Анна Цыганкова: «Уровень казанского балета очень высокий, поэтому мы с партнером согласились приехать на фестиваль»

«Я ПЕРЕРОСЛА АМПЛУА»

- Анна, на прошлом фестивале вы предстали перед публикой как яркая характерная танцовщица, в этом году мы видим вас в совсем другой ипостаси, в амплуа трагической балерины. Что вам ближе?

- Я хочу поблагодарить казанцев за теплый прием, который нас всегда поддерживает, в Казань всегда приятно возвращаться. Так что хочется здесь танцевать с еще большей отдачей. Что касается амплуа, то, мне кажется, какое-то время назад я уже переросла это понятие. Я могу сейчас танцевать и лирические партии, и героические, и все, что стоит между ними. Если балерина всю жизнь остается только в одном амплуа, куда же и когда же она развивается?

«ОКАЗАЛАСЬ В НУЖНЫЙ МОМЕНТ В НУЖНОМ МЕСТЕ»

- Нидерландский балет – один из признанных в Европе. Как вы туда попали?

- Я работала в театре в Будапеште, в национальной опере. К нам приехала солистка из балета Нидерландов, она переносила на нашу сцену один из балетов на музыку Вагнера и была моим педагогом-репетитором. За три недели, пока мы работали, мы стали очень хорошими друзьями. Когда она уезжала, то взяла с собой в Амстердам мое DVD с фрагментами из разных балетов. Там как раз искали солистку. Так что я оказалась в нужный момент в нужном месте.

- Вам сразу же предложили контракт?

- Поначалу меня пригласили как бы на пробы. 31 декабря 2006 года я исполнила партию Маши в «Щелкунчике» с труппой национального балета Нидерландов. Возвращалась в Будапешт я уже с контрактом в кармане. Я подписала его сразу, потому что понимала: если сейчас не подпишу, потом буду жалеть всю жизнь. Надо рисковать, чтобы расти дальше.

«В ШЕСТНАДЦАТЬ ЛЕТ ТАНЦЕВАЛА ОДЕТТУ»

- Анна, а где вы учились?

- Родилась и выросла в Новосибирске, там же окончила балетное училище у педагога Татьяны Капустиной. В свое время она окончила московское хореографическое училище, была ведущей балериной новосибирского театра. Мне повезло, что я училась у нее. Когда мне было 16 лет, она меня подготовила, и я танцевала ведущую партию в «Лебедином озере» в новосибирском театре. На последнем курсе училища я уже работала в театре, и это было для меня хорошей практикой. Конечно, я окунулась в мир театра раньше положенного срока, но это и дало мне определенный стержень. В Сибири люди добрые, мне повезло и в театре, и в училище. Никаких унижений, ломки не было.

«ПЕРЕХОД В БОЛЬШОЙ БЫЛ БОЛЕЗНЕННЫМ»

- Вам везло?

- Думаю, что да. На втором курсе училища я поехала на конкурс «Арабеск» в Пермь. Там меня увидел Вячеслав Гордеев и сказал, что я уже готовая балерина, мне не нужно доучиваться в училище, и он прямо сейчас может взять меня в Большой театр. У меня хватило рассудка понять, что надо доучиться, потому что, если что-то пойдет не так, я буду себя ругать, что бросила училище. Я потом ни разу не пожалела об этом решении, потому что, как уже сказала, уже на последнем курсе пришла в театр и очень много работала.

- Но в Большой театр вы все-таки попали?

- Мы возвращались с театром с гастролей из Португалии, вся труппа вернулась в Новосибирск, а я осталась в Москве. Я приняла решение поступить в труппу Большого театра. Не скрою, это был болезненный переход. Но я знала: вернуться я всегда смогу, а если хочешь двигаться вперед, надо это делать и через боль, и через не могу. Первые месяцы в Большом были очень тяжелые, постоянно хотелось домой. Это понятно: когда ты молод, когда ты не из столицы и у тебя другой менталитет, это очень трудно. Но потом пообвыклась, появились друзья, а со второго сезона меня сделали солисткой, что для Большого произошло очень быстро.

- Сколько вы прослужили в Большом театре?

- Шесть лет. Моим педагогом была легенда мирового балета - Раиса Стручкова, у нее я потом окончила ГИТИС, отделение балетмейстеров. Большой театр – это отличная школа, когда есть возможность вживую смотреть все спектакли. Но в какой-то момент я поняла, что Большой – это не совсем мое место, надо расти дальше. В этот момент появилась возможность уехать за границу. Станцевала два «Лебединых озера» в национальной опере Будапешта, и мне предложили контракт. Я исполнила ведущую партию в балете МакМиллана «Майерлинг» на музыку Листа, для венгров в силу исторических событий это особый спектакль.

«В ТЕАТРАХ НА ЗАПАДЕ ЗДОРОВАЯ АТМОСФЕРА»

- Как вас приняли в Будапеште?

- Приняли меня хорошо – и публика, и труппа. Но по-английски практически никто не говорил, по-русски говорили две девочки. Все разговаривали на венгерском. Пришлось срочно осваивать венгерский. Сейчас Венгрия для меня – это мой второй дом, там живут золотые люди. Когда я служила в венгерской опере, я была как в люльке – все заботы, все тревоги улетучивались. Я могла быть сама собой, а это очень важно. Я не боялась, что меня кто-то за что-то осудит.

- А в Нидерландах не так? В Амстердаме у вас чувства защищенности нет?

- Есть. Это я сравниваю Венгрию с Большим театром. Сейчас детскость ушла, я заматерела. В людях начала разбираться лучше. Нидерланды - они другие. Венгрия и Россия – они похожи. Голландия – это Запад, там мне пришлось взять за труд и понять, как они думают, как живут, какой у них уклад.

- В голландском театре есть интриги?

- В западных театрах вообще здоровая атмосфера. Люди там в меру амбициозны, никто не будет тебя подсиживать и делать пакости. Как это ни прискорбно, подобное чаще встречается в русских театрах. Если в голландском театре и есть зависть, это не такая «Зависть» с большой буквы, как у нас в России.

- Получается, что из всех театров, где вы работали, труднее всего было в Большом?

- Ну конечно! Я была молода, я только что выпорхнула из дома, у меня были идеалистические представления о мире и его устройстве. Это был трудный путь, но пройти его должен каждый, прятаться от жизни бесполезно.

«В ЕВРОПЕ ГОНОРАРЫ ВЫШЕ»

- Каково экономическое положение артистов в Голландии?

- Начну с того, что все театры компьютеризированы, все работает очень четко. Если мы возьмем даже средний европейский театр, то гонорары артистов намного выше, чем в России. Если приезжаешь с европейскими доходами на родину, то жизнь здесь кажется очень даже ничего. Но на Западе у нас очень высокие налоги, об этом тоже надо помнить.

- Как вы попали на Нуриевский фестиваль в Казань?

- Мне позвонил господин Яковлев - руководитель казанского балета. Он предложил поучаствовать в Нуриевском фестивале. До этого я видела казанскую труппу на гастролях в Амстердаме, смотрела «Баядерку». Уровень казанского балета очень высокий, поэтому мы – я и мой постоянный партнер Мэтью Голдинг – согласились приехать на фестиваль. Это было год назад, в этом году приглашение повторилось, и мы его с радостью приняли.

«НУРИЕВ – ЧЕЛОВЕК КРАЙНОСТЕЙ»

- Естественно, в силу возраста вы не видели вживую на сцене Рудольфа Нуриева. Но что для вас значит этот танцовщик?

- Он напоминает мне росток, который пробивается через бетон. Он для меня человек крайностей. Нуриев, как я знаю по книгам, которые о нем прочла, мог быть невероятно щедрым и мог быть, ни для кого это не секрет, ужасным жмотом. Для меня загадка: как в нем уживалось его эго и его божественная сущность? Не знаю… Если коротко, для меня Нуриев – это человек крайностей. Думаю, что вот это бушевание страстей, иногда прямо противоположных, и делало его таким харизматичным. Когда смотришь видео с Нуриевым, можно сказать, что техника ушла вперед. Это так, но то, что было у Нуриева, этого пока нет ни у кого. И будет ли?

- Рудольф очень ценил партнеров. А насколько для вас важно взаимодействие с партнером?

- Для меня важен на сцене «любовный треугольник» - я, партнер и дирижер. Если такой контакт есть, никто из этого энергетического поля не выпадет. И артист просто купается в этом невероятном, идущем через оркестровую яму и дирижера энергопотоке зрителей.