону, а в перерыве между окончанием записи Второго фортепианного концерта и вечерней оркестровой репетицией Первого виолончельного концерта прогулялся с маэстро по городу.

На записях совершенно неожиданно удалось познакомиться с Кариной Абрамян, заместителем директора фирмы «Мелодия». Тут же, поприветствовав друг друга, договорились об интервью. Ну а общаться с лауреатами конкурса им. Чайковского вообще стало огромной радостью: ребята рассказывали о себе и своих впечатлениях от оркестра как-то по-домашнему, без обычного психологического барьера. Собери-ка такую коллекцию собеседников в Москве! И кто бы мог подумать, что Маслеев — последний победитель конкурса им. Чайковского — целых два года провел в Казани, работая в местной ДМШ концертмейстером, а параллельно учась в аспирантуре Московской консерватории. Ходил как добрый зритель-слушатель и на концерты ГСО РТ Сладковского, теперь вот сам с ними играет.

Фото: president.tatarstan.ru

Из событий официальных, конечно, важен визит 16 августа в ГБКЗ им. Сайдашева президента РТ Рустама Минниханова: был сыгран фрагмент второй части Симфонии №11 Шостаковича — произведения, под управлением легендарного Натана Рахлина звучавшего в инаугурационной программе симфонического оркестра республики 50 лет назад. К настоящему моменту ГСО РТ под управлением Сладковского уже записал 4 инструментальных концерта и 9 симфоний Шостаковича. За всем этим стоит серьезнейшая плановая, договорная и логистическая работа. То, что она не бросается в глаза, — лишнее доказательство показательной организационной базы коллектива. А в том, что оркестранты отлично держатся и даже в жаркие дни записи производятся по графику, чувствуется наработанный Сладковским запас прочности ГСО РТ. Специалисты называют данный оркестр казанским симфоническим чудом. Поживем — увидим, какой отечественной и европейской реакции удостоится выпуск симфонического Шостаковича от ГСО РТ фирмой «Мелодия». Пока же ценными в контексте казанских записей Шостаковича кажутся слова Абрамян о том, насколько беспрецедентно сильным является Государственный симфонический оркестр РТ, и догадка Рябенко: «Мне кажется, их самый большой секрет — это огромный труд и любовь к музыке».

Интервью с Кариной Абрамян, Дмитрием Маслеевым и Владимиром Рябенко читайте в ближайшее время на «БИЗНЕС Online».