. Сиддик Бармак Фото: «БИЗНЕС Online»

«НАРОД ПРЕУВЕЛИЧИВАЕТ СЛАВУ РЕЖИССЕРОВ»

— Сиддик, 13 лет назад ваш фильм «Усама» ждал настоящий триумф: «Золотой глобус» в номинации «Лучший фильм на иностранном языке», призы в Каннах. Почему же с тех пор вы сняли только одну полнометражную картину как режиссер?

— Видимо, я должен был посвятить себя другим молодым ребятам. Я преподавал, помогал, был участником создания союза кинематографистов в Афганистане, руководил журналом «Кино». Очень много было проектов. После «Усамы» я снял другую картину — «Опиумная война», которая также получила призы многих кинофестивалей. Не то чтобы я колебался, выбирая сюжеты... У меня были сценарии, но, к сожалению, некоторые из них должны были сниматься в Афганистане, но, поскольку там ситуация ухудшилась, я не смог снять эти фильмы.

Поэтому в прошлом году я иммигрировал и сейчас живу во Франции. Надеюсь снять эти картины, к примеру, сейчас работаю над сценарием вместе с однокурсником Юсупом Разыковым, с которым мы вместе были в жюри казанского фестиваля. Еще есть совместная работа с известным афганским писателем, который тоже живет во Франции. Надеюсь запускаться до начала следующего года, начинать новые картины.

Но в основном, повторюсь, я много других фильмов помог снять, организовывал кинофестивали. То есть моя жизнь последние 13 лет была полностью посвящена кино. И даже мой сын иногда жаловался, говорил: «Папа, почему ты не обыкновенный чиновник, который ходит на работу к восьми утра и в четыре часа возвращается домой?» (Смеется.)

— Значит, все эти годы вы не испытывали недостатка в той режиссерской славе, которая к вам пришла в начале нулевых годов?

— Зачем? Я думаю, что мы не имеем права говорить: народ, видите, ваши герои стоят перед вами! Какие мы герои? Мы просто имеем другие способы говорить с обществом. Но это не значит, что я имею какое-то преимущество перед другими людьми. Просто своими работами я выражаю то, что думаю. Народ преувеличивает славу режиссеров. Что значит слава...

«КОГДА ПРИШЛИ АМЕРИКАНЦЫ, ЭТО БЫЛО РАЗРУШЕНИЕ ВСЕГО ОБЩЕСТВЕННОГО ФУНДАМЕНТА, СОЦИАЛЬНОГО, РЕЛИГИОЗНОГО»

— Афганистан в последние годы, особенно после ухода из страны большей части американских войск, исчез в России из актуальной информационной повестки. Готовясь к интервью, например, с удивлением узнал, что Хамид Карзай, которого здесь часто показывали по телевизору, уже два года как не президент страны...

— Вы правы, что Афганистан уже не в главных титрах, но он остается горячей точкой на этой земле. Вообще, почти все проблемы, которые сейчас есть на Ближнем Востоке или в Сирии, имеют свое начало в Афганистане. Потому что Афганистан стал первооткрывателем этих фундаменталистских, экстремистских исламских течений. Хорошо известно, что после того, как сюда вошли советские войска, американцы думали, как отомстить и призвали экстремистов со всего мира и содержали их, поддерживали. Это помимо моджахедов, которые боролись за свою родину, за свою религию, за свою идею и независимость. Но это же американцы пригласили арабских экстремистов, они снабжали их и в Пакистане. Затем эти группировки стали самыми сильными, они уже были неподконтрольны. США создали не только «Аль-Каиду» и ДАИШ (запрещенные в РФ и ряде других стран террористические группировки — прим. ред.), но и всех остальных.

И вот уже больше трех десятков лет в стране идет бесконечная война. И от этого мучается и страдает народ, причем не только Афганистана. Один персидский поэт называл Афганистан сердцем Азии, и если это сердце болит, то и тело полностью будет инвалидом. Он прав в этом.

— Есть шанс, что все может измениться?

— Единственный шанс, чтобы мировое сообщество собралось и действительно пришло к согласию об интересах в этом регионе или сделало Афганистан нейтральной зоной. А так ничего не изменится, потому что от самого афганского народа уже не ожидаешь усилий, которые могут решить такие проблемы. Потому что народ разделен по самым разным причинам, хотя ярче всего выглядят национальные. Все знают, кто пуштун, кто узбек, а кто таджик, многое определяется этническим интересом.

— Но ведь было так много надежд, когда в 2002 году был свергнут режим талибов. Вы, например, смогли наконец-то снимать кино...

— Оказалось, что опасность не только в талибах, а даже в тех, кто нас окружает. Оказалось, что они не могут терпеть свободных идей, они не могут терпеть дискуссию о религии, о человеческой природе. Афганистан — это очень опасная страна.

А когда пришли американцы, то это было разрушение всего общественного фундамента, социального, религиозного. Как будто все превратилось в нечто иное. В 2002 году, с их приходом, произошло и ухудшение экономического положения. Повысились цены на все! Скажем, дом, который стоил 50 тысяч долларов, вдруг стал стоить 5 миллионов долларов. Сразу стали взвинчивать цены аренду домов, например, если дом стоил 500 долларов в месяц, стали брать 25 - 30 тысяч долларов. Это сразу стало разрушать экономику страны. Я был в иракском Курдистане, там было то же самое. А когда экономика страны разрушается, то меняются даже менталитет, отношение к людям, семейные отношения. И религия не может спасти, раз нет никаких моральных ценностей. Поэтому Маркс был прав: экономика — это фундамент общества.

«МОЖЕТ БЫТЬ, ПРИДЕТ ВРЕМЯ МИРА НА 20 - 30 ЛЕТ, НО ПОТОМ ОПЯТЬ БУДЕТ ТО ЖЕ САМОЕ»

— Россия сейчас как-то присутствует в Афганистане?

— Якобы нет. Просто мы должны рассматривать Афганистан в контексте всеобщего мирового интереса. Поэтому неизбежно, что Россия имеет свои интересы в этой стране. И когда говорят о примирении в Афганистане, очевидно, что без России невозможно, как и без Ирана, Индии, Китая. То есть Афганистан — это уже не точка для дискуссии между сверхдержавами, как это раньше было, между Великобританией и США с одной стороны, Россией и Советским Союзом — с другой.

— У этих стран действительно разные интересы в Афганистане? У кого-то из больших стран есть интерес, чтобы в стране пылал огонь войны?

— Война — это продюсирование интересов и выгоды. Война приносит деньги... Афганистан — это не только геополитическая проблема. Во многом государство является хорошей точкой для создания монополий. Возьмите героин и мак. Одна провинция на юге страны производит 95 процентов героина всего мира! Вы представляете, сколько это денег? Там построили тайные аэропорты для того, чтобы вывозить товар. То, что экспортируется через Таджикистан, Среднюю Азию в Европу, Россию, — это чепуха, мелочи. Что происходит на самом деле, никто не знает. Один журналист хорошо сравнил эту ситуацию с айсбергом. Вы только смотрите на верхушку, а то, что находится под водой, безмерно. Речь идет о сумме почти в 600 миллиардов долларов в год. Только около 15 - 18 миллиардов из них циркулируют в экономике Афганистана. И лишь 500 миллионов принадлежит крестьянам, которые работают. Получается, что даже меньше 1 процента.

— Но наркотики в данном случае остаются основой экономики?

— Да.

— И никакая власть с этим не сможет бороться, потому что вызовет еще один очаг гражданской войны?

— Тот, кто хочет прийти к власти в Афганистане, должен быть за них. Потому что по-другому невозможно. Единственное место, где нет значения национальной принадлежности, — это мафиозные кружки, которые любят друг друга и дружно живут, при этом независимо от того, кто они — пуштуны, таджики или другие, потому что их соединяет общий интерес. И они находятся и среди талибов, и среди оппозиции. Это олигархи, которые по ночам чокаются рюмочками, а днем ругают друг друга.

— Ваш прогноз: что будет с Афганистаном в обозримом будущем?

— Даже если будут решаться политические и военные проблемы, в Афганистане долго будет продолжаться местные разборки. Афганистан — это место, где делают маки... И афганцы, независимо от этнической принадлежности, — это хорошие и недорогие солдаты, войны нуждаются в них... Мы всегда были дешевле других солдат, которые идут на все войны.

Может быть, придет время мира на 20 - 30 лет, но потом опять будет то же самое. В течение двух последних веков было только 40 лет мира и покоя. Тогда у Советского Союза был договор о нейтрализации Афганистана. Но в 1973 году коммунистические партии, народно-демократические партии Афганистана помогли Мухаммеду Дауду совершить переворот, свергнуть монархию, англичане и американцы решили, что Советский Союз хочет нарушить правила...

«БОЙТЕСЬ ВЕРУЮЩИХ, КОТОРЫЕ ИМЕЮТ ОДНУ КНИГУ И НИКОГДА ЕЕ НЕ ЧИТАЛИ»

— Существует ли сейчас «Афган-фильм»?

— Есть, конечно. Но не такой активный, как это было в 80-е годы, когда они могли производить 6 или 7 фильмов в год помимо хроники и документального кино. Потому что тогда все финансировалось государством. То есть это все было централизованно, как в Советском Союзе, как в других соцстранах. В 2002 году, когда ввели другую экономическую систему, появился оpen market, или открытый рынок, который совершенно противоположен централизованным монополиям, пошла беда для афганского кинематографа. Потому что кино, которое могло бы продолжать свою жизнь, уже не получало ни копейки от государства, ни моральной, ни финансовой помощи. Тогда молодое поколение кинематографистов, которое появилось, обратилось к инвесторам за рубежом или к независимым организациям...

— Вы сами на какие деньги снимали «Усаму»?

— Сначала я снимал с помощью моего друга Мохсена Махмальбафа (знаменитый иранский режиссер — прим. ред.), а потом нашел другие ресурсы.

То, что иногда дает мне надежду, — это потенциал, мощность молодых кинематографистов, у них есть свое слово, своя позиция, мировоззрение. И благодаря новым цифровым технологиям они имеют свою базу. Компьютеры, камеры — это уже достаточно, можно снимать короткометражки или документальные фильмы. Но, к сожалению, кинотеатров в Афганистане нет. За годы войны осталось только 4 активных из 25 и только в столице — в Кабуле. В провинциях все разрушено. Но появились частные телевизионные каналы, их немало, в стране их существует 75 или 80. Они только-только научились покупать какие-то фильмы. Ну конечно, не самые хорошие фильмы, но это уже потенциал. Знак для наших кинематографистов.

— Вы учились еще в советские времена во ВГИКе, а где получают образование нынешние молодые афганские кинематографисты?

— Некоторые из них или учились в Индии, или приезжают с Запада. Например, недавно я смотрел очень хорошую короткометражку, которая была снята о жизни афганского эмигранта в Стамбуле. А режиссер учился в Лондоне, сейчас живет в Кабуле и работает там.

— То есть жить и работать кинематографистам в Кабуле все-таки можно?

— Тяжело, но можно. Вы должны пройти и решить сотни проблем, причем не только политических, потому что государство не на основе закона живет, а на основе отношений — олигархия, мафия, коррупция, жестокость, непонимание, талибы, религиозное духовенство, которое совершенно против кино и против изображения. Иногда некоторые ребята как будто подпольно работают, особенно если знают, что вот этот фильм будет показан, а он касается каких-то религиозных проблем и это совершенно опасно.

Ведь это происходит в стране, где девушка среди бела дня просто хотела вести беседу с муллой и просто потому, что она была права в чем-то, мулла вызвал народ и сказал, что вот эта девушка стала язычницей. Прямо на глазах у народа в середине дня ее убили, а потом сожгли. Полицейские и все остальные стояли и смотрели, представляете? Это же аморально, жестоко. Можно сказать, что люди, которые убили девушку, — это сам простой народ, который верит, что если он сделает это, то получит обещанный рай, как будто выполняет волю Аллаха. Причем среди этих людей были грамотные, которые были студентами университета...

— Как вы это объясняете, если дело доходит даже до образованных людей?

— Потому что это страх и безнадежность, которые господствуют во всех сферах жизни. Я думаю, что политический и социальный кризис дошел до того, что люди стали... Это психологические моменты, вы должны изучать данный вопрос, потому что иногда это необъяснимо. Но, я думаю, прежде всего это страх от Бога, люди думают, что это конец жизни, конец света. Надо быть достойными рая... Я считаю, что это очень опасно. Не помню, кто именно, но один из мыслящих деятелей сказал: бойтесь верующих, которые имеют одну книгу и никогда ее не читали. И вот это народ Афганистана.

— Вас как европейски образованного интеллектуала выдавливали из страны?

— Особенно для религиозных фигур я, конечно, язычник. Для нормальных людей... Ну нормальные люди последовательно идут за своими религиозными лидерами, потому что они сидят в мечетях, слушая речи духовенства, и эти муллы определяют их мировоззрение, их поведение, их все.

«ДЛЯ ТОГО ЧТОБЫ СНИМАТЬ КИНО ОБ АФГАНИСТАНЕ, НУЖНО БЫТЬ ТАМ»

— Вы переехали во Францию, собираетесь ли там снимать кино об Афганистане или о французах?

— Для того чтобы снимать кино об Афганистане, в первую очередь нужно быть там. И нужно много времени, чтобы привыкнуть к французскому обществу. Это очень трудно. Так что я думаю не только об Афганистане, но и о чем-то общечеловеческом, хочу снять картину, которую посмотрят все. Пока я снимаю на нашем языке, но есть еще одна картина, которая будет полностью на английском.

— Как вас приняло европейское сообщество кинематографистов?

— Они, конечно, меня знают как кинематографиста, поэтому у меня, слава богу, есть возможность, чтобы использовать их доверие и снимать картины. В связи с этим у продюсеров нет сомнений насчет того, дать деньги или не дать. Таких проблем нет. У меня очень хорошие отношения со многими кинематографистами от Японии до Америки. Я считаю так же, как мой друг Мохсен Махмальбаф: мы граждане страны кино! Если существует такая семья, как кино, то мы его граждане.

— Кстати, Махмальбаф ведь какое-то время жил на территории бывшего Советского Союза, в Таджикистане...

— Он жил там до 2008 года, потом также поехал во Францию, сейчас вообще живет в Англии, а свою последнюю картину, которая называется «Президент», снял в Грузии.

— Еще он снял одну из самых заметных картин последнего времени об Афганистане — «Кандагар»?

— Да-да. Он снимал ее еще до свержения талибов. Он собирал какие-то материалы, снимал кино недалеко от границы Афганистана, где еще были талибы.

— А вообще, в Европе есть какое-то сообщество афганских интеллектуалов, которые имеют свое представление о том, как должна развиваться страна, у которых есть образ будущего?

— Были, но они уже разделились по национальным и политическим признакам. Сначала делились по политическому мировоззрению — коммунисты, социалисты, демократы, а сейчас они все почти уже разделены на национально-этнические группы.

«КАЗАНЬ СВОЕОБРАЗНА СВОЕЙ ДРЕВНЕЙШЕЙ КУЛЬТУРОЙ, ВКЛЮЧАЯ ИСЛАМ»

— Что скажете о казанском фестивале?

— Я впервые в Казани, но, конечно, о казанском кинофестивале многое слышал. Когда был в Афганистане, то посылал сюда фильмы наших ребят. Одна картина, которую я сам продюсировал, три года назад была показана здесь — «Яблоко из рая».

— То есть у этого фестиваля есть репутация в мусульманском мире?

— Да. Но я думаю, что этот кинофестиваль прежде всего принадлежит миру кино. Да, он сейчас ограничен теми государствами, где живет много мусульман. Но я рад, что здесь не все фильмы идеологически принадлежны к исламу, потому что мы смотрим широко на разные проблемы в мире, не только на религиозные, но и на общественные, политические и социальные. Мне нравится это, и я поздравляю организаторов, что они не ограничили себя. Они мыслят широко.

— Казань часто называют и исламской столицей России.

— Я не знаю, почему всегда ограничивают названиями. Я считаю, что мы принадлежим цивилизации мира, в котором все важно: все религии, все цивилизации, все культуры. Я думаю, что Казань своеобразна своей древнейшей культурой, включая ислам.

— По-честному, вы все-таки рассчитываете вернуться на родину и делать там кино?

— Если честно, нет. Хотя я люблю страну, люблю реки, горы. Эта природа, она действительно дала мне все. Но я боюсь, что этот народ никогда не изменится. Возьмите даже новое поколение: этот народ день за днем становится все более экстремистским. Мы, афганцы, — единственный народ, у которого нет среднего уровня. Мы находимся или в минимальном, или в максимальном положении.

— Вы имеете в виду экономическое расслоение общества?

— Не только. Все сферы. Представляете, как это страшно?