Сергей Старостин и Ольга Лапшина Сергей Старостин и Ольга Лапшина Фото: © Екатерина Чеснокова, РИА «Новости»

«НЕ СТАЛО СВИЯЖСКОЙ ДИКОСТИ, НО...»

— Сергей Николаевич, вы уже не в первый раз выступаете в Свияжске. Нравится вам здесь?

— Впервые мы побывали здесь, когда Свияжск еще не стал туристическим местом. Он был совсем  аутентичный, диковатый, были открыты его берега, где можно было ходить и находить всевозможные артефакты. У нас есть один проект. С моими учениками ездили по местам фольклорных экспедиций, пели песни, которые  записывали в Рязанской, Тверской, Смоленской областях, и так возник ансамбль «Виртуальная деревня». И вот эти мои ученики приехали в Свияжск со своими детьми, жили в историческом здании гимназии, познавали здешний мир, были в монастырях, обедали в трапезной, устроили небольшой фестиваль. И это было первое неожиданное знакомство. Дети приносили с берега огромное количество артефактов, но ничего не стали отсюда вывозить, все оставили.

— Но новых старых песен вы в этом путешествии в Свияжск не почерпнули?

—  А просто не от кого было. Разве что тюремную лирику...

— Вы принимаете те изменения, которые произошли с островом за последнее время?

— Я ностальгирую по тому диковатому Свияжску, который оставил сильное впечатление. Он во мне живет. Но, с другой стороны, я не могу встать на пути преобразований. Ведь действительно много тут в положительном контексте случилось. Один наш знакомый, отец Иоанн, раньше служил в местном монастыре и был прекрасным экскурсоводом, знакомил нас не только с достопримечательностями, но и с замечательными персонажами острова, отличными людьми. И он присылал мне СМС, что большие перемены начались на острове, ведется строительство, и наконец его прихожане начинали получать благоустроенные квартиры. Для меня это было откровением, и я думал: где на Свияжске можно построить дома и расселить людей? Когда приехал с концертом на обновленный остров, был рад увиденному. Конечно, не стало этой свияжской дикости. С другой стороны, само историческое место достойно, чтобы сюда приезжало большое количество людей и чтобы они находились более-менее в цивилизованных условиях. И благодаря обустройству многие дома приобрели достойный вид, а то некоторые постройки смотрели в сторону земли и готовы были развалиться. Недавно открылся абсолютно мирового уровня музей истории Свияжска. Так что остров уникален со многих точек зрения.

... Фото: «БИЗНЕС Online»

ПОЧЕМУ НЕСКОЛЬКО ПОКОЛЕНИЙ МОЛОДЕЖИ ОТВЕРГАЛО СВОЮ КУЛЬТУРУ

— Вас в Татарстане иногда можно увидеть и на «Каравоне». На ваш взгляд, имеет ли этот  фестиваль этнографическую ценность?

— Мы выступали и на самом фестивале, и в деревнях, которые  имеют к этой традиции какое либо отношение... Прямой ценности фестиваль, может быть, и не имеет, но в перспективе всякий вектор нужно чуть чуть разворачивать в сторону. Существует инерция праздника. Поначалу это была традиция водить хороводы со своей хореографической особенностью, потом праздник ушел в сторону самодеятельного народного творчества,  не сильно имеющего привязку к традициям. Сейчас крен снова выравнивается в сторону традиций...  Но на самом деле вопрос очень сложный, поскольку наша история настолько сложна, неоднозначна и противоречива к собственному наследию. Целое поколение воспринимало наследие через кривое зеркало. Почему происходило отторжение нескольких поколений  молодежи от своей культуры? Потому что никто не хотел видеть свое отражение в кривом зеркале и говорить, что я к этому причастен. Молодые люди отстранялись. Это вполне естественное желание очиститься. Сегодня ситуация понемногу, но уже меняется. 30 лет существует достаточно серьезное фольклорное движение, которое пытается унаследовать традиции предков, кто в чем может — в прикладном искусстве, музыке, хореографии, костюме. И процессы эти неостановимы. Если 30 лет назад это была горстка энтузиастов, которая с горящими глазами побежала в деревню записывать стариков, то сейчас это организованное мощное общественное движение. Это уже третье поколение тех, кто пришел к пониманию ценности традиций, то есть уже мои внуки по возрасту. Поскольку движение разрастается и ширится, эту песню уже не задушишь.

— Но тут же другая проблема: движение есть, а вот носителей самой культуры становится меньше...

— Мы этот  процесс остановить не сможем. Со своей стороны стараемся как можно честнее и правдивее подойти, оценить, осмыслить, если захочется — освоить, и жить с этим наследием дальше. Если мы его включаем в контекст нашей жизни, то это становится естественной преемственностью традиции и ее передачи. Из уст в уста, поколение в поколение.  Ели мы что-то усвоили правильно, тогда сможем донести и пронести дальше.

Конечно, для традиционной культуры место обитания в городе не сильно правильное, потому что все основные ценности формировались не в городской среде. Она обычно подпитывалась деревенской культурой — начиная с рабочей силы, заканчивая эстетикой и мудростью. Все наши композиторы и художники памятуют о том, что они у народа учились, включая даже авангардистов. Кто имеет глаза и уши, понимает, что всю красоту можно воспроизвести своими руками, и зачем от нее отказываться? Проблема Советского Союза состояла в том, что власти решили формировать свою идеологическую базу и обслуживающую идеологию интеллигенцию, которая воспроизводила придуманные клише, сочинила эту идеологию.

Сейчас в целом в обществе безвременье. Идеология отсутствует, и корневая культура куда-то отошла для большинства населения.  Для части важность ее понятна, но это немного похоже на сектанство. Это не большинство населения. Когда раньше 70 процентов населения было жителями сельских пространств и они были хранителями культуры и ее носителями, никто не волновался за ее судьбу. Как только  началось разрушение традиционного уклада, произошел удар по традиции. А с 1918 года и вовсе была объявлена война традиционным устоям. Велась она на протяжении более чем 70 лет, и мы фактически на исходе традиций застали тех людей, кто понимал, что это такое, мы с ними сталкивались, записывали песни, рассказы и байки, музыкальные инструменты...

— А у них это осознание ценности своих традиций внутри сидело, почему они бережно хранили наследие своих бабушек и дедушек?

— Это, наверное, своеобразные миссионеры, которым было дано жить долго как бы в ожидании тех самых, кто придет и скажет, что им  нужны эти знания. И удивлению пожилых не было предела, потому что они жили с уверенностью, что тот багаж, каким они обладали, уже никому не нужен, по крайней мере их внукам. И вдруг приходят странные городские люди и жадно фиксируют каждое слово, каждый напев... Может быть, они для этого именно жили так долго, чтобы потом передать свое наследие. Я все время возвращаюсь к своей биографии, к тем экспедициям.

— А как вы находили этих самородков?

— В деревенском пространстве всегда есть информация, кто чего стоит, что знает, потому что там  происходят события, когда таланты проявляются тем или иным образом. Похороны, свадьбы, рождение детей — все это проводится всем селом либо это акты взаимопомощи в труде. Помогли соседу баню поставить — хозяин после работы накрыл стол, люди выпили и запели. Не магнитофон включили, не радио, а сами вспомнили, как это было. Поэтому в деревнях и знают, кто и что умеет.

... Фото: «БИЗНЕС Online»

«О, ФОЛЬКЛОР ПОКАЗЫВАЮТ»

— Сегодня общество можно развернуть к фольклору?

— Сложно. Общество не знает этого предмета и того, что он из себя представляет. Я бы не столько использовал слово «фольклор», он воспринимается современными людьми как некая декорация, с которой они могут при определенных ситуациях встретиться. Шли по площади — о, фольклор показывают. Или приехали к вам на Свияжск, вышли их встречать в народных костюмах — о, тоже фольклор. А на самом деле традиционная культура — это базис общечеловеческих ценностей, выраженных в своеобразной специфической национальной манере. Вся та мудрость, которая заложена в народных песнях, сказаниях, в быличках, в поведении, образе жизни не имеет границ, но имеет свое персональное национальное лицо. У русских, живущих в Татарстане, это будет  одно, связанное с Волгой, с близостью татарской культуры, у русских в Рязани будет похоже на мордовское пение, потому что долгий  территориальный контакт вносит свои коррективы в это лицо традиционной культуры.

— А как традиционная культура будет проникать в людей, если для большой части населения вокруг бетонные стены и никакого общения?

— Это вопрос выживаемости традиционной культуры в современных условиях. Мой личный опыт показывает, что все средства хороши для пропаганды. Я всю творческую жизнь и судьбу положил на то, чтобы донести до людей мысль о существовании этой мудрости, чтобы люди  зацепились ухом, а потом появится какой-то интерес. Увидел половик, заинтересовался, как этот половик ткется вручную, что в этом половике зашифровано? И выясняется, что человек во время работы набирает с каждым «шагом» по слогам песню. Идет запев и идет развитие, а вот идет приход к унисону, заканчивается наша маленькая история. А потом опять циклично начинается запев, и мы смотрим на этот половик и читаем песни, насколько она была длинной и распевной. Эти модели  связаны в традиции. Это сложно описать словами, но можно научиться понимать.

А общечеловеческие ценности в традиционной культуре понятны и важны. Другое дело, что механизм их передачи сильно порушен и ты можешь прожить жизнь и не столкнуться с этим никогда. Современное поколение вообще все в гаджетах. Поэтому мы хотим разработать специальные программы для гаджетозависимых, которые будут выходить на традиционную культуру. Надо приспосабливаться.

— Государство сегодня каким-то образом помогает сохранению традиционной культуры?

— Государство — это прежде всего чиновничий аппарат. Если говорить о министерстве культуры, то все не просто. Пока оно не очень серьезно смотрит на традиционную культуру и на ее ценность и необходимость в современном обществе. Немного у нас представителей в министерстве, кто эту тему лоббировал. Больше у нас внимание уделяют театру, классической музыке, кино, даже цирку и самодеятельному, клубному творчеству, а вот традиции поддерживают не очень хорошо, видимо, не понимают, что нужно поддерживать. Моя задача как сотрудника государственного центра русского фольклора — донести до чиновников высшего ранга и предложить рабочие модели, как это можно было бы осуществить. Процесс непростой, потому что все общественное движение неформального типа и формализовать его сложно. Эти люди просто любят свою культуру и традиции и этим занимаются. А внести порядок в их активность не представляется возможным. Они не позволяют в свои процессы вторгаться. Дескать, мы живем, что-то делаем — отстаньте и не трогайте, на глобальном уровне решайте, что хотите. А на самом деле вся тема решается на низовом уровне. Нужно грамотно распределить средства, чтобы пошли в дело.

— На те же экспедиции?

— Экспедиция — это только часть айсберга, при том что сегодняшнее исследование — это не экспедиция 10 - 20-летней давности. Это уже не то качество материала. Часть его уже записана. Нужно каким-то образом  обрабатывать и издавать его, чтобы он не оставался лежащим на полке никому не нужным наследием.

... Фото: tatarstan.ru

«МНЕ НЕ ЗА ЧТО ОЦЕНИВАТЬ СВОИХ КОЛЛЕГ, НАРОД РАССТАВИТ ВСЕ ПО СВОИМ МЕСТАМ»

— В Казани многие о вас узнали еще и благодаря фестивалю «Сотворение мира». Как вы считаете, возможно его возрождение в сегодняшних политических и экономических условиях?

— Это было сильное и яркое событие. У каждого фестиваля, насколько я сумел понять и заметить, есть свои движки, которые упираются в конкретных людей. Сам фест себя за шиворот не вытащит. У него должны быть локомотивы, которые будут его толкать, даже если не будет денег. Насколько я помню, здесь им заведовали Сергей Миров и Александр Чепарухин — они и были этими движками: вышли на определенные структуры, нашли деньги провели фестиваль. Наверное, какая-то польза от этого для Казани была.  Мне это немного напоминало фабрику по производству пирожков, поскольку работали две сцены и выступления были почти непрерывными.

— Расскажите о своем сотрудничестве с Леонидом Федоровым.

— Началось оно с записи одного из альбомов «АукцЫона», это было давно. И не то чтобы дружили, общались, но музыкально не пересекались, пока не возникла идея сделать «Душеполезные песни». Эта идея принадлежит Андрею Котову — объединить несколько поющих людей из разных сфер. Котов — духовная музыка, я — из фольклора, Леня — из мира авторского прочтения современной и авангардной русской поэзии. И я поначалу не видел точки соприкосновения. А потом мы как-то так грамотно скомпоновали нашу концертную программу, что было и драматургически, и логически все выстроено, что я даже не ожидал, насколько рядом могут сосуществовать современные аранжировки народных песен, с той энергетикой, какая есть у Леонида Федорова, как это может компоноваться. Все улеглось, и у нас был довольно продолжительный альянс. Сейчас, правда, давно вместе не играем.

— Почему?

— У Лени добавилось очень много дополнительных проектов, нет времени на эту историю. Он человек очень продуктивный, почти каждый год выпускает альбом. Я в таком режиме существовать не могу: много играю концертов, и с разными людьми и часть этих концертов записывается. В принципе, они вполне бы могли стать полноценными альбомами, но проблема в том, что возиться с  записью дисков — обрекать себя на трату довольно большого количества времени. Отдачи никакой, я не говорю даже о финансовой. Альбомы эти никто на физических носителях сегодня не покупает...

— Вы наверняка слышали группу «Дети Пикассо», которая исполняла древние армянские песни на современный лад. У нас есть Пелагея, которая особенно после участия в проекте «Голос» несет русский фольклор с современными аранжировками в массы. Как вы считаете, такие коллективы способны пробудить интерес к исконно народному творчеству?

— Все имеет право на существование. В творческих процессах ничего нельзя запретить. Просто каждый из творцов понимать, что он делает. Насколько хорошо он это делает, таковы и будут последствия. Народ все расставит по своим местам и определит, кто занимался зарабатыванием денег, а кто искренне творил. Мне не за что судить моих коллег. То, что они считают нужным, они и делают. Зачем я буду давать этому оценку? Ведь для кого-то это хорошо, а для кого-то может быть и плохо. Я стараюсь не высказываться по этому поводу.

«КРОМЕ ФУТБОЛЬНЫХ ФАНАТОВ У НЕМЦЕВ НИКТО ОСОБО НЕ ПОЕТ — У НАС ПОКА НЕ ТАК»

— Летом вы читали лекции о русской культуре в Литве, в Паланге. Там до сих пор чтят традиции русской культуры?

— Довольно большое количество русских коллективов существует за рубежом. Можно любую страну назвать — Англия, Германия, Испания, Польша — везде есть коллективы, поющие русские песни, причем пытающиеся петь аутентичные, настоящие песни. Международный фольклорный лагерь, творческая школа «Традиция» и «Покровские ворота» — один из фестов, который проводится под эгидой Ирены Захаровой и коллектива «Аринушка». Они базируются в Вильнюсе много лет и приглашают педагогов из России. Школа пользуется огромной популярностью, 250 человек с утра до вечера получают мастер-классы. Мы занимаемся с каждым коллективом, знакомим с уникальными певческими традициями.

— Для русских, проживающих за границей, это шанс сохранить свою культуру?

— Это шанс сохранить свое лицо. Они трогательно к этому относятся, и для меня удивительно, что там много детских и подростковых коллективов. То есть русскоязычные дети, живущие за пределами России интересуются аутентичной глубинной русской культурой, когда свои под боком вообще ничего не знают и не понимают. А это наших соотечественников очень сильно держит, и они гордятся тем, что поют исконные песни.

— Помню, в детстве, если у кого застолье, постоянно пели. И весной, особенно после первомайской демонстрации или в День Победы, из открытых окон квартир часто можно было услышать песни.  Почему сегодня люди перестали петь?

— Желание у людей на самом деле есть. Важно провоцировать это желание, внутреннюю потенцию. Приведу факт. У нас есть свой дом в деревне под Нижним Новгородом, и недавно в селе отмечали день рождения уважаемого человека. Посидели, угостились — все как положено. И мы с женой запели. Односельчанам понравилось, они с восторгом воспринимали живое пение. Люди же, как правило, поют то, что сами через себя пропускают. И поют честно, без фальши. И в скором времени к компании подтянулась молодежь, пришла с другого конца деревни. Их живое пение возбудило, они начали вспоминать, что сами могут спеть. Возникло побуждение, что можно в этом пространстве оставлять следы своего голоса, и пространство этому не противится, окрасить вечер не техническими вибрациями из колонки, а природным голосом. Внутри многие хотят петь, просто подходящих ситуаций таких все меньше, потому что идет жесткая звуковая агрессия со всех сторон и все сегодня можно озвучить. Притащи колонки, подключи и сиди и слушай. Но природа человеческая все равно требует больше естественного. Если у человека есть талант, все равно он требует побывать в естественной среде, в естественном звучании.

Один немецкий режиссер посвятил огромный полнометражный фильм тому, почему не поют немцы. Там проблема глубже и связана с военными воспоминаниями и переживаниями. Кроме футбольных фанатов у немцев особо никто не поет — у нас пока еще не так. А пение народа — это, по сути, народное психическое здоровье. Если он поет, значит здоров. Мне кажется, что постепенно ситуация будет выправляться.