«ЧТОБЫ НАС НЕ БОЯЛИСЬ И ПОНИМАЛИ, ЧЕГО МЫ ХОТИМ»

Социальная доктрина российских мусульман в настоящее время существует только в виде черновика. Впрочем, этот черновик объемом в 40 - 50 листов уже прошел через горнило обсуждений в мусульманских регионах и в июне будет принят в качестве официального документа. Как рассказал «БИЗНЕС Online» один из разработчиков доктрины, известный исламский богослов и общественный деятель Али Вячеслав Полосин, скорее всего, это произойдет 14 июня в древнем городе Болгаре, куда к этому времени съедутся российские муфтии. Впрочем, дата и место пока тоже «черновые» и предварительные, окончательное решение будет принято советом муфтиев России, добавляет Полосин.

А пока что в Российском исламском институте (РИИ) в Казани обсудили рабочий проект социальной доктрины мусульман РФ, для чего организовали круглый стол с участием муфтия Татарстана Камиля хазрата Самигуллина, всех его заместителей, ректора РИИ Рафика Мухаметшина и других заметных деятелей татарского ислама.

В аудиториях исламского университета было удивительно многолюдно: почтенные студенты в тюбетейках сидели, уткнувшись в столь же почтенные толстые книги. Корреспондент «БИЗНЕС Online» заглянул в один из залов, где, судя по количеству глубокомысленных лиц, уже проходило какое-то важное мероприятие, но на него зашикали: шла защита дипломов. В следующем зале было более просторно, на длинном столе по случаю жаркой погоды была расставлена вода в бутылках и белели разложенные листы с крупным заголовком: «Социальная доктрина российских мусульман». Судьбы отечественного ислама вершились в разгар экзаменов, и это было в какой-то мере символично: принятие доктрины тоже обещало обернуться экзаменом, но уже для всех российских мусульман (в нашей стране более 60 народов, следующих исламской традиции, уточняет доктрина). Как впоследствии заметил по этому случаю один из участников круглого стола, документ призван утвердить позицию сторонников ислама в обществе: «Чтобы нас не боялись и понимали, чего мы хотим».

Обсуждение доктрины началось с прибытия в зал Самигуллина и с коллективной молитвы. Судя по количеству воздетых к потолку рук, корреспондент «БИЗНЕС Online» оказался единственным немусульманином в этом обществе и, кстати, единственным светским журналистом. Впрочем, о том, как себя вести в таком случае, поучали раскрытые на столе страницы, где, как магнит, притягивал взгляд пункт 2.3 под названием «Российские мусульмане и СМИ»: «Журналисту следует непременно учитывать тонкости той религии, о которой ему предстоит вести разговор. Любая неточность или ошибка могут задеть чувства десятков тысяч верующих…» Будучи сам верующим, корреспондент «БИЗНЕС Online» никого оскорблять не собирался, поэтому спокойно перелистнул дальше, где речь уже шла об отношении мусульман к представителям других религий и упоминалось об особом уважении к «народам Книги» (то есть представителям монотеистических религий — христианам, иудеям — прим. ред.). Круглый стол между тем входил в фазу обсуждения рабочего проекта.

НА КАВКАЗЕ ДРУГАЯ РЕАЛЬНОСТЬ — НЕ ТАКАЯ, КАК В ТАТАРСТАНЕ

«Это наш коллективный портрет, выраженный в общем документе», — признался в самом начале обсуждения Рустам хазрат Батров, первый заместитель муфтия Татарстана, бережно держа в руках доктрину. В качестве модератора круглого стола Батрову в этот день выпало говорить едва ли не больше всех присутствующих и при этом налаживать связь по Skype с Полосиным, который, к своему неоднократно выраженному сожалению, не смог приехать в Татарстан, но присутствовал виртуально.

Всего рабочий проект социальной доктрины включает в себя 7 положений (с многочисленными пунктами). Первая ступенька, следующая сразу за введением, — «ислам и общественная мораль», далее по лестнице иерархий — «исламское образование», «отношение мусульман к представителям других религий и мировоззрений», «отношение ислама к крайностям и радикализму», а также к государству и политике. На последней ступени мерцает глубоко зарытый «драгоценный камень» — «мусульмане и экономические вопросы», который в силу своей злободневности вполне мог бы претендовать на более высокое место в системе ценностей документа.

С критики иерархии доктрины и начал свое выступление Мухаметшин, сказавший, что, на его взгляд, на первое место следовало бы выдвинуть отношение мусульман к государству и политике, на второе — исламскую экономику, на третье — отношение к представителям других конфессий и… далее по списку. Полосин, чей голос транслировался с экрана подключенного к Skype планшета, возразил на это, что если начать с государства, то многие наверняка подумают, что проект продавливается по заказу Кремля, а это совсем не так. «Мы продумывали этот момент — поставить вперед политику, но потом отказались в пользу того, чтобы вынести в начало общество, а из него органично вывести и другие постулаты», — признался Полосин.

Планшет со «спрятанным» внутри него Полосиным — в силу скромных возможностей звука и изображения — передавался друг другу участниками круглого стола, как передают в иных случаях священную чашу. Глядя в темный и бликующий на ярком солнце экран, каждый неторопливо высказывал свои критические замечания. Все это больше напоминало богословский спор с легким налетом злободневности, чем прения по нормативному документу, в этом, безусловно, заключалось свое преимущество. Чувствовалось, что все сказанное действительно имеет вес и оседает в стенограмме мероприятия, да еще на диктофоне корреспондента «БИЗНЕС Online». Среди прочего затронули тему семьи («Институт семьи в России практически разрушен. Этому способствуют нестандартные вещи, идущие с Запада. 30 миллионов человек в социальных сетях «мечтают познакомиться», и мусульмане, к сожалению, среди них тоже есть. Между тем здоровое общество создает здоровая семья», — сокрушались участники заседания) и отношения к немусульманам.

— Мне кажется, что формулировка, которую предлагает доктрина, — «мусульмане вправе обращаться за помощью к немусульманам в решении всех дел, включая военные» — слишком высокомерна и снисходительна, — удивился Батров. — Кто такие для нас немусульмане? Они наши соседи, мы с ними росли в одном дворе, ходили в одну школу. По сути, мы с ними уже 500 лет вместе. То есть отношения уже давно выстроены. Почему же нам предлагается обращаться к ним лишь в случае, если требуется помощь? Пожалуй, такая формула — это шаг назад…

Полосин заметил на это, что на Кавказе «другая реальность», не такая доброжелательная, как в Татарстане: «У гяуров (неверных) ничего нельзя брать, нельзя поступать, как они, и пр.», — полагают там. «В кавказских республиках этот вопрос еще не решен даже на уровне стариков, не говоря уже о молодежи. Поэтому для них это актуально», — констатировал Полосин, но при этом согласился, что ту же самую мысль лучше выразить в другой, более корректной редакции.

Понятие «джихад» значится в доктрине в пятом параграфе, рассказывающем об отношении к крайностям и радикализму. «Подождите, до джихада еще дойдем», — многообещающе шутил модератор круглого стола Батров, пока тянулось обсуждение менее острых вопросов. Когда заветную страницу, наконец, перелистнули, выяснилось, что джихад — это далеко не только война (хотя она является его «частным и преходящим обстоятельством»), а «внутреннее и внешнее сосредоточение на следовании правильным, прямым путем». Что касается военного джихада, то приказ о нем «может издать только законный правитель».

На упоминании о «законном правителе» и его праве объявлять или не объявлять джихад возникла небольшая заминка: насколько корректной может показаться эта формулировка со стороны? Впрочем, Самигуллин не увидел в ней ничего сомнительного. «В 1941 году Сталин объявил войну — мусульмане пошли на фронт», — привел он всем известный, но от этого не менее показательный исторический пример. Но Батров продолжал сомневаться: «Представляете, что журналисты по этому поводу могут написать? Напишут, что мусульмане России ждут от Владимира Путина объявления джихада! Я даже представляю себе эти заголовки. Вы же знаете наших журналистов…»

Впрочем, обсуждаемая социальная доктрина была помещена в такой ярко выраженный патриотический контекст, что в направленности военного джихада, даже если таковой когда-нибудь будет объявлен, не приходилось сомневаться. «Ислам возводит в ранг религиозной обязанности для всех мусульман ведение войны с целью защиты родины», — говорилось в документе. При этом сама война (на других страницах проекта) объявлялась тем, что «нужно, насколько возможно, избегать», потому что «обеспечение победы без сражения есть одно из величайших благ». Что касается понятия патриотизма, то ему посвящен один из наиболее содержательных параграфов доктрины, обильно насыщенный цитатами, в том числе персидского поэта Руми: «Поклялся я, что не продам Родины и никогда не увижу властителем ее другого».

ИСЛАМСКИЙ БАНКИНГ НУЖЕН, ЧТОБЫ СНЯТЬ В РОССИИ СОЦИАЛЬНОЕ НАПРЯЖЕНИЕ

Основное замечание, которое прозвучало на круглом столе в адрес социальной доктрины, касалось однокоренного с ней понятия социального служения. «История ислама — это во многом история благотворительности и священнослужения, — высказал свою точку зрения Айрат Шарипов, некогда известный татарстанский предприниматель, глава благотворительного фонда «Я могу». — Но в доктрине отсутствует концептуализация социального служения мусульман. Хотя эта идея, возможно, должна выйти на первое место».

Отсутствовал в документе и термин «исламский банкинг», о чем не преминул сказать Полосину корреспондент «БИЗНЕС Online», когда заветный планшет со Skype оказался в его руках. «Сейчас надо всеми способами будировать этот вопрос, чтобы добиться изменения законодательного поля, мешающего исламским инвестициям прийти в Россию. Возможно, не в самой доктрине, но в механизме ее реализации надо предусмотреть, каким образом можно обеспечить появление в нашей стране исламского банкинга как более честного и справедливого способа ведения бизнеса по сравнению с существующей банковской системой», — предложил Полосину корреспондент «БИЗНЕС Online». «Мы обозначили свое нравственное отношение к этому вопросу, а о подробностях можно поговорить отдельно», — согласился автор мусульманской социальной доктрины. Действительно, в документе оговаривается «запрет на выдачу или получение денежных средств (иного имущества) в долг под проценты, неравноценный обмен» («риба») и проводится сравнение вкладчиков исламской банковской системы с инвесторами или акционерами, но не более того.

На современные банки грозно обрушился и Шарипов: «Вопрос закредитованности населения сейчас наиболее острый. Необходимость платить по бесчисленным кредитам мешает людям спокойно жить. Сами банки практически ничего не делают для благосостояния своих сограждан. По сути, это такие социальные паразиты. Данная ситуация очень опасна, она может в любое время сдетонировать. Необходимо снять социальное напряжение, и в этом смысле у ислама есть что предложить. Нас наверняка поддержат практически все потребители кредитов, в том числе христианская часть банковских клиентов воспримет это с энтузиазмом…»

Полосин не возражал против всех высказанных дополнений, заметив лишь, что в документе на полсотни страниц трудно отобразить все многообразие ислама. Как заявил впоследствии разработчик доктрины корреспонденту «БИЗНЕС Online», через аналогичные обсуждения его документ прошел на Северном Кавказе (к примеру, в Ингушетии презентация проекта состоялась 14 мая) и в других мусульманских регионах России. При этом кавказские мусульмане не высказали никаких замечаний, зато в Уфе предложили сразу 40 поправок.

«Все внесенные предложения будут учтены», — пообещал Полосин нашему корреспонденту. — В сущности, осталось несколько дней работы, и документ из черновика станет полноценной социальной доктриной российских мусульман».

Если торжественная церемония по утверждению официального статуса документа и вправду состоится в Болгаре 14 июня, Россия получит вторую по счету религиозную социальную доктрину — после принятой еще в 2000 году социальной доктрины российской православной церкви. «Мы их опыт учли», — сказал по этому поводу «БИЗНЕС Online» Полосин, сам в прошлом православный священник, перешедший в 1999 году в ислам из звания протоиерея.