«Региональные элиты будут раздевать до трусов, подверстывая это к борьбе с коррупцией»

На этой неделе Владимир Путин поручил разработать механизм изъятия имущества коррупционеров в пользу государства

«КОРРУПЦИЯ СТАНОВИТСЯ ПРЕРОГАТИВОЙ СИЛЬНЫХ»

Алексей Мухин — гендиректор центра политической информации:

— Вы спрашиваете человека, который три года бьется, чтобы институт конфискации применялся де-факто. Я писал об этом разные справки, проекты, обивал пороги администрации президента, других организаций, чтобы, наконец, ввели этот пресловутый институт конфискации. Что бы я сделал на месте Владимира Путина? Реально бы ввел эту меру. Вообще, конфискация имущества у коррупционеров по доходности может сравниться с доходами от продажи нефти и газа, если браться за это дело системно и действительно возвращать средства коррупционеров в бюджет, плюс еще и наказывать их штрафами. Помните, Дмитрий Медведев вводил кратные штрафы для коррупционеров? Все закончилось ничем. Для того, чтобы это все работало, необходимо постоянное проявление политической воли. Хотелось бы пожелать Владимиру Путину проявлять политическую волю постоянно, иначе дело закончится так же, как с кратными штрафами.

Меняется ли уровень коррупции с годами? Сергей Борисович (Иванов, глава президентской администрации — прим. ред.) говорит, что меняется. По состоянию государственного бюджета видно, что не очень. Природа коррупции — это есть природа человеческая. Алчность — это порок, который захватывает и вводит в организм и восприятие мира в особое болезненное состояние. Поэтому с коррупционерами должны работать не только следователи, но и психологи. Должна вестись превентивная работа. Неприятие коррупции должно стать основным предметом в институте повышения квалификации госслужащих. Помимо этого, я бы ввел повсеместное применение полиграфа для госслужащих.

Гейдар Джемаль — публицист, политик, председатель исламского комитета России:

— Зачем нужно было собирать совет по противодействию коррупции и делать громкие заявления? Дело в том, что в настоящее время резко сокращается ресурсная база, с которой можно было получать коррупционные доходы. Соответственно, возникает противоречие между федеральными и региональными элитами. Грубо говоря, теперь федералы будут раздевать региональные элиты до трусов и носков в свою пользу. Это даже нельзя назвать рациональными действиями — скорее рефлекторными. Просто акула не может не хапать проплывающую мимо селедку, она в любом случае разевает пасть и хапает. Если распиливаемая база сокращается в разы, то она должна сократиться не пропорционально, а иерархически. На то она и вертикаль: в первую очередь лишения должны нести нижестоящие, которым бьют по рукам. Но при этом все подверстывается к идеологии, к модному дискурсу борьбы с коррупцией.

Коррупция становится прерогативой сильных. Должны пострадать вначале те, кто находится внизу пищевой цепочки, и лишь потом это будет доходить до верха. Самое последнее звено — это ближний круг «друзей». Возмутит ли это регионы, которые первыми будут отключены от привычных доходов? Возможно, но именно поэтому загодя было сказано про «атомную бомбу» Ленина и про незаконность национальных автономий.

Михаил Делягин — директор Института проблем глобализации:

— Есть две меры, которые хорошо действуют в мире. По примеру США: если член организованной преступности (а коррупция — это всегда мафия) не сотрудничает со следствием, то у его семьи отбирают все якобы легально приобретенное имущество, и семье оставляется социальный минимум. Второе по примеру Италии: если взяткодатель сотрудничает со следствием, он автоматически освобождается от ответственности. Не так, как у нас сейчас, когда следователь должен смягчить, а потом судья должен с этим согласиться автоматически или полностью. Эти меры разрушают круговую поруку между чиновником и тем, кто дает взятку, с одной стороны, и разрушают круговую поруку внутри мафии. Этого достаточно.

Ильдус Янышев — председатель наблюдательного совета группы охранных предприятий «Контр», почетный член ассоциации малого и среднего бизнеса:

— Эта мера была в советском уголовном кодексе 1961 года. И когда я работал в органах ОБХСС, она действовала очень эффективно. Потом в 90-х либералы, заинтересованные в преступном обогащении, отменили закон. Такова была политическая воля. В современной России вопрос поднимается уже лет 10. Но я пошел бы дальше. Сейчас надо ввести такой термин, как «незаконное обогащение», согласно которому человек, владеющий имуществом, просто обязан доказать легитимность его происхождения. Если документов о доходах, подтверждающих приобретение этого имущества нет, оно изымается или с него как крайняя мера взымается налог НДФЛ. Такая мера могла бы быть более эффективной. Для этого нам нужно дать год на то, чтобы все лица, которые в свое время незаконно обогатились, свое имущество задекларировали, поставили бы его на учет и заплатили налог в 13 процентов. После истечения этого срока все остальное имущество будет считаться добытым за счет незаконного обогащения. Эта практика есть во многих европейских странах и работает вполне успешно. Потому что прежде чем сделать что-то незаконное, нужно подумать, как ты будешь объяснять обществу и контролирующим органам, откуда это имущество взялось. Я уверен, что мы к этому придем. В свое время с такой инициативой выходила партия «Справедливая Россия, «Единая Россия» эту инициативу заблокировала. Года через два, когда с бюджетом совсем будет туго, его примут.

Коррупция по сравнению с 90-и и нулевыми трансформировалась в полулегальные формы. Это работа с аффилированными компаниями, передача бюджетных подрядов родственникам и друзьям, что нарушает законы рынка. В цивилизованном обществе все это признается коррупцией. Естественно, с коррупцией я сталкивался, но хочу сразу сказать, что денег никогда не брал. И не давал, старался решить вопрос добрым словом.

Николай Сванидзе — российский тележурналист, историк, профессор, заведующий кафедрой журналистики Института Массмедиа РГГУ:

— В настоящий момент я не вижу вариантов борьбы с коррупцией. Можно изобретать любые карательные меры: изымать имущество, можно самих коррупционеров расстреливать, четвертовать, вешать на фонарных столбах — от этого ничего не изменится. Потому что, во-первых, каков критерий коррупционера? Коррупционеры — это кто? А во-вторых, кто их будет ловить? По первому вопросу, кто же такой коррупционер? Это врач, который принимает благодарность в денежном выражении от человека, которого прооперировали? Это военный, который освобождает от военной службы молодого человека, принимая деньги от его матери? Или это крупнейший чиновник, входящий в государственное руководство, который берет колоссальный откат от крупнейшего бизнесмена? Или человек, который ему нарезает какую-то часть бизнес-ответственности, соответственно, денег? То есть наделяет его возможностью доить и доить соответствующее экономическое, финансовое направление или регион? И кто поймает этого человека? Учителя поймают, врача поймают, военкома поймают, а этого кто поймает? Он сам себя? А настоящая-то коррупция именно эта. Кто поймает каких-нибудь ФСБшных генералов, которые крышуют бизнес? Или сержантов МВД, которые крышуют мелкий бизнес, а по цепочке наверх передают деньги, которые доходят до тех же генералов. Поэтому, на мой взгляд, пока нет прозрачной экономической структуры в стране, пока нет независимого суда, независимой прессы, борьба с коррупцией останется пустым отвлекающим звуком.

Что касается уровня коррупции, то, на мой взгляд, и специалисты считают, что он чрезвычайно вырос. Потому что в те годы сам уровень коррупции был ниже, тогда мы даже не представляли, какого размера и уровня должностные лица принимают откаты. Или, повторю, не просто откаты принимают, а назначают своих доверенных лиц на определенное направление бизнеса. А так по мелочи каких-то несчастных бедных людей, которые дают взятки в ЖЭКах, и ловят.

«КАК СУДЬЯ МОЖЕТ ПРИНЯТЬ РЕШЕНИЕ ПРОТИВ ВЫШЕСТОЯЩЕГО ЧИНОВНИКА?»

Дмитрий Гудков — депутат Госдумы РФ:

— Любая борьба с коррупцией может быть эффективна только при условии проведения реформ. Прежде всего — политических: реального разделения властей, независимых суда и парламента — иными словами, выстраивания системы сдержек и противовесов, чтобы каждая часть государственной машины следила за другой и при этом сама была прозрачной. Могут ли такие реформы пройти у нас сейчас? Вот и ответ на ваш вопрос. Уровень коррупции у нас практически не меняется, достаточно посмотреть на недавний рейтинг Transparency International.

Да, с одной стороны, Россия поднялась на несколько пунктов, но с другой — это 119-е место, поблизости Сьерра-Леона и Гайана. Если бы борьба с коррупцией была эффективной, мы бы шагали через десятки строчек рейтинга, а это переползание туда-обратно говорит само за себя. И да, борьба с коррупцией набирает обороты. В обороте уже 350 миллиардов. Жизненный анекдот. Лично мне сталкиваться с коррупцией доводится довольно редко — самое яркое воспоминание — «намекающий» гаишник в мои 19 лет. Но в обращениях, которые я получаю как депутат, вижу это постоянно.

Марат Бикмуллин — председатель совета директоров ООО «Информационные системы»:

— Есть Международная конвенция по борьбе с коррупцией, и Россия туда тоже входит. Насколько я знаю, существует общее законодательство для входящих туда стран, и в документе есть пункт об изъятии имущества, нажитого преступным путем. Поэтому это вполне нормальная цивилизованная мера. И если говорить о том, будет ли она иметь результат, то по крайней мере, способствовать коррупции она уж точно не будет. Правда, здесь еще многое будет зависеть от применительно практики, как будут работать суды и следственные органы, как они будут расследовать такие схемы, как оформление имущества на родственников, на офшоры, на адвокатов.
Вообще, свести до нуля коррупцию практически невозможно, и ни одной стране не удалось это сделать. Но до какого-то цивилизованного уровня, который есть в развитых странах, например, в США, вполне под силу. Если в России будут работать институты. Независимого суда, честно выбранного парламента, независимость форм власти друг от друга — судебной, законодательной, исполнительной... А сейчас у нас наша вертикаль судом назначается, и как судья может принять решение не в пользу вышестоящего чиновника, который его и назначил судьей? Последний будет его всячески выгораживать. У нас не работают вот эти институты, поэтому хоть расстрел, хоть четвертование введи.
Что касается уровня коррупции, то если раньше можно было на дороге откупиться от гаишников, то сейчас такого нет. На низком уровне уже ее и нет, он сместилась в высшие эшелоны власти. То есть такая монополия на коррупцию — то, что позволено кому-то, не позволено другому.

Последние лет 10 нет не сталкивался. А вот как раз раньше — да, это была обычная практика: не подмажешь — не поедешь. Чтобы согласовать решение, подписать какие-то документы. Тогда на низовом уровне это было практически повсеместно.

Мария Горшунова — генеральный директор ООО «Майдан» (сеть кафе и ресторанов «Сытый папа»):

— Это мера будет эффективна настолько, насколько может быть установлено имущество коррупционера. Если оно переписано на родственников, близких друзей, а так бывает часто, то, наверное, никак и эта мера ни о чем. Вероятно, будет попадаться мелкая рыбешка, а основные «киты» коррупции останутся безнаказанными.

Наверное, на данный момент нет способа обуздать коррупцию в нашей стране. Мне кажется, только введение смертной казни для тех, кто будет пойман на этом, будет каким-то образом действовать более-менее устрашающе.
По моему разумению, коррупция на мелком уровне немного уменьшается. А коррупция в высших эшелонах как была, так и есть. Это чувство безнаказанности, того, что ты поплатишься малым, если тебя на этом поймают и то, что ты все равно успеешь обеспечить своих близких людей какими-то благами, которых тебе хватит до конца жизни, не останавливает людей. Мне лично приходилось сталкиваться с коррупцией.

Айдар Абдулхаков — председатель комитета по транспорту исполнительного комитета:

— На эту тему очень много говорят, но что считать коррупцией? Считать ли коробку конфет врачу проявлением коррупции или это способ поблагодарить, свойственный нашему русскому менталитету? Тем не менее в Юго-Восточной Азии, в том же Китае, где такой же менталитет, за такие дела, говорят, расстреливают на большой площади. Я думаю, что коррупцию победить можно, но только очень серьезными и жесткими методами. Да, наверное, конфискация имущества, большие судебные сроки, запрет какой-то деятельности в случае выявления коррупционных действий для ближайших родственников — все это должно быть, если мы действительно говорим о том, что хотим обуздать коррупцию.

Мне достаточно сложно сравнивать эти периоды, сам я не сталкивался с проявлениями коррупционной деятельности. Однако, судя по данным в прессе, ее стало меньше, но суммы при этом стали больше.

Собственно, выше я уже изложил, какие могут быть меры по предотвращению коррупции. Должны быть жесткие меры, и если мы ставим во главе угла факт того, что ее не должно быть в России, не должно быть серых схем, никто не должен уходить от налогообложения — у нас ведь и это существует. Она может быть не напрямую коррупционная схема, но тем не менее это источник пополнения счетов различных группировок, торговли наркотиками и т. д. И, наверное, только под страхом того, что ты будешь пойман и тебя ждет расстрел, люди в меньшей степени будут коррумпированы.

«ВО ВЗЯТКАХ ВИНОВАТ ЗАПАД И АМЕРИКАНСКАЯ ПРОПАГАНДИСТСКАЯ МАШИНА»

Евгений Федоров — депутат Госдумы, кандидат экономических наук, координатор Национально-освободительного движения:

— Главное, что сказал Владимир Путин на Совете по противодействию коррупции, — это то, что надлежит изымать имущество коррупционеров за рубежом. Любой крупный коррупционер 90 процентов своего имущества держит где-нибудь за границей — в Лондоне, офшорах и пр. Я имею в виду, конечно же, настоящих коррупционеров, а не тех, которые, к примеру, 3 тысячи рублей в больнице взяли. У крупных — обороты от сотен миллионов до миллиардов. Никакой коррупционер, если он не дурак (а таковых в этой прослойке нет), не пойдет на преступление, не договорившись с тем же Лондоном или Вашингтоном о прикрытии его действий в РФ. Он заранее купит недвижимость, заранее получит гарантии неприкосновенности, а уже потом начнет разворачивать коррупционную деятельность против России.

На мой взгляд, российская коррупция носит внешний колониальный характер. Коррупция вписывается в концепцию ликвидации российской экономики, поэтому Лондон и Вашингтон ее и поддерживают. Как можно, к примеру, из Англии получить имущество коррупционера, если за всю историю российско-британских отношений не было ни одного случая выдачи преступника из Лондона в Россию? Возможно, лишь каких-то убийц, но даже и убийц типа Ахмеда Закаева Великобритания не выдает. Проблему Путин правильно поставил. Но как она решается? Видимо, через программу деофшоризации, через систему, при которой бизнес вместе со всем своим имуществом и жизнями предпринимателей находится в России. Но силой деофшоризацию не провести. Ее можно осуществить только путем формирования в РФ системы доступа к средствам, как и в офшорах, то есть путем обнуления процентной ставки, о чем сам российский президент говорил в трех посланиях. Теперь уже понятно, что недирективным путем мы не успеем обнулить процентную ставку в силу катастрофического падения отечественной экономики. Зато директивное обнуление ставки остановит процесс коррупции, процесс распада экономики страны и политического распада. Это единственная действенная контрмера в условиях внешней агрессии и экономических санкций.

Вячеслав Лазарев — начальник отдела по противодействию коррупции Совета Нижнекамского муниципального района:

— Экспроприация имущества коррупционеров существенно повысит возможность максимально реализовать проводимую нашим государством антикоррупционную политику. Кроме того, необходимо создать условия для невозможного вывоза за рубеж денежных средств коррупционеров и возврата нелегально выведенных активов. Возвращение из-за рубежа незаконно нажитых средств, в том числе дворцов, яхт, автомобилей, антиквариата и тому подобного стало бы ярким примером практической борьбы с коррупцией. Существующее в настоящее время законодательство в полной мере позволяет эффективно бороться с коррупцией, которая намного снизилась по сравнению с 1990-ми и 2000-ми, когда пропагандировался культ денег, добытых любыми путями. Для этого работала в первую очередь западная американская пропагандистская машина, которая является корнем проявления коррупции, так быстро захватившей все социальные слои населения России. В своей личной жизни с проявлениями коррупции напрямую не сталкивался — денег с меня никто никогда не требовал, да и я сам никому их не предлагал.

Рафис Айдагулов — руководитель общероссийской общественной организации «Комиссия по борьбе с коррупцией» по Закамскому региону:

— Изымать имущество давно надо. Я только за такие меры. Нужно решение суда, во-первых. Потому что без судебного решения у нас ничего не должно делаться. А уж от какой суммы вводить конфискацию — это пусть решают в правительстве. Там же сначала предложили, что если до 10 тысяч рублей, то можно отделаться штрафом и общественными работами. А конфискацию от какой суммы проводить так и не определили. Эта дискуссия длится не первый год и в Госдуме, и на общественной площадке.

В этом году в мае республиканскому закону о противодействии коррупции будет 10 лет, федеральному закону — 8 лет. Но никаких особо значимых итогов нет, к сожалению. Коррупцию уничтожить сложно. Для этого нужны жесткие меры со стороны властей, а их не видать. Понятно, почему: подавляющее большинство чиновников втянуты в коррупционные процессы вольно или невольно. Я считаю, уровень коррупции в России немножко снизился, но он уходит на так называемую низовую коррупцию, на суммы от 5 до 15 тысяч, на взятки в больницах, поликлиниках, учреждениях образования, ГИБДД и т. д. А когда воруют миллионами, миллиардами — в этом секторе снижение есть. Об этом можно судить по тем примерам, когда и губернаторов, и олигархов наказывали. Корни коррупции понятны — все идет от бедности и безнаказанности. Ведь сумели победить жесткими мерами коррупцию в некоторых странах — в Гонконге, Китае. А у нас все по головке гладят. Живой пример — «Оборонсервис». Не только страна — весь мир поражается, как главные фигуранты сухими из воды вышли. Это все со времен царя гороха в нашей стране. Так что еще раз говорю — жесткие меры. Инстинкт самосохранения сработает у людей, а низовая коррупция исчезнет сама собой, как только станем позажиточнее.

«НЕ СМОГ ДОКАЗАТЬ, ОТКУДА ДЕНЬГИ НА ЯХТУ — ОТДАВАЙ ЕЕ ГОСУДАРСТВУ»

Александр Шадриков — глава муниципального образования «Дрожжановский муниципальный район»:

— Предложенная Владимиром Владимировичем мера наверняка является продуманной, после которой последуют соответствующие решения. И если этот нормативный документ будет приниматься, мы, конечно, будем его исполнителями.
Если такой вопрос поднимается на самом высшем уровне, если сам президент страны просит предпринять меры по данной проблеме, значит, будут принятые действенные меры.
Не могу сказать, что бы я сделал, будучи на месте президента, но на своем уровне, в рамках всех нормативно-правовых документов, конкретно в рамках антикоррупционной системы мы принимаем все меры. И в рамках образования, и в рамках здравоохранения.

Анатолий Голубев — председатель правления межрегиональной общественной организации «Комитет по борьбе с коррупцией»:

— В сфере борьбы с коррупцией все меры хороши, но весь вопрос заключается в том, что они должны быть системными. У нас на борьбу с коррупцией смотрят с точки зрения мер прокурорского реагирования и ужесточения наказания. Хотя, как показывает практика, ужесточение наказания за коррупционные преступления, неизбежно ведет к росту коррупции в этих странах, то есть под страхом разоблачения чиновник обрастает посредниками, суммы взяток и откатов увеличиваются. Коррупционная нагрузка ложится как на плечи предпринимателей, так и простых обывателей, потому что все коррупционные издержки закладываются в себестоимость продукции.

Ключевой момент все-таки в том, что не надо путать борьбу с коррупцией и борьбу с коррупционерами. Борьба с коррупционерами не имеет вообще никакого отношения с борьбой с коррупцией. Когда мы слышим о посадках и арестах из СМИ, то это значит, что мы уже проморгали — коррупционная сделка совершилась. А борьба с коррупцией — это предотвращением преступления, с устранением причин и условий, стимулирующих коррупцию. Что бы я сделал? Во-первых, конечно, введение персональной ответственности за реализацию национального плана по противодействию коррупции как глав субъектов, так и федеральных ведомств. У нас на сегодня никто за это никакой ответственности не несет. Далее — введение персональной ответственности чиновника перед обществом.

Сергей Стрельников — член экспертного совета при правительстве РФ, член рабочей группы по противодействию коррупции, зампредседателя общероссийской общественной организации «Центр противодействия коррупции в органах государственной власти»:

— Прежде всего нужно принять закон о защите заявителей и свидетелей. Закон был уже фактически подготовлен и должен был в 2015 году принят, но его отправили на доработку. А сейчас о нем подзабыли. Без первичной информации, без участия ответственного гражданского населения нам, конечно, не обойтись. А еще нам надо исполнять законы в интересах государства. А то у нас получается так, что чиновника называют коррупционером, а осуждают за то, что он получил взятку от какого-то бизнесмена. Получается, он чуть-чуть обидел бизнесмена, решил немножко нажиться, а государству он никакого ущерба не нанес и за это получает существенный срок. А на самом деле, если по-хорошему расследовать то, чем он занимался, мы в 90 процентов случаев придем к тому, что чиновники высокого ранга сами будут являться организаторами преступных групп, потому что никто в одиночку не получает взятки, не ворует. У всех выстроена система из доверенных лиц, которые являются соучастниками. Если по-хорошему применять наш Уголовный кодекс, то самая распространенной будет ст. 210 УК РФ по коррупционным преступлениям.

Коррупция с годами видоизменяется. Напрямую стали меньше брать взяток, стали изобретать различные схемы, что, в общем, привело к тому, что ущерб, который государство терпит от коррупции, увеличился. Если раньше чиновник мог взять миллион рублей и ущерб был сопоставим с этой суммой, то сейчас,чтобы чиновнику положить в карман миллион рублей за счет различных схем, ему приходится нанести государству ущерб в 5 - 10 миллионов как минимум. Прямое взяточничество сейчас все-таки пресекается, но тем не менее ущерб от коррупции увеличился.

Ильсия Мезикова — директор Нижнекамского филиала института экономики, управления и права, депутат Госсовета РТ:

— Давно пора было ввести это! Раньше, кстати, изымали имущество, но потом отменили этот закон. Я не знаю, насколько эта мера удержит коррупционеров и насколько будет эффективной, но ратую за то, чтобы хотя бы частично возместить материальный ущерб от коррупции. Кого-то, конечно, это удержит, заставит задуматься. Вопрос мер борьбы с коррупцией очень непростой. Есть страны, где предусмотрена смертная казнь за взяточничество, но тем не менее не всех это останавливает. Люди думают почему-то, что с ними этого не случится, их не поймают. Я считаю, что надо ужесточать меры борьбы. И, наверное, самый эффективный способ, хоть не самый быстрый — это система воспитательной работы с детства.

Конечно, уровень коррупции с годами меняется. Период 90-х и 2000-х даже несравним с нынешним. В те годы среди коррупционеров было принято хвалиться, кто больше смог украсть. Сейчас, по крайней мере, это скрывают, хотя и воруют. Коррупция сегодня регламентируется не только как преступление, она считается еще и неприличной в общепринятом смысле. Это уже подвижки в сознании общества! Обуздать это явление будет очень сложно, его корни — в безнаказанности и в нашем менталитете — нас приучили давать. Поэтому нужно вести воспитательную работу, причем не только с теми, кто берет, но и с теми, кто дает. Самый эффективный результат работы дает профилактика коррупции — открытость и доступность всех услуг, тех же медицинских, к примеру. С проявлениями коррупции мне приходилось сталкиваться, когда за какие-то услуги просили, так сказать, вознаграждение. Допустим, лечение бесплатное, а нам говорят, что доктора надо отблагодарить. Такие моменты были. Думаю, с подобным каждый сталкивался. Иногда говорят, что так принято: сделал тебе хирург операцию — надо отблагодарить его. Знаете, такое происходит даже не потому, что хирург действительно попросил или потребовал, просто за многие годы уже сложились такие традиции. Хотя этого по идее быть просто не должно.