«Нобелевская премия по литературе давно утратила свой первоначальный смысл, превратившись в некое подобие Нобелевской же премии мира. Литература стала довеском к общественной позиции»

ОТКРОВЕННО СЛАБЫХ ПИСАТЕЛЕЙ В СПИСКЕ ЛАУРЕАТОВ ПОЧТИ НЕТ

Когда-то в отрочестве, уж не знаю почему, мне казалось, что премия эта — гарантия литературного качества. Я собирал серию «Лауреаты нобелевской премии», и книги в твердом черном переплете с золотым тиснением несколько лет пополняли домашнюю библиотеку. Началось с Хемингуэя, которого любил еще до той поры, потом появился Гамсун, который вообще впервые тогда вернулся к российскому читателю. «Голод» и «Мистерии» навечно привили мне любовь к Норвегии. Потом были Камю, Кавабата, Стейнбек, Фолкнер, а потом под этим же соусом я купил Анатоля Франса. И впервые мне не понравились тексты нобелевского лауреата. Очень не понравились. Странное дело, не правда ли? И впервые я заподозрил неладное в шведском королевстве.

Потом передо мной читателем чередой прошли те, кто бы мог ее получить, но не получил. Потом прочел нобелевскую лекцию Бродского, в которой он говорил о смущении говорить с трибуны, на которую не удалось подняться Одену и Кавафису, Мандельштаму и Платонову, Цветаевой и Ахматовой. Потом умер Фаулз, так и не получив эту премию; за него, за Великобританию, ее получила писательница третьего ряда и ветеран феминизма Дорис Лессинг. Скоро, боюсь, покинут этот мир Кундера и Эко, не дождавшись признания нобелевского комитета...

С некоторых пор, а особенно остро после побед Елинек и Кутзее, я пришел к выводу, что Нобелевская премия — не самый главный критерий в определении известности, популярности и, самое главное, художественной состоятельности писателя.

Вряд ли кто-то сможет внятно объяснить, чем Шолохов лучше Паустовского, а Бунин — Горького. Дело вкуса, шведская рулетка. Поэтому Нобелевская премия по литературе давно утратила свой первоначальный смысл, превратившись в некое подобие Нобелевской же премии мира, только на литературном поприще. Литература стала довеском к общественной позиции. Как социалист — в не изгаженном нашей страной смысле — я, впрочем, считаю, что вполне может быть такая премия литераторам за их гражданское мужество. Ведь глас поэта — дар пророку, а поэт больше, чем поэт не только в России. Почему бы и нет. К этому так и надо относиться. Получает премию не только конкретный писатель. Ее получает страна, регион, язык. Иногда получают действительно хорошие писатели, иногда — писатели похуже, но отстаивающие общечеловеческие ценности. Особенно в этом смысле «везет» странам и народам, где не все благополучно с демократией, поэтому лауреаты из развитых стран выглядят литературно бесспорнее. Но вне любых соображений откровенно слабых писателей в списке лауреатов почти нет.

СОМНЕНИЯ В ХУДОЖЕСТВЕННОЙ СОСТОЯТЕЛЬНОСТИ

Поэтому прослышав, что премию получила Алексиевич, я просто порадовался. Во-первых, ее документальная проза обладает весомыми художественными достоинствами. Во-вторых, направлена на осмысление исторического опыта страны под названием СССР, а я родом оттуда. В-третьих, глубоко нравственна в общечеловеческом смысле. Ну и в-четвертых, мне всегда приятно, когда талантливые творческие люди внезапно богатеют так, что могут до конца жизни не заботиться о хлебе насущном, не голодать и не идти на сделки с совестью. Хотя нежелание, невозможность идти на сделки с совестью — один из важнейших критериев присуждения данной премии.

Собственно, писать я хотел о ее произведениях, которые, в отличие от большинства перестроечных хитов, сохранили свою жизнеспособность, привлекательность, энергию и боль. Однако, ознакомившись с некоторыми комментариями, преисполнился густой жгучей обиды и недоумения и вынужден был сосредоточиться на других аспектах. К тому же у меня лично нет никаких вопросов ни к личности лауреата, ни к истинности ее заслуг. Я — человек театральный и вижу, как много до сих пор ставят Алексиевич, какие эмоции ее тексты вызывают в зале, какую пищу дают актерам. Не случайно каждый второй педагог берет «У войны не женское лицо», «Последних свидетелей» или «Время секонд-хэнд» в качестве учебного материала. Что-что, а проза Алексиевич в моей защите не нуждается и все же... Что страна моя сошла с ума — ясно, увы, давно. Но писатели-то, совесть нации и все такое прочее?

А вместе с тем наши российские литераторы, кто тонко, вроде Виктора Ерофеева или Дмитрия Быкова, кто со всей нацболовской прямотой, как Эдуард Лимонов, или в приступе восторженного конъюнктур-патриотизма, как Юрий Поляков, упоминаемый мной скорее для количества, усомнились в художественной состоятельности текстов лауреата. И все как один сошлись на мысли, что премия присуждена по политическим мотивам в связи с гражданской позицией и т. д. Да, еще что-то такое сказал Прилепин, но гуглить его высказывания мне лень. Наверняка что-то тоже такое почвенническое, такое патриотическое, такое, как всегда, хамское.

Конечно, для славных продолжателей традиций русского реалистического романа или утонченных эстетов решение комитета выглядит одинаково неприемлемым. Давать премию не за эксперименты с языком или ковыряние в выдуманной самобытности! Впервые за долгие годы патриоты и либералы сошлись во мнении. Уже хорошо. Значит, зацепило. Жаль лишь, что ферментирующим раствором единодушия выступила банальная зависть и оторопь — как так, почему не нас, не мне? Думаю, сказался и гендерный фактор — нашим мужчинам еще расти и расти до признания за женщинами равных прав. Это не озвучено, но так легко вычитывается между строк. И дело не в мере таланта. Когда-то Гумилев в ответ на восторженные отклики о первой книге стихов Ахматовой вальяжно заявил: она еще и вышивает недурно. За прошедшие сто лет дистанция между двумя этими поэтами увеличилась не в пользу первого, а мужчины творческих профессий научились высказываться не столь откровенно.

ОТСТУПАТЬ НЕКУДА, ПОЗАДИ ЗДРАВЫЙ СМЫСЛ

Хорошо, либералы, их хотя бы можно понять — дали премию не за то, как написано, но за то, о чем написано. И вообще они все такие в белом. Но вот патриотов, честное слово, понять мне невмочь. Все говорят о такой прекрасной штуке, как новый русский мир, о скрепах. Вот же вам реальное подтверждение важности русского языка для мирового литературного контекста! Да на знамя Алексиевич! Да назвать ее именем дружины юных помощников ФСБ! Да опошлить, истребить, но сделать своей, желанной. Но что-то я не вижу поздравлений от наших официальных лиц. Им некогда, они же с ИГИЛ борются, там, очевидно, лежат интересы русского мира. Культура? Посмотрите на министра Мединского — вот официальное лицо российской культуры. Дальше плыть некуда. Как говорил выдуманный советскими пропагандистами политрук Клочков, отступать некуда, позади здравый смысл.

И вот завыли. Как так! Какая-то Алексиевич! Как кричат «Держи вора!» дружно заголосили: «Журналисту дали!» Ну журналисту, ну женщине. А самое главное — страданию многонационального советского народа! Европа поступила изящно и честно, Лукашенко вновь набрал баллы, а кто потерял, сказать вам? Думаю, догадаетесь. Помните анекдот про медвежонка? А я, а мне, а ну, да я сейчас вам всем задам! Словом, никогда Россия еще не жила так плохо, как при Обаме.

А в комментариях к простыням злобных лузерских текстов бесхитростные наши соотечественники с подачи пучковых-гоблинов и прочих властителей люмпенских дум обрушились на писательницу в духе и стиле 30-х годов. До «Расстрелять как бешеную собаку!» еще не дошло, но в предательстве, сионизме, сговоре с госдепом, организации оранжевой революции в Беларуси Алексиевич уже обвинили. По-преимуществу люди, которые по слогам читают газетные заголовки. Ну когда-то такие люди кричали «Распни!» Ничто не ново под луной, как водится. Интересно, доживем ли мы до публичных казней?

Но вернемся к нашим прекрасным инженерам человеческих душ. Вряд ли я скажу что-то оригинальное, но сегодняшнее состояние русской литературы плачевно настолько, что люди, сделавшие ее своей профессией, даже не в состоянии объективно воспринять реальность — велика опасность умопомрачения. Плачевно оно, увы, не в сравнении с окружающими мирами англоязычной, испаноязычной, французской, скандинавской литературами. С этим еще можно было бы смириться. У России же свой, особый путь! Невыносимо, когда твое прошлое величественнее настоящего. Когда Булгаков или Платонов звучат современнее твоих опусов. Непереносимо быть лузером в эпоху тотального успеха. Не собрать кучу лайков, не иметь возможности тусить по зарубежным биеннале, не получать кучу разномастных премий здесь, на родине. Ведь на международной бирже таланта котировки наших писателей резко устремились теперь вслед за рублем и баррелем.

Александр Солженицын на вручении Нобелевской премии. Стокгольм, декабрь 1974 год.
Александр Солженицын на вручении Нобелевской премии. Стокгольм, декабрь 1974 года

СЛАВЫ ХОЧЕШЬ? А ПОСИДЕТЬ, ДРУЖОК, В ЛАГЕРЕ?

И нет нужды помнить таким литераторам, что слава Мандельштама и Пастернака, Цветаевой и Высоцкого, Довлатова и Бродского, не говоря о Радищеве, Герцене, Чернышевском, Бунине, Шмелеве, Набокове, куплена ценой невыносимого страдания, одиночества, осмеяния, боли. Со своим народом были Блок и Волошин, Ахматова и Берггольц, Астафьев и Володин. Приняли мученическую смерть Гумилев, Клюев, Клычков, Корнилов. Сколькие сами распрощались с такой жизнью. А кто бы хотел из нынешних пройти внешне благополучный жизненный путь Горького, Фадеева, Твардовского, Леонова? Славы хочешь? А посидеть, дружок, в лагере как Шаламов или Солженицын? А быть затравленным своими же коллегами, друзьями, как Зощенко? Несть им числа — раздавленным, переиначенным, усмиренным, растоптанным безжалостной машиной российской государственности. Все они, от протопопа Аввакума и дальше, дальше, с безмолвной укоризной глядят на своих горе-потомков, желающих и рыбкой полакомиться, и устроиться поудобней. И думаю, Пантеону русской словесности стыдно за этих. Русская литература, каких бы идей ни придерживалась, на каких бы позициях ни стояла, в лучших, известных всему миру проявлениях всегда была верна заветам гуманизма. Внимание и любовь к маленькому человеку выпестовало литературные миры Пушкина, Гоголя, Лермонтова, Достоевского...

Пока наши патриоты и либералы дружно в едином порыве ломают зубочистки и что-то такое жужжат на манер комаров, Светлана Алексиевич идет путем своих великих предшественников и продолжает традиции великой русской литературы.