Япончик ставил брагу на изюме, Кумарин – на хлебе: чем живет «Кремлевский централ» Ильшата Гафурова

Иван Миронов: «В «Кремлевском централе» само ощущение, что ты находишься на «подводной лодке» в центре Москвы, достаточно пагубно сказывается на психике» Фото: Алексей Белкин

Замурованный Миронов: два года отсидки по обвинению в покушении на Чубайса

Как писал «БИЗНЕС Online», экс-ректор КФУ Ильшат Гафуров дожидается суда в одной из самых известных тюрем России — «Кремлевском централе». Так называется спецблок, расположенный на 5-м и 6-м этажах «Матросской тишины». По сути, тюрьма в тюрьме, которая по жесткости условий спорит только с «Лефортово». В этом каземате содержат чиновников, бизнесменов и фигурантов резонансных дел. В разные годы в этом СИЗО побывали как члены ГКЧП Дмитрий Язов и Геннадий Янаев, так и предприниматель Михаил Ходорковский *, основатель МММ Сергей Мавроди, основатель лжеучения Григорий Грабовой, оппозиционер Алексей Навальный, бывший глава минэкономразвития РФ Алексей Улюкаев и многие другие. Те, кто еще вчера находился на олимпе славы, богатства, в один миг оказались закованными и замурованными в бетонные стены изолятора, где приходится довольствоваться лишь узкой полоской солнечного света на прогулке.

«В „Кремлевском централе“ само ощущение, что ты находишься на „подводной лодке“ в центре Москвы, достаточно пагубно сказывается на психике», — вспоминает адвокат Иван Миронов в беседе с «БИЗНЕС Online». В 2005 году 24-летнего аспиранта-историка, сына бывшего министра печати Бориса Миронова объявили в федеральный розыск по обвинению в покушении на политика Анатолия Чубайса. Пока его соучастников во главе с Владимиром Квачковым судили, Миронов 1,5 года скрывался. В конце 2006 года его все-таки задержали и отправили прямиком в СИЗО, которому, как утверждает наш герой, он и придумал название «Кремлевский централ».

Миронова оправдал суд присяжных. Уже после освобождения он издал книгу «Замурованные. Хроники „Кремлевского централа“», в которой описал тюремный быт, а те, кто оказывался рядом с Мироновым на тюремных нарах, стали героями его хроник.

В интервью «БИЗНЕС Online» Иван рассказывает об особенностях жизни в «Кремлевском централе» — пожалуй, одном из немногих мест в России, где коррупция невозможна. «Иначе там были бы золотые унитазы и янтарные комнаты, учитывая, кто там сидит», — отмечает наш герой. Когда в других изоляторах мобильные телефоны и VIP-хаты — это уже обыденная вещь, в «Кремлевском централе» по-прежнему «замораживают» арестантов, применяя изощренные психологические приемы, с которыми, вполне возможно, уже пришлось столкнуться и Гафурову.

«Кремлевский централ» (на фото) и «Лефортово» спорят за звание самого жесткого СИЗО» Фото: © Максим Блинов, РИА «Новости»

«В «Кремлевском централе» ощущение, что ты находишься на подводной лодке в центре Москвы»

— Иван, вы провели в «Кремлевском централе» почти два года. Чем он отличается от других СИЗО? Некоторые считают, что даже там не так жестко, как в «Лефортово».

— «Кремлевский централ» и «Лефортово» спорят за звание самого жесткого СИЗО. Основная задача и тут и там — полная «заморозка», то есть отсутствие каких-либо внешних контактов, тотальный контроль общения с адвокатом и близкими, кто приходит на свидания, психологическое давление, причем изощренное и муторное. Давление проявляется прежде всего в контроле переписки, так как нет возможности связаться с кем-либо иным способом. Если в обычных изоляторах телефоны — это почти норма, то в «Кремлевском централе» никакой связи нет и быть не может, за исключением случаев, когда через агентуру среди сидельцев проносится телефон и передается для звонков определенному заключенному. Тот начинает звонить, давать поручения, но все это находится под контролем оперативников.

Для многих заключенных письма — единственная нить, которая их связывает с близкими. В какой-то момент перестают приходить письма от жены, любовницы, детей. Это может длиться как неделю, так и месяцы. В итоге у человека возникает дикий психологический дискомфорт, что зачастую подвигает его на сотрудничество со следствием. Особый момент — провоцирование оперативниками напряженных ситуаций, скажем, интеллигентного банкира подселяют к киллерам, а те начинают психологический террор.

В «Кремлевском централе» само ощущение, что ты находишься на «подводной лодке» в центре Москвы, достаточно пагубно сказывается на психике.

— Каковы там бытовые условия?

— 8-местных камер на весь централ всего три. В основном трехместные камеры, все шконки под видеокамерами. Также ведется тотальная прослушка. Помимо прочего, записывающие устройства установлены и во внутренних двориках, потому что многие считают, что могут свободно поговорить во время прогулки. Кстати, все прогулки происходят под громко включенное радио.

— Какая музыка? Классическая или попса?

— Обычно играло радио «Дача». Причем музыка орет очень громко. Это сделано для того, чтобы между двориками не шла перекличка. Вся система изолятора построена таким образом, что ты не знаешь, кто сидит в соседней камере.

— В одном интервью вы рассказывали, что всех заключенных называют по первой букве фамилии.

— Совершенно верно. Чтобы соседним камерам не было слышно, кто сидит за стенкой, подходили к дверям, кричали: «На букву Б!» Человек с фамилией на эту букву подходил к дверям и слушал распоряжения. А если сидели те, у кого фамилии на одну букву, подходили по очереди, пока не угадают, кого вызывали.

— Сейчас эти правила сохраняются?

— В камерах появились домофоны. Но вызывают так же, по буквам.

«8-местных камер на весь централ всего три. В основном трехместные камеры, все шконки под видеокамерами. Также ведется тотальная прослушка» Фото: © Андрей Стенин, РИА «Новости»

«Баланду необходимо доготавливать»

— Что представляла собой тюремная кухня?

— Баланду необходимо доготавливать. Например, приносят щи с черной капустой, разваренной картошкой. Картошку выбирали, вымачивали в воде, чтобы убрать запах кислятины, и тогда можно ее есть с подсолнечным маслом. Или была вареная селедка вперемешку с сечкой, ячкой. Вот что такое баланда. Весь неликвид, все, что не должно употребляться по всем нормам, реализовывалось, видимо, через закупки и махинации.

Раньше были ограничения в питании. Если человека надо немного придушить условиями, то у родственников не принимали те или иные продукты. Если человек плотно сотрудничал со следствием, то его ставили на такую диетическую программу, когда в СИЗО от близких можно принимать все, включая еду из ресторанов. Это явление было нечастым, например, ресторанную еду каждый день в огромных пакетах загоняли для питерского рейдера Бадри Шенгелии. Из него выжимали показания на Владимира Барсукова (Кумарина), так называемого ночного губернатора Санкт-Петербурга. Чтобы Шенгелия продолжал говорить, ему обеспечивали райские условия в тюрьме, где он пробыл относительно недолго. Бадри оговорил много хороших людей, при этом активно собирал компромат на всех силовиков, с которыми он взаимодействовал. Как только он выполнил свою «миссию», с него сняли госзащиту, а на следующий день убили на трассе.

Тюремная камера, где сидел Шенгелия, напоминала «Елисеевский гастроном»: пакеты с пармезаном разных сортов, баранина, осетрина, хамон. Холодильник был один, поэтому бо́льшая часть продуктов портилась и выкидывалась. А передачи Шенгелии заходили каждый день. Он сидел в 8-местной камере, меня туда засунули буквально на неделю, а потом перекинули в «голодную» камеру к Кумарину.

— Шенгелия угощал сокамерников?

— Соседи Бадри особо не нуждались, хотя передачами Шенгелии могли прокормить весь «Кремлевский централ». Поскольку в одной камере СИЗО могут полки ломиться от продуктов, а в другой — мышь повеситься, при переезде сокамерники стараются собрать тебе что-то в дорогу, чтобы можно было дотянуть до передачи. Мне собрали полное пластиковое ведро пармезана. Заезжаю в камеру к Кумарину, а его почти голодом морят. «Протянем недельку на сырной диете», — говорю я. На следующее утро всех увели на прогулку, возвращаемся в камеру — ведро пустое. Сотрудники говорят: «Сыр испорчен, мы его выкинули». Я отвечаю: «Идиоты! Вы хоть сами съешьте, такого больше, наверное, никогда не попробуете».

— Неужели сейчас с едой тоже все так плохо?

— Сейчас проще. Деньги поступают на лицевой счет от близких, и арестант на эти суммы может покупать в так называемом ларьке. Не знаю, как сейчас, но раньше там была просрочка, которая реализовывалась через околотюремную сеть. А сейчас еще можно заказывать и горячее питание. По крайней мере в Москве проблема с питанием в СИЗО снята. Бытовой комфорт в «Кремлевском централе» в последние годы подрос, но психологические методы остались теми же.

— Нужно ли делиться с сокамерниками?

— Все зависит от человека. Но какой-то феноменальной жадности в тюрьме я не встречал, все старались делиться, даже с последними уродами.

— Это кто?

— Например, в одной из камер у нас сидел дедушка лет под 70 интеллигентного вида. А потом выяснилось, что он с подельниками останавливал фуры и лично убивал дальнобойщиков топором.

Вообще, в тюрьме интересная атмосфера, людей оцениваешь в моменте, ты не рассматриваешь их с точки зрения криминальной биографии, а только по тому, насколько с ними интересно и психологически комфортно на крохотном тюремном пятачке.

«Криминалисты изучают человека по его психическим особенностям, но зачастую типовые портреты убийцы, насильника, грабителя — полная чушь!» Фото: Алексей Белкин

«Будучи даже самым маститым психологом, вы никогда не «прочтете» человека на криминал»

— К деду, о котором вы рассказали, после того как узнали, чем он занимался, как-то поменялось отношение?

— Выражаясь пристойно, удивились. Это был разрыв шаблона. Иногда сложно «прочитать» людей. Криминалисты изучают человека по его психическим особенностям, но зачастую типовые портреты убийцы, насильника, грабителя — полная чушь! Будучи даже самым маститым психологом, вы никогда не «прочтете» человека на криминал. Тот же Леша Шерстобитов (Солдат) был одним из самых интеллигентных соседей за время моего нахождения в СИЗО, а на деле он был одним из самых лютых киллеров за всю историю России. Первое впечатление: спокойный, интеллигентный молодой человек, вдумчивое лицо, добрый взгляд.

— То есть вы не сразу поняли, чем он занимался?

— Я понял это день на третий нашего совместного нахождения в камере, и то из разговора. Ему светило пожизненное заключение, но удалось уйти на 23 года. Он сумел обаять присяжных, и они дали ему снисхождение.

Для меня, как для историка, кем я на тот момент являлся, «Кремлевский централ» был уникальным местом с точки зрения накопления материала. Лидеры «прославленных» ОПГ, Кумарин, Сергей Мавроди, «мессия» Григорий Грабовой, соратник Михаила Ходорковского* Алексей Пичугин, Алексей Френкель, якобы заказавший первого зампреда ЦБ Андрея Козлова, — все они стали героями книги «Замурованные. Хроники Кремлевского централа», которую я начал писать буквально с первых дней моего заключения.

— Вы понимали, что это надолго?

— Я окончательно понял это спустя два месяца, когда предъявили расширенное обвинение: покушение на Анатолия Чубайса, которое мне инкриминировали, включало в себя пять статей Уголовного кодекса, в совокупности тянуло на пожизненное лишение свободы. Несмотря на весь ужас моего положения, я полностью погрузился в написание книги. К тому же это занятие оказалось формой защиты психики. Когда ты переживаешь весь этот смрад и кошмар, невыносимую изоляцию, а потом перекладываешь все это на бумагу, то флер трагедии перестает казаться реальным. Ты опустошаешь себя, выдавливаешь все на бумагу. Правда, книга стоила мне зрения, поскольку писалась по ночам при аварийном освещении.

Сергей Мавроди Фото: © Андрей Стенин, РИА «Новости»

«Когда ты спишь, тебе снятся сны о воле. А через год уже начинает сниться тюрьма»

— Чем еще можно заниматься в СИЗО? Спорт?

— Есть спортзал, который можно посещать только всей камерой, но платит за это только один. Туда можно пойти вместо прогулок и за хорошее поведение. Если в камере находится человек, которого надо немного «придушить», то, соответственно, не будет ни спортзала, ни передач. Также раз в неделю водят в душ, который по старинке зовется баней. На помывку камере дается не больше 20 минут.

Еще момент: в камере жестко регламентировано хранение вещей. Там не может быть больше двух футболок, двух пар носков, теплая одежда только по сезону. Если хочешь побриться, то пишешь заявление, и тогда тебе приносят в камеру бритвенный станок минут на 10.

— Там нормальные условия для того, чтобы писать? С письменными принадлежностями проблем нет?

— С бумагой и тетрадями проблем не было. Но считалось подарком судьбы, если удавалось заполучить гелевую ручку, которые в СИЗО под запретом. Считалось, что их можно приспособить для нанесения татуировок.

Также под запретом был изюм. Допускались все сухофрукты, кроме изюма.

— Почему?

— Потому что Вячеслав Иваньков (Япончик) на изюме ставил брагу. При этом понятно, что брагу можно ставить практически на всем. С Владимиром Сергеевичем Кумариным ставили брагу на хлебе. Самое главное — сохранить, чтобы не забрали при шмоне. Обыск проходил в камере раз в день, всю «запрещенку» забирали, невозможно было что-то утаить, но нам удалось как-то сохранить двухлитровую бутылку браги. Гадость редкая, будто пиво с повидлом.

Когда ты оказываешься в камере, не понимаешь, как можно существовать без дневного света. Даже на прогулках все дворики под крышей, лишь узкая полоска света. Прямых солнечных лучей я не видел два года. Потом у тебя начинает перестраиваться сознание. Я знал людей, которые по 3–4 года провели в одиночных камерах. Они говорили, что тяжело только первые четыре месяца, потом уже все равно. Человек — такое животное, которое ко всему привыкает: и к вони, и к баланде, и к сокамерникам, и к четырем квадратам бетона.

Интересное ощущение, когда ты оказываешься в тюрьме, думаешь: «Как бы сделать так, чтобы спать часов по 20». Ведь когда ты спишь, тебе снятся сны о воле. А через год уже начинает сниться тюрьма. Через месяца два я думал, как бы иметь возможность спать часа по четыре. На все не хватало времени, график был очень плотным.

— Есть ли в СИЗО какой-то распорядок?

— В 7 часов утра подъем.

— Обязательно вставать?

— Включают свет, ты должен встать и заправить шконку.

— Потом на ней лежать можно?

— Допустимо. Это не карцер. Там койку пристегивают, поэтому можно только сидеть. Далее приходит смена сотрудников на проверку, они осматривают камеру, собирают жалобы, обращения, письма, заявки на магазин. Если ты хочешь получить какие-то вещи со склада, бритвенный набор, все оформляется через заявление на имя начальника СИЗО. Потом разносят баланду, выводят на прогулку. Прогулка от 40 минут до 1 часа в узких маленьких двориках. Гуляет вся камера. Отказаться можно, но только всем вместе. Где-то через месяц я мог всю прогулку бегать от стены к стене — 5 метров. Погружаешься в медитативное состояние. Но из-за этого колени стали воспаляться, и через месяц я уже не мог ходить без обезболивающих, потом прошло.

Коллектив в тюрьме всегда веселый. Люди там смеются, чтобы не плакать, — это защитная реакция. Тюрьма — взрослый жесткий пионерлагерь. Всегда есть так называемые громоотводы — жертвы собственных преимуществ, которые становятся объектами шуток и розыгрышей.

Несмотря на то, что в «Кремлевском централе» в основном оказываются далекие от тюремных понятий люди, многие вскоре начинают им строго следовать. А так жизнь продолжается: читают, пишут письма, занимаются спортом. У меня на спорт уходило по 3–4 часа в день. Иногда в камеру заезжали люди, которые в жизни не поднимали ничего тяжелее телефона, и даже они ударяются в ЗОЖ, хотят сохранить здоровье, хотят, чтобы их дождались жены. Модным на централе было похудение, доходившее до абсурда. Тучные зеки, как правило, бывшие олигархи или чиновники, бегали по кругу, обмотавшись пищевой пленкой. Представьте малогабаритную комнату, набейте туда двуярусные нары, воткните толчок в углу и поселите там четверых здоровенных мужиков. Вот примерная атмосфера.

— В каждой камере есть холодильник?

— Как правило, есть. Но они тоже интересным образом попадают в камеру: твои родственники могут в дар изолятору передать холодильник. Но поскольку электричество казенное, ты арендуешь свой же холодильник, за что тоже платишь. Та же история с телевизором.

— Еще и телевизор есть в камере? И какие каналы — Первый и «Россия-2»?

— Да, телевизоры с федеральными каналами. Были интересные моменты. Сидел там Василий Бойко — основатель компании «Вашъ финансовый попечитель», его обвиняли в махинациях с паями. Классическая схема: скупаешь паи у вчерашних колхозников и становишься латифундистом. Когда Вася переезжал в другую камеру, то забирал с собой холодильник (что не приветствовалось) и даже занавески (унитаз отгорожен от камеры).

— Он такой жадный!

— Может, если бы не был таким жадным, то не был бы таким богатым. Когда вышел, он даже фамилию поменял себе и родственникам: все стали Бойко-Великие.

Также в СИЗО была одна камера с кондиционером, но он не работал. Именно в этой камере сидел Михаил Ходорковский*. Ему тогда разрешили поставить кондиционер и закупить американские автозаки.

— Когда Ходорковского* освободили, он давал пресс-конференцию в Берлине. Я там была, мне показалось, что он отлично выглядел.

— Как ни парадоксально, тюрьма многим здоровья прибавляет. Алкоголя нет, многие бросают курить, тянутся к спорту, познают йогу. Хотя были камеры-душегубки, куда помещали особо дерзких. В «Кремлевском централе» в то время на третьем этаже ремонт не делали принципиально: зимой стена покрывалась ледяной «шубой», а летом температура под 40 и 100-процентная влажность. Вытяжка работала таким образом, что забирала с продола всю грязь и затягивала в камеру. Ни с чем не сравнимые ощущения, когда лежишь на верхней шконке, а на тебя с потолка падают опарыши. Но уже через неделю привыкаешь.

— Часто ли разрешают свидания?

— Все зависит от воли следователя. Мне давали свидание раз в месяц минут на 40. Разговариваешь по телефонной трубке через стекло, беседы прослушиваются.

«Там койку пристегивают, поэтому можно только сидеть. Далее приходит смена сотрудников на проверку, они осматривают камеру, собирают жалобы, обращения, письма, заявки на магазин» Фото: «БИЗНЕС Online»

«Изолятор 99/1 — это одно из немногих мест в стране, где коррупции нет»

— Как думаете, сейчас та же ситуация? Говорят, в СИЗО за деньги у вас может быть и телефон, и что угодно.

— Невозможно. Почему такие блага появляются в других СИЗО? Причина в коррупции. Я думаю, что изолятор 99/1 — это одно из немногих мест в стране, где коррупции нет, иначе там были бы золотые унитазы и янтарные комнаты, учитывая, кто там сидит.

— Каких сотрудников туда отбирают? Неподверженных коррупции?

— Во-первых, там карьерный рост. Во-вторых, у них серьезные гарантии получения квартиры, хорошие зарплаты и всякие блага. Они знают, что поскольку находятся под контролем ФСБ, то сами могут оказаться в «Лефортово». Да, в камере может появиться телефон, но только в целях оперативной разработки.

— Разве тогда нет вопросов, откуда взялся телефон?

— Все эти блага появляются в тот момент, когда человек еще не разобрался, где он оказался. С нами сидел один типа авторитет, который на второй день притащил якобы от адвоката запрещенное вещество и телефон. Причем проносил он «запреты» в складках живота. Кто-то понимал, что это сувениры от оперативников, а кто-то — нет.

— А те, кто знал, не рассказали другим?

— А зачем? Любая предъява — это конфликт. В итоге начали выкупать, кто работает на оперативников. Такому человеку раз в неделю на лицевой счет приходило по тысяче рублей, хотя все знали, что он сирота, которого никто не поддерживает. Плюс его раз в два дня вызывали к оперативникам на доклад. Например, был Борис Шафрай, который проходил по делу Френкеля, — интеллигентный такой банкир из 1990-х. Его вызвал начальник оперчасти и говорит: «Борис Самуилович, наши постояльцы с быдлом всяким разговаривать не станут, а с вами — с удовольствием. Что-то узнаете, нам поможете, а мы — вам». Тот спрашивает: «А что я за это буду иметь?» Начальник: «Для начала мы можем вам платить тысячу долларов в месяц, а потом все зависит от той информации, которую вы нам предоставите». Шафрай ответил: «Гражданин начальник, а можно я вам буду платить по 10 тысяч долларов, но чтобы вы больше этим меня не беспокоили?» И Борю «посадили на трамвай» — это тоже форма психологического давления, когда переселяют из камеры в камеру каждый день. Люди даже вещи не разбирают, понимая, что придется ехать дальше.

— Вы такой аттракцион тоже прошли?

— Камер 30 я «проехал».

— Как часто меняется состав сокамерников?

— По-разному. Есть камеры, где состав меняется, а есть камеры с неизменным коллективом, чтобы не расползались слухи. Скажем, одним из «замороженных» был как раз Кумарин. Мы с ним вместе просидели 8 месяцев, а потом меня перекинули на 6-й спецблок.

«Я перед отъездом на 6-й спецблок сделал интервью с Кумариным, передал его через адвоката. После публикации Владимиру Сергеевичу за это выписали карцер, но по состоянию здоровья не стали туда помещать» Фото: Алексей Белкин

«Там создается напряженная атмосфера ожидания физического конфликта»

— Как персонал СИЗО общается с арестантами? Вы говорите, что могут оказывать психологическое давление.

— Когда тебя тупо бьют, угрожать уже нечем, потенциал агрессии исчерпан.

— Такое тоже бывало? Пытки, физическое насилие?

— Нет. Но там создается напряженная атмосфера ожидания физического конфликта. Возможно, поэтому самоубийства здесь случаются нередко.

— Арестанты между собой когда-нибудь дрались?

— Да, бывали потасовки. В ход шел и кипяток, и даже оторванный телевизор.

Также может быть психологическое давление через «заморозку» писем. Когда они не приходят, человек начинает сходить с ума, поскольку это единственная ниточка, которая связывает его с женой, дочкой, любовницей. Находят самую болевую точку и начинают в нее долбить. Человек просто лежит, смотрит в потолок и не встает сутки. Проходит неделя, возможно, год, и он: «Где подписать? Я готов. Пожалуйста, переведите меня из „девятки“ куда-нибудь, где есть связь». Также можно довести до такого состояния отсутствием колбасы. Да, и такое возможно! У людей, не знающих меры в еде, забери колбасу — они маму родную сдадут. Такое тоже случалось. К каждому арестанту можно найти ключ.

Есть история с психотропами. Я сам через это прошел. Это было во второй моей камере, там не было ни еды, ни телевизора, только чай и вода, а также два странных сокамерника. И вот я заехал, попил с ними чай, и у меня началось восторженное речевое недержание, когда ты безумно хочешь говорить, тебе симпатичны люди вокруг. Ощущение, что это твои родственники, друзья, с которыми ты хочешь всем поделиться. Состояние, когда не можешь наговориться. Это все продолжалось до четырех утра, когда я сел на нары и у меня нерв в губе бил по зубам. В тот момент, когда меня начало немного отпускать, я понял, что меня опоили наркотой.

— Что считается в «Кремлевском централе» проступком? Как за это наказывают?

— Когда ты нарушаешь правила внутреннего распорядка. Бывают и спорные моменты. Например, я перед отъездом на 6-й спецблок сделал интервью с Кумариным, передал его через адвоката. После публикации Владимиру Сергеевичу за это выписали карцер, но по состоянию здоровья не стали туда помещать.

— Вы курили в тюрьме?

— За месяц до того, как меня закрыли, я бросил курить. А тут заезжаю в ИВС на Петровку. Первое, с кем сталкивается там человек, — с теми, кто полжизни здесь, полжизни там. Это засиженный дед, который расскажет, что в тюрьме жизни нет, здоровье закончится уже через полгода, поэтому лучше сразу во всем признаться и всех сдать. Зэк, который сидел со мной на Петровке, знал в нюансах мою кандидатскую диссертацию, которая была посвящена продаже Аляски. Видно, что перед моим прибытием его хорошо подготовили. Так хорошо, что спалился он на глубине познаний моего личного дела. Такие зэки сидят в ИВС, курят, чифирят, рассказывают, что спортом заниматься нельзя, лучше пить чифирь, так как он разгоняет кровь.

Когда я заехал в первую камеру «Кремлевского централа», в ней сидели еще четверо. За сутки там выкуривался блок сигарет. Дым стоял, словно предрассветный туман. Тогда я начал снова курить, чтобы не чувствовать сигаретную вонь. Через два месяца снова бросил, но уже окончательно.

— Часто ли меняют белье? Можно ли стирать вещи?

— Есть казенное, но на нем трое умерли. Поэтому белье передают с воли, стираешь в камере.

— Есть ли библиотека в СИЗО? Какая там литература?

— Как правило, то, что остается от сидельцев. Основной фонд «девятки» — дешевая беллетристика.

— Например, что вы читали?

— Я прочел весь «Архив русской революции» Гессена — 10 томов. Понимаю, что на воле это практически невозможно. Также выучил наизусть всего «Евгения Онегина». В изоляторе стараешься тренировать память, чтобы не сдвинуться и не отупеть. Перечитал всю классику.

Говорят, в «Лефортово» уникальная библиотека, так как история изолятора идет с екатерининских времен.

— Есть ли больница при СИЗО?

— Есть медчасть, в которой 2–3 врача. Но у них только одна задача — убедить суд, что ты абсолютно здоров (даже если ты инвалид) и можешь находиться в изоляторе. Также они могут дать арестантам снотворное. У многих в СИЗО проблемы со сном, поэтому они клянчат «сонники». Я не съел ни одной таблетки, но собирал их. В тюрьме валюта — сигареты и снотворное.

При серьезных диагнозах можно добиться госпитализации и осмотра приглашенным специалистом. Скажем, для наших подзащитных мы часто вызываем стоматологов и протезистов.

— Вы с кем-то подружились в «Кремлевском централе»? Там дружба в принципе возможна?

— Конечно. Я до сих пор сохраняю с некоторыми приятельские отношения. Кого-то выпустили, а кто-то еще сидит, тем мы помогаем, к кому-то я заходил в дело уже как адвокат. Есть армейская дружба, а есть тюремная.

«Мое отношение к Чубайсу и сейчас не поменялось: он государственный преступник…» Фото: «БИЗНЕС Online»

«Я попал по сфабрикованному делу о покушении на Анатолия Чубайса»

— Теперь поговорим о том, как вы попали в «Кремлевский централ». В чем вас обвиняли?

— Я попал по сфабрикованному делу о покушении на Анатолия Чубайса. Меня обвиняли в подготовке и реализации этого теракта. На тот момент мне было 24 года, я учился в аспирантуре.

— Как вы на самом деле относились к Чубайсу?

— Мое отношение и сейчас не поменялось: он государственный преступник…

— Который уже сбежал из страны.

— Я бы не сказал, что он сбежал. Ему дали спокойно уехать и остаться там, сохранив лицо, если уместно так сказать. Если бы к нему имелись какие-то вопросы, а он бы сбежал, то, наверное, взяли бы все его окружение, возбудили бы дела и арестовали бы активы.

— Вы говорите, что дело было сфабриковано. Как думаете, кем?

— Я думаю, по заказу самого Чубайса. Тогда лепился масштабный заговор национал-патриотов против главного российского либерала. Думаю, хотели вовлечь в него ряд крупных фигур, но все участники дела, несмотря на то что им светило до пожизненного, вину не признали и были оправданы.

— Что вменяли конкретно вам?

— Пять статей Уголовного кодекса: оборот взрывчатых веществ и оружия, совершение теракта, покушение на государственного деятеля и так далее.

— Вы не признавали вину в преступлении?

— Вину не признавал, показания дал только на суде присяжных.

— Сколько времени вы провели в «Кремлевском централе»?

— 1,5 года на «Кремлевском», полгода на 6-м спецблоке. Потом был освобожден под поручительство депутатов Госдумы. Еще год следствия и суд, который длился 10 месяцев.

— В «Кремлевский централ» помещают не всех подряд. Это либо чиновники, либо обвиняемые по резонансным делам. Те, кто вместе с вами проходил по делу о покушении на Чубайса, тоже сидели в этом СИЗО?

— Кто-то тоже сидел в «Кремлевском централе», потом их перекидывали в другие. Например, полгода я досиживал в 6-м спецкорпусе «Матросской тишины». Там условия попроще, помягче. Его еще называли «воровским продолом». Единственное преимущество — душ в камере. Это сразу превращало тюрьму в пятизвездочный отель.

— Вы после этих событий решили переквалифицироваться из историка в адвокаты?

— Да, когда ты проходишь тюрьму, понимаешь, как работает система, погружаешься во все процессуальные тонкости, нащупываешь слабые места репрессивной машины. Я получил уникальный опыт и знания, которые позволили одержать победу в суде. За несколько лет я собрал команду единомышленников-адвокатов, которая успешно отстаивает права, свободу и честное имя наших подзащитных.

— Вы 1,5 года находились в розыске. Как вам удавалось прятаться?

— Сейчас было бы сложнее — везде камеры. А тогда было проще. Хотя острых моментов хватало. Сижу в Вологде, где меня знают под другим именем и биографией, — и тут НТВ «Особо опасен», рубрика «Внимание! Розыск». Мол, террорист, может оказать сопротивление, особые приметы и прочие страсти. К счастью, никто не узнал.

— Вас потом поймали? Или сами сдались?

— Я не был сумасшедшим, чтобы сдаваться. Сдаться — значит смалодушничать: раз бежишь — беги.

— Но если вы не виновны, зачем сбежали?

— Отсутствие иллюзий и присутствие инстинкта самосохранения. 

— Но вас оправдали. Удивительно, учитывая обвинительный уклон судебной системы.

— Меня оправдал суд присяжных. Пока я 1,5 года скрывался, остальных моих подельников судили, первый оправдательный приговор был отменен. Вторую коллегию присяжных прокуратура разогнала, и начали снова. Я попал уже на третий круг. В итоге окончательная победа.

— Чубайс ходил на заседания?

— Да. На своем YouTube-канале я выложил фрагмент допроса Чубайса в суде, который писал на скрытую камеру. Помимо прокуроров, за Чубайса билась команда адвокатов, которой командовал Леонид Гозман*. Процесс длился 10 месяцев. Сплошное горение нервов и шахматное напряжение. Было и такое, что присяжных, симпатизировавших нам, убирали, их вербовали, пытались склонить на свою сторону.

Говорят, что нам повезло, что это был процесс по покушению на Чубайса, которого никто не любит, поэтому и оправдали. Я считаю, что если бы это был не Чубайс, то дела просто не было бы, оно развалилось бы на этапе следствия. А если бы дошло до суда, то мы бы получили 100 процентов голосов присяжных. У нас же была пограничная история — 6 на 5. На присяжных явно давили, пытались вербовать даже наших адвокатов.

— Когда вы вышли из «Кремлевского централа», приходилось ли вам там бывать уже как адвокату?

— Конечно. Бываю там регулярно.

— Вас там помнят?

— Книга «Замурованные. Хроники „Кремлевского централа“» запрещена в СИЗО. Начальник изолятора, испытывая личную симпатию к сидельцу, мог дать свой экземпляр почитать.

— Вы утверждаете, что именно вы придумали название «Кремлевский централ». Как оно родилось?

— Я начал писать книгу через неделю после того, как оказался в изоляторе, а через несколько месяцев после выхода сдал ее в печать. Название «Кремлевский централ» у меня крутилось в голове все это время. Интересна сама история «Кремлевского централа». Ходили слухи, что там сидел министр госбезопасности СССР Виктор Абакумов, там содержались члены ГКЧП.

— Раньше его так не называли?

— Называли «девяткой», «фабрикой звезд», «Бастилией». Моя книга стала популярной среди заключенных, адвокатов, следователей, журналистов, и это название вошло в обиход.

Сначала название «Кремлевский централ» мне показалось абсурдным, но звучало красиво. Нужно было придумать продаваемое кликабельное название. Первые отрывки книги я издавал в газете Александра Проханова «Завтра». Прислал ему отрывки с названием «Хроники „Кремлевского централа“». «Иван, очень длинно, мне не нравится, — сказал он. — Может, „Замурованная книга“?» И тогда родилось: «Замурованные. Хроники „Кремлевского централа“».

— Как говорил Евгений Ройзман, каждый интеллигент должен отсидеть в тюрьме. Согласны?

— Я считаю, что каждый политик и общественный деятель точно должен отсидеть, чтобы понимать, о чем говорит. Если ты сегодня выступаешь за или против системы, то ты должен понять, что представляет собой ее изнанка. Прокуроры, судьи должны проходить практику в изоляторах, чтобы понимать, с чем сталкивается человек там, куда они его так легко могут отправить. Они должны понимать, чего стоит один день, проведенный в тюремных стенах.