Намаз, превращенный в самоцель, из инструмента, приводящего к духовному преображению человека, нередко оборачивается коротким поводком для его нравственности, который, напротив, сдерживает духовно-моральный рост

«ОРТОДОКСАЛЬНЫЕ» МУСУЛЬМАНЕ ОТНОСЯТСЯ К ПЯТИКРАТНОСТИ НАМАЗА ПО ПРИНЦИПУ «УМРИ, НО СДЕЛАЙ»

Как известно, история — витрина современности. В нее победители выставляют только то, что хотят видеть сегодня. А все остальное либо задвигается на задний план, либо вообще выносится на склады и в архивы подальше от вдумчивых умов и их неудобных суждений. История богословия, в том числе мусульманского, не исключение. Она, игнорируя факты, целиком обслуживает укоренившиеся позднее догмы и стереотипы. Ключевой миф в истории религии — идея о неизменности заповедей веры, их изначальности, будто бы они дошли до наших дней в том виде, в котором впервые предстали перед людьми. Данный миф не более чем инструмент закрепления доминирования победившей партии и подавления до конца не искорененного инакомыслия. На самом же деле богословие отнюдь не статично, оно постоянно меняется: то, что прежде считалось еретическим, спустя время провозглашается ортодоксальным и наоборот. Так произошло и с тезисом о железобетонной обязательности пяти намазов.

Сегодня «ортодоксальные» мусульмане относятся к пятикратности намаза по принципу «умри, но сделай»: ты должен его исполнить там, где тебя застигло время очередной молитвы. Покупатели расстилают молитвенные коврики посреди торговых центров, водители останавливают свои автобусы посреди дорожного движения, а почивший на днях экс-президент Египта Мухаммед Мурси прервал как-то ради намаза даже прямой эфир и помолился прямо в телестудии (мусульманский политик прекрасно ориентировался в ожиданиях своей целевой аудитории). Не можешь встать на намаз — читай его сидя, не можешь сидя — мотай головой лежа, а если ты парализован — двигай хотя бы глазами.

У некоторых сторонних наблюдателей такая преданность традиции вызывает восхищение. Однако важно видеть и оборотную сторону этого, часто сокрытую от посторонних глаз. Намаз, превращенный в самоцель, из инструмента, приводящего к духовному преображению человека, нередко оборачивается коротким поводком для его нравственности, который, напротив, сдерживает духовно-моральный рост. Сами мусульмане, исполняющие пятикратную молитву, в откровенных разговорах часто признаются, что с читающими намаз лучше общаться на расстоянии и не иметь с ними никаких деловых отношений: они либо кинут, не моргнув глазом, либо, сославшись на волю Аллаха, не исполнят элементарных, взятых на себя обязательств. А что творится в интернете? Почитаешь иной раз перепалку муслимов в «Фейсбуке», и волосы встают дыбом. Их уста изрыгают порой такой зловонный град баребухов сквернословия, что даже составители Петровского загиба нервно курят в сторонке.

В чем причина подобной аморальности религиозников? В их гиперболизации намаза, ибо он превращается у них в суррогат нравственности. Мусульманам внушают, что первое, за что они будут спрошены в Судный день, — это намаз. Вот они и стучат лбом оземь по пять раз в день, полагая, что подобное сделает их избранными, и забывая про многие другие аспекты подлинно нравственной жизни. Намаз сам по себе — прекрасная вещь. Это светоносный Бурак, который возносит нас к горним вершинам богообщения. Но нравственность, редуцированная до намаза, — вещь страшная, уродливая и по своей сути аморальная.

Издревле татарские богословы учили об оставлении летом данной молитвы в наших краях, ведь когда между заходом солнца и его восходом всего несколько часов, то ночные молитвенные бдения не только тягостны для простых людей, но и вредны, ибо лишают их сна

ПРАВИЛЬНОСТЬ ПУТИ, ВЫБРАННОГО БУЛГАРАМИ ЕЩЕ В ДРЕВНОСТИ

Заглянем вглубь современной витрины исламского богословия. А как наши предки относились к пятикратному намазу? Это несложно реконструировать на примере их отношения к ночной молитве в летний период года. Сегодня об этом не принято говорить, но издревле татарские богословы учили об оставлении летом данной молитвы в наших краях, ведь когда между заходом солнца и его восходом всего несколько часов, то ночные молитвенные бдения не только тягостны для простых людей, но и вредны, ибо лишают их сна. Сегодняшние улемы, перевернув исконную религиозную традицию татарского народа на 180 градусов, внушают своим прихожанам ровно противоположную мысль: «Умри, но сделай!»

О том, что в нашем народе по пятикратности намаза прежде не сходили с ума, писал еще Ибн Фадлан. В своих знаменитых записках, описывающих багдадское посольство к волжским булгарам в 922 году, он указывает, что местный муэдзин вообще не провозглашал азан на ночную молитву, которая без какого бы то ни было идиотского фанатизма объединялась с вечерней. К слову, данный сюжет косвенно обозначен даже в поп-культуре — в фильме «13-й воин», где Ибн Фадлана играет Антонио Бандерас.

Следующее зафиксированное свидетельство относится к VI веку по хиджре. В частности, его приводил Шигабутдин Марджани. Он писал: «Наджмуддин аз-Захиди, комментируя «Мухтасар аль-Кудури», передает от своего учителя Фахруддина Бадига ибн Мансура ал-Казвини: «Мы слышали, что однажды к шейху Сайфуссунна аль-Баккали приехали булгары и задали вопрос о ночной молитве: «В нашей стране в самые короткие летние ночи вечернее зарево не исчезает, в связи с этим время ночной молитвы не наступает, является ли она для нас обязательной?» Он ответил: «Так как время ночной молитвы не наступает, то она для вас необязательна»».

Как указывает Марджани, улемы Бухары в данной связи предприняли богословскую атаку на автора непонравившейся им фетвы, подтвердившей многовековую правоту булгар. Один из бухарских ученых Шамсульаимма аль-Халвани, прознав об ответе аль-Баккали, отправил к нему своего ученика с каверзными вопросами. Однако ученый в публичном диспуте с легкостью посрамил своих оппонентов, показав несостоятельность их аргументов и вновь продемонстрировав правильность пути, выбранного булгарами еще в древности.

После Волжской Булгарии в Казанском ханстве продолжали сохранять благоразумные традиции предков. Об этом мы можем судить по трактату «Зафер наме-и Вилайет-и Казан», который был написан за два года до падения Казани. Его автором ученые считают великого абыза Кул Шарифа. Важно отметить, что он по происхождению был сейидом, то есть потомком Пророка, а, так сказать, по должности — накыбом аль-ашраф, то есть «предводителем благородных», или, говоря по-современному, муфтием, духовным главой мусульман Казанского ханства. Другими словами, Кул Шариф формулировал не частное мнение, а официальную доктрину. Вот что он писал: «Для прозорливых с искренней, правдивой душой и достопочтимых с чистыми, правдивыми мыслями неоспоримо, неопровержимо и очевидно то, что Булгарская страна находится на седьмом климате из имеющихся семи. Она относится к Луне, то есть пребывает под ее покровительством. И, как отмечено в математических книгах, эта Булгарская страна из-за чересчур близкого расположения к Северному полюсу в конце мая и начале апреля не имеет времени одного намаза из пяти, то есть ночного». В итоге Кул Шариф, ссылаясь на первоучителей ханафитского мазхаба и опираясь на классические труды ханафитской школы («Аль-Канз», «Аль-Вафий» и «Аль-Кафий») заключает: «Для этого народа ночной намаз необязателен (в обозначенное выше время — прим. авт.)» (Ул каумга салят иша ваджиб булмас.) Коротко говоря, он выступал против обязательности пяти намазов в летний период года в наших краях.

Сегодняшние улемы, перевернув исконную религиозную традицию татарского народа на 180 градусов, внушают своим прихожанам ровно противоположную мысль: «Умри, но сделай!»

МУФТИЙ «ПРЕССОВАЛ» ИМАМОВ ПРОСТО БЕЗБОЖНО И ДРАЛ С НИХ ПО ТРИ ШКУРЫ

После падения Казанского ханства для татарских богослов наступают непростые времена. В значительной степени происходит деформация исторического культурного кода татар. В религии они начинают ориентироваться на Бухару с ее схоластической системой обучения. Видимо, по этой причине тарикат ясавия у нас уступает место тарикату накшибандия. Меняется и отношение к проблеме ночного намаза. Известные татарские реформаторы Нового времени от Габденнасыра Курсави до Мусы Бигиева призывают отказаться, по крайней мере в данном вопросе, от вековой традиции своих предков и проповедуют формалистско-книжный взгляд, более присущий для бухарцев.

Последним из крупных мыслителей старой школы был Утыз-Имяни (умер в 1834 году). Он пишет в защиту благоразумного оставления ночной молитвы в летний период года целый трактат под названием «Рисала-и шафакийя». По свидетельству Ризы Фахретдина, его последователи в Казанской, Уфимской и Самарских губерниях твердо стояли на позициях отказа от ночной молитвы, как тому учил великий абыз Кул Шариф и как описывал религиозную практику их предков знаменитый Ибн Фадлан. Но и после Утыз-Имяни в XIX веке были богословы, которые с пером в руках выступали против антинародного ригористского нововведения.

И все же улемы исконной богословской школы татар, восходящей ко временам Казанского ханства, так называемые абызы, с учреждением магометанского духовного собрания постепенно выдавливаются из религиозного поля официальным духовенством, состоящим под началом муфтия, назначаемого русским правительством. Первый российский муфтий Мухамеджан Хусейнов (1788–1824), судя по всему, проводил целенаправленную политику по искоренению взглядов последнего «муфтия» Казанского ханства, противостоящего Москве, имама Кул Шарифа. Так, Марджани пишет, что духовным лицам во время экзамена на право заниматься религиозной деятельностью Хусейнов задавал вопрос о том, после какой зари — красной или белой — наступает время ночной молитвы, и те были вынуждены засовывать ему в карман и красную, и белую ассигнации (то есть 10- и 25-рублевые купюры). О каком отстаивании своих взглядов тут могла идти речь? Не до жиру, быть бы живу.

Муфтий «прессовал» имамов просто безбожно и драл с них по три шкуры. Впрочем, на то были свои причины, ведь его состояние начало вдруг таять и утекать, как вода сквозь пальцы, что, возможно, и решило окончательно судьбу вопроса пятого намаза. Сначала Казанский уездный суд признал Хусейнова виновным в обмане богатой вдовы купца Апанаева, которую муфтий поматросил и бросил, щедро попользовавшись ее деньгами, и постановил взыскать с любвеобильно-алчного духовного иерарха 3402 рубля 50 копеек. Апологет пятикратного намаза предлагал откупиться от обманутой им жертвы половиной своих земель в Уфимском уезде и даже бриллиантовыми серьгами своей главной жены, но получил отказ. В конце концов, уфимский городничий 25 мая 1805 года описал все имущество главного мусульманского духовника России. Затем дали о себе знать либеральные начинания Александра I, задумавшего в начале своего правления если уж не сбросить со страны ярмо крепостного рабства, то хотя бы ослабить его. По закону муфтию запрещалось иметь в крепостных лиц христианского вероисповедания, и потому богомольный противник Кул Шарифа закупал себе в работники единоверцев — казахов, киргизов и даже арабов. Однако уфимские губернские власти, видимо, желая показать молодому императору красивую статистику, стали подбивать крепостных муфтия принимать крещение и тем самым получать вольные, на что глава российских мусульман слезно жаловался самому государю. В общем, у противников пятого намаза просто не оставалось никаких шансов. Ставка на экзаменах духовных лиц, которые муфтий всегда проводил сам и нередко у себя дома, взлетела с 20 рублей до 100 и более, о чем мусульманские деятели писали в своих многочисленных воззваниях, отправляемых в министерство внутренних дел. Тут уж было не до богословской правды и дискуссии. В итоге все внесистемные абызы были полностью искоренены, а возможность проповедовать осталась лишь у тех, кто продолжал не дело Кул Шарифа, а воплощал волю первого муфтия России, правившего до самой своей смерти, и его преемников. Нажитый поборами капитал Хусейнова, оцененный к концу его жизни в 50 тысяч рублей серебром, красноречиво говорит сам за себя о масштабах богословского рвения муфтия.

Что в конечном итоге решило судьбу исконного богословия татар — борьба всероссийского муфтията с абызами или влияние Бухары, теперь уже не столь важно. Главное — понять другое: пятикратный намаз содержит в себе гигантский потенциал для духовно-нравственного становления личности, однако, доведенный до абсурда абсолютизации, он порождает лишь прямую противоположность этому. Вместе с тем возврат к древней религиозной практике нашего народа позволит не только восстановить хотя бы отчасти поломанный культурный код нации, но и сделать для людей исповедания ислама разумным и радостным.

Мнение автора может не совпадать с позицией редакции