«В настоящий момент осуществляется попытка назначить «новой нефтью» российский IT-сектор» Фото: «БИЗНЕС Online»

Люди — вторая нефть.

Сергей Иванов, вице-премьер (2009)

У РОССИЙСКИХ ПРАВЯЩИХ ПЕРСОН ВОЗНИКАЕТ ОСТРАЯ ПОТРЕБНОСТЬ ОТЫСКАТЬ ИЛИ СОЗДАТЬ НОВЫЙ ИСТОЧНИК РЕНТЫ

Завершающаяся неделя прошла для меня под знаком ощущения скорого наступления некоей точки (точнее, отрезка) полифуркации. Краткая рефлексия показала, что дело не в начинающемся через три дня карнавальном периоде голосования по поводу изменений в Конституции — со всей этой досрочностью, недельной длительностью, принудительным сгоном бюджетников в формате а-ля сетевой маркетинг «приди сам и приведи троих друзей», масками, одноразовыми ручками и прочими милыми прелестями. А раз дело не в нем, то тогда в чем же?

Ключевыми стали, на мой взгляд, иные события: совещание по вопросам развития информационно-коммуникационных технологий и связи, проведенное Владимиром Путиным, и две программные статьи, написанные секретарем совета безопасности Николаем Патрушевым и заместителем председателя совбеза Дмитрием Медведевым. К тому стоит добавить заявления министра энергетики Александра Новака об отсутствии в перспективе двух-трех лет восстановления нефтяного сектора и ожидаемой цены нефти Urals в $35 за баррель. Полирует это все внезапное решение о «разбанивании» мессенджера «Телеграм», который два года был вне закона, и внезапно проявившийся дискурс о неопределенном пока «цифровом пролетариате» и Михаиле Мишустине как «цифровом Столыпине». Из данных событий можно выстроить гипотезу о том, что в настоящий момент осуществляется попытка назначить «новой нефтью» российский IT-сектор — и на эту тему мне бы хотелось дать несколько суждений, а заодно слегка прокомментировать сами инфоповоды.

Для начала надо бы еще раз напомнить о рентном характере советской/российской экономики, а также о длительности этого периода — более полувека; фактически жить без ренты страна уже разучилась. Притом понятие ренты я здесь употребляю в сугубо практическом смысле: экспорт нефти и газа приносит существенный избыток средств по сравнению с издержками. Наличие ренты позволяет обеспечивать существование не только тех, кто непосредственно занят в этой отрасли, но и множества людей, не имеющих отношения к добыче и транспортировке энергоресурсов. Все остальное: черная и цветная металлургия, химическая промышленность (нефте- и газохимия), лесная и целлюлозно-бумажная отрасли, производство пшеницы и подсолнечника — это низкорентабельные высококонкурентные сырьевые отрасли, динамика которых задается мировым спросом, который вот уже десятилетие как стагнирует. Стоит нефтяным ценам упасть (а ренте, фактически даровым деньгам, — резко усохнуть), как экономика начинает сжиматься, а доходы населения падают. Соответственно, у российских правящих персон возникает острая потребность отыскать или создать новый источник ренты, т. е. такую штуку, в которую денег можно вкладывать относительно немного, получая при этом достаточно серьезный финансовый выхлоп.

Указанные выше торгуемые товары никаких сверхприбылей не приносят. Атомная отрасль с деловым циклом длительностью в четверть века тоже не подходит под категорию рентной. Ситуация с космосом также печальна: Россия заметно теряет позиции на мировом рынке коммерческих запусков, но, даже если бы этих потерь не было, все равно стоит помнить, что данный сектор на мировом космическом рынке очень невелик. Так, по данным на 2015 год, из общего космического рынка объемом в $208 млрд $127 млрд приходилось на рынок спутниковых услуг (РФ там практически нет), $59 млрд — на наземное оборудование (аналогично), $16,6 млрд — на рынок производства спутников (аналогично), только лишь $5,4 млрд (менее 3%) — на сами запуски. Иначе говоря, из космоса денег тоже не достать. Медицина, лучшие по качеству, эффективности и себестоимости медуслуги в масштабах планеты? Не вариант. Создать крупный финансовый центр, зарабатывать на оказании финансовых услуг? Опять же не вариант, этим надо было заниматься лет 15 назад, собирая капиталы со всего экс-СССР (кроме Прибалтики, ориентирующейся на Скандинавию). Соответственно, на вопрос «Почему именно IT?» появляется ответ: потому что никаких альтернативных вариантов не просматривается вообще.

ПРОДУКЦИЯ ПОЛУЧАЮЩЕГО ТАКОЕ ОСОБОЕ ВНИМАНИЕ IT-СЕКТОРА БУДЕТ ИСПОЛЬЗОВАТЬСЯ ДЛЯ ИЗВЛЕЧЕНИЯ РЕНТЫ ИЗ ПОДАТНОГО ЭЛЕКТОРАТА

Притом понимание того, что рента будет усыхать, растет и ширится. Ладно я, который пишет об этом уже который год, но уже два года назад вышеупомянутые Патрушев и Новак заявили о проблемах нефтедобывающей отрасли в силу санкций и грядущем сокращении нефтедобычи. Соответственно, новый источник ренты надо добыть как можно более оперативно, в идеале в формате «вынь да положь». Но подходит ли IT-сектор на роль такового источника?

Здесь, очевидно, возможно два варианта работы, реализуемые параллельно. Первый заключается в том, что продукция получающего такое особое внимание IT-сектора будет использоваться для извлечения ренты из податного электората. Второй же предполагает продажу на внешние рынки сбыта тех или иных IT-технологий российской разработки, причем не на уровне единичных решений, пусть даже очень выгодных, но в массовом порядке. Оба способа несут свои прибыли, но и свои издержки тоже.

Относительно извлечения ренты из населения (да, никто не говорит, что она будет тратиться обратно на население — не стоит здесь питать каких-либо надежд) можно предварительно отметить следующие тезисы.

Во-первых, основной целью стоит считать российский эксполярный сектор экономики, тех самых гаражников, приходящих нянь, мужей на час, барышень, делающих бровки и ноготочки, бабушек с грибами на обочинах федеральных трасс — в общем, те самые 38 млн россиян вице-премьера (2013) Ольги Голодец, которые «непонятно где заняты, чем и как». В достоинства (с государственнической точки зрения) нынешнего премьера Мишустина стоит внести тот факт, что он сумел резко повысить собираемость налогов, соответственно, идея наступления на эксполярный сектор тоже прямо подходит для него. Этой цели послужит в том числе и создание антиконституционного (не чокаясь) единого федерального информационного регистра, закон о котором был подписан в начале данного месяца. Вопрос — насколько хватит этого самого электората?

Во-вторых, такой путь, вполне возможно, не будет усыпан розами с точки зрения элитных раскладов. Это можно видеть по нефтяной истории: если при Никите Хрущеве нефтяникам на пленумах жали руки и говорили фразу «Молодцы, хорошо работаете», то в дальнейшем роль данного сектора и его представителей стала закономерно расти, что кульминировалось в «кейсе Сечина — Улюкаева». Усиление российского IT, направленного внутрь страны, спровоцирует аппаратно-элитное усиление тех, кто будет реализовывать эти меры, — и такому, безусловно, найдется противодействие. Собственно говоря, подобное видно уже сейчас: в своей статье Медведев прямо пишет, что «критически важно провести четкое разграничение между благами, которые дает цифровизация, и угрозой появления „цифрового Большого Брата“, ограничения фундаментальных прав и свобод человека». По его мнению, экономическая эффективность, которую несет цифровизация, не может быть куплена ценой «цифрового тоталитаризма». Я не думаю, что Медведев такой уж сам по себе сторонник прав человека, но в целом данный пассаж, да и вся статья в целом, выдержанная в умеренно-либеральном тоне, выглядят как предупреждение.

Что касается второго варианта, работы на внешние рынки, то здесь ситуация иная. Источниками всей «новизны» в IT-сфере являются США, с ними здесь конкурирует работающий в иной парадигме Китай (об этой истории чуть ниже) — соответственно, все прочие игроки оказываются обреченными на определенную вторичность и запаздывание, в результате чего относительно немного продуктов данной отрасли получает признание на мировом рынке. Это видно по финансовым показателям: в целом российский внутренний IT-рынок оценивается примерно в $6 млрд, экспортируется IT-услуг на $10 млрд, а общий размер мирового рынка превышает $1 трлн в год. Да, в августе 2019 года правительство утвердило стратегию поддержки экспорта IT-услуг, но даже в случае ее успешной реализации до рентного уровня остается еще очень далеко, предполагается, что к 2025-му масштабы экспорта слегка превысят $12 миллиардов. Для сравнения: в 2019 году РФ экспортировала нефти на $125 миллиардов.

ЛИБЕРАЛИЗАЦИЯ, КОТОРАЯ ВХОДИТ В КЛИНЧ С ДРУГОЙ ПРОГРАММНОЙ СТАТЬЕЙ, ГДЕ АВТОРОМ БЫЛ ПАТРУШЕВ

Кроме того, взятие такого курса и рост соответствующих надежд потребуют, вообще говоря, уступок самим айтишникам. Особенность этой почтенной профессии (которой я отдал без малого полтора десятка лет) в том, что такие специалисты не имеют географической привязки к орудию труда, условному станку, намертво вмонтированному в пол цеха. Их орудие труда — ноутбук, подключенный через VPN к корпоративным дата-центрам, и физически они могут быть расположены где угодно по миру. Значит, чтобы этот сектор развивался, увеличивался и приносил рентный доход, таких людей надо будет растить внутри и привлекать извне хорошими условиями жизни — от приятных налогов до адекватной городской среды, социальной сферы и достаточно либеральной политической системы. Да, опять либерализация, которая входит в клинч с другой программной статьей, где автором был Патрушев и где упоминается всякая прелесть вроде культурного и духовно-нравственного суверенитета и приоритета духовного над материальным на фоне служения Отечеству, морали и нравственности. Увы и ах, я как-то не могу представить себе программиста, который с такими установками делает продукт, приносящий с мирового рынка многие миллиарды долларов.

Есть у всей этой ситуации и еще один любопытный аспект. Российскую элиту можно условно разделить на прозападную и прокитайскую, причем последнюю сильно привлекают именно то, что механизмы контроля над податным электоратом — от «социального рейтинга» (фактически уровня лояльности) и до камер, которые в Китае кое-где ставят прямо в квартирах. С другой стороны, та же Европа в 2018 году приняла весьма строгий закон по защите личных данных от несанкционированного сбора и продажи (General Data Protection Regulation, GDPR), более того, он стал моделью для аналогичных законов в других частях света (Чили, Япония, Бразилия, Южная Корея и др., включая закон штата Калифорния). Очевидно, данные подходы, особенно в деле создания holy grail IT-сферы — организации полноценного искусственного интеллекта, — разнятся фундаментально, и, на первый взгляд, китайский имеет преимущества для государства. Действительно, у КНР нет проблем с правами, конфиденциальностью и прочими либеральными штуками, на свои и даже чужие IT-компании у государства есть управа, кроме того, у авторитарного Китая куда выше мотивация вкладывать средства в ИИ, чем у либеральных США. Но буквально на днях стало известно, что в США была предложена контрстратегия; если кратко, ее можно свести к отходу опоры на big data в сторону самообучения ИИ, фокусировке на поддержании демократической легитимности и, главное, особому упору на разработку систем, мешающих мерам социального контроля, девальвирующих их. Примером последнего может быть разработка масок в форме линз, делающих их пользователей не обнаруживаемыми для алгоритмов распознавания лиц. Увы, на таком уровне в России вопрос работы с IT не ставится никак.

В заключение отмечу, что одним лишь IT-сектором дело не ограничится. Поиски новой ренты будут вестись везде. Оно и логично — беднеть и уходить на периферию ой как не хочется.