«Казахстан – та же Россия, только труба пониже и дым пожиже»

Демократия — выбор цивилизованных стран, а значит, и наш выбор.

Нурсултан Назарбаев

Несколько дней назад Нурсултан Назарбаев сложил с себя полномочия президента Казахстана, которым управлял много лет Фото: kremlin.ru

КЛЮЧЕВОЙ ЭКЗОГЕННЫЙ ФАКТОР — ЦЕНА НА НЕФТЬ

Несколько дней назад Нурсултан Назарбаев сложил с себя полномочия президента Казахстана, которым управлял много лет. Собственно говоря, до этой должности он успел побыть президентом Казахской ССР, до того — председателем Верховного Совета Казахской ССР, а еще раньше — председателем совета министров Казахской ССР. Совокупно его стаж работы на данных постах составил около 35 лет, почти половина жизни — и совершенно неудивительно, что благодарный казахский народ практически мгновенно принял решение о переименовании столицы государства в Нур-Султан. Город, до того носивший названия Акмолинск, Целиноград, Акмола — дословно «белая (святая) могила» — и Астана, вновь сменил наименование.

Разумеется, произошли определенные политические изменения. Пост президента принял бывший глава верхней палаты казахстанского парламента Касым-Жомарт Токаев, его прежнюю позицию заняла дочь бывшего президента Дарига Назарбаева. Если же приложить это к произошедшей месяц назад отставке и смене правительства Казахстана, то можно говорить о том, что там произошел тот самый трансфер власти, о котором как об основной интриге 2024-го (и предыдущих лет) уже более полугода говорит весь отечественный политбомонд. Кейс, конечно же, весьма любопытный для изучения, но в данном случае речь пойдет не о нем как таковом, а об экономических делах Казахстана за последние годы и его перспективах в будущем.

Вообще говоря, с точки зрения экономики Казахстан — это та же Россия, только труба пониже и дым пожиже. Республика взаимодействует с внешним миром ровно по той же монокультурно-рентной модели, что и РФ, более того, даже и ключевой товар один и тот же — нефть. Разница, понятное дело, в масштабе — российская экономика является куда более многопрофильной и развитой в сравнении с казахской, а также более насыщенной капиталом — во всех различных его формах. Соответственно, более устойчивой — за счет своей сложности. При этом ключевой экзогенный фактор — цена на нефть — точно так же оказывает на казахскую экономику мощное влияние, которое, понятное дело, несколько нивелируется в силу отсутствия внешнего давления (в том числе и санкционного), но принципиально данный фактор ситуации не меняет.

Важным здесь является фактор динамики добычи. За время президентства Назарбаева она в Казахстане выросла с 25 млн т в 1992 году до 90 млн т в 2018-м, причем динамика роста была неравномерной. К рубежу веков добыча подросла до 35 млн т в год, затем до кризиса 2008–2009 годов объем ежегодной добычи удвоился, достигнув 70 млн т, после чего неспешно увеличивался до нынешних уровней. В России же рост добычи в нулевых годах был около 50%, но в 90-е годы прошлого века имел место примерно такой же спад — и в итоге российская нефтедобыча в 2008-м была лишь немногим выше таковой в 1991 году. Иначе говоря, приток нефтяных денег, наложенный на имевший место рост стоимости барреля, был для Казахстана вещью принципиально новой, которой не случалось раньше. Нефтедобыча в России, с другой стороны, резко выросла еще в 70-х годах прошлого века, и увеличившиеся доходы на фоне того же самого роста стоимости барреля существенно поддержали советскую экономику.

В 2014 году ЦБ Казахстана проводил денежно-кредитную политику постоянного курса тенге, что, в силу общей экономической ситуации в мире, в частности тренда на отток капитала из развивающихся стран, постоянно требовало подпитки из резервов Фото: ©Стрингер, РИА «Новости»

ЦБ КАЗАХСТАНА ОТКАЗАЛСЯ ОТ ПОЛИТИКИ ПОДДЕРЖАНИЯ КУРСА

Все это закономерно привело к резкому росту ВВП. Он колебался около $25–30 млрд вплоть до 2002 года, после чего на фоне роста добычи, стоимости барреля и, главное, инвестиций в нефтедобычу и нефтепереработку начал увеличиваться. ВВП перевалил уровень в $50 млрд в 2004-м, $100 млрд — в 2007-м и $150 млрд — в 2010-м, при этом спад 2008–2009 годов, разумеется, не обошел Казахстан стороной, но оказался неглубоким. Параллельно шло развитие внутреннего рынка — начавший богатеть потребитель (и сами нефтяники, и прочие граждане, получившие свой куш от нефти в результате работы фискально-бюджетных перераспределительных механизмов) стал предъявлять спрос не только на чистый импорт, пошло то самое импортозамещение.

Двигалось оно, впрочем, немного странно. Механизм его для таких вот развивающихся рынков вполне понятен, ничего сложного он собой не представляет. Пока доходов мало и народ беден, импорта потребляется мало, и он весьма дорог. Однако при повышении доходов населения и импортер (торговец), и сам зарубежный поставщик начинают задумываться о том, что объемы уже выросли настолько, что имеет смысл не просто возить товар, но и осуществить инвестиции и построить соответствующее производство уже на месте, доставляя необходимые сырье и комплектующие и обучая местные кадры. Помимо этого, получаемый таким образом конечный товар оказывается дешевле привозного, что дополнительно расширяет рынок сбыта и помогает избавиться от застрявших на импорте конкурентов. С Казахстаном здесь злую шутку сыграла постсоветская евразийская интеграция: единственное конкурентное преимущество Казахстана — низкая (относительно РФ) стоимость рабочей силы — оказалось недостаточно сильным, чтобы остановить экспансию импорта уже не из дальнего зарубежья, но из России, которая раньше, чем Казахстан, получила и освоила соответствующие инвестиции. Итог понятен: сейчас 38% импорта Казахстан получает именно из РФ, следующий же источник — Китай с его 17% импорта.

Рост продолжился и дальше, но был резко срезан в результате девальвации национальной валюты тенге в 2014 году. На тот момент ЦБ Казахстана проводил денежно-кредитную политику постоянного курса тенге, что, в силу общей экономической ситуации в мире, в частности тренда на отток капитала из развивающихся стран, постоянно требовало подпитки из резервов. Кроме того, сыграла роль неопределенность с курсом рубля — основного партнера Казахстана по импорту. В общем, в какой-то момент местный ЦБ не выдержал. Тогдашний глава ведомства Кайрат Келимбетов 21 января 2014 года на брифинге для журналистов заявил, что в Казахстане причин для девальвации тенге нет, но всего лишь три недели спустя, посреди ночи (чтобы не было утечек), курс был снижен на 20% со 150 до 180 тенге за доллар. Понятное дело, последовала валютно-потребительская паника: добрые граждане частично ринулись скупать валюту или пошли совершать крупные покупки разнообразной бытовой техники, пока магазины не заменили ценники, сделав их соответствующими новому курсу. История продолжилась в 2015 году, когда в августе ЦБ Казахстана отказался от политики поддержания курса, перейдя, подобно России, к плавающему курсу и инфляционному таргетированию. В ответ на это тенге за год (к лету 2016-го) девальвировался вдвое — на каковом уровне и пребывает с некоторыми колебаниями по сей день.

Современный Казахстан слишком крепко застрял в капкане «государства-бензоколонки», что хорошо, когда нефти много и она дорогая, но крайне плохо в обратном случае. Фото: ©Алексей Бабушкин, РИА «Новости»

КАПКАН «ГОСУДАРСТВА-БЕНЗОКОЛОНКИ»

Сейчас рост ВВП Казахстана стабилизировался на уровне около 3,5–4% в год, пики начала нулевых в 12–14% остались в далеком прошлом. Инфляция также стабильна, составляя спокойные 5–7% в год с тенденцией к снижению. Безработица невелика, госдолг — тоже, торговый баланс много лет как положителен (как и в РФ), но ситуацию со счетом текущих операций нормальной не назовешь — с 2015 до 2018 года он был отрицателен, деньги утекали из страны, лишь в последние месяцы (как раз после открытия МФЦА, о котором чуть ниже) вышел в плюс. В целом, повторюсь, с экономической точки зрения Казахстан суть уменьшенная копия России, где меньшее население и более примитивная структура экономики компенсируются отсутствием санкционных эффектов и активными инвестициями со стороны КНР.

При этом вопрос с перспективами Казахстана остается открытым, но уже сейчас можно видеть принципиальное различие в подходах. Россия в очередной раз ставит на «майские указы» и национальные проекты, являющие с собой массированные траты с неясной эффективностью. Казахстан, в свою очередь, в 2017 году принял выставку Expo, после чего, как и предполагалось, открыл в июле 2018-го международный финансовый центр «Астана» (МФЦА). Явление уникальное: данный центр являет собой воплощение подхода «одна страна — две системы», с собственными судом и арбитражем, с юрисдикцией на базе английского права. Идея отличная хотя бы потому, что между Дубаем и Гонконгом значимых финансовых центров попросту нет, а МФЦА способен как минимум притягивать капиталы со всей Средней Азии и, вероятно, даже из России, где распоряжение о создании МФЦ было отменено еще в 2016 году.

Далее, административная реформа в России забуксовала еще на рубеже первой пересменки Путин–Медведев, но в Казахстане она продолжается. К примеру, один из этапов плана нации («100 конкретных шагов») именован как «Формирование подотчетного государства», что в нынешних российских реалиях (закон об оскорблении властей) звучит откровенно еретически, о подобном («государство как платформа») осмеливаются говорить только на Гайдаровском форуме.

С другой стороны, мгновенное переименование столицы является крайне архаичным по своей сути действием, несовместимым ни с какой модернизацией, и может оказаться, что в результате этого трансфера заданный Назарбаевым курс на модернизацию просто сойдет на нет. Опять-таки само наличие планов экономических изменений никак не гарантирует успехов — Казахстан слишком крепко застрял в капкане «государства-бензоколонки», что хорошо, когда нефти много и она дорогая, но крайне плохо в обратном случае. Но, так или иначе, относительно перспектив Казахстана я сохраняю осторожный оптимизм.

Мнение автора может не совпадать с позицией редакции