«В театре отличная атмосфера. Мне очень нравится новое здание» (на фото: Масгуда Шамсутдинова в казанском театре кукол «Экият») «В театре отличная атмосфера. Мне очень нравится новое здание» (на фото: Масгуда Шамсутдинова в казанском театре кукол «Экият»)

«В АВТОБУСЕ СМОТРЮ НА СТАРИКОВ И ВИЖУ, ЧТО СТАРЕЮТ ОНИ КАК-ТО ПО-ТЕМНОМУ»

— Масгуда, вы недавно приезжали из Сиэтла в Казань по какому-то конкретному поводу?

— По приглашению казанского театра кукол. Меня попросили сделать музыку для спектакля, который будет ставить главный режиссер театра Ильдус Зиннуров, которого я давно знаю и очень ценю.

— О чем спектакль?

— О, на тему «зеленых»: о сохранении природы и взаимоотношениях зверей и птиц. Когда придумаю музыку, мы ее запишем, и кукольное представление будет идти под нашу фонограмму. В театре отличная атмосфера. Мне очень нравится новое здание, очень нравится директор театра Роза Яппарова.

— Раньше вы писали музыку для кукольного театра?

— Конечно, писала, меня же сюда впервые привел Жиганов 35 лет назад. Вот. А вторая причина приезда в Казань — вспомнить родные запахи, после Казани я еще в Башкирию к себе на родину съездила.

— После Америки какое впечатление от Казани и ее жителей?

— Ох. И приятные, и не очень. В автобусе смотрю на стариков и вижу, что стареют они как-то по-темному, устало.

— А как надо?

— С улыбкой и любовью глядя на жизнь. Как я. На меня потому люди и смотрят, когда захожу в автобус. Думаю: «Что во мне такого-то? Что-то у меня на лице, наверное, написано? Что?»

— Ваш вариант ответа?

— Отвлеченность. Отрешенность. Пофигизм, наверное. Но пофигизм — грубо сказано. Вселенское спокойствие, скорее.

«Вид из моей творческой кквартиры в Сиэтле» «Вид из моей творческой квартиры в Сиэтле»

«В ЖИЗНИ МНОГО ШЛАКОВ НАДО СУМЕТЬ ПЕРЕРАБОТАТЬ. НА ЧТО-ТО ТЕРЯЕШЬ ВРЕМЯ, КОГО-ТО НЕ ТОГО ЛЮБИШЬ, НО ЛЮБОЙ ШЛАК ТЕБЯ УЧИТ...»

— Вас часто спрашивают: почему вы уехали?

— Ну конечно. Мой род, мое племя, как всегда говорю, — тысяча человек. И близкие, любящие люди задают вопрос: «Почему я там?» Не знаю. Черта характера в первую очередь. Я родилась в Башкирии, потом меня увезли в Караганду, в Казахстан, потом была Казань — консерватория, потом Ленинград, снова Казань. А еще я очень много ездила в фольклорные экспедиции, прошла своими ногами, наверное, тысячи километров...

Вообще, жизнь нам дана, чтобы любить себя и доказывать себе. В жизни ведь очень много шлаков надо суметь переработать. На что-то теряешь время. Кого-то не того любишь. Но любой шлак тебя учит, чтобы не быть самой себе шлаком. Я тут была как белая ворона. Да я и в Америке, наверное, сейчас как белая ворона. Люди, смотрю, что-то трепыхаются, про Клинтона, про Путина разговаривают, ссорятся, спорят. А я думаю: «Боже, жизнь-то всего одна! И она настолько красивая! Ведь можно пойти, послушать ручеек. А можно послушать шепот ветра».

«Для меня было важно, чтобы выучились мои дети. Здесь мне было бы трудно это выдержать, финансово трудно, в первую очередь. А там — получилось» «Для меня было важно, чтобы выучились мои дети. Здесь мне было бы трудно это выдержать, финансово трудно в первую очередь. А там получилось»

— Это так, но вы не ответили на вопрос...

— Для меня было важно, чтобы выучились мои дети. Здесь мне было бы трудно это выдержать, финансово трудно в первую очередь. А там получилось. Старший сын сейчас докторскую диссертацию защищает как программист. А младший свою ракетостроительную компанию делает. Сейчас он в начале пути. Но я не знаю, кто бы ему здесь дал денег, чтобы он строил свои ракеты. Спрашиваю его иногда: «Улым, тебе на земле, что ли, мало места?» Он отвечает: «А нечего было в детстве сказки про звезды рассказывать».

— Сами на звезды запрограммировали?

— У нас, у татар, есть колыбельная, я ему пела, где такие слова: «...ты, мой ребеночек, с неба достанешь звезду, и я не отличу, увидев в твоей руке, то ли это звезда, то ли это ягода». Вообще-то, мои дети и музыке учились. Скрипка, флейта, фортепиано. Но в отношении музыки, наверное, я их запрограммировала по-другому: «Не идите туда, не идите».

«Путешествие. Северная Америка. Штат Вашингтон. За мной река под названием «Гроза». Скоро она впадет в плотину «Дьявола» «Путешествие. Северная Америка. Штат Вашингтон. За мной река под названием Гроза. Скоро она впадет в плотину «Дьявола»

— Почему?

— Потому что музыка требует колоссальной энергии. Словно ты переворачиваешь шахты, переворачиваешь землю поперек, переворачиваешь вселенные. Глядя на меня, многие думают: «Все время улыбается, какая веселая у нее жизнь, потому что она композитор!» А на самом деле тебе надо войти в свои мозговые структуры не только в трех измерениях — надо до низу, до дна войти внутрь своего мозга. Это не очень легко. Но, знаете, я всегда наслаждалась вот этой возможностью исследовать себя. Сейчас, например, такое исследование подтолкнуло меня к сочинению «Архетипов».

— Расскажите.

— Это симфонический цикл. «Тамгалар» по-татарски. Когда человек послушает это, он скажет: «Ба, это же татарская музыка». Хотя там нет такой дежурной пентатоники и ничего похожего на Сабантуй с колокольчиками. Сейчас в этом цикле уже готовы 8 частей. Кстати, год назад в Казани исполнили одну часть из этого цикла.

— О чем этот цикл?

— Об ощущении и ощущениях нации. Все-таки мы все древние, давние. Мне захотелось вникнуть в состояние как бы предысторических ощущений нашего народа. Передать симфоническими звуками что-то древнее, что, может быть, сохранилось у нас какими-то нюансами вкуса, запаха. Например, есть часть, которая называется «Море травы», — о запахе, который проносился мимо нас древних, и мы знали: так пахнет земля, так пахнет вода, а так пахнут цветы. Сюжет другой части — «от заката до рассвета»: когда все духи слетаются на землю и чистят ее. В это время можно загадать пожелание и как бы послать его во вселенную. Вообще, мне всегда было важно ощущение вечной природы.

«ВЫ ЗНАЕТЕ, ЧТО У МОНГОЛОВ ЕСТЬ КОЛЫБЕЛЬНАЯ ЛОШАДИ?»

— Где вы родились?

— Мне очень повезло: я родилась в деревне у подножия Уральских гор на севере Башкирии. Где бы я ни была с тех пор, всегда, когда вижу степь, а наша деревня была в степи, я снова и снова «включаю» в себе детство. Деревня моя в переводе с татарского называется «Где мы зимовали». Мои прадеды отпочковались сюда из другой, более населенной деревни. Так и пустили корни.

У моей матери был потрясающий голос. До сих пор, уже посвятив себя фольклору, поискам колыбельных, я как будто ищу и вспоминаю голос моей матери. Скажем, слушаю арабскую колыбельную или латиноамериканскую, где-то улавливаю трель, где-то интонацию... и тут же понимаю: вот, вот такое же было в песнях и в голосе моей матери.

— Какие колыбельные собираете?

— ... колыбельные народов мира. Наверное, я уже больная, потому что ничего не могу со своим коллекционерским безумием поделать. Вроде бы что уж такого? Ну собирает Масгуда песни. Но для меня же каждая колыбельная — это не только мелодия и слова, это огромный маршрут для каких-то невероятных знаний. О каждом человеке, который приходит ко мне со своей колыбельной, мне важно знать все, я расспрашиваю его о том, как и над чем он думает, как он живет, что помнит из своего прошлого опыта, какой вкус он любит, как он засыпает.

Таким образом каждая колыбельная в моей коллекции всякий раз и о том единственном человеке, от которого я ее получила, и о тех тонких материях, из которых этот человек состоит. Колыбельная становится чем-то реально живым, даже живущим. Заметила, когда у меня стресс, я ставлю себе колыбельную, и приходит успокоение. Сколько народов, столько и колыбельных: ирландская, уэльская, шотландская, португальская, французская, арабская, монгольская.

Вы знаете, например, что у монголов есть колыбельная лошади? А как ее поют? Это такой фыркающий шепот, который посылается во вселенную. Удивительно же?! Но самое интересное, что в результате всегда случается, что одна идея порождает другую идею. Вот мне присылают монголы колыбельную лошади, а у меня тут же своя идея зреет: колыбельная кошки своему котенку, колыбельная, которую деревья поют своим маленьким росточкам.

— Откуда в вас столько нежности?

— Наверное, от мамы. Мама поднимала четверых детей одна, потому что отец рано умер — мне было 6 лет. А в 11 лет ее сестра увезла меня в Казахстан, в Караганду. Это было страшное для меня время, потому что все вокруг оказалось незнакомым, неродным, я ведь и по-русски ни одного слова не знала, не говоря о казахском. Наша деревня жила настолько закрытой, замкнутой жизнью, что даже соседние башкирские, русские деревни воспринимались, как совсем другая цивилизация. И еще. Несмотря на то, что деревня была башкирская, мы говорили даже не на современном татарском, а на старотатарском языке. И когда я оказалась в Казахстане, конечно, для меня это был шок.

«В лесу Кайбицкого района в поисках Шурале» «В лесу Кайбицкого района в поисках Шурале»

«ЧТОБЫ Я НЕ ДРАЛАСЬ, МЕНЯ РЕШИЛИ ОТДАТЬ В СПОРТИВНЫЙ ИНТЕРНАТ, НО... ПО ОШИБКЕ ПРОЕХАЛИ ОДНУ ОСТАНОВКУ»

— Кто вас увез и почему только вас?

— Время было трудное. Взрослым людям из нашей деревни не давали паспорта, чтобы они уехали. Это было фактически рабство. Из тех, кто вырвался, были мамина сестра с мужем. Они уехали в Караганду на заработки, в шахты. И все время помогали маме. Помню, они прислали конфеты, и я, в первый раз увидев фантик, все удивлялась: «Ну разве бывает такая красота?!» В 11 лет я была очень рослая, неандертальская такая девушка. Ну вот они и решили увезти меня к себе. Их сыновей я гоняла как cидоровых коз. А чтобы я не дралась, меня решили отдать в спортивный интернат, но по ошибке мы проехали одну остановку на автобусе, вышли, увидели музыкальную школу-интернат, и я поступила туда.

— Что пели при поступлении?

— Гимн Советского Союза. Мне потом мой учитель — сейчас он в Израиле — говорил: «Ну вот как мы могли не взять барышню, поющую гимн?!» Тогда же меня спросили: «Будешь играть на контрабасе?» Я кивнула. Слово-то какое, если вслушаться: контра-ба-а-а-с! Конечно, я даже не представляла, что это. И когда впервые увидела огромный инструмент, неделю бегала от учителя со слезами на глазах. Сейчас у меня мечта написать Концерт для контрабаса. Я к ней осторожно подбираюсь. Вот недавно написала Концерт для виолончели. Мне его заказало в Германии одно издательство. Напишу и для контрабаса. Обязательно.

— Могли стать спортсменкой, а стали композитором?

— Да. Но, между прочим, я за нашу музыкальную школу-интернат и как спортсменка все время боролась. Бегала дистанции большие и малые, прыгала вверх, вниз, вправо, влево. Очень активная была. И очень сознательная. Меня в пять утра будили на тренировки. На улице буран, а я должна с тренером бегать круги.

В интернате нас все время кормили гречневой кашей, я и не знала, что еда бывает какой-то другой. Зато сейчас этому опыту очень благодарна. Смотрю на людей моего возраста — мне 60, у кого-то давление, у кого-то сердце, а меня в детстве так напихали гречкой, что до сих пор хватает. Чувствую себя очень здоровой. Ну и работящей была, конечно. С 11 до 19 лет по 8 часов занималась фортепиано. Учила русский и казахский. Потом снова «добивала» себя спортом: бегала, прыгала, сдавала нормы ГТО, отстаивала честь школы на олимпиадах.

«У меня в мае в Сиэтле было выступление перед тысячами людей. На английском языке читала лекцию о колыбельных мира» «У меня в мае в Сиэтле было выступление перед тысячами людей. На английском языке читала лекцию о колыбельных мира»

«К ФОЛЬКЛОРУ МЕНЯ ПОДТОЛКНУЛА ЮЛДУЗ НАКИЕВНА ИСАНБЕТ»

— Языки трудно давались?

— С русским помню случай. Продают конфеты, у меня даже деньги есть, чтобы их купить, а я не могу словами сказать: «Вот мне эти конфеты, пожалуйста». С тех пор изучение любого языка для меня — это способ доказать себе: «Я могу!»

— Сколько языков знаете сейчас?

— Старотатарский, казахский, русский, во время диссертации немного изучала турецкий, ну и английский. Осталось выучить монгольский и испанский. Подумывала о китайском, но зачем? Сейчас же все китайцы говорят по-английски. У меня в мае в Сиэтле было выступление перед тысячами людей. На английском языке читала лекцию о колыбельных мира. Справа — пять американцев, слева — пять американцев, а я им: «А сейчас мы споем колыбельную XIX века, которая пришла к нам из Британии...». И они пели, каждый — свою.

«Тема лекции была придумана на основе песен колыбельных, свадебных и похоронных. Я назвала лекцию «Темы любви» «Тема лекции была придумана на основе песен колыбельных, свадебных и похоронных. Я назвала лекцию «Темы любви»

— ... про шведский не забыли?

— Нет. В 1996 - 1997 годах у меня действительно был грант на целый год в Швеции в Королевском колледже. Преподавание велось на шведском, я его не понимала, но мне сказали, что к концу года я должна по-английски прочитать лекцию о татарской музыке. Возилась я с этой лекцией, составляя ее по одному предложению, целый год. Потом все вызубрила наизусть и прочитала, а в конце добавила: «Ни о чем не спрашивайте меня — все равно ничего не пойму».

Тема лекции была придумана на основе песен колыбельных, свадебных и похоронных. Я назвала лекцию «Темы любви». Идея была в том, чтобы вот этот давний фольклорный материал обставить двумя профилями: «Песни жизни» — «Песни смерти». Вообще, к фольклору меня подтолкнула Юлдуз Накиевна Исанбет. Я ей благодарна за то, что она первая увидела во мне нечто большее, чем то, что я собой представляла. Кстати, она первая мне сказала: «У тебя громадный фольклорный материал, вот делай-ка кандидатскую диссертацию». Я уже взрослой пошла для этого в Институт истории Академии наук, где училась под началом Рафика Мухаметшина, он сейчас ректор Исламского института.

— А тема вашей диссертации?

— Тема была связана с днем рождения пророка у татар-мусульман. Это очень интересно вот в каком плане. Татары же смогли сохранить свою религию. В условиях очень большого пресса. При этом они сохраняли под видом обряда и произведения культуры, которые становились частью мусульманского календаря.

Так вот, в XIV веке была очень распространена поэма тюркского поэта Сулеймана Челеби. Название поэмы «Маулит ан-Наби». Поэма вся поется от начала до конца. Я переводила слова. Расшифровывала музыку. На протяжении 600 лет этот художественный текст был адаптирован в религиозных мусульманских обрядах. Я как бы изучала религию, в которую сознательно и очень хитро был введен элемент искусства. Из этого произведения татары сделали как бы религиозный театр. Священник исполняет эту поэму, как бы находясь на сценической площадке для оперы-монолога.

«Они пели колыбельную, каждый — свою» «Они пели колыбельную, каждый — свою»

«ЖИГАНОВ СОГЛАСИЛСЯ ВЗЯТЬ МЕНЯ В КОНСЕРВАТОРИЮ БЕЗ ЭКЗАМЕНОВ»

— Сокровенное знание! А вообще в Казань вы как попали?

— Еще одна случайность. Когда я окончила карагандинскую музыкальную школу-интернат, меня по распределению послали в Башкирию, в Аскинский район, где я в школе должна была преподавать музыку. Я должна была ехать в Уфу в 12 часов, но что-то не так поняла, потому что уфимский поезд отправлялся в полночь, а я оказалась на вокзале в полуденное время. И в полдень поезд шел в Казань. Тетка мне и говорит: «А чего ты будешь ждать полсуток? Давай поезжай в Казань, там пересядешь на другой поезд и доберешься до Уфы». Я села и поехала.

В Казани сразу отправилась в консерваторию. У меня была малюсенькая, на тысячную долю процента надежда попробовать сюда поступить, так как диплом спецшколы давал мне вроде бы такое право. В консерватории меня «поймал» Анатолий Борисович Луппов. Прослушал. Видимо, что-то ему любопытным показалось в том, что я ему спела-сыграла. А к нему меня привели Белялов или Яруллин, не помню. И вот я «шлепнулась» со своими какими-то древними, кочевническими дистанциями звуков. Видимо, это было чем-то необычным в сравнении с тем, чему учили здесь. В 1974 году здешняя «школа» была однотипной, что ли. Ну вот Луппов и отвел меня к Жиганову, который согласился взять меня в консерваторию без экзаменов, при этом настоял, чтобы два курса я тут обучалась и по классу контрабаса, и по классу композиции. Мне было тяжело. Я сказала Жиганову: «Мне же надо еще и казанских студентов догнать!» В начале был жуткий комплекс неполноценности.

— Что для вас быть композитором?

— Не знаю. Нравится. Я и сейчас пишу музыку, потому что люблю это занятие. Смотрю на некоторых эмигрантов: вот люди уезжают в Америку, чтобы купить дома, машины, обзавестись имуществом, потом смотришь на них: «А зря». Жить только имущественными интересами очень скучно, по-моему. Мне знакомые, которые эмигрировали раньше меня, сразу сказали: «Вот чем ты занималась в России, тем продолжай и здесь заниматься».

— И чем же вы занимаетесь?

— Преподаю в Сиэтле композицию. Там есть такой Сentral Сommunity College, где учат не музыкантов, а людей разных технических и научных профилей. Но много студентов сами хотят научиться сочинять. Мой курс рассчитан на три месяца. И вот я объясняю студентам композицию, начиная с того, что каждый человек может быть композитором, поэтом. Только надо уметь слушать себя и слышать мир. Главное, что я им внушаю: надо страшно любить себя. Верить в себя.

Там есть такой композитор Ганс Зиннар, он пять-шесть уроков музыки взял, а сейчас работает в Голливуде. Там же музыкальный бизнес совсем другой. Надо дружить с продюсерами, режиссерами, сценаристами. Если эти условия выполнены, ты как композитор придумал пару-тройку мелодий, потом вызываешь аранжировщиков, и они твою музыкальную идею оркеструют. Еще занимаюсь музыкой с тинейджерами, детьми моих друзей. Приучила их к Малеру. Конечно, в Сиэтле есть симфонический оркестр, но не все же туда бегают. Молодежи-то подавай свое — рэп, попсу из наушников. А я их «подсадила» на Малера. Люблю его очень.

«ТАТАРСКАЯ ДИАСПОРА ОГРОМНАЯ»

— То есть музыка продолжает оставаться вашей профессией?

— Да нет. Не только. Я зарабатываю переводом: у меня лицензия переводчика. Часто приглашают в школы, где учатся дети эмигрантов из России. Все-все: узбеки, казахи, русские, татары. Свой экзамен для этой лицензии я сдавала пять раз. Просто один человек сказал: «В Америке главное — быть дотошным. Не сдашь один раз, идешь второй, третий...» А еще я читаю Коран.

— Кому читаете?

— Там же очень много татар! Татары из Узбекистана, из Киргизии, из Монголии, из Китая, из Японии. Татарская диаспора огромная: там и компьютерщики, и инженеры, и «Боинги» конструируют. Кого только нет! Поскольку я изучала Коран, меня часто просят его читать в самых разных жизненных ситуациях. Например, кто-то заболел, или людям важно похоронить родственника по татарскому обряду, я в этом участвую. Я же изучала ритуалы мусульманские. Например, если человек плохо себя чувствует, надо приходить и читать 36-ю главу Корана: облегчаешь человеку душу во время болезни. А на кладбище надо рассказывать про маршрут души умершего. Что и как с нею происходит. Неважно, верующим людям я это говорю или атеистам. Я же не как священник там читаю, а как ... не знаю... ученый, что ли.

Меня приглашают в самые разные группы, где много смешанных татар: есть татары, принявшие христианство, есть полуузбеки-полутатары, полуказахи-полутатары и так далее

— А что вы на кладбище говорите?

— Внушаю родственникам, что мертвые не любят, когда по ним плачут, потому что они чувствуют себя в холодной воде. Мертвые до 40 дней вообще не чувствуют, что они мертвые. Они не понимают, что душа от тела отделилась. И они все время пытаются разговаривать с нами. Мы не знаем, как и что ощущают мертвые. Но мы должны горевать не по одному — это ведь очень больно, а вместе, сообща. Третий день важен, потому что после того, как кого-то похоронили, три раза должно солнце подняться. Потом пять дней, семь дней, девять дней. По большому счету это делается для тех, чей близкий умер. Моя задача — успокоить людей. Одну женщину похоронили: она год лежала с тяжелой болезнью. Муж падал без сил, но с кладбища ушел улыбаясь. Я его заставила улыбаться.

«Весна в Сиэтле» «Весна в Сиэтле»

«В ЦЕНТРЕ СИЭТЛА — ТОЛЬКО Я, БОМЖИ И ЧЕРНЫЕ»

— Сами американцы вам интересны?

— Конечно. Выясняя, что любят американцы, я, например, обнаружила удивительные вещи. Они очень любят запах свежего хлеба. А еще — запах лаванды. Там килограмм сушеной лаванды стоит 100 долларов. Я стала выяснять, почему американцы этот запах любят. Оказывается, это запах сонного оберега: ирландско-британская традиция древняя. А еще они очень любят ваниль. Я раньше ее терпеть не могла, а сейчас очень полюбила ванильное мороженое.

— Вам уютно в Сиэтле?

— Это красивейший город мира. Там много людей, но их не видно, потому что кругом океан, горы, вулканы и жители как бы рассредоточены по красивейшему природному ландшафту. А в центре Сиэтла — только я, бомжи и черные.

Смешно, но вспомню. Когда мы в 2001 году в Казани обсуждали в семье, послать или нет заявку на грин-карту, дети мне сказали: «Ты тут безработная, так какая же тебе разница, быть безработной в Казани или в Америке». Все-таки хорошо иметь умных детей! Америка проглатывает всех. Там всем есть место. Там никто не пропадает. Попрошайничают американцы третьего поколения. А эмигранты первого поколения зубами цепляются за все возможности.

Но я всегда говорю: там физически очень уютно. А здесь мне душевно уютно. В Швеции, когда записывала шведских татар и узнала, что они туда попали через Китай — уходили от советской власти, я как-то особенно поняла за что они благодарны судьбе при том, что не ругают Россию. Меня спрашивают: где татарам живется лучше? А нигде. Потому что никто нигде не живет просто и безоблачно. Это надо понимать. В Америке надо брать сумасшедшие кредиты под дома, имущество, а сколько требуется денег, чтобы выучить детей. 200 тысяч долларов для обучения в вузе. Там все в долгах как в шелках.

Жизнь там удобная, но не надо думать, что она простая. За все надо платить. Мы живем в ХХI веке. Мир настолько технологически продвинулся сейчас. Я, можно сказать, после колхозных граблей скакнула в Сиэтл, супертехнологичный город. Но и мне пришлось учиться по-новой: и языку, и компьютеру, и айфону, и прочим вещам.

«Сиэтл цветет» Сиэтл цветет

«ХОЧУ УСТРОИТЬ РАЙ НА ДЕНЬГИ КАПИТАЛИСТОВ»

— Расскажите про ваше радио.

— Это мой интернет-сайт с такой составляющей, как радио. Называется tatars.com. Сын мне, конечно, помог сделать его. Подключил магнитофон, семь микрофонов. Мое радио слушали в Италии, в Аргентине, в Мексике. В Мексике есть татарин, который работает в полиции менеджером. Как я это узнала? А есть такая программа, которая позволяет видеть, кто и откуда принимает мой сигнал. Так вот меня слушали по 200, по 300 человек в день. Я общалась со всем миром. Сейчас на время эта идея заморожена. Но вот вернусь и снова буду трясти сына. Потому что должна записать-напеть-рассказать все, что знаю сама. Буду ставить эти записи и разговаривать с соотечественниками по-русски, по-английски и по-татарски. Хотя правильнее, наверное, распространять знания о татарах по-английски.

— Ну а соцсетями пользуетесь?

— Завела профиль в «Фейсбуке». И меня сразу группа одна заинтересовала: они изучают проблемы онкологии, а мне всегда было интересно устройство человеческого тела. Почему у одних людей организм запускает программу «самоуничтожения», а у других нет? Узнала потрясающие вещи. Например, если жевать черемуховые и вишневые семена, которые 10 лет назад считались чуть ли не ядовитыми, то они, будучи источником мощного антиоксиданта, уничтожат раковые клетки.

Ну а еще «Фейсбук» позволяет мне быстро узнавать, где сигнал моего радио принимаются, а где нет. Недавно человек из Италии написал, что мое радио у него ловится, а где-то в Аргентине — нет, следовательно, нужны дополнительные настройки. Попросила сына — сделал. А как бы я без «Фейсбука» могла получить такую срочную информацию? Для меня это средство быстрой связи. Но я вот что скажу: люди, которые сидят в соцсетях, очень быстро просеивают огромную информацию. Но у них нет моего опыта долгого прохождения собственными ногами по огромным пространствам, у них знания людей. И мне, например, очень любопытно соединять технологический опыт этих людей с каким-то архаическим, что ли, моим опытом.

«Путешествие. Штат Айдахо» «Путешествие. Штат Айдахо»

— Напоследок поделитесь своими мечтами?

— Очень хочу поехать в фольклорную экспедицию в Монголию. Еще мечта — поехать к нивхам, это народ с той стороны Ледовитого океана, их всего 4,5 тысячи человек. Всегдашняя мечта — чтобы меня исполнял симфонический оркестр Татарстана. А еще мечта — сделать в Сиэтле фестиваль «Фиолетовая флейта». Там же самые красивые закаты. И вот — представляете — розовый закат, повсюду много лекарственных растений, и каждый газон источает свой особенный запах, а на деревьях сидят девочки-флейтистки в фиолетовых платьях и играют колыбельные народов мира. Мне важно, чтобы соединились запахи и музыка и чтобы вечерние безумно красивые облака всему этому стали бы естественно-природным оформлением. Красиво, да? Хочу устроить рай на деньги капиталистов. У них есть деньги. У меня — идеи.