АКТУАЛЬНЫЙ МОЛЬЕР

Историческое значение спектакля — уже в самом факте, что это первый «Дон Жуан» по-татарски: кажется, у классиков вроде Мольера все премьеры уже позади, ан нет, на наш век еще хватит. Честь представлять «Дон Жуана» на родном языке принадлежит артисту, драматургу и переводчику Халиму Залялову — режиссер Фарид Бикчантаев заказал ему перевод еще в 90-е, но постановка вышла только теперь. Залялов играет в спектакле небольшую роль слуги по имени Гусман — именно к нему обращен знаменитый монолог Сганареля об исключительной пользе табака.

Нельзя не упомянуть об удивительном совпадении: далеко не самая популярная пьеса Мольера вышла почти одновременно в двух театрах Казани — в декабре Григорий Дитятковский, приглашенный режиссер из Петербурга, показал своего «Дон Жуана» в театре им. Качалова. Эти спектакли обречены на сравнение, в том числе на такое примитивное, как «лучше-хуже». Буду честен: постановка Бикчантаева кажется мне более осмысленной, более смелой, более современной — возможно, потому что режиссер много лет жил с этим замыслом. Даже если отстраниться от оценок, надо признать: эти два «Дон Жуана» радикально не похожи друг на друга. Артистичный, кокетливый Дон Жуан Ильи Славутского, который живет игрой, стремительной сменой масок, — совсем не то, что герой Радика Бариева, всерьез переживающий в спектакле кризис мировоззрения. Умный, опытный, немного циничный Сганарель Марата Голубева в корне отличается от наивного и непосредственного персонажа, созданного Искандером Хайруллиным, и так далее. Но главное — «Дон Жуан» Дитятковского остается вещью в себе, отрешенной от сегодняшнего дня, чего не скажешь о спектакле в театре им. Камала. И дело здесь не только в видеокамерах и других приметах современности.

ТАКАЯ РАЗНАЯ ЭКЛЕКТИКА

Бикчантаев не переносит действие в наше время, но все же раздвигает рамки мольеровской эпохи. Да, Дон Жуан носит исторический костюм и парик, да, нам показывают его аутентичный гардероб и старинные кресла, но тут же мы видим его супругу Эльвиру (Люция Хамитова) с короткой стрижкой и в кожаных брюках, видим пальто современного кроя и другие знаки современности. Гробница командора оборудована камерами видеонаблюдения: когда Сганарель и Дон Жуан по очереди обращаются к статуе, они говорят, глядя прямо в объектив, и мы видим их лица как бы ее глазами — крупным планом, на экране.

По правде говоря, «Дон Жуан» даже вдвойне эклектичен: кроме сознательной эклектики здесь есть и случайная. Наряду с убедительной работой артистов и современным режиссерским мышлением мы видим наивные решения, иллюстративные приемы и штампы. Со стороны актеров это архаичные, театральные жесты, мелодраматическая декламация, хоть и в небольших, терпимых дозах. Со стороны режиссера — незатейливые попытки передать эмоцию вроде бега персонажа по кругу: аргумент избитый, и тем не менее так уже делали много раз.

Чтобы покончить разом со всеми претензиями (придираться к умной, сильной постановке совсем не хочется), скажу несколько слов о декорациях. Не поймите неправильно: идея, которую предложил художник Сергей Скоморохов, довольно-таки остроумна. Перед нами театральный павильон неправильной формы, расширяющийся к авансцене, где каждая стена работает как экран — в зависимости от места действия мы видим воду, деревья, огни шоссе или старинные гравюры с интерьерами богатого дома. Декорация сделана из тонкой, полупрозачной ткани, а за ней — то ли руины, то ли кладбище: когда Сганарель напоминает Дон Жуану о командоре, в глубине ненадолго загорается свет — и мертвый город возникает как видение. Собственно, недоумение вызывает только то, что режиссер так и не придумал, каким образом это пространство использовать: эффектное начало обещает продолжение, развитие, но фокус с освещением лишь повторяется несколько раз, причем уже не так уместно, как тогда, на реплике про командора.

ШИВОРОТ-НАВЫВОРОТ

Спектакль Бикчантаева — в некотором роде Мольер наизнанку: в забавном режиссер находит серьезное и, наоборот, позволяет себе улыбку там, где не смеется автор. Мини-сюжет с крестьянками — эпизод однозначно комедийный. Дон Жуан поплыл на лодке навстречу новому любовному приключению, попал в шторм, чудом спасся и тут же, на берегу, встретил хорошенькую селянку, а затем и вторую — и принялся морочить голову обеим. Бикчантаев видит здесь потенциал для драмы. К счастью, ни Айгуль Абашева, ни Миляуша Шайхутдинова не пытаются смешить зал образами тривиальных деревенских дурочек: их Шарлотта и Матюрина — это молодые женщины, не видевшие в своей жизни ничего, кроме изнурительного труда и грубых мужчин-односельчан. Об этих героинях многое говорит внешность — несколько слоев темной рабочей одежды и совершенно идентичные темно-рыжие прически. Точно такую же деталь придумал Кирилл Серебренников в фильме «Юрьев день» — все дамы в маленьком городе покупают одну и ту же краску для волос, потому что в магазине другой нет, а красивой быть хочется. Матюрине и Шарлотте, похоже, нет никакого дела, дурит их заезжий дворянин — такой галантный, образованный, богатый — или все-таки говорит правду. Когда Дон Жуан пускает в ход все свое красноречие, уверяя каждую, что она-то и есть его будущая супруга, — обе забывают о сопернице, закрывают глаза и с упоением слушают странного незнакомца.

Если комическая сценка решена в серьезном ключе, то к мистической составляющей «Дон Жуана» режиссер подходит, напротив, с иронией. Командор у Мольера, прощаясь (ненадолго) со своим врагом, гордо отказывается от провожатого с факелом: «Кто послан небом, тому свет не нужен». В спектакле статуя — никак не посланник неба, а уж его веселая компания призраков, разодетых в духе мексиканского Дня мертвых, так и вовсе вышла из преисподней, не иначе. Каменный гость в исполнении Минвали Габдуллина больше всего похож на черта, который мерещится Ивану Карамазову: ничто человеческое ему не чуждо, он любит посмеяться, покушать и рад бы жить обычной земной жизнью. Этот командор смешит, а не пугает — под серым «каменным» плащом он носит неудобный античный панцирь (читатели Мольера помнят, что скульптор изобразил покойного в виде римского императора) и даже не стесняется заправлять салфетку за воротник, хоть бы и доспеха. С другой стороны, мы помним, что Дон Жуан находил его гробницу безвкусной, и нечто китчевое в образе каменного гостя при желании можно найти и в пьесе.

Ирония Бикчантаева распространяется на все, что у Мольера связано с миром духовным, а это не только визит потустороннего существа, но и возвращение в монастырь Эльвиры, одной из жен Дон Жуана (и единственной, которую мы встречаем в пьесе). К обманщику-мужу она приходит в образе слащавого ангелочка и, наставляя его на путь истинный, тут же в порыве богоугодного самоотречения бросается мыть полы в его доме. Похоже, благочестие, праведность, справедливость и другие нормы, которые работали в мире Мольера, режиссеру кажутся как минимум неоднозначными.

ДУРНАЯ НАСЛЕДСТВЕННОСТЬ

Загадка Дон Жуана разгадана режиссером изящно и просто — для зрителя ключом к его замыслу может послужить одна точная находка. Как и первооткрыватель сюжета об испанском ловеласе Тирсо де Молина, Мольер знакомит нас с отцом главного героя — здесь его зовут Дон Луис Тенорио. Роль эта небольшая и для действия не слишком важная (Дитятковский от Дон Луиса и вовсе избавился). Мольер, по всей видимости, хотел напомнить современникам, что родиться дворянином еще не значит им быть — вот и показал им благородного отца, которого беспутный сын покрыл позором. Вопросы, актуальные для XVII века, нас уже волнуют гораздо меньше, и сегодня наличие в пьесе Дон Луиса приходится оправдывать чем-то другим. Бикчантаев увидел в этой роли великолепную возможность: посмотрев на отца, мы можем нечто важное понять о сыне. В его спектакле Дон Луис — алкоголик. Ильтазар Мухаматгалиев играет узнаваемый тип человека, в котором хорошо все, кроме его болезни: его близкие знают как бы двух людей — трезвого и пьяного.

«Я надоел вам своими посещениями», — эти слова персонажа звучат совершенно по-новому, когда он появляется у сына в доме растрепанным, полуодетым и абсолютно невменяемым: такое, очевидно, происходит уже не в первый раз. Подождав, пока старик выговорится, Дон Жуан просит его присесть — у Мольера эта реплика выдавала холодность, безразличие сына, у Бикчантаева что-то совсем иное: неловкость, стыд. Неприязнь Дон Жуана к Дон Луису вполне объяснима. Видимо, тот пользуется или когда-то пользовался большим уважением в обществе. Чуть позже мы увидим его нормальное состояние — респектабельного пожилого джентльмена в деловом костюме. А теперь главное: известно, что дети алкоголиков могут быть генетически предрасположены к зависимостям. Выходит, пресловутое распутство Дон Жуана — это не порок и даже не вызов общественной морали, а просто физический недуг?

Эта гипотеза может показаться слишком уж нехитрой и приземленной, коль скоро мы имеем дело с такой мифологизированной фигурой, как Дон Жуан. Возможно, режиссер не согласился бы с такой трактовкой своего спектакля, но, как вы сами сейчас убедитесь, она возможна. Мы можем объяснить поведение героя распущенностью или генетикой, считать его поступки грехом или проявлениями болезни — точно так же, как и в случае, скажем, наркомании. Что это, как не выбор между исторически-религиозным и научным, рациональным подходом, между мировоззрением XVII века и современным? Нередко полемический взгляд на классику — залог успешного спектакля; возможно, вся постановка Бикчантаева — это спор с Мольером и его временем с позиций сегодняшнего дня. Это объясняло бы эклектику спектакля, анахронизмы в костюме и реквизите, соседство антикварной мебели с видеокамерами, париков и камзолов — с пиджаками и куртками: персонажи находятся не в некоем абстрактном «вневременном» измерении, а в двух конкретных эпохах, Мольера и нашей. Затем, при таком раскладе понятна комичность каменного гостя: он персонифицирует не волю Бога, а всего лишь общественное порицание, естественное в той системе ценностей, где злосчастная зависимость Дон Жуана называется «грехом». Наконец, теорию с болезнью подтверждает и то, как заглавный герой впервые появляется на сцене: ссутуленный, придавленный к земле ворохом одежды на плечах — все это наряды его любовниц, воспоминания о связях, которыми он тяготится. С этими догадками можно согласиться или не согласиться, что и подводит нас к самому главному на сегодня выводу: режиссура Бикчантаева достаточно сложна и совершенна, чтобы у спектакля могло быть несколько прочтений.

Антон Хитров