ГЛАВНАЯ ТРАДИЦИЯ НУРИЕВСКОГО-2015 НЕРУШИМА

На фестивале классического балета им. Рудольфа Нуриева состоялись гастроли иностранной труппы — Большого театра Республики Беларусь. После серии спектаклей, поставленных зрелыми мастерами в возрасте 55+ («Carmina Burana», «Анюта» и «Золотая Орда»), казанцы увидели балеты, сочиненные молодыми авторами. Первый («Кармен-сюиту») сочинил 26-летний хореограф; второй («Болеро») — 36-летний; третий («Шесть танцев») — 38-летний. Только сочинения эти увидели свет в 70 - 80-х годах ХХ века, первые два принадлежат авторству главного балетмейстера минского Большого театра Валентину Елизарьеву и были поставлены соответственно в 1974-м и 1986 годах, третий — Иржи Килиана, а премьера состоялась в 1986 году. Таким образом, главная традиция нынешнего Нуриевского фестиваля не порушена: предоставлять сцену только зрелым состоявшимся мастерам, видным деятелям советского искусства.

Так состоялось настоящее путешествие в машине времени — в советский Минск, где гремело имя Елизарьева, талантливого хореографа, в 26 лет возглавившего труппу национального белорусского балета и правящего им почти 40 лет. Стиль его хореографии легко узнаваем: классический танец, преображенный программами о духовности, трепетное следование принципам симфонизма и… занудное однообразие. По крайней мере, в двух привезенных постановках, несмотря на то что их разделяют 10 лет.

ЗАВЕТЫ ЕКАТЕРИНЫ ФУРЦЕВОЙ

«Кармен-сюиту» балетмейстер сочинил в 26 лет, это был его первый балет в минском Большом театре. Смелый шаг — браться за балет, который 7 годами ранее сочинил Альберто Алонсо и гениально станцевала Майя Плисецкая. Тот спектакль поразил новизной, чувственностью и неожиданностью трактовки. Министр культуры Екатерина Фурцева пыталась запретить «Кармен», мотивируя: «Вы из героини испанского народа сделали проститутку!» Подобного замечания Фурцева ни за что бы не сделала Елизарьеву. Его «Кармен» рождена поэтическим циклом Александра Блока, в своем спектакле товарищ Елизарьев «славит бурю цыганских страстей». Его балет лишен примет испанской характерности, в нем отсутствуют декорации. Даже одежда Кармен (о, безобразие!) не черного, не красного, а телесного цвета, а в волосах отсутствует алая роза — просто явное попрание «карменистых» законов! В спектакле действуют лишь Кармен, Хозе и Эскамильо.

Авторский замысел спектакля целомудрен, вполне в духе официальной доктрины, где признавалась лишь любовь к партии и правительству: любовь Кармен открывала Хозе «духовные радости» (как написал 26-летний постановщик в предуведомлении к премьере), а отнюдь не плотские. Никаких танцевальных намеков на любовные терзания, никакой пластической непристойности: максимум, что дозволено сделать исполнителям в мгновение страсти, — откинуться в объятиях назад и приподнять ножку. Хотя многие танцевальные цитаты спектакля Алонсо присутствуют в белорусском варианте: так, знаковый у балетмейстера батман — бросок ноги вперед и вверх на 180 градусов («повелительный батман Плисецкой», как его определили в прессе) — многократно эксплуатируется Елизарьевым. Кармен (легконогая и прыгучая Ольга Гайко) машет ногой вперед, прижимает руками ногу к голове, делает в этой позе пируэты и повороты. Конфликт между Хозе и Эскамильо отнюдь не в заявленной балетмейстером «внутренней лени и холодности» смелого тореро, а в том, что Тореадор (Игорь Оношко) — единственный в этом трио действительно блестящий классический танцовщик. Против его двойных ассамбле, разножек грузный Хозе Антона Кравченко, с трудом выполняющего два тура в воздухе, ничего противопоставить не может.

Белорусские танцовщики не выдерживают испытания облегающим трико — тела мужчин грубоваты, артисты явно имеют лишний вес. К тому же сами костюмы явно сочинены в период кризиса текстильной промышленности 1974 года — минималистичные облегающие тела комбинезоны и купальники, обильно украшенные макраме (как раз в 70-е годы женщины Советского Союза активно осваивали этот вид культурного досуга). Так что первое сочинение 26-летнего Елизарьева, может, и произвело 41 год назад сенсацию, но сегодня смотрится как библиографическая редкость, скажем, как сборник цитат Ленина об искусстве. Но если труппа Большого театра Республики Беларусь его столь бережно хранит, значит, есть в «Кармен-сюите» что-то ностальгическое, то, чего не понять современному зрителю.

ПИКАССО И ПИЛОТКИ

Второй балет — «Болеро» Мориса Равеля — из категории «датских» (от слова «дата») спектаклей: он был сочинен в 1984 году, когда в Советском Союзе активно готовились к 40-летию Победы в Великой Отечественной войне. С момента постановки «Кармен-сюиты» прошло 10 лет, Елизарьев прочно занимал место главного балетмейстера минского театра. Не откликнуться на великую дату он не мог. Партитура «Болеро» влекла балетмейстеров, прежде всего иностранных. В мерном нарастании мелодии они видели яркий чувственный подтекст. Если же советские балетмейстеры танцевально воплощали партитуру Равеля, то исправно сочиняли что-нибудь национальное, испанистое (Алексей Андреев и Нина Стуколкина).

Елизарьев повествует о «духовном противлении жестокости и насилию». Духовно протестует девушка в красном купальнике и красной пилотке (Марина Вежновец), ее протест переходит молодому человеку (Егор Азаркевич), а затем его подхватывает кордебалет (в купальниках, пилотках и трико). На этом балете можно изучать теорию симфонического танца: главная героиня задает пластическую тему (комбинация всяких разных движений, исполняемых на полу). После нее эту тему повторяет юноша. Потом девушка усложняет эту тему, вставая с пола и исполняя ее уже в вертикальном положении. Юноша не сдается и повторяет ее движения сначала в зеркальном отражении, потом усложняя их вращениями, а затем и в прыжке. Потом юноша и девушка танцуют вместе. В это время кордебалет в пилотках, лежавший на сцене, словно школьники на пляже, подхватывает эти движения и тоже повторяет заданную комбинацию, постепенно поднимаясь и заполняя сцену.

Все 20 минут проведения хореографической темы медленно поднимается ввысь задник, на котором изображена «Герника» Пабло Пикассо, чтобы никто не сомневался, что балет явно патриотической тематики. Страстные прыжки девушки из глубины сцены на рампу символизируют, конечно, призыв к борьбе и жажду свободы. В финале все валятся на планшет в разнообразных усталых позах: добро восторжествовало. Умом понимаешь логику выбора дирекции Нуриевского фестиваля — в год 70-летия Великой Победы желательно показать публике что-нибудь из советского патриотического наследия. Но недоумение остается: хореография Елизарьева, заняв свои строчки в энциклопедиях, все же морально устарела. И везти в Казань два балета, переживших свой век, решение, несомненно, рискованное.

ПОСЛЕ 40 ЛЕТ ДОМИНИРОВАНИЯ ЕЛИЗАРЬЕВА

Риск, впрочем, себя оправдал в третьем отделении вечера. Минские артисты показали свою последнюю премьеру — балет Иржи Килиана «Шесть танцев», сочинение 1986 года. Килиан — хореограф уникальный, обладающий редким юмористическим пластическим даром. Он умеет сочинять невероятно смешную хореографию, наполняя ее пластическими шуточками, приколами и юморинами. «Шесть танцев» на музыку Вольфганга Амадея Моцарта — гениальная абсурдистская хореография.

Шесть маленьких танцевальных историй об отношениях мужчины и женщины (танцовщики в исподних портках, танцовщицы в нижнем белье), об отношениях самых непосредственных, но без жгучего натурализма. Здесь царит танцевальная ирония: в страстных объятиях и томных разочарованиях, кокетливых изменах и необидных вспышках ревности. В этом балете виртуозные пластические гэги, многозначительные паузы, в которых публика заходится в хохоте, летящая метелью пудра с причесок танцовщиков. Белорусские артисты отменно веселились и наслаждались этим спектаклем, может, чуть огрубив интеллектуальную танцевальную изысканность Килиана. Но лиха беда начало! После почти 40 лет доминирования авторской хореографии Елизарьева пора расширять горизонты. По крайней мере, Большой театр Республики Беларусь не боится сделать шаг вперед.

Ольга Федорченко

Читайте также: