Павел Аксенов: «Все эти пьяные оргии происходили за счет обворовывания государства»

Павел Аксенов

НОМЕНКЛАТУРНЫЙ «ПИР» В ОБСТАНОВКЕ «КРАЙНЕ УХУДШАВШИХСЯ УСЛОВИЙ ЖИЗНИ НАРОДА»

Павел Аксенов возглавил Казанский городской Совет депутатов трудящихся, перейдя туда с поста руководителя республиканских профсоюзов (председатель Татпрофсовета с 1930 по 1935 год – прим. ред.). «Осенью 1935 года, когда я был послан на работу в Казанский городской Совет, мне пришлось столкнуться там со множеством весьма сложных и важных проблем, – вспоминает Павел Васильевич. – Но возникали и более мелкие, но весьма трудные вопросы. К числу таких относилось строительство летних дач для работников городского хозяйства и партийно-советского аппарата города. Дело в том, что в обстановке крайне ухудшавшихся условий жизни народа с начала 30-х годов в стране стала складываться система особого материально-бытового обслуживания руководящих партийных, советских, хозяйственных и других кадров. Она носила не столько денежную, сколько натуральную форму разного рода поощрений (улучшенные квартиры, дачи с полным содержанием при небольшой плате за счет живущих в них, столовые с улучшенным и дешевым питанием, дома отдыха и санатории, особые магазины, медицинское обслуживание и т. д.). Разумеется, все эти формы обслуживания носили строго закрытый характер. Расходы относились за счет государственного и местного бюджетов, директорских фондов предприятий и других источников в зависимости от ведомственной принадлежности и характера обслуживания.

Вот в этой обстановке, еще до моего появления в городском Совете, был решен вопрос о строительстве дач в районе Глубокого озера, состоялось утверждение этих планов.

Когда ко мне обратились с этим вопросом работники аппарата городского коммунального хозяйства, я предложил им отложить его обсуждение до выяснения точки зрения руководящих партийных органов. Я, разумеется, понимал всю деликатность этого дела.

Секретарь горкома партии В. Баскин (Баскин Вениамин Абрамович (1906–1938) – первый секретарь Казанского горкома ВКП(б) с 1935 по 1937 год – прим. ред.) серьезно был озабочен тем, что ответственные работники горкома и райкомов Казани много работают и почти никогда не отдыхают, что семьи их заброшены и лишены элементарных условий жизни и отдыха, и считал, что именно поэтому необходимо построить дачи. Необходимость строительства дач диктовалось еще тем, что многие промышленные предприятия, вузы и т. д. помимо более высокой денежной оплаты создавали своим людям и лучшие бытовые условия.

Альфред Лепа

Решено было переговорить по всему кругу этих проблем с первым секретарем Татарского обкома КПСС А.К. Лепа (Лепа Альфред Карлович (1896–1937) – первый секретарь Татарского обкома ВКП(б) с 1933 по 1937 год; репрессирован, реабилитирован посмертно – прим. ред.). Он сообщил нам, что обсуждал эти вопросы в управлении делами ЦК, у секретарей ЦК А.А. Андреева и Л.М. Кагановича и получил у них необходимые указания и советы. Лепа высказался за то, чтобы помимо действующих дач обкома и Совнаркома были организованы дачи Казанского горкома и горсовета. Он не ограничился словесными указаниями, а провел их через бюро Татобкома.

Все решения горсовета, принятые по этому делу, как и во всех других случаях, подвергались проверке органами прокуратуры. Никаких нарушений не было отмечено. И вдруг... В ответ на газетную заметку обком, не говоря ни слова о своем собственном постановлении по дачным делам, осуждает решение горкома и предлагает привлечь к уголовной ответственности работников горсовета, выполнивших решения партийных органов о дачах. Горком партии признает свое решение неправильным и отменяет его после того, как дачи уже были построены».

«СЛЕДОВАТЕЛЬ ПЕРЕВЕРЗЕВ, РАЗУМЕЕТСЯ, ПОНИМАЛ НЕСУРАЗНОСТЬ ПРЕДЪЯВЛЕННЫХ МНЕ ОБВИНЕНИЙ»

Аксенова несколько позже и «привлекли» официально. В 1937 году решением пленума Казанского горсовета его снимают с должности председателя горсовета и выводят из членов президиума с формулировкой «за притупление большевистской бдительности, невыполнение постановления ВЦИК от 04.05.1937 о перестройке работы Совета, за антигосударственную практику работы». Вот как трактует ситуацию обвинительное заключение по его делу (орфография и пунктуация документа сохранены – прим. ред.): «В целях создания благополучия членов контр-революционной организации, в целях дискредитации Советской власти перед трудящимися, по заданию руководства право-троцкистской организации – Аксенов 6 января 1936 года опросным путем оформил решение Президиума Горсовета о постройке дач для членов к / р организации на средства изъятые им из директорских фондов коммунальных и других предприятий города, находящихся в подчинении у Горсовета... На строительство дач из различных незаконных источников, как установлено экспертизой было затрачено (вместе с оборудованием) государственных средств 539349 рублей 95 коп. и в начале июня месяца 1936 года в них были размещены преимущественно члены право-троцкистской организации и лишь незначительное количество руководителей предприятий, которые отпускали средства на это строительство. При эксплоатации этих дач одним из членов контр-революционной право-троцкистской организации Баскиным для своих членов организации был установлен порядок, запрещающий всякие ограничения отпуска закусок и вин. Под дни отдыха и в дни отдыха члены контр-революционной организации ныне разоблаченные враги народа днями и ночами пьянствовали на этих дачах. В числе этих людей находился и обв. Аксенов. Все эти пьяные оргии как и все прочие расходы по эксплоатации дач с ведома и по инициативе Аксенова происходили за счет обворовывания государства и финансировались из тех же незаконных источников. Таким образом за летний период 1936 года на эксплуатацию этих дач израсходовано 171055 руб. 52 коп. государственных средств. Всего израсходовано на содержание и строительство дач государственных средств 710405 руб. 47 коп...

Вторым моментом контрреволюционного вредительства со стороны Аксенова, как это установлено судебным следствием является провокационная установка его о программе дорожных работ на 1937 год...»

«Следователь Переверзев, разумеется, понимал несуразность предъявленных мне обвинений, – пишет Аксенов, – но еще лучше он понимал, что ведение этого дела ему поручили не для того, чтобы разбираться в реальных фактах и юридических тонкостях».

Евгения Гинзбург

«ЗНАЕШЬ, ЖЕНА ТВОЯ ГИНЗБУРГ НЕ НРАВИТСЯ ЧЛЕНАМ БЮРО»

Официальное обвинение называет также третий и, по-видимому, основной момент «прегрешений» главы Казгорсовета перед советской властью: «Он был назначен председателем Казанского городского Совета... несмотря на то, что жена Аксенова обвинялась в контрреволюционных связях с троцкистами...» Евгения Гинзбург, вторая жена Павла Аксенова, мать писателя Василия Аксенова и автор известного романа «Крутой маршрут» о сталинских репрессиях и лагерях, в конце 1935 года попала под это подозрение, потому что по неписаным законам того времени «должна была распознать предателя в рядах своих сотрудников». Но она отвергала все обвинения в адрес своих коллег и товарищей, верила и надеялась, что «вскоре все прояснится». Не прояснилось. Блестящему преподавателю ряда казанских вузов, кандидату исторических наук, активному сотруднику республиканской партийной газеты «Красная Татария» Евгении Гинзбург для начала объявили выговор «за потерю политической бдительности», затем лишили права преподавания, исключили из партии и, в конце концов, в феврале 1937 года арестовали. Приговор – тюремное заключение по статье 58, пункт 8, 11 («Групповой терроризм»). Дмитрий Петров, автор романа о писателе Василии Аксенове, сыне Павла Васильевича, пишет: «Были в ее деле и эпизоды, не описанные в „Крутом маршруте“ (и, возможно, ей неизвестные), но крайне значимые в судьбах ее и мужа».

Летом 1936 года Лепа сказал Павлу Васильевичу: «Знаешь, жена твоя Гинзбург не нравится членам бюро». И Лепе она не нравилась: «Дерзкая, гордая, бестактная, неуважительно относится к руководящим товарищам и их женам, высмеивает установившиеся в активе отношения и вообще является чужеродным телом среди руководящих работников...» Разве такой должна быть жена ответственного партработника? Лепа прямо объявил Гинзбург «не нашим человеком» и посоветовал Аксенову порвать с ней супружеские отношения.

«Тогда бесцеремонность была в порядке вещей, – вспоминал Павел Васильевич. – Более того, Лепа как секретарь обкома был убежден, что выполняет высокую партийную миссию». Аксенов ответил, что даже Папа Римский не решился бы возложить на себя функции, которые Лепа присвоил именем партии. А тот печально вздохнул: «Эх, товарищ Аксенов, как жаль, что не захотел ты понять: мы искренне хотели помочь тебе... Придет время, и ты поймешь это, но будет поздно».

Что именно имел в виду секретарь обкома, стало ясно, когда в феврале 1937-го прошло собрание партактива, где Аксенова критиковали за политическую слепоту и потворство жене-троцкистке. Он, однако, нашел в себе силы защищать Евгению. «Если Гинзбург – троцкистка, – сказал Павел Васильевич, – и в той или иной форме вела или ведет борьбу против партии, то буду голосовать за исключение ее из партии. Но ведь доказательств ее вины не было и нет, и принимать на веру то, что о ней говорилось здесь, – значит поддерживать клевету». Актив выслушал товарища Аксенова и не принял его доводов. Биения в грудь, проклятий в адрес супруги – вот чего, видимо, ждали от председателя горсовета. И, не дождавшись, в ночь с 4 на 5 февраля на закрытом заседании бюро обкома принудили подать в отставку. Связались с Москвой – секретарь ЦК ВКП(б) Андрей Андреев рекомендовал решить вопрос на месте. Решили. Павла Аксенова отправили в... отпуск. В первый день его отпуска Евгению вызвали в НКВД. Домой она не вернулась.

Михаил Разумов

«НЕСЧАСТЬЕ В ТОМ, ЧТО НЕВОЗМОЖНО СПРЯТАТЬ СЕБЯ, КАК ИГОЛКУ В МЕШКЕ...»

Даже беседа с Лепой, шельмование на партактиве и отрешение от поста предгорсовета он не воспринял как предупреждение. Во всяком случае, на это нет указаний ни в воспоминаниях Павла Аксенова, ни его родственников. Он был убежден, что ему ничего не грозит. В этом мнении его утвердил и нарком внутренних дел республики Петр Рудь, принявший бывшего предгорсовета и уверивший его, что у НКВД нет претензий ни к его жене, ни к нему. Надежду дали приглашение в Москву на заседание ВЦИКа, участие в похоронах Серго Орджоникидзе, в торжествах в честь 17-й годовщины образования Татарской АССР, назначение начальником строительства Казанского оперного театра и предложение подписать Конституцию республики.

Лишь исключение из ВКП(б) поколебало уверенность в защищенности. В ответ на попытку оправдаться он услышал: «Ты, Аксенов, не на митинге, ораторствовать тебе не дадим. Положи билет на стол». Выйдя на воздух, он горько заплакал...

На заседании ВЦИКа Аксенов встретил своего друга и бывшего шефа, а ныне – «хозяина Восточной Сибири» Михаила Разумова (Разумов Михаил Осипович (настоящее имя – Арханцев Арон Иосифович; 1894–1937) – первый секретарь Татарского обкома ВКП (б) в 1928–1933 годах; репрессирован, реабилитирован посмертно – прим. ред.). Тот зазвал его к себе в «Метрополь» – обедать. Налив две чашки водки, сказал: «Несчастье таких людей, как мы, в том, что невозможно спрятать себя, как иголку в мешке... А главное – это семьи. Нам не следовало обзаводиться женами и, в особенности, детьми». Они выпили... и больше не виделись.

Вскоре Павел Аксенов был арестован.

Павел Аксенов и Анна Сальтина

«ВЫСШУЮ МЕРУ НАКАЗАНИЯ ЗАМЕНИТЬ ЛИШЕНИЕМ СВОБОДЫ НЕ МЕНЕЕ 15 ЛЕТ»

По окончании следствия и вынесения приговора Павла Аксенова должны были расстрелять. 16 сентября 1939 года в Казани бывший председатель Казанского городского Совета депутатов трудящихся был приговорен к высшей мере наказания «за контрреволюционную вредительскую деятельность». И все же примерно через месяц, 28 октября 1939 года, Верховный суд РСФСР постановил «квалификацию преступления Аксенова по ст. 58 – 7 и 58 – 11 УК признать правильной, высшую меру наказания Аксенову заменить лишением свободы не менее 15 лет». Валерия Новодворская в своем очерке о писателе Василии Аксенове отмечала: «Его родители оказались железными людьми. Отец прошел через все пытки и ничего не подписал. Ему дали 10 лет (по документам – 15 – прим. ред.). Он ухитрился выжить и умереть на воле, в 1991 году, прожив 92 года». Более месяца он провел в камере-одиночке для смертников, и каждый из этих дней мог стать для него последним...

Почти 18 лет Павел Аксенов находился в лагерях Инты, Коми АССР и в ссылке в Красноярском крае. «Кочуя по тюрьмам, лагерям, ссылкам, он не раз смотрел смерти в лицо. Что помогало ему выжить в нечеловеческих условиях? – пишет Надежда Сальтина, невестка третьей супруги Павла Аксенова Анны Сальтиной. – Думается, прежде всего железная воля, твердое желание выстоять, дожить до того времени, когда удастся доказать свою невиновность, встретиться с родными, друзьями. В немалой степени его выручали огромный запас оптимизма, чувство юмора. Он умел подметить смешное в жизни, даже в самые трагические моменты, пошутить, посмеяться над друзьями, а в первую очередь над собой.

Из его рассказов о прошлом мне особенно запомнился один. Однажды в лагере он почувствовал себя особенно плохо. Опухли ноги, стали выпадать зубы. Стало трудно не то что работать, не было сил подняться утром с нар, передвигать ноги. Все просьбы о переводе на более легкую работу (а работал на лесоповале) „маленькие начальники“ оставляли без внимания. Тогда он записался на прием к начальнику лагеря.

– Гражданин начальник! Прошу перевести меня на другую работу, иначе умру. А я не хочу умирать должником!

На изумленный вопрос начальника заключенный ответил:

– Я осужден на 15 лет, а отсидел только 10, следовательно, за мной должок – еще пять лет...

То ли поразила начальника столь необычная форма заявления, то ли вид „заявителя“ был действительно страшен, только перевели Павла Васильевича в бухгалтерию».

«ВАМ НАДО ПИСАТЬ ОБО ВСЕМ ПЕРЕЖИТОМ, ВЫ ТАК ИНТЕРЕСНО РАССКАЗЫВАЕТЕ!»

Его остроумие, талант рассказчика отмечал и поэт Евгений Евтушенко. Вот как вспоминает Надежда Сальтина историю появления автобиографической повести Павла Аксенова «Последняя вера»: «Как-то во время очередной встречи Павел Васильевич сообщил, что пишет воспоминания. Он долго держал в секрете это свое занятие. В 70-х годах во время встречи с Евгением Евтушенко в ответ на предложение поэта: „Вам надо писать обо всем пережитом, вы так интересно рассказываете!“ – он ответил: „Ну какой из меня писатель?!“

Когда накопилось несколько сот страниц, понадобилась надежная машинистка.

„Ну надежнее меня ты, Дед, вряд ли найдешь“, – сказала я. Вот так мы с дочкой, к тому времени ставшей уже студенткой КГУ, превратились в личных машинисток, а наша семья – в хранителя рукописи.

Работа эта (и написание, и перепечатка) растянулась на годы. Почерк у автора был неплохой, но привычка экономить бумагу, выработанная в тюрьмах, ссылках, где каждый клочок бумаги был, как говорится, на вес золота, приводила к тому, что разобрать порой отдельные слова и строки стоило немалых усилий.

Василий и Павел Аксеновы

Но печатать этот труд было чрезвычайно интересно. Прежде всего поражало огромное количество имен, дат, событий, которые Павел Васильевич помнил и описывал. Как человеческая память, да еще в таких трудных условиях, способна удержать такой объем материала? Или сама экстремальность ситуации обостряет память? Позднее он показал мне несколько копий заявлений и обращений в различные инстанции, которые он писал когда-то. Видимо, эти материалы помогли ему при работе над воспоминаниями. Но таких бумаг было немного.

Поскольку „оттепель“ к тому времени, когда мы начали печатать, кончилась, мы старались как-то „обезопасить“ себя: работали вечерами при закрытых окнах и дверях, под громкий „аккомпанемент“ телевизора. Время от времени автор забирал небольшими порциями напечатанное и часть рукописи, читал, сверял. И постепенно он перестал делать тайну из своего писательского труда. Круг друзей, знающих о существовании записок, расширялся.

Однажды Павел Васильевич позвонил, и мы услышали его взволнованный голос:

– Сегодня приходили двое и забрали рукопись. Сначала позвонили по телефону, попросили разрешения приехать. Когда явились, отрекомендовались: один –представитель КГБ, другой – обкома КПСС. Сообщили, что знают о существовании рукописи, но, опасаясь за ее сохранность, просили передать ее „на хранение“ им, я так и не понял, кому именно. Заверили, что мне предоставят кабинет, куда я могу приезжать в любое время и работать... Пришлось отдать ту часть рукописи, что отпечатана.

Это было, насколько я помню, в 1979 году, накануне той „роковой“ поездки Василия Аксенова за границу (во время этой поездки в США писатель был лишен советского гражданства – прим. ред.). Позднее Павел Васильевич пришел к выводу, что эти два события – изъятие рукописи и отъезд сына – связаны друг с другом.

Мы только тихо порадовались, что у нас есть машинописный вариант, о котором, к счастью, никто не знал. А та часть рукописи пропала; когда потом Павел Васильевич пытался вернуть ее, никаких следов найти не мог.

Рукопись заканчивается возвращением П.В. Аксенова в Казань. Он планировал продолжить работу, рассказать о новом периоде жизни.

Но в 1982 году внезапно скончалась Анна Ивановна, которая была по существу вдохновительницей этого произведения. Она постоянно подталкивала мужа к письменному столу, была первым читателем. С этого момента работа над рукописью не возобновлялась».

В 1956 году его реабилитировали. Злоключения в лагерях, а также последующий этап жизни Павла Васильевича и отражены в его автобиографической книге «Последняя вера», которая была опубликована уже после его смерти в журнале «Казань» в 1993–1996 годах.

Умер Павел Васильевич Аксенов в 1991 году. Похоронен в Казани на Арском кладбище. В 2009 году в столице РТ был открыт дом-музей Аксеновых.

Подготовил Михаил Бирин