Ольга Четверикова: «Цифровизация – это реализация оккультного проекта из теневого мира»

Ольга Четверикова: «Теперь, когда появился интернет, гаджеты и соответствующие программы, вы и в самом деле из одной точки можете управлять громадной человеческой массой. Не только что-то им предлагая, но и формируя их мышление и сознание» Фото: соцсети

«Понимаете, как это удобно — заменить человека роботом? Не требуется ровным счетом никакой социальной политики»

— Ольга Николаевна, в своих книгах и публичных выступлениях вы много говорите об угрозах цифровизации и наступлении тотальной цифровой диктатуры. Однако после начала специальной военной операции на Украине из России ушло множество IT-компаний и их филиалов, которые релоцировались на Запад и в республики бывшего СССР. Означает ли это, что в России замедлились или даже блокировались многие процессы, связанные с так называемой цифровой экономикой и цифровизацией нашей жизни? Или боевые действия кардинально не изменили прежнего вектора развития?

— Думаю, что никоим образом это не означает серьезных перемен. Ведь никаких признаков изменения глобального курса мы не видим. Более того, представители российской власти не устают подчеркивать, что цифровизация и искусственный интеллект (ИИ) остаются магистральным направлением нашего развития и без них не будет никакого прогресса. У нас строят «цифровую экономику», но для начала надо понять, что это такое.

Совсем недавно, летом прошлого года, нашему народу сказали, что у нас появляется новый нацпроект «Экономика данных» (рассчитан до 2030 года — прим. ред.), который заменит проект цифровой экономики. Простите, но словосочетание «цифровая экономика» как раз и является эвфемизмом «экономики данных». Во всех серьезных документах западных международных организаций и крупных финансовых центров используется именно этот термин. Почему? Потому что сегодня данные превратились в ключевой фактор производства и в основной товар. Их называют «золотом XXI века» и «нефтью XXI века». Как заявил на одном из круглых столов еще в 2018 году прежний замминистра цифрового развития Алексей Соколов, данные (в том числе и big data) получили статус экономической категории, они перешли в категорию активов и для крупнейших компаний являются основным активом и источником доходов. И это не просто слова, поскольку радикально меняется бизнес-модель капиталистической экономики и так называемые данные начинают играть в ней ведущую роль.

На самом деле все очень просто, если мы будем рассматривать происходящее с политэкономической точки зрения (чего у нас, кстати, всячески избегают). Хотя именно политэкономия является той самой наукой, которая способна нам объяснить, что же происходит сегодня в мире. В настоящее время капитализм меняет форму и бизнес-модель, но при этом суть его остается прежней. Мы знаем, что суть капиталистического производства — это получение прибыли и сверхприбыли. Если старая бизнес-модель больше этого не обеспечивает (а при империализме, как мы знаем, крупнейшие монополистические корпорации живут за счет извлечения сверхприбылей, а не за счет обычной прибыли), то эта модель меняется. Поскольку наши власти определили для России капиталистический способ производства, да и в принципе капиталистический образ жизни во всех сферах, то, естественно, сверхприбыль и у нас рассматривается в качестве конечной и главной цели.

Помнится, когда РФ переходила на рельсы цифровой экономики, а это 2016 год, то это было сделано очень резко и быстро, народу толком даже ничего не объяснили. Просто сказали, что без цифровой экономики дальше существовать невозможно, что искусственный интеллект — это наш приоритет и он должен находиться в центре национальной жизни. Тот, кто его не создаст, обязательно проиграет, а тот, кто создаст, выиграет и «выйдет в дамки». При этом нам не объяснили, на основе каких документов и разработок утверждается эта программа.

Потом, когда позже мы начали выяснять подробности, выяснилось, что в основе лежала программа Всемирного банка — причем по созданию не только цифровой экономики, но и цифрового государства. Всплыли документы вроде «Государство как платформа» (ГкП), «Государственные цифровые платформы» (ГЦП) и многое другое. В основных западных документах, на основе которых это все осуществлялось, откровенно говорится, что сегодня цифровизация проводится именно в силу того, что «большие данные», big data, становятся главным товаром, поэтому о каждом человеке надо знать абсолютно все. Приватность и неприкосновенность частной жизни фактически упраздняются. Та компания, которая получает о человеке максимальное количество данных, в итоге и выигрывает на рынке.

Так вот, этой новой бизнес-моделью и является цифровая платформа. А что делает цифровая платформа? Она убирает из системы экономических, общественных и государственных отношений всех посредников, чтобы минимизировать издержки. В сфере коммерции убираются продавцы и привычные нам рыночные отношения, и происходит переход на цифровую торговлю. Платформа идет во все сферы: в государственное управление, на производство, в образование, здравоохранение и так далее. Кто посредники в государственном управлении? Чиновники. Значит, переходя на цифровую платформу, убирают чиновников. Кто посредники в образовании? Учителя. Значит, убирают фигуру учителя и переводят всех на онлайн-образование. Кто посредники в медицине и здравоохранении, кто мешает прогрессу? Врачи. Значит, убирают врачей и развивают цифровое здравоохранение. И так во всех остальных сферах.

Но что же делать с людьми? Если их вытесняют из процесса производства и иных сфер, фактически выкидывают на улицу, то как же с ними поступить? В этом случае остается два пути: либо сокращение населения (о чем члены Римского клуба, как известно, размышляли еще в 1972 году в докладе «Пределы роста»), либо перевод большей части людей на так называемый безусловный базовый доход для того, чтобы иметь резервную армию труда, которую можно будет подключать к делу в случае необходимости (например, если в противном случае возникнет угроза властям социальными волнениями и прочими проблемами).

«Цифровизация ведет не только к увеличению числа работников высококвалифицированного труда, но и к образованию огромной армии неквалифицированной и очень дешевой рабочей силы. Нетрудно догадаться, что я говорю о курьерах. Именно поэтому их число сейчас растет в геометрической прогрессии» Фото: «БИЗНЕС Online»

Когда говорят о цифровизации, как-то забывают, что она ведет не только к увеличению числа работников высококвалифицированного труда, которые смогут управлять сложными машинами, но и к образованию огромной армии неквалифицированной и очень дешевой рабочей силы. Речь в том числе идет о тех, кто станет передавать от пункта А в пункт Б товары, заказанные в коммерческой торговле. Нетрудно догадаться, что я говорю о курьерах. Именно поэтому их число сейчас растет в геометрической прогрессии. И складывается впечатление, что практически все «лишнее человечество» решили записать в курьеры.

— Уточните, пожалуйста, что такое базовый доход в данном случае. Минимальная потребительская корзина?

— Да, это идея введения ежемесячного минимального гарантированного дохода для малоимущих. Появилась она в силу того, что изменяется социальная структура общества и появляется новый растущий класс, которому английский экономист Гай Стэндинг даже придумал название «прекариат» (от французского précaire — «ненадежный» и слова «пролетариат» — прим. ред.). Это класс людей с наиболее низкими доходами, не имеющих никакой гарантии занятости, вынужденных постоянно менять место работы, занятых неполный рабочий день на сезонной работе или в теневом секторе. Положение таких людей не позволяет им обеспечить свою экономическую и социальную независимость. Стэндинг включает сюда три категории людей: одна вышла из пролетариата, но эти люди никогда не достигнут того, что имели их родители; другая — это мигранты, а третья состоит из образованной дипломированной молодежи, которая не может найти достойную работу. Все три группы объединяет чувство неуверенности, обусловленное неопределенностью их положения, ограниченным доступом к социальным выплатам, фактическим отсутствием социальной поддержки и каких-либо перспектив.

«Изменяется социальная структура общества, и появляется новый растущий класс, которому английский экономист Гай Стэндинг даже придумал название — «прекариат». Это класс людей с наиболее низкими доходами, не имеющих никакой гарантии занятости, вынужденных постоянно менять место работы, занятых неполный рабочий день на сезонной работе или в теневом секторе» Фото: ru.freepik.com

Положение прекариата делает его крайне опасным для властей. Он не имеет никакой гарантии занятости и вынужден постоянно менять виды работы. Он не может рассчитывать на государственную помощь, пенсионное обеспечение, отпуск, пособия по безработице, больничные и оплату медицинских счетов. В еще более тяжелом положении находятся те, кто работает в теневой экономике, то есть без трудового договора, не входя в юридические отношения со своим работодателем. Отсюда идея базового дохода, который поможет держать этих людей в состоянии минимальной обеспеченности, не позволяющей привести ситуацию к социальным конфликтам и общественным взрывам.

С давних времен известна формула Карла Маркса, в которой он раскрыл суть капиталистической эксплуатации человека человеком. Я сейчас говорю не о марксизме в целом, который в советское время использовался как метод исследования абсолютно всех сфер жизни общества, что, на мой взгляд, неправильно и неверно. Однако если мы станем рассматривать именно эксплуатацию, то лучше Маркса никто не показал ее сути. Так вот, знаменитая марксистская формула стоимости товара c + v + m = W, где c — это основной капитал, v — переменный капитал, а m — прибавочная стоимость, свидетельствует нам, что получаемая прибыль тем больше, чем меньше издержки. Поэтому главная задача капиталиста — минимизировать издержки. А переменный капитал олицетворяет собой рабочую силу, ее покупку и социальное обеспечение. Так вот, все это капиталист стремится минимизировать. Раньше эти величины сокращали до предельно возможного уровня, а сейчас решили подойти к делу более радикально — просто убрать переменный капитал и заменить его роботом. Понимаете, как это удобно? Это не требует ровным счетом никакой социальной политики!

Таким образом, марксистская формула наглядно объясняет нам, почему заказчикам «цифрового капитализма» так насущно требуется ИИ и совсем не нужен человек. Искусственный интеллект — это, по сути, не переменный, а основной капитал. Если человек выводится из всех сфер производства и вытесняется роботизированной техникой, то издержки минимизируются настолько, что практически не оставляют от переменного капитала камня на камне. И если в России вслед за переходом к капитализму, осуществленным в 1991 году, внедряется цифровая экономика, то это означает одно: расчеловечивание экономики. Коли уж нас поставили на капиталистические рельсы, то и экономическая, и технологическая, и социальная политика будут определяться логикой капиталистического развития, что неизбежно ведет к переходу на новую бизнес-модель.

«Самые смелые проекты — беспроводное управление мозгом людей»

— А какое наименование можно дать нынешней разновидности капитализма? Все, что мы слышали от Маркса и Ленина, сводилось к империализму как высшей стадии капитализма. Но это было еще во время Первой мировой войны…

— На Западе этот термин уже достаточно устоялся — «мировой цифровой капитализм». А цифровая платформа рассматривается просто как капиталистическая ячейка или, как назвал ее методолог Щедровицкий, в качестве «клетки» новой промышленной революции. Раньше подобную роль играли классические транснациональные корпорации. Однако у глобальных корпораций — децентрализованное существование, у них разные циклы и силы производственного процесса, распределенные по разным странам. А перед современными хозяевами капитала стоит задача объединить все это посредством единого мозгового центра, который может находиться где угодно, поскольку они постоянно перемещаются по миру. Это, кстати, очень хорошо показано во французском фильме «Тысяча миллиардов долларов», который вышел на экраны еще в 1982 году. Картина впервые в истории мирового кинематографа продемонстрировала, как функционируют транснациональные корпорации. У них нет родины, постоянной точки опоры, и вообще они вне привычных нам границ, в том числе географических и административных. Зато новым словом, которое приносит с собой цифровой капитализм, становится вычеркивание самих людей, ведь все осуществляется на цифровых платформах или где-то в виртуальном «облаке». Человек, принимающий участие в таком процессе, может находиться в любом месте, принадлежать к любой национальности и при этом входить в большую цифровую корпорацию. География и вопросы крови не имеют больше никакого значения, поскольку все переводится в онлайн.

Под воздействием этого все остальные сферы человеческой деятельности тоже начинают претерпевать модификацию. Меняется даже само международное право. Старое международное право, как известно, исходит из того, что существуют границы, национальный суверенитет и государства. Его объектом являются международные и межгосударственные отношения. Если же все границы стираются, а любая информация и любая идея могут передаваться онлайн, то в чем должен заключаться суверенитет?

— То есть когда у нас замглавы совета безопасности РФ Дмитрий Медведев повторяет известные слова «у России нет границ», то это у него таким образом сказывается его прежнее увлечение гаджетами и высокими технологиями? Если что, это была шутка…

— Это, возможно, шутка, но это, безусловно, так. И в книгах основателя Давосского форума Клауса Шваба, и в трудах американского социального философа и экономиста Джереми Рифкина, в частности в «Третьей промышленной революции» (у нас эту книгу почему-то замалчивают, хотя она вышла несколько раньше, чем швабовские сочинения о «четвертой промышленной революции» и «великом обнулении»), пишется об одном и том же: о процессе внедрения новых высоких технологий, которые меняют абсолютно все, включая саму суть человека. Причем и Рифкин, и Шваб считают изменение самого человека самым главным. Меняется человеческий менталитет, и такое понятие, как «суверенитет», из него просто исчезает. Поэтому именно государства страдают в наибольшей степени от провозглашаемых перемен. Они передают свои функции либо на глобальный уровень, либо на локальный. Появляются новые, более сильные, нежели государство, субъекты — частные компании и корпорации. Они вытесняют прежние государственные структуры, в то время как государство приобретает сетевую форму управления. Рифкин открыто пишет, что глобальное управление станет осуществляться не посредством условной, иерархической вертикали, а именно на сетевом уровне — над глобальным сетевым обществом. Идеи, им излагаемые, полностью вписываются в программу экологического устойчивого развития ООН, разработанную мозговыми центрами оккультно-пантеистического движения нью-эйдж (New Age — новая эра — совокупность мистических и эзотерических учений, распространившихся в западной цивилизации начиная с 1980-х годов, — прим. ред.), Рифкин использует тот же язык, те же понятия. Особое внимание он уделяет тому, как будет меняться система образования, чтобы обеспечить формирование глобально мыслящего гражданина. Он утверждает, что изменение научных представлений привело к новому пониманию планеты и представлению о биосфере как «живом организме» и что люди начинают «расширять свое видение и мыслить как граждане мира в общей биосфере». «Глобальные сети по правам человека, глобальные сети здравоохранения, глобальные сети пострадавших от катастроф, глобальное хранилище генетических материалов, глобальные банки продовольствия, глобальные информационные сети, глобальные природоохранные сети, глобальные сети по защите животных являются очевидными признаками исторического перехода от традиционной геополитики к биосферной политике». «Когда люди начнут делиться „зеленой“ энергией в континентальных экосистемах и считать себя гражданами континентальных политических союзов, чувство принадлежности к более широкой общности, скорее всего, приведет к постепенной переориентации с геополитики на более всеобъемлющую биосферную политику». Таковы их планы.

Между прочим, сам по себе Джереми Рифкин — очень важная фигура, и в современном Европейском Союзе он играет весьма заметную роль. Как многие американцы, он сын эмигрантов, причем выходцев из России. Просто о нем у нас очень мало говорят и пишут, хотя именно он реально делает нынешнюю глобальную цифровизацию, в том числе в сфере международного права.

— Когда вы говорите о прекариате и высококвалифицированном слое специалистов, то в каком процентном соотношении друг к другу они должны находиться? В том же, в каком «золотой миллиард» по отношению к остальному человечеству?

— Конечно, все это связано. Но мы ведь с вами рассуждаем не в русле точных наук — это все не более чем прогнозы. Правда, прогнозы, которые постепенно превращаются в планы и проекты, а затем начинают сбываться. Но дело ведь в не том, что для этого есть какие-то объективные предпосылки и законы, и нам, хочешь не хочешь, надо к ним приспосабливаться. Мы имеем дело с форсайт-проектами, которые не являются прогнозированием на основе реальности. Напротив, их придумывают как раз для того, чтобы формировать новую реальность (или «новую нормальность»), чтобы направить развитие в нужном кому-то русле. К примеру, нет никакой объективной необходимости осуществлять биоцифровую конвергенцию и встраивать в мозг человека чипы. Какие законы эволюции или экономики могли бы продиктовать нам что-либо подобное? Эти «хотелки» всего лишь исходят из определенной картины мира, из чьего-то конкретного видения. Причем это видение возникло еще в 1980-е и 1990-е годы. Тогда ряд наблюдателей пришел к выводу, что минимальное удовлетворение базовых потребностей людей уже достигнуто, а значит, оно больше не способно обеспечить капиталистам получение сверхприбылей. Соответственно, надо искать в человеке такие потребности, которые помогут достигнуть желаемого результата, а если этих потребностей нет, их надо придумать, породить, спровоцировать их появление. Если раньше было так: «У человека есть потребность, и мы ее удовлетворяем», то теперь все переиначили: «Мы сначала создаем у человека искусственные потребности, а затем их удовлетворяем». На этом держится вся виртуальная экономика.

«Достаточно надеть очки виртуальной реальности, и человеку уже не нужно будет путешествовать, ходить в театры, музеи и так далее. Но, самое главное, все это превосходно согласуется с проектами, которые изначально разрабатывались в мозговых центрах транснациональных корпораций» Фото: «БИЗНЕС Online»

Причем мы создаем для человека полностью виртуальный мир. Достаточно надеть очки виртуальной реальности, и человеку уже не нужно будет путешествовать, ходить в театры и музеи, общаться и так далее. Надев очки, он и так все это получит. Но, самое главное, все это превосходно согласуется с проектами, которые изначально разрабатывались в мозговых центрах транснациональных корпораций. А эти центры, в свою очередь, тесно связаны с различного рода тайными эзотерическими обществами, которые создавались на протяжении многих веков. Таким образом, это реализация оккультного проекта, долгое время существовавшего в недрах теневого, закрытого мира. Его цель, если говорить простыми словами, — контролировать большие массы людей из одной точки. Раньше это было крайне сложно, поскольку средства управления человеком оставались на крайне примитивном уровне. Зато теперь, когда появился интернет, гаджеты и соответствующие программы, вы и в самом деле из одной точки можете управлять громадной человеческой массой. Не только что-то им предлагая, но и формируя их мышление и сознание. Это и есть «Нейронет» — интерфейс-мозг-компьютер. Идеальный образ будущего для таких «проектировщиков» — человечество, в котором каждый снабжен гаджетом или компьютером и подключен к единому центру управления. Ты вставляешь туда определенную программу, и люди начинают одинаково мыслить. Но еще важнее — заставить их одинаково чувствовать. Дальше этого идут проекты еще более смелые: к примеру беспроводное управление мозгом людей.

Таким образом, цифровизация, о которой мы говорим, в конечном счете дает элите возможность не просто контролировать людей, но и управлять ими. А поскольку большими людскими массами управлять трудно, было бы неплохо, с точки зрения «проектировщиков», их сократить за счет программы сокращения населения.

Конечно, я считаю, что их проекты чудовищны и античеловечны. Помните, когда в июле 2016 года в Альпах открывался Сен-Готардский железнодорожный туннель, соединивший Швейцарию и Италию (длина составила 57 км — прим. ред.), каким странным театрализованным представлением это сопровождалось? Там присутствовали лидеры западной элиты, президенты Германии, Италии, Франции и Швейцарии. Но фактически это было страшное действо, поскольку оно было инсценировано с явными оккультными мотивами, с поклонением Бафомету (аллегорической фигуре, чаще всего изображаемой в виде козла и считающейся демоном, — прим. ред.) и т. д. Если до этого кто-то рефлексировал на тему того, что представляет собой западный мир, то после открытия Сен-Готардского туннеля этот вопрос для большинства был снят. Театрализованная церемония наглядно показала, кому и чему поклоняются западные элиты.

Однако любая история делается людьми, это не объективный процесс, и мы никогда не знаем, к какому финалу придем. Мы никогда не знаем наверняка, что произойдет в конкретном обществе, какая личность выдвинется на первый план и какая группа людей готова будет воспринять ту или иную идею. Недаром говорится: человек предполагает, а Бог располагает. Всегда что-то идет не так, как задумали «проектировщики», что-то элементарно ломается или появляется новый фактор, способный полностью изменить ситуацию. Так и с планами элиты относительно цифровизации. Поэтому одно дело — прогнозы, а другое — их реализация. «Проектировщики» прекрасно понимают, что в какой-то момент их замыслы могут сорваться, и поэтому всегда готовят на этот случай запасные планы. Случись какой-нибудь природный катаклизм, как, к примеру, землетрясение в Турции в феврале прошлого года, и все сразу меняется. Скажем, к моменту землетрясения Турция уже была фактически на грани возрождения Османской империи, но после стихийного бедствия ее политика была откорректирована.

«Вместо реиндустриализации в РФ решили провести цифровизацию»

— Какова роль России в этом процессе перехода к цифровому капитализму? Нашу страну часто называют экспериментальной площадкой для отработки высоких технологий, так же, впрочем, как Индию или Китай. Это верно? Но как же тогда быть с российскими чиновниками? У нас традиционно очень большой бюрократический аппарат, который неплохо кормится со своих мест. Неужели они согласны с тем, что их, как лишних посредников, могут обнулить?

— Когда мы говорим «Россия», мы обобщаем, мы говорим о всех наших гражданах. Между тем курс на цифровизацию определяет довольно узкая группа людей, связанных с государственными или частными корпорациями. Это тот самый класс, который сформировался в период перестройки. Хотя история этого социального слоя уходит еще глубже в прошлое: это и теневой бизнес, действовавший в СССР, это и коррумпированная часть советского государственного и партийного аппарата, и коррумпированная часть КГБ. Все они в определенный момент объединились. А до середины 1980-х годов это движение было подспудным, закладывались его основы. Об этом уже достаточно много и подробно написано, выпущено множество книг и исследований (коротко о версии искусственного банкротства социализма и строительства капитализма руками вчерашней партноменклатуры можно прочитать в интервью с Михаилом Полтораниным — прим. ред.). А тогда, после крушения СССР, для нас было откровением, когда кто-то заявлял, что все это готовилось заранее, еще с 1970-х годов.

Так вот, эти люди, находясь внутри еще советского общества, сделали ставку на встраивание в глобальную систему управления со всеми ее «прелестями»: капиталистической экономикой, ущербной социальной политикой и своеобразной системой образования. В связи с этим советская система образования получила, как мне кажется, первый удар: новые стандарты там начали внедряться уже в конце 1980-х годов. Более того, «перестройщики» не раз подчеркивали, что без изменения менталитета бывших советских людей ничего не получится — поэтому первым дело следует реформировать образование, причем главным образом гуманитарное. В связи с этим в процессе реформ ключевую роль сыграл Джордж Сорос. Тогдашний министр образования Эдуард Днепров, вышедший из среды «инноваторов» (был главой министерства с июля 1990-го по декабрь 1992 года — прим. ред.), подчеркивал, что внешний фактор стал тут решающим.

Таким образом, определенные силы внутри СССР успешно решили задачу по возвращению страны к капиталистической модели, но на том уровне, на котором эта модель в тот момент находилась. В связи с этим я всегда вспоминаю нашего замечательного философа Александра Панарина, который в 2002 году издал книгу «Искушение глобализмом». В этом труде он очень четко разобрал современные ему реалии. К примеру, он писал, что ограбление народа, то есть приватизация, будет осуществляться в два этапа. Первый этап — это ограбление самого народа как такового и формирование на местах локальных капиталистических элит. А второй этап будет уже непосредственно касаться ограбления сформировавшихся национальных элит, чьими руками был осуществлен первый этап. Поэтому, когда началась специальная военная операция, мы увидели, что активы российских олигархов, размещенные за рубежом, в оффшорных и прочих закрытых зонах, начинают замораживаться. Таким образом глобалисты приступили ко второму этапу. При этом мы должны помнить, что изначально эти активы вовсе не собственность олигархов, изначально это народные деньги и богатства, присвоенные «приватизаторами». А сейчас эти средства второй раз отняли, как и предупреждал в свое время Александр Панарин.

Когда нам сегодня рассказывают об идущей в стране «национализации», мы, к сожалению, видим, что в реальности происходит простое перераспределение активов, предприятий и собственности из одних частных рук в другие, из «неправильных» в «правильные». Но дело даже не в этом, а в том, что цифровизация — это сегодня магистральная капиталистическая линия. Если уж вы идете по этому пути, то тогда обязательно придете к необходимости все оцифровывать, поскольку, как я уже сказала, цифровизация — это не просто использование высоких технологий, а новая бизнес-модель, к которой движется большой капиталистический мир. Если у вас цели и задачи благие, если вы идете по социально ответственному пути, если ваша экономика народная и прочее, то тогда цифровизация — это и в самом деле просто новые интересные технологии, которые будут использоваться для повышения качества жизни людей и увеличения производительности труда. Это совершенно другое, нежели тот искаженный антиутопический мир, о возможности которого я говорю. Поэтому никто не выступает против цифровизации как таковой. Однако если вы выбираете капиталистический путь, то цифровизация превращается во всепоглощающую бизнес-модель и вам надлежит оцифровывать буквально все что движется. Специалисты называют цифровую платформу новой подрывной инновацией. Она подрывает конкурентоспособность старых продуктов в силу того, что прежние параметры конкурентной борьбы теряют своё значение и происходит изменение соотношения ресурсов и ценностей на рынке. По мере укрепления своих позиций за счет расширения предлагаемых услуг IT-компании поглощают конкурентов, лоббируют политиков и устанавливают стратегические партнерские отношения с традиционными ТНК. Они ведут себя все более агрессивно, навязывая свою бизнес-модель как безальтернативную. Как утверждает основательница крупнейшей в мире каршеринговой компании «ЗипКар Робин Чейз»: «Все, что может быть платформой, станет платформой. Это настолько невероятно убедительно: „платформенные“ компании растут быстрее, учатся быстрее, быстрее адаптируются и так далее. Если вы не сделаете платформу, кто-то другой вас опередит». В конечном счете это ведет к оцифровке самого человека. Отсюда появляются концепции биоцифровой конвергенции, в России это такие программы, как «Нейронет» (должна заменить собой Web 3.0 в 2030–2040-х годах) и различные генетические исследования, которые фактически позволяют программировать самого человека. Но самое главное — контролировать мозг и сознание, и с этим непосредственно связан «Нейронет».

В связи с этим хочу вернуться к тому, как у нас начинал осуществляться переход к цифровизации. Еще до того как в 2016 году у нас заявили о цифровой экономике, в России по распоряжению правительства была разработана программа «Национальная технологическая инициатива» (НТИ) при поддержке агентства стратегических инициатив (АСИ) и Российской венчурной компании (РВК). Этот проект недостаточно широко освещался, но между тем он очень важен. Помните, когда в 2014 году на Украине начались печальные события и к России стали применять первые санкции, разумеется, не такие суровые, как сейчас, перед страной встал вопрос о необходимости провести импортозамещение? Именно тогда заговорили о необходимости реиндустриализации в РФ.

Ведь, как мы знаем, в период перестройки и 1990-е годы более 80 тысяч промышленных предприятий и производств было разрушено в интересах западных монополий. Лишив Россию промышленного потенциала, ее прочно усадили на нефтегазовую иглу. А самые важные отрасли, которые и обеспечивали стране суверенитет, — станкостроение, машиностроение, авиастроение и прочие — пострадали в первую очередь и фактически были демонтированы. Однако после начала украинского кризиса 2014 года было принято решение о разработке национально-технологической инициативы, и по поручению президента правительство РФ совместно с АСИ, РАН, ведущими университетами и деловыми объединениями предпринимателей подготовили доклад о разработке и реализации Национально-технологической инициативы (НТИ) к 1 июля 2015 года. Но у этих организаций оказались разные взгляды. РАН исходила из того, что целью НТИ должно быть обеспечение глобального технологического паритета России и стран – технологических лидеров, для чего необходимо решить в течение 5–7 лет проблему импортозамещения, а в дальнейшем осуществить переход к новой технологической структуре экономики и реиндустриализации. Для этого предлагалось разработать государственные программы «Импортозамещение-2020» и «Технологический паритет – 2030». Однако эта программа не прошла, и вместо нее была одобрена программа АСИ и РВК, исходившая из того, что цель НТИ заключается в том, чтобы вырастить компании на принципиально новых отраслевых рынках, которых сегодня не существует, но объем каждого из которых будет через 10–20 лет превышать в мировом масштабе 100 миллиардов долларов. То есть российские компании должны занять свое место только на таких рынках, которые еще не сформированы. Так появились проекты «Нейронет», «Фуднет», «Аэронет» (беспилотники), «Финнет» и другие. То есть России надлежит делать что-то радикально новое, на что клюнет внешний экспортный рынок, благодаря чему мы сможем выбиться в лидеры.

Так или иначе, реиндустриализация так и не была проведена. А когда прошло около 10 лет и против России стали вводить уже настоящие санкции, выяснилось, что отечественная промышленность в таком состоянии, что представлять кому-либо конкуренцию она, конечно, не может.

«Говоря о новых экономических секторах и рынках, на которых Россия может занять достойное место, выделили такие, как инструменты и протоколы игрофикации, помещенные в реальную деятельность. И показательно в связи с этим, что недавний международный мультиспортивный турнир «Игры будущего» подтвердил, что «проектировщики» остались верны выбранной стратегии» Фото: «БИЗНЕС Online»

Надо отметить что впервые свои планы долгосрочного социально-экономического развития страны до 2035 года АСИ озвучило на Форуме социальных инициатив, прошедшем в 2016-м (при этом присутствовали Дмитрий Песков, тот, который спецпредставитель президента РФ по вопросам цифрового и технологического развития, Андрей Белоусов, в то время помощник президента РФ, профессор Павел Лукша из Московской школы управления «Сколково» и многие другие высокопоставленные лица). И здесь, в частности, говоря о новых экономических секторах и рынках, на которых Россия может занять достойное место, участники выделили такие, как инструменты и протоколы игрофикации, помещенные в реальную деятельность, новые финансовые и образовательные технологии, новые технологии мышления.

«Человек начинает рассматриваться не как образ Божий, а как цифровая платформа и экспериментальный объект»

— Упомянув в нашем разговоре о Сен-Готардском туннеле, вы фактически тем самым сказали, что идеологи и проектировщики цифрового капитализма поклоняются Противобогу, Сатане. Верно ли я вас понял? Кто эти люди по своим убеждениям?

— Сейчас мы уже имеем возможность ближе ознакомиться со взглядами людей, которые пытаются определить общий курс истории человечества. И что мы видим? Прежде всего, что эти люди — религиозно мыслящие, придерживающиеся определенной религиозной концепции мира. У нас, скажем, достаточно хорошо известен Жак Аттали — французский писатель, экономист и банкир. Но это лишь один из глобалистских деятелей. Между тем был еще такой Роберт Мюллер, который 40 лет проработал в структуре ООН и был заместителем генерального секретаря этой организации. О нем мало кто знает, хотя он автор множества современных проектов и программ — в частности программы глобального образования. В жизни Мюллер придерживался оккультных религиозных взглядов движения нью-эйдж и содействовал появлению его представительства при ООН.

На мой взгляд, в основе религиозного мировоззрения этих людей лежит гностически-манихейское видение мира. Они исповедуют пантеистические взгляды и исходят из того, что добро и зло, светлое начало и темное начало существуют как равнозначные начала, а человек объединяет их в себе посредством светлого (души) и темного (тела). Последователи гностиков считают, что смысл жизни — в избавлении от гнета злой материи и в воссоединении с некой божественной сущностью. Однако добиться этого можно лишь с помощью тайного божественного знания — гнозиса, который дается немногим. Вот эта тема избранности — ключевая. У некоторых гностиков встречается четкое деление людей на духовных, душевных и телесных, и считается, что спасутся только духовные. А те, кому этого не дано свыше и кто определен как душевно-материальные личности, не спасутся и обречены на исчезновение. Есть разные формы этой концепции, но суть ее одна: эти люди исходят из того, что они избранные и им дано божественное знание, гнозис. Поэтому они с таким презрением относятся к остальным. Точнее, даже не с презрением… Поскольку душевно-телесные, с их точки зрения, не спасутся, они относятся к ним как к низшему разряду людей, как к пыли под ногами. Там нет чувства любви или чувства братства.

Но религиозно мыслящие — ядро мира элит. Между тем вокруг себя они создают массу научных, общественных и прочих движений, в которых активисты и ученые свято веруют, что будущее должно быть именно таким, каким его рисуют проектировщики. Высокие технологии — это наше будущее, считают они, так же как и замена человека искусственным интеллектом, поскольку ИИ более совершенный, нежели человеческий разум.

«Создатели мечтают о стирании границы между живым и неживым, органикой и технологиями. Человек начинает рассматриваться тоже как некая новая сущность, цифровая платформа и экспериментальный объект. При этом меняется концепция человека как такового» Фото: ru.freepik.com

Далее создается система, при которой если ты, к примеру, ученый, то ты можешь работать только в определенном направлении, заданном «хозяевами идей». Всякое самостоятельное творчество блокируется. Для того чтобы удержать исследователя в заданных рамках, действуют системы грантов и системы оплаты. Если ты выбиваешься из этой колеи и не придерживаешься указанной тебе стратегии, то ты просто не сможешь существовать как ученый. В результате ключевыми направлениями современной науки фактически стали следующие: создание искусственного интеллекта и генетические, а по сути, евгенические исследования, направленные на расшифровку генома и формирование нового человека. Как следствие этого и стала возможной разработка концепции уже упомянутой нами биоцифровой конвергенции. Документы по этому поводу можно найти в открытом доступе и прочитать, как их создатели мечтают о стирании границы между живым и неживым, органикой и технологиями. Человек начинает рассматриваться тоже как некая новая сущность, цифровая платформа и экспериментальный объект. При этом меняется концепция человека как такового. Для нынешних «проектировщиков» не существует христианского понимания человека, созданного по образу и подобию Божьему. Нет даже гуманистически-просветительского взгляда на человека как на совершенное существо. А есть одно: человек — это экспериментальный объект.

Происходило это постепенно, но уже в 70-е годы, когда революционные биомедицинские технологии стали разрушать общепринятые моральные нормы, американский ученый Ван Ренсселер Поттер ввел термин «биоэтика», положив начало новой дисциплине, целью которой было наладить диалог между этикой и медициной для обеспечения достоинства и прав пациента. Но в итоге биоэтика, заменив нравственный подход в науке, стала фактически приспосабливаться к инновациям, просто смягчая их негативные последствия.

Дело в том, что, когда трансгуманисты опубликовали свою декларацию, они подчеркнули, что имеют право на любое, ничем не ограниченное экспериментаторство и что мы должны, дескать, уважать любой интеллект, независимо от того, от кого он исходит — от человека, постчеловека, от робота или от животного. Таким образом, они уравняли животное, человека и робота. Кроме того, они сняли четкие нравственные границы и пределы, в которых прежде действовали ученые, развязав им руки. А биоэтика, которая постоянно меняется, идя вслед за инновациями, в сущности, может оправдать что угодно — все, что в данный момент требуется экспериментаторам.

Между тем в советское время нравственные границы для деятелей науки были определены изначально. Был такой замечательный фильм «Путь к сердцу» (1970 год), где нам показали, как осуществлялся переход к трансплантологии, которую в то время воспринимали преимущественно негативно. Когда герой этого фильма, профессор, вызвался произвести трансплантацию сердца, ученые выступили категорически против этого — для них это было сродни опытам, которые проводились в нацистской Германии. А сегодня, когда человек рассматривается просто как экспериментальный объект, это уже ни у кого не вызывает возражений.

— Как пели в советское время: «Говорят, что будет сердце из нейлона. Говорят, что двести лет стучать ему. Может, это по науке и резонно, А по-нашему, ребята, ни к чему…»

— В советское время фантастика могла допустить внутри своих замысловатых сюжетов какие-то эксперименты над человеком. Но, поскольку господствовала советская мораль, все это воспринималось как некая страшная сказка, как страшилка, и не более того. А когда сегодня ученые фактически уже перешли на язык фантастов (а в России это в первую очередь сделал Курчатовский институт, возглавляемый Михаилом Ковальчуком), это перестало казаться сказкой. Помните, как в 2015 году Михаил Ковальчук выступил в Совете Федерации и рассказал о новых технологиях, используемых на Западе? А какой вывод из этого он сделал? Простой: раз это неизбежно, значит, нам нужно найти свое место в новой цивилизации. Он ведь не сказал, что это преступно и недопустимо (цитата из выступления Михаила Ковальчука: «Есть примеры того, какие работы ведет американское агентство DARPA, например, в этой области, по управлению сознанием, по созданию этногенетических систем. Если почитать только названия, достаточно понять, каковы масштабы этой деятельности. Возникает опасность возможности одностороннего владения этими технологиями одной страной и их использования». «Значит фактически сегодня уже возникла реальная технологическая возможность выведения служебного подвида людей. И этому помешать уже не может никто, это развитие науки, это по факту происходит, и мы с вами должны понимать, какое место в этой цивилизации мы можем занять» — прим. ред.). Между тем это действительно недопустимо, и я считаю, что сегодня задача настоящих ученых — заявить об этом в полный голос. Некоторые из тех, кто занимается продвижением новых технологий, видимо, понимают, что делают нечто недолжное, и пытаются примирить свои новации с традиционной этикой. Но при этом они не говорят самого главного — того, что человек создан по образу и подобию Божьему и что каждая человеческая личность обладает непроходящей ценностью. Мы должны думать прежде всего о благе человека, а не наоборот — как, создав новые технологии, приспособить к ним человеческую личность.

«Deep state выгодно, чтобы наружу об их нравах выходила какая-то страшная информация. Это дает человечеству понять, что они всесильны»

— Позволяет ли судить о нравственном облике глобальных элит дело Джеффри Эпштейна, часть документов по которому была рассекречена в начале этого года? У них там в элите и в самом деле такие ненормальные сексуальные нравы?

— Дело в том, что бо́льшая часть так называемой глобальной элиты входит в разного рода закрытые общества. И львиная часть их проектов и прогнозов никогда не будет зафиксирована в виде открытых документов. Если осуществляются какие-то тайные соглашения между крупными корпорациями и финансовыми центрами, от них никогда не остается «бумажного следа». По крайней мере такого, который потом можно было бы положить в архив и пристально изучать. Нет, все самое важное осуществляется на уровне скрытых договоренностей. Именно поэтому так сложно изучать систему глобального управления, тем более что она вовсе не представляет из себя некую вертикаль, как думают некоторые исследователи, пытаясь найти, каким образом «глобалисты» связаны между собой, кто кому подчиняется, сколько там центров глобального управления и прочее. Но на самом деле это не вертикаль, а система отношений. И только очень маленькая часть этих отношений иногда выходит наружу или даже фиксируется в каких-то документах. Но самое главное все-таки осуществляется на внутреннем теневом уровне, потому это движение и считается эзотерическим. Даже, к примеру, цены на золото, как говорят, определяются просто по звонку: к примеру, звонят из Лондонского Сити или с Уолл-Стрит и договариваются по телефону. А у нас потом аналитики пытаются обосновать скачок цен неким объективным положением.

К чему я это говорю? Для того чтобы войти в закрытый круг глобальной элиты, необходимо соответствовать определенным правилам, требованиям и нормам. Причем так принято уже очень давно — даже не десятки лет назад. В связи с этим у этих людей определенный менталитет, определенный образ жизни и, самое главное, своя система ценностей, абсолютно несовместимая с христианскими ценностями. И эти люди должны ей следовать. Даже если с точки зрения обычной человеческой морали многие такие вещи кажутся дикостью. К тому же это наилучшая форма привязки человека и выработки его зависимости от теневой системы. Они ведь все повязаны между собой, в частности тем, что фигурирует в качестве фактуры в деле Джеффри Эпштейна.

— То есть для глобалистов это сродни обряду инициации?

— Да, это именно инициация. К тому же это сильнейшее средство управления людьми. Представители глобальных элит на самом деле очень зависят друг от друга, поэтому они не могут совершать поступков, которые мешали бы или противоречили идеалам элитных групп управления. Если кто-то кому-то начинает мешать или представлять гипотетическую опасность, такого человека тут же дискредитируют. Или радикальным образом избавляются от него. В свое время это было очень хорошо показано в итальянском телесериале «Спрут», который, кстати, вышел на экраны в самый канун перестройки, в 1984 году (в СССР демонстрировался с 1986-го — прим. ред.). Там прекрасно были проиллюстрированы отношения внутри мафии — в частности, то, что, если нужно, они не останавливаются ни перед чем и жертвуют любым из своих членов, даже высокопоставленным. И все из членов мафии, кстати, знают, что это так, но каждый надеется, что он этого избежит.

— Я пытаюсь понять, как может быть устроено так называемое глубинное государство, deep state. Это просто совокупность глобальных транснациональных корпораций плюс некоторые политические элиты? Или это корпорации и элиты плюс теневой криминальный мир, в который входят крупнейшие наркокартели, торговцы людьми, торговцы человеческими органами из зоны военных конфликтов, хакеры из даркнета, наемные убийцы и многие другие жутковатые персонажи? Ведь это все взаимосвязано по ту сторону закулисы, я правильно понимаю?

— Да, конечно. Возьмите, к примеру, Республику Косово. Почему глобальные элиты так заинтересованы в том, чтобы Косово не было признано как государство в системе международных отношений? Потому что это площадка, на которой осуществляются страшные вещи. И торговля оружием, и торговля наркотиками, и, самое главное, торговля людьми, в том числе на органы. Все это, естественно, контролируется крупными корпорациями, спецслужбами и другими теневыми структурами.

Еще раз повторю, так называемое deep state — это прежде всего система отношений. Иногда им выгодно, чтобы наружу об их нравах выходила какая-то страшная информация, потому что это, с их точки зрения, дает человечеству понять, что они всесильны. Что ими невозможно управлять и их невозможно остановить. Поэтому утечки порой допускаются специально, чтобы запугивать людей и продемонстрировать их всесилие.

Именно поэтому они, кстати, так любят рассказывать о своих фантастических планах, и именно поэтому так модны стали различные конспирологические теории, чаще всего ими самими и распространяемые. Им нужно убедить людей, что «Большой Брат смотрит на тебя» и любое сопротивление бесполезно. Все будет именно так, как Большой Брат задумал. Это такая форма коллективного гипноза.

«Каждый раз при внедрении новых технологий всегда начинают с принципа добровольности. Вы ведь добровольно принимаете все эти QR-коды, новые приложения для гаджетов, изощренные технологии и тому подобное?» Фото: ru.freepik.com

— Но как этому противостоять?

— Да, люди думают, что против этого надо выступать, с этим следует активно бороться, однако на самом деле все намного проще. Дело в том, что эта система функционирует только тогда, когда ты ее принимаешь. Причем принимаешь внутренне как неизбежность, как то, с чем ты вынужден соглашаться. А когда ты этого не принимаешь и с этим не соглашаешься, то ты пребываешь как бы в параллельной реальности, и они ничего не могут с этим сделать. Для них самое страшное — бойкот. Поэтому они так часто и твердят о своих планах — чтобы убедить каждого из нас, что это все неизбежно и безальтернативно.

Еще обратите внимание: каждый раз при внедрении новых технологий они всегда начинают с принципа добровольности. Вы ведь добровольно принимаете все эти QR-коды, новые приложения для гаджетов, изощренные технологии и тому подобное? Ну вот и прекрасно, вам так будет удобнее! Примерно так они рассуждают. Это связано с тем, что в своих глобальных центрах они разработали два вида тотального управления людьми и контроля над ними. Первое — через страх, травмирование сознания. На протяжении многих веков они изучают, как травмировать сознание, как «дегуманизировать» человека — на уровне индивидуальном, коллективном и общественном — для того чтобы стирать память, ломать волю и в итоге подчинять себе. А второй метод — более коварный, гибкий и хитрый: через удовольствие. Человеком можно управлять через внедрение таких технологий, которые приносят ему удовольствие и комфорт. Поэтому, внедряя очередную новую технологию, они так горячо убеждают всех в том, что это комфортно и что они ради нас же стараются. И в самом деле: вначале это вроде бы комфортно, а потом человек оказывается в ловушке, и деваться ему уже некуда. То, что было добровольным, вдруг становится обязательным. Им нужно добиться, чтобы античеловеческие технологии приняло такое число людей, при котором они и в самом деле станут безальтернативными.

«Процесс осмысления в народе идет. Все в одночасье может резко измениться»

— Скажите, а чем, на ваш взгляд, являлась пандемия коронавируса, случившаяся в 2020–2021 годах? На фоне СВО эта история подзабылась, но, как мне кажется, незаслуженно: именно с ковида, масок и прививок началась та суровая эпоха перемен, которая продолжается и по сию пору.

— Мы же знаем, чем в первую очередь обернулся COVID-19. А именно: он обернулся тотальной самоизоляцией. И не только в России, но и в целом мире. Они заблокировали буквально всех и остановили привычный образ жизни. При этом сами авторы и реализаторы цифровой экономики признавали, что условия так называемой пандемии позволили сделать им мощный рывок во внедрении цифровых технологий.

«При этом сами авторы и реализаторы цифровой экономики признавали, что условия так называемой пандемии позволили сделать им мощный рывок во внедрении цифровых технологий» Фото: «БИЗНЕС Online»

Надо сказать, что так и случалось обыкновенно в истории. Внедрению новых технологий предшествовали серьезные социальные изменения и потрясения либо эти изменения сопровождали технологическую революцию. Пандемия COVID-19 создала для этого очень благоприятные условия — причем для осуществления резкого, прорывного скачка. То же самое произошло и у нас в России. В связи с этим я вспоминаю выступление Валентины Матвиенко весной 2020 года, в котором она заявила: «Сегодня происходит процесс становления качественно новой, цифровой цивилизации». Таким образом, российские первые лица заговорили теми же словами, что и западные идеологи. Видимо, тогда они пребывали в состоянии некой эйфории и действительно ждали серьезных изменений. Помните, как нас убеждали, что образ жизни, принятый в период коронавируса, сохранится и после окончания пандемии? Потому что будет «другая цивилизация». Устраивались дебаты по поводу онлайн-обучения — о том, что оно будет всегда, потому что это «настоящий прогресс» и прочее.

Еще раз хочу подчеркнуть, что социально-политические, а также военные потрясения способны создать условия, при которых внедрение новых технологий становится более агрессивным и активным. Мы же видим, что, к примеру, за последние два года в мире резко ускорился так называемый зеленый переход — переход к новым видам энергии. Глобальная зеленая повестка фактически превратилась в основную, и ярким показателем этого стала Делийская декларация, подписанная осенью 2023 года лидерами «Двадцатки». Этот документ выдержан в терминах нью-эйдж, начиная с преамбулы: «Мы одна Земля, одна семья, и у нас одно будущее». Фактически все пункты декларации связаны с реализацией целей устойчивого развития — в первую очередь переходу к новой зеленой экономике. А зеленая экономика — это не только новые виды энергии, но и новый образ жизни, и новое понимание человека, который теперь должен мыслить глобально и пантеистически. Между прочим, углеродный след человека будет одним из важнейших показателей его социального рейтинга. А ESG-повестка сегодня фактически определяет поведение всех корпораций (ESG: environmental — окружающая среда, social — социальное развитие, governance — корпоративное управление — прим. ред.). При этом основной показатель их «эффективности» — это опять-таки выброс CO₂. Но что я тут хочу подчеркнуть особо? Пожалуй, то, что Делийскую декларацию с нашей стороны подписал глава российского МИДа Сергей Лавров, тем самым фактически подтвердив приверженность России озвученным ценностям.

Интересно, что еще в начале 2000-х годов по инициативе генерального секретаря ООН был подписан Глобальный договор, представляющий из себя договор между крупнейшими компаниями, которые берут на себя обязательства по осуществлению целей устойчивого развития и следования зеленой экологической повестке. Причем ключевую роль в реализации целей устойчивого развития осуществляет частный бизнес — в рамках государственно-частного партнерства.

Характерно, что в 2000-е годы этот глобальный договор начали подписывать и российские корпорации. На сегодняшний день там уже десятки наших подписей. Более того, в 2017 году по инициативе МИДа была создана ассоциация «Национальная сеть Глобального договора ООН», куда входят «Росатом», «Норникель», Сбербанк, «Русал», РЖД, ассоциация «Всемирная организация устойчивого развития», ассоциация коренных малочисленных народов Севера, Сибири и Дальнего востока, агентство социальной информации и так далее. Они все старательно исполняют декларацию, следуют определенным стандартам ESG и таким образом фактически работают не на национальные интересы, не на суверенитет и не на развитие нашей страны, а на реализацию глобальных целей. Это важный момент, чтобы понимать, в какой ситуации мы сейчас находимся. Хотя бы потому, что реиндустриализация и восстановление нашей промышленности невозможны при соблюдении внешних условий, требуемых Глобальным договором, стандартами ESG и прочими навязанными нам нормами и ограничителями.

Если вы зайдете на сайт «Национальной сети Глобального договора ООН в России» и посмотрите раздел «Участники», то там легко будет узнать, как та или иная российская компания воплощает глобальную зеленую повестку. А вот о реиндустриализации и восстановлении суверенного экономического развития там речи, к сожалению, не идет.

— Что может стать альтернативой навязываемому нам цифровому миру? Это христианство, какая-то иная религия? Социализм? Какие-то отдельные общественные фигуры вроде Дональда Трампа, если последний, конечно, не из той же «глобальной» компании?

— Дональд Трамп — это, конечно, часть глобальной системы, о которой мы говорим; просто разные ее представители используют разную риторику. Что касается христианства и социализма… Здесь мы касаемся очень серьезной темы. Социализм у нас традиционно ассоциируется с атеизмом — благодаря известному историческому опыту. То социалистическое государство, которое строилось в нашей стране, было поставлено на марксистско-ленинскую основу. Однако, на мой взгляд, марксизм хорош для объяснения систем эксплуатации, но когда мы начинаем переносить его на все остальные сферы, то это превращается во что-то сектантское, глубоко антинаучное и не связанное с моралью и нравственностью.

Однако проблема взаимоотношений христианства и социализма всегда волновала умы в России, и, пожалуй, была основной для русской интеллигенции. Русская «интеллигентская» вера в социализм обусловила то, что во второй половине XIX века мы безоговорочно приняли ее в марксистском варианте. Между тем это совершенно разные вещи. Вспомните, когда после пришествия Христа формировались первые христианские общины, что было основой их жизни? Заповедь любви. Возлюби Господа своего всем сердцем своим и возлюби ближнего своего как самого себя. Триединая любовь. Соответственно, если ты любишь ближнего как самого себя, то никакая система эксплуатации немыслима в отношениях с людьми. Потому что нельзя воровать. А любая эксплуатация — это и есть воровство: нашего труда, нашего времени, нашего смысла жизни. Поэтому, когда создавались первые христианские общины, в социальном плане они строились на основе нестяжания. Святые отцы это всегда подчеркивали. Любовь к ближнему имеет социальное проявление, она порождает отношения нестяжания, а сама общность, в свою очередь, обусловлена любовью, а не сверху спущенными циркулярами и регламентами. Еще Иоанн Златоуст писал: «Но скажи мне: любовь ли родила нестяжание или нестяжание — любовь? Мне кажется, любовь — нестяжание, которое укрепляло ее еще больше».

Однако, как мы знаем, в России в начале ХХ века произошла революция — в силу глубокого несоответствия между тем, что наш народ, будучи христианским, мыслил себе как правду, и социальной действительностью, включавшей ростовщичество, крепостничество, дикий капитализм и так далее. А когда случилась революция, это вылилось не только в тотальное отрицание прежней системы эксплуатации, но и в критику церковного руководства, которое все это оправдывало. Поэтому наш социализм строился на атеистическом миропонимании. При этом мы все были воспитаны на русской литературе, пропитанной христианскими идеалами. Отсюда наша советская мораль оставалась тесно связанной с христианством, хотя официально исповедуемой идеологии это никоим образом не соответствовало. Если мы хотели двигаться вперед, необходимо было менять советскую идеологию и приводить ее в соответствие с христианскими нравственными ценностями, которые и без того лежали в ее основе. И тогда более сильного общества, чем в СССР, просто не было бы в мире в плане человеческой сплоченности и развития духовной личности.

Признать все это сегодня означает осуществить глубокое переосмысление не только последних 30 лет нашей жизни, но и того, что было раньше. Для этого, конечно, потребуются очень большие духовные силы. Я думаю, что подспудно эти силы копятся. Уже очень большая часть наших людей осознает, что мы идем не туда.

— Внутри Советского Союза уже существовало движение, о котором вы говорите. Это были так называемые почвенники, русисты, представители деревенской прозы, исторической литературы, патриотической философии. В свое время они группировались вокруг журналов «Молодая гвардия» и «Наш современник». К примеру, мой учитель, литературный критик Михаил Лобанов, принадлежал к их числу. И у этих людей были свои союзники в советском Кремле.

— Поскольку я сама принимала участие в этом движении, я хочу засвидетельствовать, что оно было гораздо сильнее духовно и интеллектуально, нежели пресловутая либеральная идеология. И выражало глубинные интересы нашего народа. Однако партийная и государственная верхушка, откуда транслировались все так называемые перестроечные идеи, сделала ставку именно на либеральную среду. Это все уже очень хорошо описано, в частности, Сергеем Георгиевичем Кара-Мурзой — не только в его «Советской цивилизации», но и более поздних книгах. Там он прослеживает, как менялась советская идеология, и приводит, к примеру, слова Александра Яковлева, «архитектора перестройки»: «Сначала мы стали ленинцами, потом социал-демократами, а затем либералами». Вот так примерно шла эволюция их взглядов.

Я очень хорошо это помню, поскольку в середине 1980-х годов мы с друзьями очень активно принимали участие в происходящих общественных процессах, причем именно как третья — патриотическая — сила, исходившая из глубинных интересов народа и той системы ценностей, на которой он воспитывался. Но, на беду, уже произошла смычка партийной верхушки и либеральной идеологии, которая никоим образом не была популярной в Советской России, зато нашла мощную поддержку во влиятельных кругах — и финансовую, и политическую, и административную, и организационную. Помните межрегиональную депутатскую группу (МДГ) на съездах народных депутатов СССР? Она ведь была малочисленной, но именно она в итоге и определила судьбу страны и дальнейший выбор «либерального пути».

«Историческая и генетическая память сильна: она никуда не исчезает. Даже если в ближайшем будущем возникнет сравнительно небольшое сообщество нравственных людей, выражающих глубинные интересы своего народа, все в одночасье может резко измениться» Фото: «БИЗНЕС Online»

— Тем не менее третья патриотическая сила в СССР была, действовала, и, думаю, ничто не помешает ей сейчас возродиться.

— Да, она никуда не исчезла. Но в некоторых случаях, претерпевая политическую эволюцию уже в условиях новой России, ряд организаций стал принимать уродливую форму. Это тоже объяснимо: начали создаваться симулякры — движения, которые лишь симулировали и изображали патриотизм. Убирая прежние ключевые фигуры, они на их место ставили новых лидеров, которые вели не туда или все «сливали».

— Я знаю, что вы называете это явление оборотничеством.

— Я считаю, что у нас сейчас вообще время оборотней. Казалось бы, они берут на вооружение понятия, символы и имена, которые дороги русскому человеку, но используют их просто в качестве оболочки. А под оболочкой совершенно другое содержание. Поэтому, по существу, в стране ничего и не меняется. Однако еще раз повторюсь: процесс осмысления в народе идет. Историческая и генетическая память сильна: она никуда не исчезает. Даже если в ближайшем будущем возникнет сравнительно небольшое сообщество нравственных людей, выражающих глубинные интересы своего народа, все в одночасье может резко измениться.