ВЫДЕРЖКИ ИЗ КНИГИ РАФАЭЛЯ ХАКИМОВА «НАУКА УПРАВЛЕНИЯ». ЧАСТЬ 3-Я

Сегодня мы завершаем публикацию отрывков из новой книги экс-советника президента РТ Рафаэля Хакимова «Наука управления». В ней автор вспоминает, как Минтимер Шаймиев усадил его сразу на два кресла  - советника президента и директора института истории, и  из этого вышло – центр «Эрмитаж», семитомная история татар и 1000-летие Казани.

 «КАК СОЗДАЕТСЯ ПРЕЦЕДЕНТ?»

 После провозглашения "Декларации о государственном суверенитете» Татарстану пришлось по многим вопросам идти непроторенными путями и создавать прецеденты. Некоторые из них стали частью нормальной жизни всей России, хотя вначале воспринимались негативно, а сегодня далеко не все помнят, откуда исходило то или иное начинание.

Один мой коллега, профессор Гарвардского университета писал статьи о республике. Он хорошо говорил по-русски, но иногда путался, когда дело доходило до тонкостей языка, и спрашивал: «Рафаэль, как будет правильно написать: “Татарстан – первопроходец или первопроходимец?”». В его вопросе не было иронии, но жизнь сама была иронична.

Сегодня Татарстан работает со многими странами мира, в республику приезжают иностранные делегации, даже главы ведущих стран мира: Председатель Китая, Президент Турции, Госсекретарь США Хилари Клинтон и др. В 1990 году этого никто не мог даже вообразить. Тогда такие мечты выглядели бы как чистейшая фантазия, утопия, интеллектуальная шалость татарского сепаратиста.

В 1991 году я в качестве советника думал о внутренних проблемах, а мой коллега советник по внешним связям Т.Акулов – о международной деятельности. В то время не то что внешняя деятельность республики, но даже частная поездка в соцстрану считалась неординарным событием

Сидим мы с Т.Акуловым в своих в то время очень скромных кабинетах на третьем этаже президентского дворца под самой крышей и думаем, с чего же начинать? МИД России был категорически против любых прямых контактов Татарстана с внешним миром. У союзных республик был хотя бы номинальный опыт внешних связей. У нас в арсенале не было ничего. Т.Акулов начал искать контакты, опираясь на арабский язык и свою прошлую работу в Йемене, я же поехал в Эстонию, которая была инициатором многих начинаний в годы перестройки.

Вышел я на вокзале в Таллинне и думаю, куда же мне двигаться дальше? Благо в Таллинне жил знакомый, который учился в Казани и был близок к тогдашнему президенту Эстонии Арнольду Рюйтелю. Он познакомил меня с некоторыми работниками МИДа Эстонии и после двух-трех дней контактов, мне удалось переговорить с министром иностранных дел Эстонии.

В то время шла острая борьба между М.Горбачевым и Б.Ельциным за власть и они пытались привлечь к этой схватке автономные республики. М.Горбачев инициировал закон, по которому автономии стали субъектами СССР и участниками Ново-Огаревского процесса по подготовке Союзного Договора, а Б.Ельцин в ответ, будучи в Казани, провозгласил лозунг: «Берите суверенитета, сколько проглотите!». Прибалтийские республики пользовались этой внутренней борьбой двух лидеров в своих целях, а автономии, прежде всего, Татарстан, отчасти Башкортостан и Абхазия, пытались повысить свой статус, опираясь и на М.Горбачева, и на Б.Ельцина.

По большому счету Эстонии нужна была независимость. У них сильным козырем выступал одиозный «Пакт Молотова – Риббентропа», по которому Прибалтика была оккупирована Красной армией, что не было признано со стороны США. Но Запад не торопился признавать независимость советских республик. Арнольд Рюйтель впоследствии мне рассказывал, что он дважды обращался к канцлеру Гельмуту Колю с просьбой признания их независимости, но Германия была больше озабочена перспективой объединения с ГДР и событиями в Югославии. Поэтому в Эстонии решали насущные задачи, как-то переход к рыночным отношениям, а в политическом плане – вывод советских войск с территории республики. Татарстан, как «раздражитель» внутри страны, мог пригодиться в политической игре прибалтам, а нам Прибалтика могла стать мостиком в Европу.

Мои переговоры в Таллинне имели вполне перспективное продолжение. Мы подготовили проект соглашения между Татарстаном и Эстонией, продумали процедуру визита официальной делегации и саму церемонию подписания документа. Когда наша делегация уже с подарками в руках собиралась лететь в Таллинн, Москва назначила именно на этот день переговоры о выводе войск из Эстонии, что сорвало наше мероприятие. Для нас стало ясно, что мы находимся под пристальным наблюдением.

В Прибалтике три республики выступали единым фронтом. Наиболее радикально вела себя Литва, не стеснявшаяся в выражениях в адрес Москвы. Она охотно взялась подписать соглашение по типу эстонского и открыть представительство Татарстана в Каунасе. Наученные горьким опытом в Эстонии, на этот раз мы свой визит не афишировали. В аэропорту Вильнюса нас встречали торжественно, по протоколу, к чему мы еще не были привычными. Все было впервые, все внове. К нам, отношение было самым радушным, тем более в Литве и Польше всегда к татарам относились без предубеждения, помня о 600 летних заслугах татарской конницы, в частности, во время Грюндвальдской битвы. Делегация во главе с В.Лихачевым, тогда вице-президентом, открыла наше первое представительство в Каунасе. Табличку и флаг республики повесили прямо перед открытием, когда иностранные телекомпании уже стояли наготове с камерами у здания. Затем торжественно в Вильнюсе подписали соглашение. В Москве обо всем узнали из прессы и уже поздно было что-либо предпринимать для нейтрализации нашей деятельности. Первый шаг в сторону Европы был сделан.

Параллельно Тимур Акулов «обрабатывал» своих арабских коллег и постепенно вышел на международные организации, готовые приехать в Казань для изучения обстановки. Открывалась дорога и на Восток.

Естественно в ответ, во все посольства страны за рубежом полетели телеграммы МИДа с указанием противодействовать любым контактам республики. Но процесс уже трудно было остановить. Появились новые соглашения с Узбекистаном, Венгрией и т.д. Список стран расширялся, количество открытых представительств росло, набирался опыт работы на международном уровне и появилась потребность в создании отдельного департамента по внешним связям в Аппарате Президента РТ.

До открытия департамента работа шла на энтузиазме. У меня был потрепанный компьютер, на котором составлялись первые документы. Поскольку Т.Акулов постоянно заходил с просьбой написать какое-нибудь соглашение, то я для облегчения работы заготовил на все случаи жизни образцы. У меня не было специального юридического образования, а международное право пришлось изучать на ходу, где-ни­будь в поезде или самолете, поэтому самомнением не обладал. Не долго думая, я из очередной газеты взял официальный текст договора между Россией и Францией в качестве образца. Мне оставалось убрать некоторые пункты, касающиеся внешней политики и обороны. Поставив многоточие там, где должно было стоять название страны и язык документа, я болванку в качестве стандартного проекта занес в базу данных. С тем, чтобы впоследствии не заниматься подобными вещами, приготовил различные варианты договоров, соглашений, коммюнике. Оставалось при необходимости заносить название страны и распечатывать. Принтеры в то время были матричными и печатали очень долго, поэтому мы с Т.Акуловым садились пить чай и ждали распечатки. Именно эти заготовки стали основой всех последующих соглашений. Они никогда не вызывали нареканий со стороны МИДа.

Однажды был досадный сбой в этой работе. Готовился договор с Абхазией, а ситуация была далеко неоднозначной. Меня не оказалось на месте и за основу проекта документа взяли не заготовки из компьютера, а уже подписанный Договор о дружбе и сотрудничестве Татарстана с Башкортостаном. При этом не учли, что Грузия была независимым государством, а Абхазия рассматривалась как ее часть. Договор Татарстана с Абхазией приобретал иной характер, нежели с Башкортостаном, потому что по международным нормам договор о дружбе предполагал военную помощь. Когда я приехал из командировки, то договор уже был подписан. В ответ Грузия от возмущения прислала ноту, но не в адрес МИДа России, как положено по международному протоколу, а прямо в Казань. Видимо, и в Тбилиси тоже не было специалистов. Мы этому удивились, но с гордостью и очень вежливо разъяснили свою позицию, что, мол, договор не предполагает нанести какой-либо вред третьей стороне.

Сегодня, наверное, можно гордиться тем, что с Абхазией у нас был договор подписан еще в те времена, когда этого делать никто не решался.

В то время для нас протокольной службой был отдел писем, а секретарша управляющего делами обсуживала все делегации, т.е. кормила гостей, устраивала их в гостиницы, во время подавала машины. Вот и вся команда по внешней деятельности.

Сегодня департамент внешних связей – солидное учреждение, не то, что когда-то допотопный компьютер и секретарша управделами. Сейчас, при организации визитов глав иностранных государств на высшем уровне МИД за Татарстан совершенно не беспокоится. У нас здесь появилась такая команда, которая самостоятельно может решить все проблемы по высшему разряду.

Не сразу, но со временем МИД смягчил свою позицию по отношению к Татарстану, поскольку стало ясно, что мы не делаем никаких шагов против интересов страны, а напротив, решаем многие экономические проблемы. Постепенно отработанные нормы внешней деятельности Татарстана вошли в Договор между РТ и РФ 1994 года, а затем стали частью законодательства России по регулированию внешних связей субъектов федерации. Татарстан начали ставить в пример другим регионам страны.

В этой истории поучительным является не только то, что благодаря энергии, хитроумию и личным качествам удалось начать целое направление в жизни республики. Важно было знать международные нормы и практику, знать и соблюдать интересы партнеров, вызвать доверие у других стран. В мире любят стабильность и предсказуемость. Все с опаской смотрят на Страну Басков или Чечню, но уважают Квебек или Каталонию.

У американцев другая черта. У них любовь к стратегическому планированию и они все разрабатывают в деталях. Прекрасный пример – операция «Буря в пустыне», с точной плановой наводкой на цели со спутников, без потерь, с полным превосходством танков «Abrams» и другого оружия. Однако, американцы при планировании не учитывают простых вещей, таких как национальная культура. Ведь знали, что французы не могли победить вьетнамцев, тем не менее, начали войну. Знали, что британцы не покорили Афганистан, а советская армия проиграла борьбу с партизанами, нет же, сами начали столь же «победоносную» войну с талибами. В Ирак вторглись, считая, что население не любит Саддама Хусейна. Правильно, считали, но не значит, что оно любит оккупантов. Думать, что свободу несут только американцы, верх самомнения. Американские стратеги не могут даже предположить, что о свободе писали еще в Багдадском халифате мусульманские богословы, ведь то, что было в истории до образования США, американское сознание плохо воспринимает.

Признание Абхазии и Южной Осетии со стороны РФ было из другой серии – спонтанных шагов. Как можно было, не заручившись поддержкой ряда ведущих стран, идти на такой шаг?! Ведь в результате даже страны СНГ отказались признавать эти республики. А признание их со стороны Уго Чавеса превратило всю процедуру в фарс. Можно было бы сказать, что это провал российской дипломатии, если бы она, вообще, присутствовала. Вместо дипломатии была сплошная импровизация.

Принципы – естественные законы, они не зависят от нашего отношения к ним. Они находятся вне нас и определяют нашу деятельность. Ценности носят субъективный характер и отражают то, что имеет для нас большое значение и управляет нашим поведением. Но принципы определяют последствия наших действий, поэтому мы должны знать и ценить принципы, не зависимо от того нравятся они нам или нет.

«СМЕНА ГАЛСА»

 Работать советником президента Татарстана в самые трудные годы для республики более, чем достаточно для одного человека. Даже простое перечисление разных ролей и документов, в подготовке которых мне пришлось участвовать, заняло бы целую страницу. Но в 1996 году произошло событие невероятное даже для меня.

Приглашает М.Шаймиев к себе в кабинет и в разговоре о делах Академии наук Татарстана предлагает возглавить вновь создаваемый Институт истории. В то время в Институте языка и литературы (ИЯЛИ) Академии наук РТ создалась нервозная обстановка. В газетах выходили полемические статьи ученых друг о друге, дело доходило до суда, политизация захватила гуманитариев. В этой ситуации, не имея за спиной исторического образования, создавать из ученых, чье внимание отвлекалось на внутренние разборки, новый институт, было сродни самоубийству. Оценив тупиковую ситуацию, я непроизвольно воскликнул:

 – Минтимер Шарипович, за что?! Есть же ряд достойных академиков-историков…

– Ты пойдешь! Параллельно остаешься советником.

 Для меня было понятно, что главное заключалось в урегулировании конфликта, а не научная деятельность. Это потом возникло и 1000-летие Казани и остальные инициативы, а тогда задача была совсем иной.

 Директор не может тушить конфликты, не владея ситуацией в коллективе, а для этого нужно разбираться в истории. Мое положение было сродни проблемам новоиспеченного выпускника Казанского университета, который, поступив на работу, не знает с чего начать карьеру.

 В КГУ мне пришлось долгие годы читать курс лекций по теории управления. Как мне это помогло? Тейлор, Файоль, Богданов, труды которых я старательно штудировал и объяснял студентам, померкли при столкновении с реалиями, хотя в определенных ситуациях всплывали те или иные небесполезные сюжеты. То, что выручало меня – это отсутствие страха. На самом деле после походов в Чечню, меня запугать было трудно. Второе качество, которое я вынес из университета – мышление. После физического факультета, гуманитарные науки мне казались легкой прогулкой «по истории». Я, естественно, довольно быстро освоил некоторые «азы» исторической науки, сделав упор на методологию, чтобы уйти от пристрастий разных школ («булгаристы», «татаристы»), но в первые дни главное заключалось в другом – поднятии собственной репутации. Один из наиболее рьяных сторонников создания Института истории на первом же собрании коллектива радостно объявил: «Хакимов – не историк!». Благо мои многочисленные публикации по политике обеспечивали минимальную репутацию.

Излишне говорить о материальной стороне вопроса. Достаточно сказать, что в институте не было ни одного компьютера, а правительство РТ, издав распоряжение, никакой материальной помощи не оказало. Но меня беспокоил сам коллектив, который к нищете уже привык, но ждал ответственного часа инаугурационной речи и новой раскладки сил в институте.

Для начала я побеседовал с формальными руководителями отделов, а также неформальными лидерами с тем, чтобы узнать обстановку. Должность сама по себе не дает гарантий прочности власти, которая легко может раствориться в межгрупповых дрязгах.

При подготовке важных документов, проектов, аналитических записок я пользуюсь программой PowerPoint, в которой есть шаблоны типа «Стратегия», где нужно ответить на семь простых вопросов, типа «Как вы дошли до такой ситуации?». Поскольку слайды занимают одну страницу, то ответить на эти вопросы в краткой форме крайне трудно. Это написать доклад на 30 страницах можно за два дня, а 10 страниц слайдов по серьезному вопросу требуют усилий не одной недели.

Месяц ушел на анализ. Дальше нельзя было тянуть, поскольку в настроениях коллектива существуют некоторые сроки ожидания, которые легко могут перерасти в разочарование. Не случайно журналисты комментируют сто дней вновь назначенных первых лиц. В этом есть смысл.

Пора было приступать ко второму этапу – обсуждению проблем по отделам с сотрудниками с тем, чтобы поддержать настроения ожидания перемен. Передо мной лежал в компьютере краткий, но емкий документ, который представлял характеристику отдельных подразделений и возможные варианты стратегии. Активные дискуссии по существующим подразделениям и направлениям работ что-то подтвердили из моих набросков, что-то добавили к прогнозу, что-то исключили. Еще месяц ушел на анализ этих дискуссий. Наконец, начала вырисовываться общая картина.

Предыдущий опыт работы в рамках ИЯЛИ был скорее негативным с точки зрения организации общей работы. Публикации сводились к «очеркам», которые составлялись исходя из принципа «у кого что есть, то и издадим, если будут деньги». Из доминирующих идей звучал лейтмотив: «Будут деньги, будут книги». У меня в ответ созревал встречный вопрос: «А надо ли все это публиковать?». Этот вопрос был риторическим. Даже отдельные неплохие работы не спасали ситуацию, поскольку настроения читающей публики в республике сводились к требованию: «Дайте нам правдивую историю татарского народа!». Это требование звучало также среди татар по всей России.

Другой вывод заключался в том, что коллектив работал сам с собой и даже контакты между отделами были номинальными. Не было творческих связей с университетом, другими институтами Академии, не говоря уже о совместных проектах с российскими профильными институтами.

Третий вывод также был неутешительным – мышление ученых было наследием советского прошлого, которое настолько же активно использовалось в настоящем, насколько рьяно критиковалось.

К общему собранию созрел план написания фундаментального труда «История татар с древнейших времен» в 7-ми томах. Он казался настолько неподъемным и фантастическим, что вызвал не возражения, а удивление. Он переводил парадигму дискуссии совершенно в иное непривычное русло, когда старые боли и обиды оказывались несущественными. Подготовленные для печати труды по большей части оказывались лишними, а на робкие заявления о необходимости печатать очерки, я ответил, что это вопрос каждого отдела и не касается института в целом. «Хребет» для объединения коллектива был найден и он послужил не только снятию напряжения внутри института, но и созданию базы для выхода впоследствии массы добротных работ, некоторые из которых получили государственные премии.

Академическая среда отличается своеобразием, которого нет в коммерческих или государственных организациях. Прежде всего, должности сотрудников, заведующих отделами или кафедрами, директоров институтов, президента академии, ректора университета являются выборными. У ученого мира особый характер «товара» и «услуг» в виде изобретений, научных трудов, проектов, которые порой не имеют рыночной стоимости. Например, ученые Казанского университета во главе с выдающимся российским астрофизиком Рашидом Сюняевым открыли новую галактику. Спрашивается: что теперь с ней делать?

Фундаментальные исследования или работы в гуманитарной сфере заведомо не могут быть оценены по рыночным критериям, как в коммерческих организациях. Ученому нельзя скомандовать сделать то или иное открытие, невозможно рассчитать прибыль от его изобретений. Во время празднования юбилея Елабуги, гуляя среди жителей, мне невольно пришлось услышать как они переговаривались с чувством гордости за свой город. Тут был однозначный вклад института истории, но как его оценить в рублях? Привязанность к своей республике, городу, району, что непосредственно влияет на экономику, никто не учитывает при подведении итогов деятельности гуманитариев. Стоимость керамических изделий Бугульминского завода и значение выкопанных археологами горшков не может оцениваться по единой методике, чего требуют исполнительные органы, гордящиеся своей приверженностью рыночной экономике.

В Италии мне пришлось быть не только в музеях, но и на конкретных предприятиях. Там отношение к культуре трепетное, чего не скажешь о Татарстане и России в целом. Между строителями республики и археологами порой идет настоящая война, поскольку первые «вкладывают живые деньги в будущее республики», а историки им мешают копать культурный слой экскаваторами, да еще устраивают «Помпеи» на месте найденных древних сооружений. Кисточка археолога против тупого экскаватора бизнесмена со связями в «верхах» – силы неравные, а потому мы потеряли не один гектар культурного слоя. В Италии же предприниматель, приглашая в свой офис, вначале ведет тебя в подвал, где под стеклянным полом находятся руины построек римской эпохи, те самые «Помпеи». Для него это предмет гордости, он не возмущается, что это задержало стройку и увеличило затраты, наоборот, ему несказанно повезло. Он своим потенциальным партнерам вначале показывает не свой бизнес, а свою культуру, тем самым, подчеркивая, что с ним можно иметь дело.

Конечно, после празднования 1000-летия Казани, в ходе подготовки которого в республику было инвестировано более 80 млрд. рублей, многие задумались о значении казалось бы, затратных наук, но до 1000-летия еще надо было дожить.

Когда в 1996 году Институт истории АНТ, наконец, заработал в новом статусе, у сотрудников не было ни одного компьютера, приходилось сидеть на древних стульях, будто их нашли во время раскопок. Это сегодня институт выглядит вполне респектабельно, а в то время ни материальной базы, ни научных связей, ни денег на издание. Разговоры о мировом уровне, масштабности исследований, преодолении мелкотемья, исправлении ошибок в изложении истории татар в российских учебниках – все это звучало со стороны руководителей республики, но редко подкреплялось соответствующим финансированием.

Мы сидели без компьютеров, с одним телефоном на весь институт, рисовали разные проекты и думали, где может быть прорыв?

Люди обычно ищут очевидные ресурсы, т.е. спонсора, внебюджетное финансирование, в лучшем случае гранты. Спонсоры, как правило, финансируют что-то готовое и часто выдвигают свои жесткие условия. Пока им макет книги не покажешь, на серьезное финансирование рассчитывать не приходится, а чтобы сделать макет нужно время и опять-таки деньги. Для внебюджетного финансирования нужно иметь соответствующую репутацию, т.е. показать вначале на что способен. Гранты хороши, но часто они индивидуальные и по частной теме. В общем, замкнутый круг. Но всегда вокруг тебя существуют ресурсы, на которые мало обращают внимание. Это – связи, сторонники, чьи-то амбиции, например, мэра города, президента республики, политические настроения, интерес к своей истории.

Первое, чем пришлось заняться в институте – это объединение научного сообщества республики, прежде всего Академии наук и Казанского университета, а затем налаживанием долгосрочных связей на основе соглашений с ведущими профильными институтами Российской академии наук, «Эрмитажем», укрепление контактов с исследователями Европы и США, уже имевшими авторитет в научном мире.

Стратегия заключалась в привлечении лучших специалистов в своей области с тем, чтобы выйти на мировой уровень исследований. Деньгами заманить специалистов было невозможно, поскольку денег не было. Оставался естественный интерес ученых к неисследованным страницам истории Евразии, в частности Золотой Орде. Болгарских ученых интересовало Булгарское государство, венгерских – их истоки на востоке, в частности, протовенгерские могильники в Татарстане, общая ситуация в мире с исламом подстегнула интерес к джадидизму как реформированному исламу и т.д. В какой-то мере нам помогла утеря Москвой после распада СССР своих координационных функций. Ученым негде было собираться. Казань стала таким местом.

С «Эрмитажем» отдельная история. Там работают не просто хранители запасников, а ученые, заинтересованные в совместных проектах с научными центрами для осмысления значения своих бесценных коллекций. Сам директор музея Б.П.Пиотровский является известным исламоведом, чем весьма гордится, а Институт истории этой темой занимается вплотную. Он жаловался, что его воспринимают только как хранителя коллекций, в то время как он сам ученый и в коллективе работают замечательные специалисты. Мы соединили потенциал «Эрмитажа» и возможности ученых Казани и Петербурга. После очередной конференции Институт истории, «Эрмитаж» и Министерство культуры РТ подписали соглашение о сотрудничестве, на базе которого впоследствии появились замечательные выставки, посвященные искусству ислама и материальной культуре Золотой Орды, ставшими событием в жизни страны. «Эрмитаж» стал нашим стратегическим партнером, а это само по себе капитал. Кто еще может похвалиться такими связями?!

Постепенно появилось поле общих интересов со многими ведущими научными центрами страны и мира, оставалось только работать.

В одном из банков нашлись списанные компьютеры. Они стали первым материальным приобретением. Мне пришлось пойти в институте на символический жест – запретить пользоваться пишущими машинками и переходить на программу всеобщей компьютеризации. Только через много лет мне самому стало понятно, насколько правильным был этот жест, объявивший о наступлении новой эры в жизни института.