Ольга Скепнер: «Я говорю журналистам: «Казань – столица джаза? С чего вы это взяли?»

Ольга Скепнер: «Я ничего не могу требовать от зрителя, могу только давать. Если он берет и ему это нравится, значит, это успех, и я проживаю эти счастливые минуты не зря»

«У НАС В КАЗАНИ ПОЧТИ НЕ ОСТАЛОСЬ ДЖАЗОВЫХ МУЗЫКАНТОВ — НЕ С КЕМ ИГРАТЬ»

— Ольга, стартовало ваше новое детище — музыкальный фестиваль Hotel de ville в Казанской ратуше. Вам стало скучно зимой без «Jazz в усадьбе Сандецкого»?

— На самом деле, это не только моя инициатива, мне предложила это год назад руководитель Казанской ратуши Дина Латфуллина. Ратуша — место для правительственных заседаний, но много лет назад это была концертная площадка. В советские времена, например, оркестр Лундстрема устраивал здесь джазовые вечера.

Также здесь выступали Федор Шаляпин, Леонид Собинов, Александр Скрябин. Вообще, имя Скрябина тесно связано с Казанью, вспомните НИИ экспериментальной эстетики «Прометей» при КАИ, которым заведовал профессор Булат Галеев. Я, кстати, училась у него... Интересно, что Скрябин как раз не собрал полный зал в Ратуше в свое время, а на Шаляпине, наоборот, было около 1,5 тысяч человек.

В конце концов в зале Ратуши пела моя мама. Пела русскую фольклорную музыку с концертмейстером-баянистом из консерватории Яковом Лебенсоном. Это были выступления в рамках различных художественных смотров, мама пела от Казанского медицинского института. Теперь у нее, как говорится, «мороз по коже», что я стала заниматься и раскручивать это место.

— То есть вас позвали в качестве музыкального продюсера нового проекта?

— Не продюсера, а музыкального директора! Сначала меня пригласили туда выступать в качестве певицы. 14 февраля 2014 года был концерт «От классики до джаза». Этот концерт делал известный пианист Олег Анохин вместе с Диной Латфуллиной. Мне предложили выступить в качестве хедлайнера вместе с Анохиным.

Зал собрался — было около 300 человек. За кулисами хозяйка Ратуши предложила мне попробовать сделать подобные вечера на постоянной основе. Сначала я думала, что не возьмусь, потому что это слишком глобально. Ведь если браться за подобный проект, то надо делать его долгосрочным. Во-вторых, мне не хотелось переходить дорогу человеку, который уже этим занимался. Но в марте Олег Анохин уехал в Москву, и вопрос остался открытым. А у нас фестиваль в усадьбе Сандецкого был непростой в этом году, довольно низкие продажи.

«У нас нет джазовой инфраструктуры, кроме «Jazz в усадьбе Сандецкого» ничего особо не происходит»

— С погодой не повезло эти летом?

— И дожди были... Но самое главное — проходил чемпионат мира по водным видам спорта. У нас, естественно, был отток зрителей. Мы и сами сделали концерт в парке FINA. Собрали 10 тысяч человек, кстати, это был рекорд для всех концертов в парке FINA.

В целом я посмотрела на фестиваль в усадьбе Сандецкого отстраненным взглядом и решила: нельзя «молчать», придется напрячься, и, как бы тебе ни хотелось, не делать ничего нельзя. В кризисные годы людей всегда спасали культура и искусство. И мы, деятели культуры и искусства, должны не бросать своих зрителей. Мы должны показывать зрителям прекрасную музыку, которую мы сами очень любим. Может быть, поэтому говорят, что я «сумасшедшая», увлеченная музыкой — часто меня можно видеть аплодирующей рядом со сценой, много эмоций в моменты музыки. Это все потому, что я привожу то, что люблю и хочу слушать, и тех, с кем я хочу выступать.

В итоге я позвонила Дине Латфуллиной, она ответила, что ждала этого звонка. Конечно, сразу с неба нам ничего не упало. Нужно было формировать музыкальную программу, я бы ее сформировала сразу на год, это пять-шесть концертов. Но как ее формировать, если нет денег вообще, ни одного спонсора, зритель про концерты в Ратуше не знает. В общем, это стартап. Сформировали пока на несколько концертов. С финансированием все непросто, хотя мы выходим под патронажем мэрии Казани. Мэр Ильсур Раисович Метшин уже поддерживал некоторые мои проекты: фестиваль французского джаза Le Jazz в «Пирамиде», дни французской культуры в Казани, фестиваль «Jazz в усадьбе Сандецкого». Ни один наш крупный проект не был оставлен без внимания, за что ему большое спасибо. И в этот раз он сказал: «Да, делаем, мы поддержим». Но средств, как известно, не хватает. Хочется делать фестиваль лучше и лучше.

Таким образом, эта идея возникла не от скуки, а из-за общей ситуации в культуре — «Сандецкий» закроется в конце августа, и будет одна мертвечина. «Казань — третья столица джаза», у города «глубокие джазовые корни и традиции» — это только лозунги. Я говорю журналистам: «Казань — столица джаза? С чего вы это взяли?» Когда у нас в Казани почти нет джазовых музыкантов — не с кем играть! Кто-то может на меня обидеться, но у нас почти все музыканты уехали из Казани. Мой экс-супруг Олег Анохин держался до последнего, но тоже уехал в Москву.

У нас нет джазовой инфраструктуры, кроме «Jazz в усадьбе Сандецкого» ничего особо не происходит. И здесь только один джазовый клуб «Старый рояль». «Перекресток джаза» не считаем, потому что три или четыре года я пыталась его развивать в джазовом направлении, но там по-прежнему в основном играет кабацкая музыка или дискотека 80-х. Правда, совсем недавно появилось мероприятие «Джазовая среда» саксофониста Юрия Щербакова в доме Аксенова. И это уже хорошо. Ну и где здесь играть музыкантам, как им зарабатывать? На что им кормить свои семьи? А самое главное — где и с кем творить, импровизировать? Есть, конечно, у нас филармонический джаз-оркестр РТ, но и он, на мой взгляд, не в лучшей форме.

«Ратуша — место для правительственных заседаний, но много лет назад это была концертная площадка»

«РАТУША КАК БУДТО БЫ ДАВНО ЖДЕТ СВОЕГО ЗРИТЕЛЯ»

— И вот на этом грустном фоне власти Казани хотят сделать из Hotel de ville новый городской бренд, важный элемент событийного туризма.

— Да, амбиции огромные, по-другому нельзя. Вы что, будете делать в Казанской ратуше проект, который никому не нужен? Нет, это должно «звучать». Политика должна быть правильно выстроена, но мы пока не можем брать мировых артистов, допустим, первого эшелона, потому что, во-первых, их график расписан на четыре-пять лет вперед...

— То есть вы реально уже сейчас пытались зазвать больших звезд?

— Да, я начала узнавать возможности приезда некоторых, например, Шарля Азнавура, Владимира Спивакова и других.

— Значит, вы озвучили имя великого французского шансонье на пресс-конференции, посвященной будущему фесту, не просто так?

— Да, меня навели на эту мысль. Кроме того, я сейчас вхожу в сообщество менеджеров России и зарубежья. Мы можем брать артистов в туре — как сейчас и произошло с Ив Корнелиус, которая выступала на открытии Hotel de ville. Она была в туре по России, в Казани впервые. Благодаря такой практике можно уменьшить сумму гонорара. Правда, мы не будем эксклюзивом в России. Но в целом это нормальная история.

— На данный момент каковы реальные планы по артистам, которые приедут на Hotel de ville в этом сезоне?

— Во-первых, 20 декабря у нас выступает София Рубина-Хантер, которую знают по третьему сезону «Голоса». 14 февраля будет Мариам Мерабова, которая с таким успехом выступила у нас летом на «Сандецком». Кто же, как не она, должна петь о любви? 5 марта — большой джазовый оркестр под управлением Петра Востокова. Осталось сформировать последнюю апрельскую дату.

— Весь сезон будут джазовые артисты?

— Я бы позиционировала этот год джазовым. Джаз в большей степени подходит для Ратуши. Рядом Большой концертный зал, слева от нас — оперный театр. Не нужно никому перебегать дорогу, хотя можно будет сделать интересные концерты классической музыки. Но, понимаете, большой симфонический оркестр в Ратушу ведь не посадишь, значит, это может быть камерный оркестр. Можно, конечно, сделать концерт солистов, пианиста, допустим, это возможно. Анну Нетребко мы тоже пока не можем привезти, о ней вообще не стоит пока писать и говорить, потому что ее график расписан на несколько лет вперед. И к таким событиям нужно готовиться заранее.

Я бы хотела донести до зрителя разную интересную музыку. Возможно, мы сделаем концерт, посвященный Астору Пьяццолле. Не раз уже делала этот проект. Он всегда весьма успешный. Надо будет подумать.

Почему джаз в Ратуше особенно хорошо прозвучит? Потому что классическая музыка — это определенная атмосфера. Я бы не позволила есть во время концерта академической музыки, а на балконе мы планируем ресторанную зону. Так неправильно, это кощунство. А джаз несколько демократичен в этом отношении, хотя и для джаза это плохо. Но, в принципе, деликатно можно позволить подобное, но не до фанатизма. Я бы хотела создать в Ратуше свободу музыкального салона, но к этому надо привить вкус людей и сориентировать их на это, направить. Нужно привозить и делать различные выставки во время наших музыкальных проектов. Ратуша как будто бы давно ждет своего зрителя. Хотя классику, повторюсь я не отменяю — оперные голоса и фортепианные концерты, акустические камерные концерты там могли бы звучать прекрасно. Нужно думать, как это сделать. Много вопросов с размещением сцены, много проблем со звуком и световым оснащением. Непростой вопрос: расположение рядов для зрителей, пока посадочных и входных мест — 334.

— Для вас это мало?

— Это мало, публики может быть и больше. Если привозить Херби Хенкока, Бобби МакФеррина, Ришара Гальяно и многих других, то зрителей должно быть больше! Тысяча человек, не меньше. Да и это не окупит ни один концерт, поэтому проекту нужна поддержка — наполовину государственная, наполовину — спонсорская. Потому что с продажи билетов никогда не окупишься, а цены завышать я не хочу. Наша настоящая публика — интеллигенция — должна обязательно попасть на концерт. Хотелось бы объяснить нашему зрителю, и какой дресс-код необходим для Ратуши. Но для этого не надо писать никаких black tie на афишах, люди должны сами это понять, правильно сориентироваться.

«Я бы хотела создать в Ратуше свободу музыкального салона, но к этому надо привить вкус людей и сориентировать их на это, направить»

«КТО ТАМ НА ЭТИХ MAYBACH — Я НЕ ЗНАЮ»

— Когда говорят о музыкальных проектах Ольги Скепнер, то часто определения «джаз» и «светский раут» идут рядом. И кажется, что вы на это немного обижаетесь.

— Да нет, я не обижаюсь. Просто люблю культуру и определенную эстетику во всем. Я музыкант с пяти лет — классическая пианистка, потом уже музыковед. Представьте меня маленькой девочкой, ученицей музыкальной школы — в белом фартучке, белых бантиках, лаковых туфельках — ситуация определенных норм воспитания. Я выхожу на сцену к роялю, кланяюсь, начинаю играть экзаменационную программу при переходе, допустим, в четвертый класс... Дальше — студентка музыкального училища — теоретик, также одета академически, в очках, с оперными клавирами и кучей книг в руках. Не в рваных джинсах, не в лосинах и тому подобное. Далее — студентка филфака университета в Ульяновске, потом студентка и аспирантка Казанской консерватории. Все это ситуация вкуса человека и воспитания с маленьких лет.

Конечно, выйдя на сцену, я стала интересоваться модой, потому что мне хотелось быть красивой для зрителя. Зритель должен получить на концерте качественную слуховую и зрительную информацию. Все должно быть элегантно, стильно, красиво, эстетично. Это та эстетика, которой меня научили мои родители, которую я впитала в своем окружении. Помню, когда уже училась в консерватории, то выходила на сцену к роялю всегда в черном. Классический образ академического музыканта! До сих пор люблю черное. И совсем не люблю бахрому и пайетки, в которые меня бесконечно пытаются одеть стилисты.

— Такого же вкуса и воспитания вы требуете от своих зрителей?

— Не то чтобы требую. Я требую внимательного вслушивания, точнее, прошу. Я ничего не могу требовать от зрителя, могу только давать. Если он берет и ему это нравится, значит, это успех, и я проживаю эти счастливые минуты не зря. Зритель, который приходит к нам, воспитывается сам. Сколько раз нам советовали: сделайте на летнем фестивале дресс-код, введите, к примеру, шляпки. Боже, какие шляпки? Зачем отпугивать людей? Мне кажется, мы воспитываем самой музыкой и атмосферой, а также собственным примером.

— Не могу назвать себя экспертом в моде, но когда видишь западный джазовый фестиваль на канале Mezzo live HD, то обычно и артисты, и публика одеты довольно демократично.

— Джазовые музыканты-мужчины в Америке довольно спокойны в этом плане. У них есть цветные рубашки, брюки или джинсы, но не рваные. Яркие цветные рубашки — во многом это плод афроамериканской культуры и отголоски эстетики хиппи 60-х, которая тоже соприкоснулась отчасти с джазом. Поэтому это выглядит так демократично. Музыканты-женщины же и в Америке женщины. Одеваются как полагается на сцену.

У нас все не так просто. В первые годы летнего фестиваля все было демократично. Музыканты выходили в джинсах, ну и в каких-то летних цветных рубашках или майках. Журналисты начали писать, что музыканты в рваных джинсах и майках на сцене, и мне пришлось начать с артистами работать в этом отношении. Я понимаю, что это не классическая музыка, и их трудно было переубедить. В 2009 - 2010 годах мы делали эксперименты. Мне нужно было привлечь определенную «тусовку», сделать мероприятие модным. Стали приглашать определенный класс людей, сама стала более изысканно одеваться, красиво и иногда эпатажно появляться на фестивале! Хотя сомневалась, что все это нужно. Например, въезжала на рысаках в карете с надписью «Стерва», в кабриолете... Смотреть сейчас на это очень смешно... Все эти действия сделали свое дело. Фестиваль стал модным событием лета. Парковка близ парка Сандецкого стала обрастать автомобилями другого класса: Maybach, Jaguar... Тогда мне говорили, что «Сандецкий» загламурился», но это было сделано специально.

— И где же все эти люди на Maybach, почему не помогут с финансированием концертов в Ратуше?

— Это ведь не мои друзья, я их даже в глаза не видела. Вы не поверите, но я не успеваю сходить в зал, «в народ», так сказать. Редко выхожу к зрителям, страшно этого боюсь, столько знакомых, начинают фотографироваться, разговаривать, задавать вопросы. А у меня идет музыкальный процесс на сцене, и мне надо все контролировать. Отвлекаться нельзя. Кто там на этих Maybach — я не знаю. И очень спокойно к этому отношусь, Главное — чтобы всем зрителям понравилась наша музыкальная программа.

— Вы — главная джазвумен Казани. Этот неофициальный статус дает вам больше прав или обязанностей?

— Меня пугает само это определение. Обязанностей, конечно. Какие права? В Ратуше мне нужны продажи, решение вопросов с финансированием, качественная музыкальная программа, качественный звук... Есть одни лишь обязанности. И прежде всего перед зрителем. Главное — что зрители мне верят. О нас говорят, что Art of Jazz Company и Скепнер — это всегда качество. Наша задача — не потерять этот имидж. Если уж делаем проект, то это будет сделано максимально профессионально. Это отрадно. Но бывают и какие-то отдельные замечания, невозможно, чтобы их не было. Раньше я переживала из-за каждого замечания, сегодня немного отстраненно и спокойно на это смотрю. Передо мной стоят четкие задачи: на летнем фестивале и в Ратуше отвечаю за музыку, звук, теперь иногда и за свет, в целом за режиссуру.

— Берете все в свои руки, потому что не доверяете другим?

— Доверяю, но где взять деньги на отдельного режиссера? Я сторонник делегировать полномочия. Поэтому не занимаюсь кейтерингом на фестивале. А многие ведь думают, что это я чуть ли не деньги в карман кладу за чеки в ресторанной зоне. Кейтеринг делают наши партнеры. Бухгалтерия, кассы продажи билетов, различные службы — охрана, клининговые компании — всем этим я не занимаюсь. Это невозможно.

«НЕ ЗНАЮ, МОЖЕТ БЫТЬ, ДЛЯ НИХ НАШ ПРОЕКТ КАК СВЕЖИЙ ВЕТЕР»

— Наш город — спортивная столица России, не кажется ли вам, что культурная повестка Казани отстает на этом фоне?

— Безусловно, иногда кажется. Несмотря на то, что у нас довольно много культурных проектов, у нас на самом деле лучше ситуация, чем в других провинциальных городах. Казань я всегда любила, и с каждым годом все больше и больше. Здесь свой менталитет, своя культура, атмосфера. Но если правительство и бизнес-организации станут больше откликаться на финансовые вложения в культурные проекты, мы только выиграем как город, как республика!

Смотрите, недавно у меня были концерты в Москве в хороших джазовых клубах. Ситуация там неоднозначная. Чтобы приехала «девочка из провинции» и ее допустили выступать в Клуб Бутмана или какой-нибудь пафосный джаз-клуб «Эссе», или клуб Алексея Козлова — это почти нереальная ситуация... Там москвичи-то все играют иногда при пустых залах. Всякое бывает. Боюсь говорить эти слова, но есть ощущение немного «перекормленной, снобистской Москвы». В последнее время арт-директора не знают, что делать с этими пустыми залами. Даже видеоконференцию арт-директоров джаз-клубов Москвы созывали...

— А почему казанские музыканты туда уехали, если и там все не так просто?

— Думаю, главный аргумент — другая джазовая и культурная инфраструктура. Вот у нас почти не с кем играть, а в Москве есть ситуация не всегда полных залов. Хотя это не во всех клубах. Но в целом в Москве все равно каждый день происходит большое количество джазовых и не только концертов. Многие музыканты играют авторскую музыку для души, как говорится, для своего роста развития, и одновременно подрабатывают с со звездами шоу-бизнеса. Это нормальная история, им надо на что-то жить.

А вот у меня произошла другая история, прямо противоположная. Я в Москве прожила три с половиной года — работала на телеканале «Культура», дописывала там диссертацию, доучивалась в аспирантуре. Там жизнь непростая, конечно. Но у меня все, в принципе, складывалось отлично. Как ведущая на «Культуре» я начинала делать передачу «Белый рояль. Уроки музыки», мы записали пилотный выпуск программы, он, кстати, есть на моем сайте. Я рассказывала о классической музыке, анализировала ее, сама играла. Это был эксперимент. Но потом я поняла, что телевидение — не мое, хотя камера меня любит и в принципе все получалось неплохо. Но в тот момент перестала писать музыку, почти перестала петь, мне было узко работать в таком формате... И, конечно, Москва выматывает тебя, выжимает все соки — полдня едешь на работу, полдня — домой... Я помню эти годы. И приняла решение вернуться.

Вернулась в Казань, задумавшись о своем бизнесе. Ничего здесь с джазом как раз не происходило. Это было в 2008 году. Мне позвонил Игорь Григорьевич Зисер и сказал: «Оля, фестиваль «Джазовый перекресток» переживает плохие времена, можешь воспользоваться моим брендом, попробуй его поднять». Я тогда не могла и подумать, что способна к управленческой деятельности, что могу работать с артистами, спонсорами, инвесторами, прессой. И я решила создать свой бренд. Игорь Зисер познакомил меня с Любовью Федоренковой, удивительной женщиной, которая занималась благотворительными проектами и не только. С ней и с Олегом Анохиным мы тогда и делали первые шаги в качестве компании Art of Jazz. Позже была еще одна ситуация с нашим выступлением в ГМИИ, где и произошла встреча с директором музея Розалией Нургалеевой. Так мы и пришли к решению о проведении летних джазовых вечеров в изомузее.

Сейчас я, наоборот, стараюсь отсюда не уезжать! Настолько люблю Казань и настолько мне комфортно здесь. Меня можно увидеть и в оперном театре, и в ГБКЗ, я большая поклонница Владимира Теодоровича Спивакова, многих классических музыкантов. Очень люблю органные концерты. Как во мне уживаются два направления музыки, я не знаю. Наверное, просто я люблю музыку и свою работу! В Казани много что есть — Нуриевский фестиваль, Шаляпинский фестиваль, теперь и фестивали симфонической музыки Сладковского, фестиваль современной музыки Concordia, фестивали open air «Музыка веры» и Kremlin live... В других городах и близко нет подобного. К нам приезжают роскошные именитые артисты, у нас довольно развитая сеть концертных залов, я имею в виду и КРК «Пирамида», ГБКЗ, филармонические залы, УНИКС, и ДК — пять-шесть мы сейчас наберем.

Но вот с джазом здесь у нас совсем тяжело. Остался последний единственный хороший пианист Андрей Руденко, саксофонист Дмитрий Забегаев, еще несколько человек. Если и они уедут, то я не знаю, что здесь будет в течение года. Я не смогу делать, например, свои собственные концерты, придется всех привозить. Что с этим делать?

— Вы приехали из Москвы и стали немного распыляться — и менеджер, и певица, и педагог...

— По-другому нельзя. Так уж я устроена. Но есть и проблема — я «страдаю» как артистка, на саму себя, свои музыкальные творческие проекты теперь не всегда хватает времени! У меня есть ощущение, что я недоработала. Но так как я взяла на себя обязательства, а это крупнейшие фестивальные проекты, а сейчас появился еще один, мне не до себя давным-давно. Вроде я и развиваюсь, видимо, бог милостиво относится ко мне, появляются новые проекты. Но у меня до сих пор нет собственного альбома, а материала для него предостаточно. И музыки, и текстов, я же еще тексты на музыку пишу. Купила кроме акустического рояля домой пианолу, потому что идеи приходят, а записать их некогда. Надеваю наушники, играю, записываю по ночам... Хочется запечатлеть все в звуках, записать альбом, и не один... В Нью-Йорке столько раз предлагали записаться с лучшими музыкантами, мои коллеги меня там ждут уже лет пять, наверное...

И дело даже не в деньгах, дело в возможности осуществления — это месяцы работы, а как я оставлю консерваторию, работу в ССМШ, своих детей, в конце концов? Но не будем грустить и сетовать. Зато есть концерты, и все они успешные. Очень порадовали концерты в Москве. Программа, так полюбившаяся зрителям Jazz Funk Industry, в этом сезоне уже третья часть, прошла фантастически успешно. Залы полные. В джаз-клуб «Эссе» вообще стояла очередь, люди не смогли купить билет, не осталось посадочных мест.

«Давно пропагандирую, что у нас есть своя культура, своя русская душа, свой взгляд на вещи. Нужно играть свою музыку и, возможно, петь на нашем русском языке»

— Сами с чем связываете такой успех у московской публики?

— Не знаю, может быть, для них наш проект как свежий ветер. Я не понимаю, правда. Может быть, потому что мы сделали не совсем стандартную программу. В проекте объединены ярчайшие солисты-инструменталисты, очень известные музыканты: гитарист Павел Чекмаковский, басист Антон Горбунов, барабанщик Петр Ившин — это москвичи, очень сильные музыканты! Наши солисты из Казани: сопрано- и тенор-саксофонист Дмитрий Забегаев и пианист Андрей Руденко. И еще я внедряюсь со своими вокальными композициями. Кроме того, в проекте сосуществуют четыре композитора: Чекмаковский, Горбунов, Руденко и я. Это два больших часовых отделения музыки, в которых полностью перемешаны инструментальные авторские сочинения и вокальные, тоже либо авторские, либо хиты джазовой и популярной музыки в собственных аранжировках. Слушатель не устает, как ни странно. Все время переключается внимание с инструментальной музыки на вокальную. При этом ничто не страдает. А мы добиваемся своей главной цели: пропагандируем отечественную авторскую импровизационную музыку и культуру, причем как инструментальную, так и вокальную!

Вы знаете, последние пять лет я вообще почти перестала петь джазовые стандарты. Я почему-то так устала от этого. Каждый раз думала: вот зачем я должна повторять американскую музыку, подражать черным певицам? Ведь уже давно пропагандирую, что у нас есть своя культура, своя русская душа, свой взгляд на вещи. Нужно играть свою музыку и, возможно, петь на нашем русском языке. Так у меня и появилась «Русская джазовая программа»...

— Импортозамещение такое.

— Нет, это не импортозамещение, вы извините меня. У нас очень сильные музыканты-композиторы в России: Алексей Подымкин, Дмитрий Илугдин, Дмитрий Мосьпан, Аркадий Шилклопер, правда, он сейчас в Германии, Евгений Лебедев... Их много. Я назову вам их столько... Болею за них всей душой. Они играют авторскую музыку. А в Москве, мне сказали директора джаз-клубов по секрету, «в основном вокалистки поют джазовые стандарты, мейнстрим, а вот ты приезжаешь и поешь совершенно другое».

— Но вы все равно не готовы отказаться от части своей жизни ради карьеры певицы?

— Нет, во мне удивительным образом уживаются несколько ипостасей. Немного успеваю гастролировать. Получаю определенный уровень адреналина в хорошем смысле. Просто другое дело, что я не могу сейчас так гастролировать, как гастролировала раньше. Но приезжаю в Казань, а здесь у меня конкретные цели и задачи просветительской и педагогической деятельности.

«КОНСЕРВАТОРИЯ — ЭТО ОСОБЫЙ МИР, НЕМНОГО ЗАКРЫТЫЙ ДЛЯ СОЦИУМА»

— Педагогика насколько важную роль играет в вашей деятельности? Может быть даже самую главную?

— Ой, вообще с этого все началось. У меня в этом году 25 лет педагогической деятельности. Я начала преподавать довольно рано.

— В 15 лет кому преподавали, малышам?

— Сначала да. 13 лет я проработала в музыкальной школе. Преподавала сольфеджио и музыкальную литературу. В это время я еще училась на третьем курсе музыкального училища. Затем 7 лет преподавала в Университете культуры и искусств, мы открывали джазово-эстрадную кафедру. А далее уже только консерватория и последние три года — заведующая теоретическим отделением в ССМШ.

Был долгий период написания диссертации. Меня это так увлекло. Занималась интереснейшей проблемой: музыкальными монограммами в современной музыке. Постепенно сформировался мой новый термин для осознания подобного явления: «ономафония» от сочетания двух слов «онима» — «имя собственное» и «фон» — «звук». Вся диссертация получила название: «Ономафония как феномен имени собственного в музыке второй половины XX - начала XXI веков».

— А студенты за эти 25 лет как изменились?

— Консерватория — это особый мир, немного закрытый для социума и, как правило, отличающийся от неких общих тенденций, принятых в обществе. У нас не совсем «обычные» студенты, как, например, в других вузах. Это ведь в основном талантливые и одаренные люди. Поэтому в таком вузе, как консерватория, очень сильны традиции. Есть, конечно, изменения, технический прогресс и IT-технологии сделали свое дело. Жизненные процессы ускорились. Студент стал мобильнее, может, даже креативнее, с одной стороны, а с другой стороны, появилась некоторая «халтурность», меньше стало усидчивости, им хочется все сделать быстрее...

Но в целом студенты консерватории все равно, думаю, отличаются от «немузыкантов». Слишком велика задача, стоящая перед музыкантом! Я вот уже много лет работаю со студентами, с молодым поколением. Это дает мне определенный энергетический обмен, какую-то внутреннюю молодость, что ли. Сейчас преподаю сольфеджио и гармонию в ССМШ — школе-десятилетке при консерватории. У меня замечательный 11-й класс, состоящий из 10 человек. Многие из них живут в интернате при школе, это одаренные дети. Они большие труженики, много учатся, много работают над своим развитием, постоянно... В музыке иначе нельзя. В музыке надо заниматься и развиваться всю жизнь. Это не совсем обычные дети, конечно, немного лишенные детства даже, наверное...

— Не бывает жалко этих детей?

— Конечно, жалко. Но я понимаю и точно знаю, что в нашей профессии иначе не получится.

«Выйдя на сцену, я стала интересоваться модой, потому что мне хотелось быть красивой для зрителя. Все должно быть элегантно, стильно, красиво, эстетично»

«ПОТОМУ ЧТО МЫ ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ДОЛЖНЫ ЧТО-ТО ОСТАВИТЬ ПОСЛЕ СЕБЯ...»

— Вопрос, без которого не обойтись в интервью с российским джазовым певцом: ваше отношение к шоу «Голос» и не было ли желания туда отправиться?

— Все прямо как сговорились (смеется). Задают один и тот же вопрос. У меня желания не было. Я не могу себе этого позволить по причине занятости. Да мне это и не нужно. Ведь участие в проекте займет огромное количество времени, и дальше надо будет «расхлебывать» всю эту кашу. Гастролировать больше и больше... А я не всегда могу себе это позволить. У меня другие цели и задачи. А вот то, что там появились многие из наших вокалистов джазовых, — это очень хорошо. Наконец-то их узнала вся страна, а не только узкая джазовая аудитория: Антон Беляев. Алена Тойминцева, Тина Кузнецова, Этери Бериашвили, Мариам Мерабова, София Рубина-Хантер...

— Беляев — это тоже ваша джазовая мафия?

— Да. Это пианист и певец, композитор. Его проект считается лучшим электронным проектом России. Он, кстати, приезжал к нам, на фестиваль «Jazz в усадьбе Сандецкого» еще до выступления в «Голосе» со своим коллективом Therr Maitz.

— «Голос» как-то помог джазовой культуре в России?

— Конечно. Со многими музыкантами обсуждали, что правильно, что они туда пошли, нашли в себе силы, возможность. После «Голоса» повышается гонорар артиста. Слушательская аудитория музыкантов расширяется. Появляются другие предложения и возможности. А то ведь у нас в джазе очень трудно: мы сами себе и продюсеры, и менеджеры.

— Когда в парке Сандецкого выступала Мариам Мерабова, там была толпа людей, и треть, а то и половина пришли посмотреть на певицу из «Голоса». И надо, наверное, иметь определенную артистическую смелость петь то, что хочешь, когда от тебя ждут номеров из телевизионного шоу.

— Почему смелость? Это естественно, что она будет петь свой обычный джазовый и ритм-энд-блюзовый репертуар. Она же приехала на джазовый фестиваль.

«14 февраля будет Мариам Мерабова, которая с таким успехом выступила у нас летом на «Сандецком». Кто же, как не она, должна петь о любви?»

— Но для этого нужно быть очень уверенной в себе артисткой.

— Конечно. И я бы на ее месте сделала то же самое. Мариам приехала на джазовый фестиваль и исполняла фестивальную джазовую программу: и стандарты, и авторские композиции. И она все правильно сделала. Насколько я помню, Мариам спела лишь одну песню на русском языке, и этого было достаточно. Это все-таки фестиваль импровизационной музыки, а «Голос» — это «Голос».

— Но если бы у вас было лишнее свободное время, попробовали бы попасть на «Голос»? Или история не терпит сослагательного наклонения...

— Понимаете, у меня должна быть к этому потребность. Я пока внутри себя этой потребности не чувствую. После «Голоса» появляются другие возможности. Я должна буду гастролировать, ездить. Может быть, участвовать в каких-то мероприятиях. А я не могу себе этого позволить. У меня большой рабочий график, и процесс запущен. Бросать свое дело нельзя.

Вот что действительно мне бы хотелось, так это записать альбом. И записать его с теми музыкантами, которые мне близки по духу, по музыке. Потому что мы действительно должны что-то оставить после себя...