«Противник своими хозяевами западными не используется вообще ни для чего, кроме войны с Россией, это его главная задача» «Противник своими хозяевами западными не используется вообще ни для чего, кроме войны с Россией, это его главная задача» Фото: © Сергей Аверин, РИА «Новости»

«Мы сталкиваемся с превосходным оборудованием»

— Андрей, у меня есть товарищ, который следит за развитием боевых действий в Харьковской области, он говорит: «Я понимаю, под Авдеевкой, Мариуполь, почему долго все идет. Там серьезные укрепления, бетон и прочее. Почему идут бои три недели за село Долгенькое — совершенно непонятно». Так почему в Харьковской области операция идет очень долго, а продвижение очень медленное, с чем это связано?

— Легко могу ответить на этот вопрос, потому что лично был в Долгеньком. Часть моего подразделения сейчас ведет боевые действия, так что ситуацию эту знаю в деталях. Я являюсь сейчас командиром подразделения специального отряда «Центр», который сформирован «Союзом добровольцев Донбасса». У меня тоже была определенная иллюзия на самом первом этапе, что у нас есть ряд неприкрытых направлений, которые, в отличие от Донбасса, преодолеваются строевым маршем. У меня эта иллюзия закончилась, как только я увидел ситуацию на месте. 

Противник своими хозяевами западными не используется вообще ни для чего, кроме войны с Россией, это его главная задача. Это наркоман-киллер, которого наняли для того, чтобы он делал только одну свою работу. Не работал грузчиком, не сажал огород, а только чтобы он убивал и делал больно России.

Оборудование укрепрайонов направлений инженерных средств защиты и т. д., оно рассылалось по всей территории Донбасса и прилегающих регионов. Они прекрасно понимали, что рано или поздно эта война состоится. За те восемь лет, когда укреплялся Донбасс, точно так же укреплялись все восточные, центральные и южные регионы.

Я могу более конкретный привести пример. Само село Долгенькое стратегической цели не представляет, под ним находится дорога. Само село полностью перерыто укрепрайонами. Там длинные протяженные минные поля, установлены пулеметные и прочие заграждения. Самое важное — все иностранные средства разведки, цифровые средства обеспечения разведывательные, средства ведения боевых действий — они там присутствуют. Над Долгеньким постоянно висит три категории дронов разных. Поставленные западниками новейшие большие дроны, которые полностью контролируют радиоэлектронную борьбу, радиоэлектронную разведку. Я не знаю, чьи это дроны, но я их лично наблюдал.

Малые дроны, которые используются для сброса мин и работают крайне эффективно, транспорт наш зажимают в решетку — четыре-пять дронов поднимаются над автомобилем или бронетехникой, и двигаются с ним решеткой, и обычно одного-двух зарядов хватает для уничтожения нашего объекта. Это очень эффективная и опасная техника.

Соответственно, эти стратегические направления замыкания котла, допустим, на нашем направлении — это либо Долгенькое, либо Барвинково, направление Краснополья, и туда дальше вниз до Славянска — они все перепаханы полностью. Мы проводили аэроразведку, изучали укрепрайоны противника.

Когда мы заходим на освобождаемые территории, медленно движемся, то — мы сталкиваемся с превосходным оборудованием. В человеческий рост подземные коммуникации, накатанные сверху метром и более землей, с соответствующими инженерными средствами поддержки. Много мин. Они сыплют мины во всех направлениях, понимая прекрасно, что не будут возвращаться, никакого контрнаступления у них нет. Поэтому «рэски», бортовые мины, тяжелые мины — просто засыпают в землю, и наши бойцы, которые идут по земле, очень рискуют, много жертв в связи с этим. В том числе, современные мины, которые не всегда можно традиционным саперным делом обезвредить, они присутствуют как постоянная часть ландшафта.

Леса засыпаны минами. Некоторые мины установлены, допустим, тяжелые мины противотанковые, против бронетехники, они установлены зачастую не на земле в лесах, а на ветках над головами. То есть, броня идет, земля чистая, но мина срабатывает, в том числе, радиомины срабатывают над головами бойцов. Некоторые из них установлены на время — на час, на день или на трое суток, до недели, и срабатывает через какой-то период автоматически. Некоторые находятся под радиоуправлением.

Поэтому, вся эта территория нашпигована укреппозициями, минами, противник имеет мощную поддержку современными разведывательными, в том числе, ударными средствами, которые в огромном количестве поставляет Запад, средствами радиоразведки…

Достаточно распространена работа дальнобойных снайперов. Я думаю, это наемники, хотя нельзя исключать, что это определенное количество бойцов спецподразделений украинских формирований, потому что надо помнить, что мы замыкаем котел не просто из вэсэушников, а там значительное количество целевых специальных подразделений — пограничников, СБУ, военной разведки. 

Работают снайперы-дальнобои по нашим направлениям, подразделениям, поэтому и продвижение тяжелое, оно происходит не просто по населенным пунктам, по которым ты идешь и их освобождаешь. Часто бывает так, что в населенный пункт заходишь, и там практически никого нет, кроме этих бедолаг и теробороны, которых они (киевские власти — Ред.) как скот на вес грузят, просто забрасывают (на поле боя — Ред.). Квалифицированные подразделения стараются воевать с нами на подступах, особенно в лесистой местности, потому, что те позиции, которые там оборудуются, они более удобны для сдерживания наступления.

«… И они поднимают руки»

— Ты думал об этом, наверное, почему на юге удалось легко захватить и Херсон, и Бердянск, и Мелитополь, и Энергодар. Уже 5 марта замкнули кольцо у Мариуполя. В Харьковщине тоже вышли, 80 километров от границы с России, а там не получилось, с чем это все связано? Это местность — степь в одном месте, а в другом лесополоса?

— Я думаю, в истории есть объективные и субъективные факторы. Направление по открытой местности в этом смысле намного более удобно, потому, что даже использование тяжелых средств поражения, например, тех же ТОСов (тяжелых огнеметных систем — Ред.), «Буратино» и прочих, в условиях населенных пунктов и лесов затруднено, не дает такого эффекта. На степной местности — просто выжигает, уничтожает силы противника.

Есть фактор, связанный со специальными и политическими обстоятельствами. В условиях войны непозволительно, особенно воюющим подразделениям, командирам, критиковать командование. Могу только понадеяться на то, что сделаны выводы, связанные с тем, что действительно у нас какие-то направления оказались очевидно удачными, их очень мало, меньше, чем хотелось бы, а какие-то — явно не такими, как виделось в процессе планирования. Это вопросы, связанные с организационными и кадровыми выводами, которые просто необходимо сделать. Сейчас солдаты, бойцы — своими жизнями, кровью, оторванными конечностями и прочими последствиями войны исправляют ошибки, которые были допущены при планировании.

— Ты можешь сказать, кто против вас воюет, какая у них выучка, у командного состава? Бойцы, их мотивированность? Националистические батальоны и кадровые части ВСУ, если ты с теми и с теми сталкивался, то — чем они отличаются идеологически? Или никакой разницы нет?

— Конечно, есть неквалифицированный скот — это тероборона, ее никто не жалеет. Я лично неоднократно был свидетелем того, как подразделения теробороны зажимались в маленькие котлы в ходе нашего продвижения, и оставались в нашем тылу, либо просто прятались в подвалах где-то. Я лично наблюдал, как абсолютно их не жалея, не задумываясь, украинская артиллерия, пытаясь нанести нам поражение, выкашивают этих своих бедолаг. Для них это вообще не люди.

Артиллерийские удары массированного типа в места, где находится тероборона, если есть какой-то признак, что наши подразделения туда вошли — это практика постоянная. Если говорить об этих, которых просто на вес набирают, то это как неприкасаемые в Индии. Эта вся интеллигенция творческая и прочие одурманенные дебилы, которых сейчас рассказами о том, какие они герои, защитят страну, набрали (в тероборону — Ред.). Они для собственной армии и для руководства тоже не ценный товар. Поэтому с этими понятнее всего. 

Что касается ВСУ. В значительной части воюющих других подразделениях у них очень большая надежда, и она не безосновательная, на те силы поддержки, которые им обеспечивает Запад. Когда перед тобой мощные минные поля, эти мины, несмотря на все конвенции, на них давно уже наплевали, в огромном количестве завозит Запад. Представь себе, идет мое подразделение, впереди разведывательная тропа для продвижения. Они на дальнем расстоянии эти мины отстреливают в нашем направлении. Если бы ты предполагал, что ты вернешься, когда они будут на территории, то ты бы никогда по этим лесам и полям не ходил. Потому что там так называемые малые мины.

У меня машина три дня назад подорвалась, потеряла колесо, на так называемом «Лепестке». Это маленькие минки, они бойцам ноги отрывают, пятки, как принято говорить, отстегивают. Их очень много у Украины — и большие мины, и бортовые, тяжелые и прочие.

Ты сидишь — представь себе, как военнослужащий ВСУ, и ты видишь, что перед тобой (минные поля — Ред.), что для того, чтобы мы, русские, дошли до тебя, мы должны преодолеть тяжелые преграды. В это же время они видят, как мы воюем не с ними, как с равными себе солдатами с точки зрения боя, как с противниками, а воюем со всей той  многочисленной электроникой, которую Запад туда тоже натолкал — с теми же дронами, с различными автоматизированными военными средствами и т. д.

Поэтому у нас такая специфика, ты должен понимать, что стрелковый бой, бой из стрелкового оружия в этих условиях становится довольно редким явлением. В отличие от обычного боя и в отличие от тех прямых боестолкновений, которые происходили на юге в том же Мариуполе.

Пострелушки в режиме городского боя, от дома к дому, здесь, на этом направлении — вообще редкость. Это скорее исключение из правил — дошли, несколько рожков магазинов отстреляли. Есть правило: чем больше патронов в бою у солдата, тем лучше. Надо не меньше шести магазинов иметь, лучше восемь. А сейчас уже дошли до того, что бойцы в бой идут с двумя магазинами, потому, что обычно достаточно одного магазина, если ты даже столкнулся с противником — пострелялись, и они сдаются в плен после этого. Главная задача — это дойти до армейцев украинских, стрельнуть, за редким исключением, над головой, или в кого-то из их товарищей, и они поднимают руки и говорят: «все, мы сдаемся».

«Они твердо уверены, что их защищает Запад»

— Имеется ввиду, что, если вы преодолели все артиллерийские заграждения, минные поля, при столкновении противник не принимает бой, а сразу начинает сдаваться? Это кадровые части сдаются?

— В большем количестве случаев — да.

— Почему это происходит?

— Они твердо уверены, что их защищает Запад. Они красиво фотографируются с автоматами. Но к боевым действиям они, несмотря на все байки, не так, чтобы готовы. Есть определенные мотивированные подразделения, почему так много говорят про тот же «Азов» (запрещенная в России экстремистская группировка — прим. ред.) и прочих, а все остальные… Они, я знаю точно, они тоже это знают — считают, что с нами они не воюют, с нами воюет Запад. А Запад воюет «Байрактарами», дронами, минами, тяжелой ствольной артиллерией. Поэтому они, в этом смысле, зачастую — массовка, приданная к этим автоматизированным средствами. 

Ты же знаешь концепцию Запада и всего НАТО — они войны ведут без солдат. Войны они ведут автоматикой, роботами, авиацией, беспилотниками. Поэтому стрелковый бой на этих направлениях с украинцами практически связан с тем, что они сдаются, нам просто дойти надо через эту хрень до этих бедолаг. И в этом смысле стрелковые бои вообще не являются главным фактором ведения боевых действий здесь.

— У вас кадровые части ВСУ и тероборона… А есть националистические батальоны, «азовцы» (запрещенная в России экстремистская группировка — прим. ред.), «Правый сектор» (запрещён в РФ), «Донбасс»?

— Нет, здесь больше спецназа военного и специальных ведомственных подразделений — пограничников, СБУ, военной разведки, МВД. Их спецназ более малочисленный, они — да, зачастую периодически оказывают ожесточенное сопротивление при окружении, здесь с ними бывают полноценные стрелковые контакты. Но это редкость.

В общей массе — здесь воюет инженерия, авиация. Авиация тоже, что бы кто ни говорил, присутствует достаточно активно. Вертолеты на малых высотах заходят, НУРСами уничтожают наши позиции. Большими средствами ПВО их невозможно уничтожить, потому что — малые высоты, поэтому работать по ним можно только ПЗРК.

Говорить о том, что есть какие-то силы или подразделения украинские, которые сдерживают наше наступление — это неправда. Если бы речь шла о том, что мы в стрелковом, в боевом контакте с кем-то встречаемся, и нас не пускают туда дальше идти — мы бы давно их уже смяли, как это происходит, когда такие ситуации возникают. У нас главная проблема — это бесконтактные, без физического соприкосновения с бойцами, солдатами противника — минные, артиллерийские и прочие силы сдерживания. Плюс бронетехника.

Здесь, так же, как в Попасной… Почему мы ее так тяжело брали — потому, что для тех же танков, для них были оборудованы галереи и т. д. То есть, когда ты танк не видишь, только башенка чуть торчит, и он по накатанным, по специально оборудованным тропам подъезжает, отрабатывает твое направление. А танк, в условиях поля или леса — это страшное оружие. Отработали — и дальше уезжают по необходимости. В этом смысле, если бы мы сталкивались с живой силой противника, по законам классического боя, не важно, полевого, лесного или городского, то мы бы эти вопросы для себя закрыли. 

У нас проблема, повторюсь, в тех артиллерийских, авиационных, беспилотных, минно-взрывных заграждениях и т. д., которые практически вся западная мысль вместе с советским наследием, оборудовала на направлении нашего движения.

— Говорят о том, что Украина ждет, когда западные товарищи поставят РСЗО новые, и гаубичную артиллерию, которая бьет чуть ли не дальше нашей. Если есть эти поставки, это как-то отразилось на боевых действиях? Они может быть, лучше стали вас сдерживать?

— Я считаю, что нельзя впадать ни в одну из крайностей. Те, кто говорит, что «мы все умрем» — это неправда. «Сейчас нам накидают…»… Все, что могли накидать основного — это уже произошло. Не надо ничего ждать, уже все на линии фронта присутствует, есть какие-то более тяжелые системы.

Я, как человек, который много времени провел под постоянными фронтовыми обстрелами, не могу беспечно сказать: «да мне пофиг», одним больше, одним меньше. Пэвэошники наши работают отлично и будут работать. Значительная часть применяемых (противником — Ред.) подобных средств как уничтожалось, так и будет уничтожаться.

Говорить о том, что это никакой угрозы не представляет… Могу точно сказать, что те же польские «малые», легкие, тихие гранатометы шестидесятого калибра, про которые так много говорят — не очень много проблем создают. Это малое вооружение, не тяжелоствольное, но оно тоже влияет на ход боевых действий. Скорее всего, эти тяжелые (системы вооружений — Ред.) тоже как-то повлияют, потому, что один из главных сдерживающих факторов движения — это все-таки артиллерийская работа, она очень массированная с их стороны.

У нас ребята находятся сутками на позиции под непрерывным обстрелом разных артиллерийских систем, уже коллекционируют, чем нас сегодня пытались расфигачить. Туда добавится тяжелая система, ничего хорошего в этом нет. Те, которые говорят: «да пофиг, это совсем ничего не значит», — они не правы. Ты приди, посиди сначала под этим обстрелом, а потом уже где-нибудь на телеканале рассказывай об этом. Я считаю, что любой, кто так говорит, должен хотя бы один день, хотя бы один час провести под подобным обстрелом. Только после этого можно говорить, что «это значения не имеет». 

А с другой стороны, уже сформированы линии обороны и наступления, и некоторые усиления отдельных позиций не могут быть ключевым фактором, уже все произошло. Будем уничтожать… Проблема присутствует, но в том, что она не окажет какого-то ключевого влияния — я в этом не сомневаюсь.

Рассказы о том, что у них людей нет, которые будут работать на этих системах — артиллеристов, наводчиков — это полная фигня. Это законы физики, они одинаковые для любой артиллерийской и любой другой системы. Артиллерийская наводка — надо изучить, потратить недельку на специфику того или иного оружия. Они же учатся, деньги там выделены большие, насколько я знаю, на это обучение. Готовят определенное количество расчетов. Просто нужно за две-три недели подготовиться. Поэтому рассказ, что нет народа, нет людей, которые могут работать — это тоже наивность, глупость и шапкозакидательство. Поэтому, в сухом остатке: да, проблема есть, но она не является критической.

«Это война нового поколения»

— Арестович, спикер Офиса президента Украины, заявляет, что сейчас придет оружие и мы через два месяца пойдем в контратаку, в наступление. Как ты считаешь, способна ли Украина хотя бы на вашем направлении предпринять какие-то мощные контратаки, прорвать оборону, начать наступление?

— На любой войне — даже самая слабая, умирающая, терпящая поражение армия периодически, как показывает практика, на каких-то локальных направлениях пытается пойти в контрнаступление. Это нормально, это законы войны. Говорить о том, что они совсем уж ничего не смогут сделать, я бы не стал. Действительно, определенное военное сало у них присутствует. Что касается ссылок на каких-то придурков, которые занимаются ораторским искусством для того, чтобы бодрить своих леммингов, которых они отправляют на убой — ты же сам прекрасно понимаешь, для чего это делается.

Я за творчеством Арестовича не слежу, но я точно знаю, что это человек, который вообще не отвечает за свои слова. Любой серьезный эксперт, когда делает глубокомысленные выводы, он их как-то мотивирует. Я видел Арестовича еще в самом начале, когда он говорил, что русские не могут напасть, потому, что «наша система ПВО их сразу раскатает». Но он же ни за какие свои слова не отвечает, зачем же его упоминать как знающего человека? Он же работает, у него амплуа совершенно другое. Его слова — не аргументы.

Отдельные попытки контрнаступления (ВСУ — Ред.) присутствуют. Простой пример — попытки их форсировать Северский Донец на нашем направлении. С этими мостами — сколько мы их не раскатываем, они (ВСУ — Ред.) постоянно пытаются что-то накинуть там. Именно для того, чтобы на этом направлении что-то сделать. Но тут надо понимать, что зачастую эти действия связаны не с реальными попытками контрнаступления, атаки, создания уже для нас котлов, а предпринимаются просто для отвлечения нашего внимания, для рассеивания наших сил, снижения уровня концентрации. Наступления на конкретных направлениях, чтобы оттянуть наши силы. Возникают отдельные полутыловые спорадические попытки ударов в нашем направлении, чтобы отвлечь нас, рассредоточить силы. Я не думаю, что будут супермощные контрнаступления, у них нет для этого абсолютно никакого потенциала. 

То, что я наблюдаю в украинской армии, с точки зрения личного состава — они вымотаны, демотивированы, они все ждут какого-то чуда. И эти проповедники-кашпировские, которые приходят и рассказывают, что — «парни, это вам только кажется, что задница, на самом деле вы завтра победите»… Это же просто сайтентологи, баптисты — из тех, кто приходит и толпу укатывает на тему того, что: «Вам только кажется, что реальность такая, а на самом деле надо на ее посмотреть под другим углом. Это просто слово такое, что мы проигрываем, на самом деле мы победим». Арестович, когда будет взят Киев, когда будет уничтожена группировка «Донбасс», он выйдет и скажет: «Теперь это часть плана, мы в шаге от победы».

— Кто сейчас воюет в отряде «Центр» «Союза добровольцев Донбасса»? Это те добровольцы, которые воевали в Донбассе в 2014–2015 годах, или у вас есть новые ребята?

— Да, костяк — действительно добровольцы, не только 2014-2015, но и последующих годов. А что касается условно свежих сил, конечно же, это ребята, которые ушли из строевых армейских и специальных подразделений, которые воевали в Сирии, Африке, в ряде других направлений. Практически 90% все с боевым опытом.

Было очень малое количество бойцов спецподразделения без реального боевого опыта, по тем или иным причинам ушедших из армии и боевых структур. Их готовили, проводили боевое слаживание на специальной базе. И вот они составили костяк для расширения подразделения. Оно получилось слаженным, большим. Это не просто мои слова, война эти слова очень быстро проверяет.

В боестолкновениях подразделения выживают за счет слаженности, чаще всего индивидуальный супермен на войне никакой ценности не представляет — каким бы он ни был сильным, ловко стреляющим. Он на ход боя большого влияния не окажет. Это только в фильме про Рэмбо и в прочих голливудских историях происходит. Ценность подразделения определяется именно слаженной работой воинского коллектива. Это позволяет решить задачу и, во-вторых, выжить. У нас есть, к сожалению, потери, не буду говорить, какие. Есть погибшие и раненые. Но потери значительно ниже, чем могли бы быть, если бы подразделение было как-то раскоординированно. 

Поэтому я могу точно сказать, что та задача, которую мы ставили перед заходом на боевые действия, имею ввиду слаживание отряда и формирование не просто коллектива единомышленников из гражданской жизни, которым мы были до того, как началась активная фаза, но военного коллектива — эта задача была выполнена.

— Ваше подразделение с севера идет к Краматорску и Славянску. Я разговаривал с нашими офицерами, которые под Мариуполем, которые получили информацию от пленных. Они говорят, что многие украинские военные понимают, что оборона Мариуполя была ошибкой, что нужно было уходить оттуда и 36-й бригаде морской пехоты, и «азовцам» (запрещенная в России экстремистская группировка — прим. ред.), потому, что закрыли все, через месяц-другой тебя все равно размотают, будет конец, нельзя выстоять. Теперь принимается решение, ВСУ настаивает на том, что, если есть угроза окружения, то сразу покидают все позиции, уходят на другую линию обороны и т. д. Ты это как-то видишь?

— Я тебе это и рассказывал. Может быть, неточно сформулировал. При подходе, при столкновениях с силами противника, в 90% случаев они (ВСУ — Ред.) сразу же либо сдаются, либо отступают. Правильно тебе офицеры говорили — всё, так и есть. И, конечно же, никакого стойкого сопротивления этих неумолимых железных людей с нами после того, как котел будет замкнут — его конечно же, не будет. Они вообще в Мариуполь самых мотивированных согнали, с остальными, в этом смысле — попроще. 

Факт в том, что у нас главными сдерживающими силами являются не какие-то стрелковые, специальные подразделения противников, а повторюсь — инженерка, артиллерия, дроны и прочее, чем Запад их накачивает и на что они так рассчитывают, об этом речь.

— Если будет угроза котла, имею ввиду Славянск и Краматорск, по всей вероятности, они покинут позиции. Многие считают, что если нет, то тогда Славянск и Краматорск будут сдаваться.

— Пока держатся по причине того, что видят: основные потери мы терпим не от них, а фактически от западной армии, надо вещи своими называть. С нами воюют две армии. Мы привыкли так говорить, что просто Запад помогает украинской армии воевать против нас, а я наблюдаю совсем другую картину.

Есть армия украинская, которая на самом деле для нас большой проблемы не представляет. Неприятно, потери, но говорить о том, что они могут с нами воевать на равных, я бы не стал. Есть вторая армия, которая сюда заведена, и которая состоит в основном не из личного состава, потому что это война нового поколения. Это западная армия, это армия НАТО. То есть, это не просто какая-то абстрактная — слово «Запад» тоже абстрактное — армия НАТО. Она управляется приданными квалифицированными инженерами, офицерами, людьми, отвечающими за логистику, навигацию. Армия НАТО с нами воюет бесконтактным, с точки зрения бойцов, способом. Воюет роботами, дронами, тяжелой артиллерий и т. д.

Для нас главный сдерживающий фактор сейчас — тут надо избавиться от иллюзии — никакая не украинская армия. Давно бы вопрос украинской армии был бы закрыт. Каждый раз, когда риторика вокруг боевого потенциала украинской армии возникает — это фигня полная. У нас главный сдерживающий фактор — это армия НАТО, у которой украинские войска являются приданными войсками. У них сейчас разделение. Высокоточная инженерия, авиация, артиллерия и т. д. — это натовская армия. И есть приданный личный состав — это украинская армия. Вот такой гибрид, который с нами воюет. 

— Были такие случаи, что тебе непосредственно угрожала смерть?

— Это происходит каждый день, мы каждый день находимся под обстрелами, абсолютно каждый день. Гибнут ребята, гибнут бойцы, к сожалению, это происходит. Ранений много. Тут невозможно находиться в безопасности. И артиллерийские удары, которые по нам наносятся, они представляют угрозу. Да, по земле идем — здесь все завалено минами и прочим. Это же война, тут о безопасности думать надо, иначе быстро кончишься. Сложно сказать даже, в какой бы день этого не было.

ukraina.ru